Ветер, который сбежал

      Уилл был вполне доволен тем, как развивались его планы. Он был всеми уважаемым членом общества, заметным в Вашингтоне. Как правая рука сенатора, Скарлетт имел свой собственный офис, скромно обставленное помещение с кожаными креслами и нейтрального цвета обоями. У него был и свой собственный секретарь, сообразительный политик-ветеран, который точно знал, какой номер надо набрать, чтобы раскопать необходимую информацию.       Хоть Скарлетт предпочёл бы иметь яркую спортивную иномарку, но он смотрел в будущее и ездил на «Форде». Правда, бизнес-класса. Среди обывателей всё чаще и чаще раздавались голоса, что американцы должны покупать всё американское. А Скарлетт собирался стать «любимым сыном Америки».       По составленному им самим плану, через шесть лет Уилл должен был безо всяких проблем занять кресло сенатора. Вся подготовка уже была проведена. Годы самоотверженной работы на благо общества, знакомства в Вашингтоне среди бизнесменов и не только.       Уверенный в своих преимуществах, Скарлетт чуть было не рискнул на последних выборах. Но победило терпение. Он знал, что сейчас его молодость могла сыграть против него, и многие американцы отнеслись бы к его поступку, как к предательству старого пердуна Бэрригана.       Так что Уилл выжидал и готовился, бесстрастно ожидая подходящего момента. Он ухаживал и женился на Белль Френч, богатой наследнице владельца казино в Лас-Вегасе, с холёным телом и безупречным бельём. Она возглавляла все важные благотворительные мероприятия, могла распланировать обед на пятьдесят персон, даже не моргнув глазом. К тому же, у Белль было одно дополнительное преимущество — она была очень фотогенична.       Когда Скарлетт надел кольцо ей на палец, он понимал, что сделал ещё один важный шаг. Американский народ предпочитал, чтобы его вожди были женаты. Если всё правильно рассчитать, то он вступит в борьбу за сенаторское кресло уже в качестве любящего отца одного ребёнка, а цветущая и благоухающая Белль будет как раз беременна вторым и последним.       Уилл мечтал, что станет похож на Кеннеди — не в политике, конечно, а своей молодостью, обаянием, хорошенькой женой и юным, очаровательным семейством.       Всё должно было сработать, потому что он знал, как играть в эту игру. Скарлетт уверенно карабкался по карьерной лестнице, ведущей в Овальный кабинет. Медленными, выверенными шагами и уже преодолел половину пути.       Только одна мелкая неудача, как заноза, раздражала Уилла. Нолан и его семейка. Только здесь концы не сходились с концами, только здесь остались опасные вопросы и ответы. Вдруг это семейство решит вставить ему палки в колёса. А не проучить ли их всех разом? Скарлетт хотел отомстить им по личным причинам, но должен был это сделать из сугубо профессиональных интересов. Для него и его карьеры было важным, чтобы они превратились в слабых, раздавленных людей и чтобы никто не принял всерьёз всю ту злобную правду, которую они могли захотеть рассказать.       У Скарлетта было достаточно времени, чтобы понаблюдать их вблизи во время круиза. Белль осталась в нью-йоркской резиденции. И теперь уютно расположившись в роскошном пентхаусе отеля «Conrad New York Downtown» на Манхэттене под предлогом подготовки речи по случаю празднования очередной годовщины Статуи Свободы, он мог спокойно обдумать свои впечатления.       Дэвид выглядел усталым. Уилл вспомнил быстрые движения его рук всего десять лет назад и решил, что Нолан теряет свою сноровку. Интересным было и то, что стареющий маг проводил так много времени в поисках какого-то таинственного камня. Скарлетт написал на элегантной гостиничной бумаге «философский камень» и лениво обвёл кружочком. Возможно, он поручит кому-нибудь из своих людей разузнать, что это за вещица.       