У фокусников есть поговорка: мы, фокусники, охраняем пустой сейф. Это правда. Всё, что лежит в пустом сейфе — это магия. А как вам известно, её не существует. Мы охраняем пустой сейф? Сначала мы рассказываем вам историю о том, что внутри великое сокровище, невероятная вещь, которой, как вы знаете, там нет. Но на факт, что это трюк, а наш сейф пуст — всем плевать. Они пришли за магией. В реальном же мире в сейфах хранят важные вещи. Одни хранят богатство, другие — секреты. Но не многие хранят опасность, которая может их сжечь. Кэмерон Блэк «Deception»©
Эмма беспокойно ходила взад-вперёд по магазинчику Мадам Фаустины, проделывая путь от старого торшера с бахромой к картине в массивной раме, от хрустальной палочки до украшенной драгоценными камнями шкатулки. В потёртых джинсах и огромного размера футболке она выглядела как выпускница колледжа, ещё только выходящая в люди. Мадам аккуратно подсчитывала сдачу для покупателя. За свою более чем тридцатилетнюю деятельность она так и не привыкла ко всяким современным штучкам вроде кассового аппарата или банковской карты. Старый, ручной работы портсигар служил ей верой и правдой вот уже много лет. — Радости вам, — кивнув, сказала Фаустина вслед покупателю, выходившему из магазина с чучелом попугая под мышкой. Туристы, подумала она, купят всё, что угодно. — Итак, милая, ты пришла, чтобы показать мне свой диплом об окончании колледжа? — Нет. Мне кажется, отец хочет покрыть его бронзой, — Эмма слегка улыбнулась, теребя руками фарфоровую чашку со щербинкой на позолоченном ободке. — Вы, наверное, думаете, что я изобрела средство против рака, а я на самом деле с грехом пополам вытянула четыре года в колледже. — Быть на пятом месте среди выпускников группы — это не просто так даётся. Движением плеча Эмма отмела этот аргумент. На душе у неё было очень тревожно, и она никак не могла понять, почему. — Достаточно одного лишь прилежания. А ещё у меня хорошая память на детали. — И тебя это беспокоит? — Да нет, — Эмма поставила чашку и тяжело вздохнула. — Я об отце волнуюсь, — она почувствовала облегчение от того, что может сказать это вслух. — Руки у него уже не те. Эту тему Эмма не обсуждала ни с кем, даже с матерью. Все они знали, что у Дэвида прогрессирующий артрит, что у него распухают суставы и деревенеют некогда гибкие пальцы. Приходили врачи, прописывали лекарства и массаж. Но Эмма знала, что боль ничто по сравнению со страхом потерять самое дорогое — его волшебство. — Даже Дэвид не сможет заставить время повернуть вспять, дорогая. — Знаю. Понимаю. И не могу смириться. Папа очень переживает, Мадам. Он уходит в себя, сидит всё время один в кабинете, ищет этот проклятый волшебный камень. С тех пор, как в прошлом году Киллиан переехал, ему стало хуже. Фаустина сочувственно повела бровью. — Мужчина становится мужчиной и нуждается в своём собственном очаге, Эмма. — Он просто хотел, чтобы было куда девушек водить. Фаустина скривила губы. — Что ж, это веская причина. Но ведь он живёт недалеко, здесь же, в Квартале. Да и потом, разве Киллиан не продолжает работать с Дэвидом? — Да, да, — Эмма взмахнула рукой, закрывая тему. — Но Киллиан меня не интересует. Меня отец беспокоит. Я не могу достучаться до него, как это мне удавалось раньше. И всё с тех пор, как он увлёкся этим треклятым камнем. — Камнем? Расскажи мне об этом камне. Эмма подошла к прилавку и взяла оставленную там Фаустиной доску с картами Таро и стала тасовать их. — Философский камень. Это миф, Мадам, иллюзия. Как утверждает легенда, — всё, к чему бы не прикоснулся этот камень, обращается в золото. И… — Эмма многозначительно взглянула на Фаустину, — стариков делает молодыми. Больных — здоровыми. — И ты не веришь в такие вещи? Ты, всю жизнь прожившая рядом с волшебством! — Я знаю, как работает волшебство, — Эмма