***
— На кого ты злишься, loup[1]? — Ни на кого. Киллиан с Робином стояли у входа в казино, наблюдая, как танцоры скользили по разрисованному почтовыми марками полу в зале «Монте-Карло». — Тогда почему ты такой хмурый? — Локсли дёрнул ненавистный галстук, который он был вынужден надеть на официальный вечер по случаю окончания первого круиза. — У тебя такой взгляд, что мужики отшатываются, а дамы дрожат и вздыхают. Несмотря на плохое настроение, Киллиан скривил губы в усмешке. — Может быть, я этого и добиваюсь. А где та французская «лиса», вокруг которой ты вертелся все эти дни? — Мэриан. Она придёт, — Робин пожевал мундштук своей трубки, а Киллиан закурил сигару. — Красивая женщина, да, — он усмехнулся, и трубка задрожала у него в зубах. — Богатая вдова — это божий дар одинокому мужчине. У неё есть драгоценности. Ax, — Локсли поцеловал кончики пальцев и вздохнул. — Вчера вечером я держал в руке её кулон с опалом. Десять карат, mon ami, может быть, двенадцать, вокруг — дюжина небольших бриллиантов… Но ты и все остальные — вы заставляете меня чувствовать себя виноватым при одной мысли украсть их у неё. Так что завтра я прошепчу ей «adieu» и она поедет домой в Монреаль со своим опалом и бриллиантами, и кольцом с топазом восхитительной формы, и прочими многочисленными сокровищами, которые разбили моё сердце. Я похитил лишь её добродетель. Развеселившись, Киллиан положил руку на плечо Робину: — Иногда, mon ami, этого достаточно. — Джонс перевёл взгляд на главный вход в зал. Там стояла Эмма, а первый помощник капитана целовал ей руку. Само по себе то, что он был высоким, загорелым и киприотом, уже показалось Джонсу неприятным. Но эта обида переросла в оскорбление, когда Эмма засмеялась низким грудным смехом. Её платье было скорее коротким сверкающим лоскутком лазурного цвета. Если не считать тонких бретелек, то руки и плечи Эммы оставались совершенно обнажёнными. Спины у этого платья тоже не было. Вообще сзади было довольно мало материала — он возникал на бёдрах уже ниже талии и дразняще заканчивался, далеко не доходя до колен. Разогретая полуденным солнцем кожа светилась бледным золотом на фоне призрачно-голубой ткани. Волосы Эммы были собраны украшенной драгоценными камнями заколкой так, что хотелось их освободить и полюбоваться как они рассыпятся по обнажённым плечам. — Ничего у неё не выйдет. — Э? — Я знаю, чего она добивается, — выдохнул Киллиан, — но это не сработает. Джонс развернулся и быстро ушёл к бару, чтобы утешиться порцией неразбавленного виски. Локсли, посмеиваясь, остался стоять на месте. — Уже сработало, mon cher loup[2]. Волк попался в капкан к лисице. Два часа спустя Эмма стояла в тени за сценой, ожидая своего первого выхода. В представлении по случаю окончания круиза участвовали все. Нолан с труппой тоже решил порадовать публику. Дэвид и Мэри Маргарет выступили с одним из вариантов фокуса «Распиленная женщина». В тот момент, когда Бланшар была опять «собрана» и предстала перед публикой для поклонов, на сцену выбежал Киллиан. Ему предстояло развлекать зрителей шуточками и разными фокусами. Объясняя, что сейчас он продемонстрирует публике освобождение от наручников из запертого сундука, Джонс вызвал из зала двух добровольцев в ассистенты и принялся незаметно чистить их карманы, к восторгу наблюдавших со стороны зрителей. Движение руки — и вот он раскачивает над головой ничего не подзревающего ассистента только что украденными у того часами. Отвлекая осмотром наручников обоих сбитых с толку добровольцев, Киллиан вытаскивал практически у них из-под носа их бумажники, ручки и даже мелочь из карманов. — Значит, когда мы их закроем, в моем распоряжении будет тридцать секунд, Филипп? — Джонс улыбнулся стоявшему рядом невысокому очкарику. — Я могу звать тебя Филиппом? — Конечно. — Ну, Филипп, я попрошу тебя засечь время. У тебя есть секундная стрелка на часах? — Да, да. — Доброжелательный Филипп поднял руку, показывая запястье, и тотчас же резко