Была там и Мэри Маргарет, такая же прилипчивая, как и раньше. И такая же наивная, подумал Уилл, оскалив зубы в улыбке. Скарлетт постарался как-то однажды поболтать с ней на палубе, так вот, когда он уходил, Бланшар хлопала его по руке и говорила, как она рада, что он смог не упустить шанс и правильно распорядился своей жизнью.       И Эмма. Ах, Эмма! Если магия вообще существует, то здесь без неё точно не обошлось. Какое заклинание превратило худую нескладную девчонку в сногсшибательную девушку? Жалко, что у него не было возможности предпринять кое-какие шаги в этом направлении до женитьбы с Белль. Уилл с удовольствием соблазнил бы Эмму и оттрахал бы разными способами, которые бы шокировали и оскорбили его хорошенькую, но вялую и равнодушную к сексу жену.       Но, каким заманчивым не казался бы этот план, здесь Скарлетт должен был вести себя крайне осторожно. Инцидент на корабле чуть не стал причиной сцены, которую общественный деятель — женатый общественный деятель — едва ли мог себе позволить.       Эти мысли напомнили ему о Киллиане. Вечно этот Джонс! Бывший ирландский беспризорник, личность с «тёмным» прошлым, ставший богатым и известным. Он был ключом к семье Нолана. Уилл мог забыть о Робине и Лерое так же равнодушно, как он забыл бы о слугах. Они ничего не значили. Но Киллиан был как чека в гранате. Раздавить его — значило пробить трещину в стене этого столь ненавистного ему семейства, которую, возможно, они уже никогда не смогут залатать.       Это стало бы ещё такой сладкой, его личной победой.       Интрига с Монком развивалась не совсем так, как надеялся Уилл. Ему понадобились годы после того, как он уехал из Нового Орлеана, чтобы достичь положения, при котором смог себе позволить нанять детективов и разузнать всё о происхождении Джонса.       Поиски семьи Киллиана стоили денег, и больших денег, но Уилл считал, что, во-первых, это было капиталовложением в будущее, во-вторых, платой за прошлое. То, что сыщики смогли обнаружить Алису, наркоманку и шлюху, которая была матерью Киллиана, можно назвать просто везением. Но Монк… Уолш стал для Скарлетта настоящим подарком судьбы.       Уилл закрыл глаза, и воспоминания перенесли его из элегантного номера на Манхэттене в промозглый портовый бар. Там воняло рыбой и мочой, а ещё дешёвыми виски и табаком, которые употребляли хозяева бара. Из глубины помещения доносился сердитый стук бильярдных шаров, а игроки, сгрудившиеся вокруг стола, бросали на него угрюмые взгляды и натирали мелом свои кии.       В конце стойки бара сидела одинокая шлюха с жадными глазами и в ожидании какого-нибудь клиента прикладывалась к бурбону «Four Roses». Её взгляд скользнул по Скарлетту, когда он сёл в уголке, тупо задержался на нём на мгновение, затем она отвернулась.       Уилл выбрал место в тени. Шляпа низко надвинута на глаза, мешковатое пальто скрывало его фигуру. В баре было довольно холодно, в окна бил зимний ветер с дождём и снегом. Но Скарлетт почувствовал, как от предвкушения встречи у него на коже выступил липкий горячий пот.       Он увидел, как вошёл Монк. Уолш остановился, поправил свой ремень с тяжёлой пряжкой, потом оглядел комнату. Заметив человека в углу, он кивнул и направился к стойке с нарочитой, как решил Скарлетт, небрежностью. Со стаканом виски в руке Монк подошёл к столу. — У тебя есть ко мне дело? — грубо спросил Уолш и только потом отхлебнул из стакана. — У меня есть деловое предложение.       