разделила колоду карт на две части и стала складывать из них «Кельтский крест». — Пот и работа, чувство времени и обман. Эмоции и драматизм. Я верю в искусство волшебства, Мадам, но не в волшебные камни. И не в сверхъестественное. — Понятно… — Фаустина свела брови над лежащими на прилавке картами. — И тем не менее, именно в нём ты ищешь ответы на те вопросы, которые тебя волнуют. — М-м-м, — замеченная за изучением выкладки карт Эмма нахмурилась и покраснела. — Это я так, чтобы время скоротать… Фаустина схватила её за руку в тот момент, когда она начала смешивать карты. — Нехорошо прерывать гадание, — Мадам нагнулась над картами. — Девушка вот-вот станет женщиной. Очень скоро предстоит путешествие. В прямом и переносном смысле. Эмма улыбнулась. Тут уж она ничего не могла сказать. — Мы отправляемся в круиз. На север, по Заливу Святого Лаврентия. Конечно же будем выступать. Отец считает это рабочим отпуском. — Готовься к переменам, — Фаустина сложила «Колесо фортуны». — К исполнению своей мечты — если будешь умной. И к её потере. Появится кто-то из прошлого. Придёт печаль. Потребуется время для того, чтобы залечить раны. — А карта смерти? — Эмма с удивлением почувствовала, как по телу пробежали мурашки, когда она посмотрела на ухмыляющийся скелет. — Смерть преследует жизнь с первого её момента, — Фаустина нежно погладила карту. — Ты слишком молода, чтобы почувствовать её дыхание. Но смерть приходит, когда её не ждёшь. Отправляйся в своё путешествие, милая, и учись уму-разуму.***
Киллиан был не просто готов уехать. Ему ничего так не хотелось, как отправиться куда-нибудь из этого города. Последний платёж для Уолша Монка лежал на кофейном столике в конверте с наклеенной маркой. Требования об оплате поступали с такой же регулярностью, как счета по закладной на недвижимость. Две тысячи туда, четыре сюда — итого получалось примерно пятьдесят тысяч ежегодно. Но волновали Киллиана не деньги. Их у него было предостаточно. Но ему приходилось сдерживать отвратительную тошноту, подступавшую к горлу всякий раз, когда он обнаруживала пустую открытку в своём почтовом ящике. На ней обычно было написано «2 тысячи». Иногда «5 тысяч» или даже «7 тысяч», когда Монка преследовали неудачи. А ещё обратный адрес. И больше ничего. Четырёх лет Джонсу вполне хватило, чтобы убедиться в умственных способностях Уолша. Этот человек был куда хитрее, чем Киллиан когда-либо думал. Будь Монк дураком, истребовал бы кругленькую сумму сразу и быстренько бы её просадил. Но нет, старый, хорошо владеющий ремнём Уолш знал цену постоянному притоку денег. Так что Киллиан был более чем готов уехать — ото всех этих открыток, от ускоренного пульса на шее, от беспокойства по поводу одержимости Дэвида найти несуществующий волшебный камень. На судне у них будет слишком много работы, чтобы думать обо всех этих вещах. Там будут представления, заходы в порты и уже спланированное ими «дело» на Манхэттене. Когда у них будет свободное время, Джонс планировал сесть у бассейна, надеть наушники, зарыться в какую-нибудь книгу и наслаждаться холодным пивом, которое будет разносить официантка с пышными формами. В целом же, жизнь была прекрасна. На его счетах в швейцарских банках было почти пять миллионов и примерно два миллиона вращалось в разных акциях, облигациях и на денежных рынках в Соединенных Штатах. Кое-какие более скромные средства были вложены в недвижимость. В его шкафу висели костюмы бренда «Tom Ford», хотя он, как и прежде, предпочитал джинсы и кожаные куртки дорогой брендовой одежде. Быть может, он и чувствовал себя более уютно в кроссовках, но на подставке для обуви красовались начищенные до блеска несколько пар ботинок фирмы «Salvatore Ferragamo». Он ездил на новеньком «Chevrolet Camaro» и летал на собственном самолете «Cessna». Ему нравились