нахмурился. — Он действительно молодец, правда? — прошептала Анна из-за плеча Эммы. Заканчивая этот номер, Киллиан раздал глуповато ухмылявшимся добровольцам их вещи. Оркестр заиграл бойкую мелодию. — Вы молодцы. Вы были просто великолепны. Теперь можете отдохнуть. И не расстраивайтесь, — Джонс подмигнул, протягивая Филиппу галстук, который так же ловко снял с его шеи. Потом Киллиан как бы желая помочь, оправил на Филиппе рубашку, суетливо одёрнул пиджак, рукава. — Что он делает? Изображает из себя лакея? — спросила Анна. — Смотри, смотри. Киллиан всё одёргивал, приглаживал, поправлял, затем в последний раз сердечно похлопал добровольного ассистента по плечу. Когда Филипп повернулся, чтобы спуститься со сцены, Джонс схватил его рубашку сзади за торчащий воротничок и быстро дёрнул вверх. Нежно-голубая рубашка Филиппа осталась у него в руках, а тот в недоумении таращил глаза на обнажившуюся под пиджаком грудь. — Вот это да! Как он это делает? Как он вытащил рукава из-под пиджака? Эмма смеялась, как смеялась всякий раз, когда Киллиан показывал этот необычный фокус. — Извини, профессиональный секрет, — Эмма ещё раз усмехнулась и вышла на сцену. Следующий номер она делала вместе с Джонсом. Это была красивая и быстрая дуэль двух фокусников-профессионалов. Они стояли в разных концах сцены, костюм Эммы — зеркальное отображение костюма Киллиана: чёрный приталенный смокинг с блестящими лацканами. В этом номере точное чувство времени было так же необходимо, как и ловкость рук. Различные предметы появлялись и исчезали у них в руках, то вдруг их становилось много, то они меняли цвет и размер. В завершении Джонс выжал всё, что мог, из своего обещания показать номер с освобождением. Он долго и льстиво упрашивал Эмму быть его ассистенткой. Та отказывалась. — Давай, Эмма, что же ты ставишь меня в неловкое положение перед всеми этими милыми людьми. — Сделай это сам, Джонс. Я помню, что было в последний раз. Разводя руками, Киллиан повернулся к зрителям: — Ну, она исчезла на несколько часов. Но в конце концов я её вернул. — Нет! — Ну, дай мне шанс… — Эмма снова покачала головой, и Киллиан театрально вздохнул. — Ладно, тогда просто подержи для меня занавес. Эмма изучающе посмотрела на него подозрительно прищуренными глазами. — Ты хочешь, чтобы я только подержала занавес? — Ага. — И никаких шуточек? — Абсолютно никаких, — Джонс повернулся в сторону публики и заговорщицки подмигнул. — Хорошо, я согласна, но только потому, что сегодня собрались такие замечательные зрители. Знаешь что? Я лучше надену на тебя твои же наручники. И Эмма со звоном тряхнула наручниками, вызвав взрыв хохота у зала. Киллиан широко открыл глаза и в растерянности ощупал свои карманы. — Очень ловко, Эмма. — О-о, у меня ещё много разных фокусов в рукавах. Давай, иди сюда, Джонс. Киллиан протянул запястья, и вновь грянула музыка. Театрально размахивая руками, Эмма надела на него наручники, защёлкнула их и для подстраховки сверху намотала цепь. Затем, открыв крышку, она провезла по кругу сундук, чтобы все могли увидеть, что у него есть четыре стенки и дно. Киллиан забрался в сундук, и Эмма, воспользовавшись тем, что руки Джонса скованы, наклонилась и чмокнула его в губы. — На счастье. Потом Эмма, аккуратно пригнув голову Джонса, опустила крышку. Закрутив болты, она достала из кармана ключик и заперла каждый болт. Встав на крышку сундука, Эмма опустила со всех четырёх сторон белый занавес так, что теперь он закрывал всё, кроме её головы. — Считаем до трёх! — крикнула она. — Раз. Два. Её голова исчезла, а взамен появилась голова Киллиана. — Три. Зал взорвался аплодисментами. Они гремели, не смолкая, и потом, когда Киллиан отдёрнул занавес. Теперь на нём был белый, блестевший серебром смокинг. Джонс несколько раз церемонно поклонился, затем рассеянно повернул голову к сундуку. Оттуда слышался громкий стук. — Ой! Кое-что забыл… — Киллиан щёлкнул пальцами, и в руке возник ключ. Отперев сундук, он снял болты и