Монк пожал своими массивными плечами и принял скучающий вид. — И? — Похоже, что у нас есть общий знакомый… — Уилл к своему виски даже не прикоснулся. Он заметил со слабым отвращением, что стакан был не слишком чистым. — Киллиан Джонс.       В глазах Уолша блеснуло удивление, и он прищурился: — Не могу даже сказать, знаю ли я такого… — Давай не будем усложнять простые вещи. Ты уже много лет трахаешь мать Джонса во все дыры. Ты жил с ними, когда он был ещё мальчишкой — нечто вроде неофициального приёмного отца. В то время ты занимался каким-то примитивным сводничеством и ещё сунул нос в порнографию — специализируясь на детях и подростках.       Лицо Монка налилось кровью, так что ярко проступила сеть пунцовых лопнувших капилляров. — Не знаю, что тебе рассказал этот неблагодарный говнюк, но я хорошо обращался с ним. Кормил его, разве не так? Показал ему, что к чему. — Ты оставил на нём свою метку, Монк. Я сам её видел, — Скарлетт усмехнулся, и Уолш заметил как в полутьме блеснули зубы. — Пацану нужна была дисциплина. — От волнения желудок Монка заурчал, и он быстро сделал ещё глоток дешёвого виски. — Я видел его по телевизору. Большая шишка. Что-то не припомню, чтобы он отблагодарил нас со старухой за все те годы, когда мы с ним возились.       Скарлетт услышал в точности то, что он и надеялся услышать: обиду, горечь и… зависть. — Ты думаешь, он тебе что-то должен? — Чёрт его раздери, конечно, он должен! — Уолш наклонился вперёд, но сквозь дым и мрачные тени уловил только смутные очертания лица Уилла. — И если он послал тебя сюда, чтобы посадить меня на цепь… — Меня никто не посылал. Джонс мне тоже должен. Ты можешь быть мне полезен, — Скарлетт сунул руку в карман и достал конверт.       Быстро окинув взглядом помещение бара, Монк выхватил его из руки Скарлетта. Его большой палец пробежал по срезу двадцати пяти потёртых сотен. — Что ты за это хочешь? — Удовлетворения. Вот, что ты должен будешь сделать…       Так Уилл послал своего «пса» в Новый Орлеан. Но шантаж оказался не настолько эффективным, как он рассчитывал. Киллиан выплачивал около пятидесяти тысяч в год без возражений. Так как Скарлетт точно знал, какие доходы Киллиан указывал в своих декларациях, пришло время закрутить гайки и приблизиться к крайнему пределу. Когда Джонс вернётся в Новый Орлеан, там его будет ждать обыкновенная почтовая открытка. Но на этот раз он увидит в ней десять тысяч.       Скарлетт подсчитал, что за несколько месяцев эти немногословные открытки полностью разорят Киллиана. Очень скоро ему нечем будет заплатить.       Открытка привела Джонса в ярость. Он смял в кулаке белый прямоугольник и швырнул его через комнату. Киллиан ощутил ужас. Десять тысяч долларов.       Дело было не в деньгах. У него было достаточно сбережений, и он легко мог добыть ещё бóльшую сумму. Дело было в том, что Киллиан понял: Уолш не просто не собирался исчезать из его жизни, он становился всё жаднее и жаднее.       В следующий раз это может быть двадцать или даже тридцать тысяч. «Пусть этот старый мудак идёт к журналистам, — подумал Киллиан. — Бульварная пресса может упиваться, сколько влезет». «ТАИНСТВЕННОЕ ДЕТСТВО МАГИСТРА МАГИИ».       Ну, и что? «ВЕЛИКИЙ ФОКУСНИК НАЧИНАЛ С ПРОСТИТУЦИИ».       Насрать! «УРОДЛИВЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК В СЕМЬЕ ДЭВИДА НОЛАНА — связь мага со своим учителем и с дочерью своего учителя». «Твою мать! — Киллиан сжал руками голову и попытался подумать. — Я имею право на свою жизнь, будь оно всё проклято! На жизнь, которую я складывал кусочек за кусочком с тех пор, как удрал из той пропитанной джином квартиры, крича от боли в спине и ужаса незнания, что они могли сделать, пока я лежал без чувств».       