импортные сигареты и французское шампанское. Кроме того, он питал слабость к итальянкам. Теперь полуголодный карманник превратился в разборчивого любителя красивой жизни. Поддержание этого имиджа стоило ему небольшого шантажа, а также подавления одного тоже небольшого, но изматывающего постоянного желания. Эмма. Впрочем, Дэвид учил его никогда не подсчитывать, что чего стоит, если только речь не идёт о гордости. Киллиан с кружкой кофе в руке вышел на балкон, чтобы посмотреть на происходящее на площади Джексона. Там были девушки в красивых летних платьях, дети в прогулочных колясках, мужчины с висящими на шее фотоаппаратами. Взгляд остановился на трёх чернокожих мальчиках, неистово отбивающих чечётку. Даже на расстоянии он слышал, как их ботинки резко стучали по бетонным плитам. Вокруг собралось немало народу и Джонс порадовался за них. Женщина, чей голос он услышал в первый день своего пребывания в Новом Орлеане, больше не пела в Квартале. Ему не хватало её голоса и несмотря на то, что никто из певцов не оказывал на него столь сильного эмоционального влияния, ему нравилось, что картонные коробки уличных исполнителей исправно заполняются мелочью. «Если бы не Дэвид, — подумал Джонс. — Если бы не Дэвид и Мэри Маргарет, я не мог бы даже танцевать за гроши. Мне было бы сейчас гораздо хуже». Эта мысль заставила Киллиана нахмуриться. Джонс знал, почему Дэвид отдавал ему и Эмме фокус за фокусом. Ему казалось даже, что он понимает, почему Дэвид всё чаще вместо того, чтобы готовиться к представлению, занимается поисками проклятого философского камня. От этого понимания становилось ужасно больно. Дэвид старел, старел на глазах. Стук в дверь заставил Джонса прервать созерцание уличных сцен, хотя ему совсем не хотелось это делать. Но открыв дверь, он обрадовался. — Мэри Маргарет, — Киллиан наклонился, чтобы поцеловать её и вдохнуть чудесный и такой знакомый запах духов «Chanel», а затем внёс сумки и коробки, принесенные ею с собой. — Ходила по магазинам, — хихикнула Бланшар, поправляя свои мягкие тёмные волосы. — Ты, я думаю, это заметил. Уж очень захотелось к тебе заскочить. Надеюсь, у тебя всё в порядке. — У меня всегда всё в порядке, — Киллиан свалил её покупки в мягкое кресло, стоявшее рядом с журнальным столиком. — А я уж подумал, что ты собираешься дать Дэйву отставку и перебраться ко мне. Мэри Маргарет снова засмеялась искристым смехом, который Джонс всегда обожал. Ей было уже за сорок, но она оставалась такой же искромётной и красивой, как в тот момент, когда Киллиан впервые увидел её на сцене. Чтобы поддерживать эту иллюзию, требовалось немало чисто женского волшебства, но у Бланшар, казалось, имелись бесконечные запасы такового. — Если бы и сделала такое, то исключительно для того, чтобы изучать всех этих дам, которые ходят к тебе вереницами. — Я бы от них от всех избавился ради одной-единственной подходящей. На сей раз Мэри Маргарет не рассмеялась, но в её глазах появилось иного рода веселье. — О, я не сомневаюсь в том, что ты так поступишь, мой дорогой. А я старею в ожидании твоего следующего шага. Но, — продолжила Бланшар, прежде чем Джонс успел перебить её, — я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать твои любовные похождения, как бы интересно это ни было. Киллиан улыбнулся. — Специально меня смущаешь? — Вполне возможно… — Мэри Маргарет почувствовала гордость за Джонса, и эта гордость переполняла её душу. Высокий, стройный, потрясающе красивый. Но самое главное — доброта, которую она сама в нём воспитала. — Я заскочила посмотреть, не нужна ли тебе помощь в сборах. Может быть, тебе что-нибудь купить, пока я хожу по магазинам. Например, носки или нижнее белье? Киллиан не смог сдержаться. Поставив на стол кружку, он зажал лицо Бланшар между ладонями и поцеловал. — Мэри Маргарет, я тебя