откинул крышку. — Ловко, Джонс, очень ловко! Киллиан только усмехнулся, наклоняясь и доставая из сундука Эмму. Она тоже была в белом смокинге, но теперь её руки были скованы наручниками и цепями. Джонс поклонился в последний раз с Эммой на руках и понёс её за сцену. — Готова? — прошептал он. — Почти. Давай. Киллиан повернулся обратно, к продолжавшейся овации. Он всё так же держал Эмму, только теперь её руки были свободны, а его — в наручниках. — Могла бы быть на несколько секунд побыстрее, — сетовал он, опуская Эмму на пол перед её гримёрной. — Во время фокусов ты всё время немного отставала. — Нет, это ты немного спешил, — Эмма улыбалась, потому что почувствовала, как сильно билось сердце Киллиана, когда он нёс её за сцену. — Может, подерёмся, Джонс? Как в былые времена, а? — Нет, чёрт побери! Просто разберись со временем. — Уже разобралась. Моё время пришло, — прошептала Эмма, когда Джонс отвернулся.***
Эмма очень надеялась, что не ошиблась. Она ужасно нервничала, но — или сейчас, или никогда. Уже в пятый раз Эмма смотрелась в зеркало. Её волосы были искусно уложены, глаза умело подведены. Длинное шёлковое платье цвета слоновой кости нежно облегало все соблазнительные изгибы тела. Эмма побрызгала в воздух духами и затем прошла сквозь облако нежного аромата. Наконец, она решилась и вышла из каюты, направляясь вниз по коридору и через холл к каюте Киллиана. Джонс тем временем разделся, оставшись в своих излюбленных «кляйнах», и пытался уснуть. Лежа в постели, Киллиан обдумывал варианты нового номера с освобождением. Он только хмыкнул, услышав стук в дверь. Джонс рассеянно наблюдал, как открылась дверь, и вдруг вытаращил глаза от изумления, когда увидел Эмму. — Что такое? Что-то случилось? — Не думаю, — Эмма прислонилась спиной к двери. Это движение было не столько провокационным, сколько ей хотелось на что-то опереться и унять предательскую дрожь в ногах. Щёлкнул замок. — Я хочу разобраться со временем, — проговорила Эмма, идя к Киллиану через каюту. Джонс вскочил и насторожился, готовый оттолкнуть её. Но Эмме было достаточно прикоснуться ладонью к его обнажённой груди, чтобы враждебность развеялась, а Киллиан вздрогнул. — Ты был прав, — она сильнее прижала подрагивающие пальцы, чувтвуя как громыхает под ладонью его сердце, словно стараясь пробить грудную клетку. Это ощущение придало ей смелости, безрассудства и желания. — Прав насчёт времени. Мне уже давно надо было поторопиться. Киллиан чувствовал, что его нервы натягивались и дребезжали. От неё пахло грехом. — Я занят, Эмма, и уже слишком поздно для загадок. — У тебя уже есть ответ на эту загадку, — с низким, беззаботным смешком она скользнула ладонями вверх по его груди, к плечам, ощущая пальцами, как напряжены его мышцы. — Что произойдёт, если оставить мужчину и женщину вдвоём ночью в маленькой комнате? — Я сказал… Быстрым движением Эмма накрыла губы Киллиана своими. Джонс ничего не мог поделать: в ответ всё его существо метнулось к ней навстречу. Но он сможет удержаться от продолжения. Киллиан молился всем известным ему богам, чтобы у него это получилось. — Вот, — Эмма обожгла его губы своими один раз, другой, потом отвела голову назад и улыбнулась, глядя ему в глаза: — Я знала, что у тебя есть ответ! Киллиану это не просто далось, но он спокойно опустил руки и отстранился. — Всё, игра закончилась, Эмма. Мне ещё надо поработать. Быстрая и острая, как от удара стилетом, боль пронзила Эмме сердце. «Ладно, — подумала она, — пусть мне будет больно, пусть я вся изойду кровью, но без драки не отступлюсь!» По совету Анны Эмма вышла на сцену в роли соблазнительницы. И чёрт её побери, если она покажет Киллиану, как сама напугана! — Это не очень-то хорошо срабатывало, когда мне было двенадцать, — она шагнула ближе, из света в тень, продуманно загоняя Джонса в угол, — а теперь совсем не получается. Ты смотришь на меня, — её губы искривились во властной и самоуверенной улыбкой. Эмма шагнула ещё ближе, так, что