Киллиан не хотел, не мог перенести, чтобы то, от чего он тогда сбежал, восстало из праха и обдало его грязью с головы до ног. Он не хотел увидеть зловонные следы этой грязи на своих единственных любимых людях. Но, всё же… Но всё же какая-то часть Джонса словно умирала каждый раз, когда он отвечал на очередную открытку, как хорошо выдресированная обезьянка. Оставался только один выход, который Киллиан до сих пор не рассматривал. Он взял в руки чашку, внимательно разглядывая тонкий цветочный узор на кремовом фарфоре. Джонс мечтал конечно же об этом выходе, но никогда ещё не рассматривал его всерьёз.       Киллиан мог полететь в Мэн и выманить Уолша из его норы. Потом он мог сделать то, о чём страстно мечтал всякий раз, когда ремень рассекал его кожу. Джонс мог его убить.       Чашка разлетелась на осколки в его руке, но Киллиан даже не вздрогнул. Он продолжал смотреть вниз, в одну точку, пока возникшая в его голове картина не стала почти реальной, а по ладони, будто тонкая улыбка, заструилась кровь.       Джонс мог убить.       От стука в дверь он пришёл в себя. Картина убийства всё ещё кружилась у него перед глазами, как разноцветные мелькающие огни, когда Киллиан дёрнул за дверную ручку. — Привет! — С волос Эммы капало, мокрая футболка прилипла к телу. Она подставила губы Джонсу, принеся с собой запах дождя и летнего луга. — Я подумала, что тебе понравится пикник.       Киллиан стоял на пороге, облачённый в чёрные шёлковые пижамные штаны, которые Эмма недавно ему подарила. Вещь выглядела дорого и сидела на нём идеально. Под тонкой тканью штанов, плотно обтянувших задницу Джонса, не просматривалось ни намёка на очертания нижнего белья. — Пикник? — Джонс изо всех сил постарался прогнать бушевавшую в душе жестокость и улыбнулся. Бросив взгляд за окно, где бушевал проливной дождь, он закрыл за Эммой дверь. — Кажется, при такой погоде нас почти не будут беспокоить муравьи. — Куриные крылышки в соусе «Барбекю», — объявила Эмма, протягивая Киллиану картонную коробку. — Да? М-м-м… — Знаешь, такие, почти разваренные, и большая миска с картофельным салатом Робина, которую я стащила из холодильника, и бутылка восхитительного белого вина. — Ну, ты обо всём подумала. Кроме десерта.       Эмма искоса взглянула на него, и опустилась на ковёр на колени. — О, об этом я тоже подумала. Почему бы тебе не принести два стакана… Что это? — Эмма подняла осколок разбитой чашки. — Я… чашку разбил.       Когда Киллиан наклонился, чтобы собрать осколки, она заметила кровь у него на руке. — Ой, что с тобой? — Эмма схватила его за руку, захлопотала над ней, вытирая кровь своей футболкой. — Это же просто царапина, док. — Не шути, — Эмма с облегчением увидела, что это действительно была только царапина, к тому же неглубокая. — Твои руки дорого стоят, сам ведь знаешь! Профессионально.       Джонс провёл пальцем сверху вниз по её груди. — Профессионально? — Да. Но я лично в них тоже заинтересована, — Эмма, легонько укусив его за нижнюю губу, отпрянула и села на пятки. Это было стратегическое отступление. — Так как насчёт стаканов и штопора?       Готовый повиноваться, Джонс встал и направился на кухню. — Найди себе сухую футболку. А то накапаешь в картофельный салат. — Ничего, не накапаю!       