люблю. Бланшар зарделась от удовольствия. — И я тебя люблю. Я ведь знаю, как мужчины ненавидят паковать чемоданы и покупать нижнее белье и всякую всячину. — У меня этого добра навалом. — Вероятно, на нём уже дырочки образовались, может, резинки полопались… Джонс с серьёзным видом поднял руку, как во время клятвы. — Мэри Маргарет, клянусь, я не упаковал ни одной пары носков, за которую мне будет стыдно, если со мной что-нибудь случится. Бланшар фыркнула, но глаза её были весёлыми. — Смеёшься надо мной. — Ага. Как насчёт кофе? — Да мне бы лучше чего-нибудь холодненького, если есть, конечно. — Лимонад подойдёт? — Джонс направился в сторону кухни. — Я, видимо, предчувствовал, что ты придёшь, когда сегодня утром выжимал сок из этих треклятых лимонов. — Ты сам сделал лимонад? Из свежих лимонов? — Бланшар гордилась им, словно он получил Нобелевскую премию. Киллиан вытащил пузатый хрустальный кувшин и стаканы из светло-жёлтого стекла. Кухня в его квартире была маленькой и аккуратной. Там стояла старая двухконфорочная плита и приземистый холодильник, обтекаемой формы. Мэри Маргарет подумала, что самое лучшее здесь — это ароматные травы, растущие в маленьких горшках на подоконнике. — Я знаю, что ты всё умеешь, — Бланшар немножко задевало, что Киллиан так легко обходится без неё. — Ты всегда мог сделать всё, что бы ни задумал. Мэри Маргарет взяла предложенный стакан, поболтала в нём лёд и медленно пошла назад в гостиную. — Какой же у тебя всё-таки хороший вкус. Джонс взметнул бровь, обратив внимание на то, как Бланшар провела кончиками пальцев по его любовному ложу, которым являлся старинный диванчик. — Я сотворил его из воздуха. — От Дэвида, знаю. А у меня чудовищный вкус. Я обожаю уродливые вещи. — Всё, что есть у меня, я получил от вас обоих, — взяв Бланшар за руку, Киллиан потянул её за собой на диван. — Так в чём же дело, Мэри Маргарет? — Дело? Я же сказала тебе, я просто решила заскочить. — Вижу тревогу в твоих глазах. — У какой женщины её нет, — и всё же после этих слов Бланшар отвела взгляд. Джонс провёл рукой по щеке Мэри Маргарет. Она всё ещё была мягкой, как у ребёнка. — Позволь мне помочь тебе. Вот и всё, что нужно было для того, чтобы сокрушить хрупкую стену, которой она оградила себя, прежде чем постучать в дверь. Слёзы застилали её глаза. Бланшар взяла стакан, поставила куда-то в сторону и обняла Киллиана. — Я глупая. Я это знаю, но ничего не могу с собой поделать. — Всё у тебя нормально, — Джонс целовал её волосы, виски и ждал. — Мне кажется, Дэвид меня разлюбил… — Что?! Джонсу надо бы сочувствовать, успокаивать, поддерживать, но… Но вместо всего этого Киллиан отпрянул и рассмеялся. — Что за чепуха! О, чёрт!.. Мэри Маргарет, ну не плачь… — прошептал Джонс, когда Бланшар беспомощно разрыдалась. Единственным, перед чем Киллиан не мог устоять, были женские слёзы. — Прости, что я засмеялся. Зачем ты говоришь такие дикие вещи? — Он… он… — Бланшар ничего больше не могла произнести и лишь всхлипывала на плече Джонса. «Поменяй тактику», — приказал себе Киллиан и погладил Мэри Маргарет по спине. — Ладно, ладно, милая, не волнуйся. Сейчас пойду и побью его за тебя. Бланшар рассмеялась сквозь слёзы. Она не стеснялась ни смеха, ни слёз. Мэри Маргарет научилась никого не стесняться, когда ей хорошо. — Ты знаешь, я так люблю его. Дэвид лучшее, что есть у меня за всю мою жизнь. Ты ведь даже не представляешь, как было раньше. — Нет, — успокоившись, Джонс прижался щекой к её волосам, — не представляю. — Мы не были богатыми. И всё равно жили неплохо, потому что моя мама была чудесным человеком. Даже после того, как папа умер, она всё в доме держала в своих руках. Она никогда не забывала о маленьких радостях для нас, о кино или, например, мороженом. Тогда я ещё не знала, что она иногда брала деньги с мужчин. Но моя