Киллиан невольно выставил вперёд руки, чтобы их тела не соприкоснулись. — Я кожей чувствую, как ты смотришь на меня, когда я прохожу мимо. Я практически слышу, что ты тогда думаешь… Глаза Эммы были двумя тёмными, глубокими морями, и Джонс уже тонул. Когда она говорила, её голос окутывал его, словно туман. — Ты думаешь о том, как бы это было между нами. Эмма прикоснулась к его подбородку, проведя длинными изящными пальцами по щеке. Всё, что Киллиан чувствовал и чего желал, переполнило его мозг и перелилось, как из чаши, в бушевавшую кровь. — И я тоже. Ты думаешь: как это было бы — обладать мной и сделать со мной всё то, что хочешь сделать. И я тоже. Киллиан едва мог дышать. Каждый его вдох был насыщен её ароматом, и Джонс подумал, что ещё немного, и он просто взорвётся. Если это и было влечение, то значит, он никогда не испытывал его раньше, никогда не представлял, в какие «цепи» Эмма сможет так умело поймать его. «Попался! Попался…» — набатом билось у Киллиана в голове. Попался в клетку невозможных желаний, и единственным выходом была его собственная ослабевающая воля. Свет лампы блестел на светлых волосах Эммы. Не успев подумать, Джонс поднял руку и сжал их в кулаке. — Ты не знаешь, что я хочу сделать. Если бы знала, то убежала бы, крича от страха. Эмма всем телом наклонилась вперёд со страстностью, которая была сильнее страха. — Я не убегу. Я не боюсь. — Ты вообще не понимаешь, что такое страх? Но Джонс-то прекрасно понимал. Отпустив её волосы, он оттолкнул Эмму прочь одним судорожным движением. — Я не такой, как твои нежные, доверчивые мальчики из колледжа, Эмма. Я не буду миндальничать, обещать и говорить только о том, что тебе понравится. У меня внутри то, откуда я пришёл. Тот мир живёт во мне, хоть и не показывается на поверхности… Во взгляде Киллиана Эмма прочитала что-то странное: отвращение? сожаление? гнев? Она не успела понять, как всё исчезло. — Так что будь послушной девочкой и вали отсюда. Эмма почувствовала, как к горлу подступил ком, а глаза защипало от подступающих слёз, но голову она не опустила, чтобы не дать им скатиться по щекам. — Я никогда не была послушной девочкой, Джонс, и никуда не уйду. Киллиан вздохнул с такой весёлой безнадёжностью, что Эмма вздрогнула. — Эмма, ты ставишь меня в такое положение, что я просто вынужден тебя обидеть… — Киллиан, осторожно переступая, приблизился к ней и погладил по голове. Джонс знал, что и пощёчина показалась бы Эмме сейчас менее обидной. — Понимаю, что ты постаралась отлично выглядеть в этой сцене совращения, но… Я и в самом деле польщён, что ты так мной увлеклась. — Увлеклась?.. — прошептала Эмма. По её злобному взгляду Киллиан понял, что выбрал верный путь. — Очень мило, и спасибо тебе за это, но мне это совершенно не интересно. Ты не мой типаж, дорогуша, — Джонс небрежно прислонился к тумбочке. — Ты симпатичная, и я не буду утверждать, что за всё это время, пока мы работаем вместе, мне не приходили в голову разные интересные фантазии, но… давай, спустись с небес на землю. — Ты!.. — От внезапной острой боли Эмма чуть не упала на колени. Киллиан отказывался от неё. — Ты говоришь, что не хочешь меня? — Вот именно, — Джонс кивнул и взял с тумбочки сигару. — Я не хочу тебя, Эмма. Она чуть было не поверила ему. Голос Киллиана был таким мягким, понимающим, так необидно извинявшимся. Его больно ранящий взгляд казался весёлым и немного удивлённым, а на губах играла едва заметная улыбка. Эмма чуть было не поверила Киллиану. Но потом она увидела, что его руки так крепко сжаты в кулаки, что побелели костяшки. Сигара уже была смята и раздавлена. Эмма на несколько мгновений опустила глаза, зная, что ей нужно ровно столько, чтобы в них появился блеск триумфа. — Но что ж, хорошо, Киллиан. Я попрошу только об одном… Джонс спокойно вдохнул, наслаждаясь облегчением. — Не волнуйся, Эмма, я никому ничего не скажу. — Не в этом дело, — она вздёрнула подбородок, и облегчённая улыбка моментально стёрлась с лица