Мокрая футболка шлёпнулась на пол примерно в метре от Джонса, забрызгав ламинат. Киллиан посмотрел сперва вниз, на вещь, потом на Эмму. «Интересный пикник, — подумал Джонс. — Крылышки, картофельный салат и мокрая, полуобнажённая девушка».       Даже остатки нервного напряжения постепенно растворились, и Киллиан усмехнулся. — Люблю практичных девушек.       Было темно. Киллиан задыхался от теней и запаха пота. Стены стояли совсем близко со всех четырёх сторон, а над головой нависал низкий потолок, как крышка гроба.       Ни двери. Ни щеколды. Ни света.       Киллиан знал, что обнажён, потому что жар обжигал его незащищённую кожу, как наковальню, по которой бьёт и бьёт безжалостный молот. По нему что-то ползало. На какое-то ужасное мгновение Джонс испугался, что это были пауки. Но это просто от испарины по коже бегали мурашки.       Киллиан старался сидеть тихо, очень-очень тихо, но его тяжёлое дыхание сипело, гремело и звенело, отдаваясь глухим эхом даже в этом тесном замкнутом пространстве.       Они придут, если он не будет сидеть тихо.       Но Киллиан не мог ничего поделать. Он не мог заставить своё испуганное сердце замереть и не колотиться в его груди, не мог сдержать звуки звериного ужаса, клокотавшие в его горле.       Руки Киллиана были связаны. Верёвка впивалась в худые запястья, пока он бился и изворачивался, пытаясь освободиться. Джонс чувствовал запах крови, вкус слёз, а солёный пот жалил его ободранную кожу, словно огнём.       Он должен был выбраться. Должен был. Здесь должен быть какой-нибудь выход. Но не было ни замаскированной двери, ни хитрого устройства, ни панели, которая легко бы скользнула в сторону от его прикосновения.       В конце концов, Киллиан был всего лишь мальчишкой. И ему было тяжело думать. Быть сильным. Вдруг от ужаса пот на его коже превратился в маленькие ледяные шарики — Джонс понял, что он здесь не один. Киллиан уже слышал совсем близко тяжёлое, взволнованное дыхание, чувствовал кислый запах джина. Он взвыл, как волк, когда руки схватили его, тряхнули, толкнули, подняли высоко вверх. — Ты будешь делать то, что тебе говорят?! Будешь или нет, маленький мерзавец?!       Удар ремня прошил раскалённой добела болью плоть, кровь и кости. И Киллиан закричал. Закричал, дёргаясь и извиваясь. Какое-то мгновение его ослеплённые глаза видели только темноту. Его кожа всё ещё дрожала от укуса ремня, когда кто-то дотронулся до него…       Киллиан отпрянул, сжав кулаки и оскалив зубы, и увидел потрясённое лицо Эммы. — У тебя был кошмар, — спокойно сказала она, хотя её сердце билось в два раза быстрее обычного. Джонс выглядел каким-то больным. — Это был кошмар, Киллиан. Теперь ты проснулся.       Безумие постепенно исчезло из его взгляда, и Джонс со стоном закрыл глаза. Он всё ещё дрожал, когда она осмелилась прикоснуться к его плечу. — Ты метался во сне. Я не могла тебя разбудить. — Извини, — Киллиан закрыл лицо руками, стараясь прогнать тошноту. — Не надо извиняться, — Эмма нежно убрала с его лба влажные от пота волосы. — Наверное, тебе приснилось что-то уж очень необычное. — Ага, — Киллиан протянул руку за бутылкой и допил тёплое вино одним большим глотком. — Расскажи, что?       Джонс только покачал головой. Были вещи, которые он не мог рассказать даже ей. — Всё уже прошло…       Но у него на щеке бился нервный тик. Чтобы остановить его, Эмма накрыла пульсировавшую жилку пальцами. — Хочешь, принесу тебе воды? — Нет! — Джонс схватил Эмму за руку и привлёк к себе, крепко прижав, словно не мог допустить, чтобы она ушла — пусть даже и в соседнюю комнату. — Просто будь здесь. Ладно? — Ладно, — Эмма обняла его.       