мать не была шлюхой, — Мэри Маргарет подняла заплаканное лицо. — Просто она таким способом кормила своих детей. — Тогда ты вправе гордиться ею. «Ни у одной матери, — подумала Бланшар, — никогда не было более умного сына». — Первый раз я вышла замуж совсем рано. Об этом знает только Дэвид и больше никто. — И больше никто не будет знать, если ты именно этого хочешь. — Это была ошибка, ужасная ошибка. Мне было всего семнадцать, а он был такой красивый, — Мэри Маргарет ещё раз слегка улыбнулась, понимая, как глупо всё это звучит. — Я забеременела, и мы поженились. Ему не нравилось быть бедным, не нравилось иметь жену, которую тошнит по утрам. Вот он и стал иногда меня бить. Бланшар почувствовала, как Киллиан напрягся, ей стало немного стыдно, но она продолжила рассказ. — Он продолжал меня бить, и я в один прекрасный день сказала, что ухожу. Мама растила меня не для того, чтобы быть боксёрской грушей. А он назвал маму шлюхой, а заодно и меня. Он тогда меня так избил, что я потеряла ребенка, — Бланшар содрогнулась от воспоминаний. — А потом врачи мне сказали, что детей у меня скорее всего больше не будет. — Мэри Маргарет… — Я рассказываю тебе всё это, чтобы ты знал, откуда я пришла. Примерно тогда же умерла мама. Я знала, скольких трудов ей стоило обеспечивать меня хорошими вещами, и это знание, по-моему, помогло мне стать сильной. И когда мой муж стал приезжать ко мне в больницу с извинениями и обещать, что никогда больше не поднимет на меня руку, я, когда меня выписали, всё равно ушла от него и стала работать на карнавале. Предсказывала судьбу, сидя в будке, занималась мелким мошенничеством. Там и познакомилась с Дэвидом. Мэри Маргарет тепло улыбнулась воспоминаниям. — Он уже тогда был настоящим волшебством. Я влюбилась в него по уши. Он не так давно потерял Кэтрин, свою жену, а вместе с ней и частичку себя. А мне хотелось быть с ним, и я сделала то, что сделает всякая умная женщина — соблазнила его. Киллиан прижал Бланшар к себе. — Я уверен, Дэйв отбивался от тебя, как только мог, разве нет? Эти слова Джонса рассмешили её, и она вздохнула. — Дэвид мог бы взять то, что я ему дала, и на этом всё закончить. Но он так не сделал. Он взял меня под своё крыло, относился ко мне как к женщине. Он показал мне, как всё должно быть между мужчиной и женщиной. Он женился на мне. Но самое главное — в том, что Дэвид меня любил, и любил только за то, что я есть на свете. Понимаешь, что я имею в виду? — Понимаю. Но не думаю, Мэри Маргарет, что это были безответные чувства. Мне кажется, ты отдавала ему столько, сколько получала взамен. — Я всегда стремилась к этому, Киллиан. Когда через некоторое время после свадьбы я поняла, что беременна… То, что я смогла родить Эмму, — настоящее чудо, — Мэри Маргарет махнула со щеки слезу. — Я люблю Дэвида уже больше двадцати лет. И мне кажется, я не выдержу, если потеряю его. — Почему ты вообще об этом думаешь? Дэйв от тебя без ума. Кстати, это одна из тех вещей, которые помогают мне в жизни. Я имею в виду то, как оба вы относитесь друг к другу. — Он отдаляется, — Бланшар глубоко вздохнула два раза, чтобы поправить голос. — Нет, Дэвид, как и раньше, мил со мной, когда вспоминает, что я где-то тут, поблизости. Он никогда не обидел бы ни меня, ни кого бы то ни было преднамеренно. Но Дэвид часами сидит в одиночестве, листает книжки, блокноты, журналы… И во всём виноват этот проклятый камень, — Мэри Маргарет шмыгнула носом. — Да если бы вообще была на свете такая штука! А то ведь Дэвид настолько одержим ею, что почти ничем другим не занимается. И ещё он стал забывчивым. Мэри Маргарет закусила губу и заломила руки. — Дэвид забывает разные мелочи, вроде назначенных встреч и званых обедов. На прошлой неделе мы чуть не опоздали на представление из-за того, что он напрочь забыл о нём. Я