Сингер, Вик и Малышка

За ремонт паровозика Ким Сондерс рвался заплатить, но Дин денег не взял. Что ему десятка, на которую он на сторонний взгляд наработал? А о том, чего глазами не разглядеть, и говорить не стоило. К тому же у Сондерсов только детей было много, а денег — отчего-то нет. К осени придется тратиться — на одежду, лекарства, и десятка лишней не будет; Сондерс ведь и в гонках участвовал ради выплат за результат, не для развлечения. Так что ну ее, эту десятку, постановил Дин. В благодарность Сондерс объяснил, где лучше искать карты. Без его указаний Дин, даже если б догадался, что именно нужно, прошел бы мимо: дверь в пятом от угла квартала узком буром здании, стиснутом другими узкими бурыми зданиями, была неприметной, а от вывески “Библиотека” не осталось и следа. В библиотеке Дина встретили неприветливо — не походил на обычных посетителей. Однако старинные атласы выдали. Хрупкие, пахнущие позапрошлым веком, карты дорог все-таки уцелели, хотя на иных страницах названия было уже не прочесть. По крайней мере, при свете от газовых рожков. За просьбу дать керосиновую лампу Дин получил от библиотекарей несколько поистине убийственных взглядов. Но времена, когда это что-то для него значило, давно прошли. Он настоял на своем, а потом, не обращая внимания на недовольство, еще долго сидел, срисовывая маршрут и помечая ориентиры, которые могли уцелеть и после Катастрофы. По карте до места назначения выходило что-то около пятисот восьмидесяти миль, и кое-где, должно быть, стояли какие-никакие, но леса, а в иных местах текли реки. Дин сомневался, что мосты везде сохранились. Это значило, что порой придется двигаться в объезд, до бродов. В нынешней ситуации это было нежелательно, но неизбежно: оставалось только надеяться на Малышку и на то, что прежде она получала хороший уход, и запаса ее прочности хватит на все испытания. Вернувшись к “Дому у дороге”, Дин первым делом заглянул в стойло. Черная импала сияла все той же безупречной красотой, которую ему почти чудом удалось придать ей годы назад. Дин почесал ей нос. Потом разыскал Билла, — тот проверял, как хранилище в подполе держит холод, — отдал телеграммы и сказал: — Если есть что неисправное или подозрительное, прямо сейчас составь список. Или, если мелкое, приноси в мастерскую сегодня. До завтрашнего полудня буду этим заниматься, к вечеру уеду. Кое-кому в Карни я даже отсюда так мешаю, что уже никаких подлостей не стесняются. — Так, может, не уезжать, а в полицию? — выпрямился Билл. — А смысл? Доказать ничего, не влипнув еще больше, я не смогу. А без доказательств не поверят. Я же чужак. Билл помрачнел, но кивнул. Чужаками для карнийцев оставались и поселившиеся в городе десять лет назад. Что уж говорить о Дине! После Дин заглянул на кухню, помаячил в дверях. — Говори, — велела Эллен, продолжая греметь посудой. — Ты была права, я все же уезжаю. Завтра к вечеру. Пойду скажу Джо? Эллен упустила губку в раковину. Медленно смыла пену с рук. — Очень жаль, — обернулась и вытерла руки о передник. — И Джо будет жаль. Ты же понимаешь? — Она мне как сестра, — Дин покраснел. — И можно же будет вас навещать? — Молчи уж! — отмахнулась Эллен. — И смотри ей про сестру не ляпни. Лучше скажи, много провизии надо? Ну, что смотришь? Все равно ведь запасаться у нас будешь. — Дня на два. Нам бы такое, что разогреть или в пути жевать, — опомнился Дин. — Так ты не один едешь? Кто ж угонится за твоим монстром? — Думаю, никто — поедем на Малышке. Эллен покачала головой. — Говорят, она чужих не любит. И, знаешь, я верю. И заботишься ты о ней как о живой. — У меня не осталось ничего от родителей, а ее я придумал еще при них, — пожал плечами Дин. — Ладно, хватит! Лучше собери металлическую утварь. Верну утром. — Так Чума близко? — вздохнула Эллен. И, видя изумление