Киллиан прижался лицом к мягкому изгибу её плеча. — Дождь всё ещё идёт? — пробормотал он. — Угу, — Эмма автоматически погладила его по спине, прохладные пальцы скользнули по рубцам старых шрамов. — Мне нравится шум дождя. От дождя свет становится мягче, а воздух — тяжелее.       Киллиан смотрел на ливень, всё такой же сильный и плотный, хотя раскаты грома уже переместились к западу. Перед балконной дверью рос роскошный куст алых роз, торжественно выделяясь на светлом фоне. — Красные цветы мне всегда нравились больше других. Никогда не мог понять, почему. Потом однажды я догадался, что они напоминают твои губы. Тогда мне стало ясно, что я люблю тебя.       Пальцы Эммы замерли у Киллиана на спине. Её сердце тоже будто приостановилось на мгновение, но так упоительно сладко, как бывает только от радости. — Я и не думала, что ты мне это когда-нибудь скажешь, — с нервным смешком проговорила Эмма. — Уже собиралась пойти к Фаустине и просить у неё любовное зелье. — Ты — единственное волшебство в моей жизни, — Киллиан снова привлёк её лицо к своему. — Я просто боялся это сказать. Эти три слова — как магическое заклинание, которое выпускает на свободу всякие осложнения и неприятности. — Слишком поздно, — улыбнулась Эмма. — Заклинание уже прозвучало. Вот так… — Она подняла руки ладонями к Киллиану и подождала, пока он приложит к ним свои ладони. — Я тоже люблю тебя. Ничто не сможет это изменить. Ни колдовство, ни сглаз, ни зелье.       Очень медленно Киллиан сплёл свои пальцы с её, так что их раскрытые ладони стали двумя крепкими сжатыми кулаками. — Среди всех иллюзий, фокусов и превращений, ты — единственная правда, которая мне нужна.       Киллиан уже знал, что заплатит Уолшу, спляшет с самим дьяволом в обнимку, лишь бы Эмма была в безопасности, лишь бы сохранить незапятнанным то, что было между ними.       Она заметила блеск в глазах Джонса, и его пальцы напряглись. — Ты нужна мне, Эмма, — он отпустил её руки и привлёк Эмму ближе.       Киллиан улыбнулся, заставляя Эмму лечь рядом, и сразу же прижался губами к её губам. Она ответила на поцелуй, легко, почти невесомо, робко и невинно. Джонс начал ей подыгрывать, и они провели достаточно много времени просто лежа на кровати и целуясь, как подростки. Руки Эммы путешествовали по его телу, легко скользя на податливом шёлке. Она принялась дразнить Джонса сквозь тонкую ткань пижамных брюк, прикасаясь и поглаживая. Киллиан бархатно постанывал в перерывах между поцелуями и прижимался к Эмме, дав волю и своим рукам тоже.       Поцелуи неизбежно становились всё горячее и, наконец, Джонс пустил в ход свой язык. Эмма не стала сопротивляться, приоткрывая рот и позволяя ему проникнуть глубже. Истома растеклась по телу обоих, обдавая жаром и намекая, что пора избавиться от лишней одежды.       Эмма забралась на Киллиана верхом, продолжая жадно целовать, иногда прикусывая пухлые губы. Отбрасывая с его лба челку и приглаживая волосы назад, Эмма на несколько секунд оторвалась от поцелуя, чтобы полюбоваться своим мужчиной. Киллиан открыл глаза и, когда пауза немного затянулась, всё же немного смутился под её взглядом: — Что?.. — Я хочу тебя… — протянула Эмма почти капризно.       Джонс улыбнулся и в мгновение ока скинул её обратно в подушки, нависая сверху: — Я весь твой.       Навалившись на Эмму, Джонс продолжил целоваться, наконец спускаясь поцелуями к шее.       Эмма почувствовала его возбуждение, когда он нарочно уткнулся в неё пахом, почувствовала, как приятны ему эти прикосновения и контролируемое им самим трение. И её собственное желание возрастало во сто крат, от ощущения того, что ему хорошо.       