знаю, Дэвид волнуется, потому что не может показывать некоторые фокусы и это отражается на его… — Бланшар прервала фразу, пытаясь выразиться поизящней. — Я хочу сказать, что Дэвид всегда был сильным в сексуальном плане. Но в последнее время мы с ним почти не… Ну, ты меня понимаешь. — Мне очень… — Киллиан хотел сказать «жаль», но ему очень не хотелось это говорить. — Но я не имею в виду саму технику этого дела, если можно так выразиться. Ушла романтика. Дэвид больше не поворачивается ко мне ночью, не берёт за руку, не смотрит на меня нежным взглядом. Слеза вновь потекла по её щеке. — Дэйв сейчас в смятении, Мэри Маргарет. И в этом всё дело. Вся эта гонка с телепередачами, написанием книг, турне по Европе. Да ещё и эти наши «дела». Дэвид всегда слишком много брал на себя по части планирования и исполнения. Киллиан тактично промолчал о последнем «деле», когда обнаружил Нолана стоящим словно в трансе перед открытым сейфом. Потребовалось почти пять минут, чтобы Дэвид пришёл в себя и вспомнил, кто он такой и что здесь делает. — Знаешь, что я думаю, — сказал Джонс, взяв кружевную салфетку и смахнув ею слёзы с лица Бланшар. — Я думаю, что ты так же измоталась, как и Дэйв. Тут и окончание учёбы Эммы и подготовка к летнему турне. А я… Стой! Киллиан схватил Мэри Маргарет за руку и повернул её ладонью кверху. — Я вижу долгое путешествие по морю, — продолжал Джонс, пока Бланшар шмыгала носом. — Лунные ночи, солёные бризы. Романы… — Киллиан подмигнул ей. — И потрясающий секс. — Ты ведь не гадаешь по руке. — Ты же меня учила, — Джонс поцеловал её ладонь, затем их пальцы сплелись. — Ты самая прекрасная женщина из всех, которых я когда-либо знал, и Дэйв любит тебя — почти так же, как я. Эй, только, пожалуйста, не раскисай опять, ладно? — Ладно, — Бланшар сердито смахнула слёзы. — Ладно. — Я хочу, чтобы ты верила мне, когда я говорю, что всё будет нормально. Уедем ненадолго, отдохнём, попьём дорогое шампанское на корме. — Может быть, Дэвиду просто надо отдохнуть, — Мэри Маргарет в последний раз пожала плечами и вздохнула. — Я ведь не собиралась плакаться тебе в жилетку, Киллиан. Правда, не собиралась. Но я ужасно рада, что застала тебя дома. — И я рад. А плакаться можешь, когда захочешь. — Пойду я, — утирая слёзы с пушистых ресниц, Бланшар распрямилась. — Так ты точно не хочешь, чтобы я помогла тебе собраться? — Уже всё собрано. Я также жажду уехать завтра утром, как и ты. — Я-то мечтаю, — успокоившись, Мэри Маргарет взяла стакан с лимонадом и сделала глоток, чтобы промочить пересохшее горло. — Правда, ещё ни одной вещи не уложила. Эмма так аккуратно всё сложила и всего в два чемодана. Не представляю себе, как у неё это получается. — Этот ребёнок страдает манией организованности с восьми лет. — Хм, — Мэри Маргарет сделала ещё один глоток и посмотрела на Киллиана. — Но ей уже давно не восемь. Киллиан, тебе ещё предстоит увидеть вечернее платье, которое она купила для капитанского приёма. Джонс лишь пожал плечами и откинулся на мягкую спинку. — А как насчёт тебя? Есть ли в этих вот шуршащих пакетах какие-нибудь пикантные наряды? — Есть кое-что. Зная, насколько Мэри Маргарет любит демонстрировать свои покупки, Джонс подыграл ей. — Покажешь? — Может быть… — Бланшар кокетливо захлопала ещё влажными от слёз ресницами и поставила стакан на место. Её взгляд скользнул по письму, которое лежало на кофейном столике, Мэри Маргарет внимательнее посмотрела на него и оцепенела. — Уолш Монк… — голос её задрожал. — Ты что, пишешь ему письма? — Нет, не пишу, — мысленно проклиная себя, Киллиан скомкал письмо и засунул его в задний карман джинсов. — Это ерунда, всё нормально. — Не надо мне врать, — в голосе Бланшар внезапно появились металлические нотки. — И никогда больше не ври мне. — Я не вру. Я сказал, что не пишу ему. — И что же тогда