Дина, объяснила. — Ну, я же не слепая! Ты что починишь или проверишь, то потом как заговоренное. И если хочешь осмотреть все металлическое, значит… — Да, она уже в Карни, — сознался Дин. — Видел сам. Все металлические предметы, которые будут продаваться на ближайшей ярмарке, разрушатся. Ваши должны уцелеть. — Значит, город закроют, — прикинула Эллен, — осенней ярмарки не будет... Ладно. Переживем — фермы рядом, своя земля есть. Вот горожанам придется несладко. — Если Ким Сондерс придет просить работы, бери, — решился попросить Дин. — Он толковый, а детей у них много. — Не указывай мне, кого нанимать, — фыркнула Эллен, — сама догадаюсь! Я тут всю жизнь живу, про Сондерсов и их дочек знаю. И что просишь ты за них просто так, а с девочками их у тебя ничего — тоже. Даже Джо это знает. — Ну вот, — изобразил огорчение Дин, — а я-то надеялся ее расшевелить! — Только попробуй мне! Вот так, после шлепка сырым полотенцем по шее, Дин и вылетел во двор. И, конечно, Джо тотчас выглянула в окошко. — Досталось? — улыбнулась смешливо. — Сегодня мама еще долго держалась. — Мы о делах говорили, — покрутил головой Дин, — потом как-то случайно на тебя перешли. Ну, и… — Ясно, — Джо тряхнула головой. — Что за дела? Идешь на праздник? — Всякие дела, ваши и мои. Нет, не пойду, — сбился Дин. — Стой! У тебя же есть, ну… — Значит, уехать решил? — перебила Джо. — Вот черт! Я надеялась, что еще поживешь у нас.. — Джо, не могу. Пообещал… Прости. — Да ладно, Дин, перестань. Я тебя, конечно, люблю, но только как брата. Или друга, — Джо откинула волосы с лица. — И все. Можешь уехать в любой момент. — Украшения. Цепочки там всякие или что еще, — пробормотал Дин, покраснев. — Ну, что ты носишь. Собери и принести в мастерскую, хорошо? Утром заберешь. — Хорошо, — неуверенно ответила Джо. — Я… ладно. Иди. Дин и пошел. И на всхлип не обернулся: знал, что нельзя. В мастерской хотелось запереться, но нельзя было. Дин открыл дверь пошире, перебрал инструменты, заготовки, масла и притирки, куски ветоши. Разложил все на столе. А там уже явился Билл с грудой железок и списком, и до самого ужина Дин возился с крупными вещами. Насосы, мини-генератор, паровая косилка и пароплуг, лопаты и грабли, косы и серпы — все, в общем, было исправно, но требовало защиты. Как и паромобиль. И Дин протирал, смазывал, покрывал антикоррозийкой — а после, убедившись, что никто не ходит по двору, добавлял немножко своей силы. Так — одно-два поглаживания, точно как гладил Малышку. К ужину он вышел вялым, с гудящей головой. А после ужина пришел черед мясорубок и котлов, барабанов и лопастей стиралки, столовых приборов и чайников, и им не было конца. Наконец, уже к ночи, когда он устал до дрожи в ногах, на столе в мастерской оказались две кучки украшений — Джо догадалась собрать и материны. И тут Дин завис: кучка, принадлежавшая Эллен, оказалась намного больше. А он и не видел на ней ничего из этого, кроме одного-единственного кольца и цепочки! Джо принесла побрякушки молча и сразу ушла, не стала над душой маячить. Зато появилась Эллен. — Что, и на это себя тратить будешь? — встала у порога. — А что? Разве оно не нужно вам? И прости, не знал, что ты такое любишь, — смутился Дин. — Не носишь же! — Мальчишка, какая женщина не любит украшений! — хмыкнула Эллен. — А носить… Ну, куда? Пиво разливать? Закупки делать? У плиты стоять? — Тогда зачем ты? — Дин пошевелил ворох колец, брошей, серег, хитрых каких-то булавок, заколок, цепочек. — Не я. Вот это, — Эллен подошла, выбрала булавку с бабочкой, кольцо с обломанным кораллом и каменный кулон в витой оправе, — от матери досталось. А это, — подвинула всю блестящую и звенящую кучку, — подарил Билл. Сам. Понимаешь? Дин кивнул. Про любовь он понимал — видел когда-то совсем рядом. Надеялся и еще увидеть. Хотя бы.