Киллиана. — Вот, о чём я должна тебя попросить — докажи это! Эмма выпрямилась и развязала пояс платья. — Прекрати! — Киллиан выронил раздавленную сигару и попятился. — Господи, Эмма, ты думаешь, что ты творишь? — Просто показываю то, чего ты не хочешь, как сам сейчас заявил, — не сводя с Джонса взгляда, Эмма спустила плечики, и матовый шёлк мягко соскользнул на пол. Под ним оказалась тонкая шёлковая рубашка того же нежного цвета слоновой кости, украшенная кружевом. Киллиан пытался дышать спокойнее, но с её плеча соблазнительно упала тонкая бретелька. — Если ты говоришь правду, то тогда, что в этом особенного? Или?.. — Оденься, — голос Киллиана звучал теперь сипло, как у пьяного. — Убирайся отсюда. Неужели у тебя совсем нет гордости? — Ой, этого добра у меня сколько угодно, — и гордость Эммы была отомщена: в глазах Киллиана она ясно читала беспомощное желание. — Кажется, чего мне сейчас не хватает, так это стыда, — она шагнула к нему в шелесте шёлка. — Сейчас, — шептала Эмма, обвивая шею Киллиана руками, — у меня, кажется, не осталось ни капли стыда. Потянувшись вверх, она легонько укусила его за нижнюю губу. Киллиан застонал, а Эмма тихо засмеялась: — Ну-ка, скажи ещё раз, что тебе это совершенно не интересно, — она приоткрыла свои губы, прижавшись к его. — Скажи ещё раз. — Чёрт тебя побери, Эмма, — Киллиан вновь запустил руки в её волосы и сжал в кулаке. — Этого ты хочешь? — Киллиан впился жадным поцелуем в её губы. — Ты хочешь увидеть, что я могу с тобой сделать? Что я могу тебя заставить делать? Часть Джонса всё ещё надеялась выжить, отказаться, оттолкнуть Эмму прочь. — Ты хочешь, чтобы тобой попользовались и бросили? Эмма запрокинула голову. — Попробуй! Джонс выругался. Киллиан бранил и её, и себя всякий раз, когда отрывался от её распухших губ. В нём бушевала ярость, даже когда он потянул её к кровати, и они вместе рухнули на покрывало. Он мял тело Эммы руками, разрывая шёлк, раня плоть и ненавидя самого себя за дрожь возбуждения, которая пронизывала его тело при каждом её стоне или всхлипе. Теперь они оба попадут в ад, мелькнуло у Джонса в голове. Но сперва их ждала быстрая, горячая гонка через рай. Сквозь путы желаний и страхов Эмма почувствовала злость Киллиана. И его страстность. Джонс солгал, подумала она. Эмма тихо застонала, когда Киллиан накрыл ладонью её грудь и пропустил сосок между пальцев, — по телу будто прошёл разряд тока. О, как же Киллиан солгал! Эмма запустила пальцы в его волосы. Её била дрожь. Только это была правда, этот отчаянный, захватывающий вихрь ощущений был правдой. Всё остальное — иллюзии, притворство, обманы… Киллиан поднял голову и посмотрел Эмме в глаза, чувствуя себя бездыханным и избитым. Но каким-то образом весь его гнев исчез, словно фокусник в клубах дыма. Под ним дрожало её тело. Эмма была в его власти, и он мог управлять ею. Джонс это отлично понимал, но боялся, ужасно боялся, что не справится, и они сорвутся в пропасть, разобьются, сгорят. Понимая, что пропал, Киллиан осторожно прижался лбом к её лбу. — Эмма, — прошептал он, нежно поглаживая её плечи. Без тени сомнения она крепко обняла его. — Слушай, Джонс, если ты сейчас остановишься, то мне придётся тебя убить. Киллиан засмеялся, но смех не снял напряжения, распиравшего его изнутри. — Эмма, сейчас я смог бы остановиться, только если бы уже был мёртв! — Джонс поднял голову, и Эмма увидела на его лице знакомое выражение сосредоточенности, как перед сложным фокусом или опасным номером. — Мы перешли черту, Эмма. Я не отпущу тебя сегодня. На её губах медленно расцвела улыбка. — Слава богу… Киллиан покачал головой. — Ты лучше бы помолилась, — предупредил он Эмму. Киллиан коротко выдохнул и, посмотрев, мутным от страсти взглядом, запустил руку в светлые волосы. Он целовал её с такой жадностью, с какой не целовал никого. Вторая рука заскользила по спине, обжигая сквозь шёлковую рубашку. Ощущение мягких, слегка обветренных губ на своих напрочь лишило Эмму разума.