в конверте? Лицо Киллиана побледнело. — К тебе это не имеет отношения. Мэри Маргарет промолчала, но на её заплаканном лице играли самые разные чувства. — Ко мне имеет отношение всё, что связано с тобой, — спокойно произнесла она, вставая с кресла. — А вернее, мне так казалось. Я, пожалуй, пойду… — Не уходи… — Джонс еле удержался, чтобы не выругаться, и взял Бланшар за руку. — Чёрт возьми! Мэри Маргарет, не смотри на меня так. Только я знаю, как вести это дело. Оставь это мне. — Разумеется, — Бланшар, как и многие женщины, умела, оставаясь приятной во всех отношениях, разбить мужчину в пух и прах. — Придёшь к нам домой к восьми. Знаешь, не хотелось бы опоздать на самолёт. — Да пошло оно все к чертям! Плачу я ему, понятно?! Посылаю иногда деньги, и он оставляет меня в покое! — Взгляд Джонса был убийственно суровыми. — Он нас всех оставляет в покое. Кивнув, Мэри Маргарет села вновь. — Он тебя шантажирует? — Грубо говоря, мягко выражаясь, — Киллиан, разозлившись на самого себя, подошёл к окну. — Я могу позволить себе быть добрым и вежливым. — Почему? На этот вопрос Джонс лишь покачал головой. Ни Бланшар, ни кому бы то ни было он не поведал бы об этом. А ещё о том, что случилось с ним, о тех кошмарах, которые преследовали его в течение двух дней после того, как он обнаружил пустую белую открытку в своём почтовом ящике. — Пока ты будешь платить Уолшу, он не отстанет, — тихо произнесла Мэри Маргарет за его спиной. Мягким плавным движением она опустила руку на его плечо. — Монк не оставит тебя в покое. — Может быть, и не оставит. Но Уолш знает кое-что, о чём мне довольно-таки стыдно рассказывать, и поэтому я готов платить ему, чтобы никто ничего не знал. Джонс заметил, что парнишки, отбивавшие чечётку, разошлись по другим местам. Над площадью летали голуби. — Уолш может пойти на любой подлог, смешать правду с ложью так, что мне жить не захочется. Вот я и плачу каждый раз по нескольку тысяч за это воображаемое спокойствие. И считаю, что плачу не зря. — И ты уверен, что он больше ничего тебе не сделает? — Нет, — Киллиан обернулся, его желваки его ходили ходуном. — Не уверен. А ещё хуже то, что я не знаю, кому он ещё может навредить. Но я не стану испытывать судьбу, Мэри Маргарет. Даже ради тебя. — А я тебя и не прошу об этом. Я только прошу тебя доверять мне и приходить ко мне со своими бедами. Всегда, — Бланшар поднялась на носочки, чтобы поцеловать его в щёку. — Я знаю, что я глупая, легкомысленная… — Прекрати! Бланшар только засмеялась. — Милый мой, я просто знаю, кто я есть. И не жалею об этом. Я женщина средних лет, у которой на лице слишком много косметики и которая умрёт прежде чем у неё появится хоть один седой волос. Но я стою за спиной у тех, кого люблю. Я люблю тебя много лет. Посылай этот чек, если считаешь нужным. А если он станет запрашивать больше, чем ты можешь дать, обратись ко мне. У меня есть кое-какие сбережения. — Спасибо… — Киллиан прокашлялся. — Но он не слишком сильно напирает. — Ещё одну вещь я хочу, чтобы ты помнил. Нет ничего из того, что ты сделал или мог сделать, за что мне было бы стыдно, — Бланшар повернулась и взяла сумки. — Пойду, пожалуй, домой. Мне ведь полночи понадобится, чтобы определить, что нужно брать с собой, а что нет. Бог ты мой! — Мэри Маргарет прижала ладони к щекам. — Мне надо прежде всего привести в порядок лицо. Я не могу выходить на люди с тушью, размазанной по всему лицу. Бланшар рванула в ванную комнату, прихватив с собой косметичку. — Да, Киллиан, знаешь, ты можешь пойти со мной домой, переночевать в твоей старой комнате. Может быть, легче будет собираться утром. «Может быть, — подумал он, засовывая руки в карманы. — Хорошо вернуться домой, пусть даже и на одну ночь». — Пойду возьму чемоданы, — крикнул Джонс Мэри Маргарет. — Прокачу тебя до дома с ветерком.