Опустив руки к явственно проступающему под шёлковыми пижамными штанами бугорку, Эмма положила на него ладонь и слегка сдавила, упираясь большим пальцем в самую чувствительную точку. По его телу мгновенно разлилась сладкая волна ощущений. Киллиан прижался к Эмме плотнее, чтобы стало ещё приятнее.       Лёгкими прикосновениями она ласкала его через ткань, наблюдая из-под полуопущенных ресниц, как Джонс запрокидывает голову, часто дышит и закусывает припухшую от долгих поцелуев нижнюю губу.       Движения Эммы распаляли его, доводя до точки кипения, он возбуждён до предела. Киллиан хотел её руки, её губы, хотел её всю без остатка.       Эмма легонько толкнула его, заставляя лечь рядом, и потянулась к шнуркам на пижамных брюках. Она нарочито медленно возилась с ними, доводя этим Джонса до изнеможения, продолжая томить его ожиданием прикосновений.       Наконец пальцы проскользнули под уже ставшую влажной ткань. Киллиан почувствовал её ладонь на своём члене и со стоном выдохнул. Мучительно неспешно нежная рука Эммы исследовала отвердевшую плоть, гладила, ласкала, чуть сжимая и поддразнивая. Киллиан бесконтрольно выгибался в пояснице, чтобы прижаться сильнее и получить новую порцию наслаждения. Его дыхание сбилось, он метался в агонии удовольствия, толкаясь бёдрами ей в руку и стонал, совершенно не сдерживая себя. — Эмма, — судорожно дыша, Киллиан прошептал её имя, — сейчас. Ради бога. — Нет, — засмеялась она. — Ещё нет, Джонс. Я с тобой ещё не закончила.       Желание разрывало его изнутри. Эмма мучила и манила, не позволяя того последнего взрыва, за которым ждало освобождение. — Ты убиваешь меня… — с трудом выговорил Киллиан. — Я знаю.       От этого знания у неё кружилась голова.       Эмма совсем потеряла бдительность, наслаждаясь видом извивающегося в сладкой пытке Джонса. Поэтому когда Киллиан вдруг ласково, но твёрдо ухватил её за запястье и завёл руку за голову, вновь нависая над ней, она даже вздрогнула от неожиданности. Вторая рука, описывая на коже витиеватые узоры, спустилась вниз, стягивая мягкие домашние шорты и разводя её ноги. Ощутив её влажность, Киллиан хищно улыбнулся и скользнул пальцами внутрь, не забывая ласкать клитор. Эмма застонала, бессознательно выгибаясь навстречу его движениям, охваченная желанием получить его всего. Медленно двигаясь внутри и лаская снаружи, Джонс убедился, что она достаточно расслаблена и растянута.       Киллиан снова наклонился над Эммой, отпуская её запястье, принимая упор на одну руку, а второй обхватывая её за талию. Несколько потеряв связь с реальностью под его ласками, она одновременно ощутила вкус его губ и то, что он наконец-то оказался в ней, весь, полностью. Они стали единым целым.       Несмотря на долгие предварительные ласки и то, что они почти довели друг друга до высшей точки наслаждения при помощи рук, разрядка не наступила быстро. Киллиан умел растягивать удовольствие, доводя Эмму и себя до грани и останавливаясь в последний момент. Когда ощущение сладости финала снова отодвинулось на пару шагов назад, Джонс вдруг сорвался на хаотичный темп, и обоих наконец-то пронзила яркая судорога удовольствия.       Немного придя в себя, Эмма собралась было встать с кровати, но вместо этого почувствовала, что Киллиан целует её щиколотки, постепенно поднимаясь поцелуями наверх. Её тело ещё не отошло от нежной бури, случившейся минуту назад, поэтому когда Джонс упёрся языком в нежную кожу и, найдя чувствительный бугорок, принялся настойчиво его вылизывать, Эмма громко вскрикнула. — Я с тобой ещё не закончил, — пробормотал Киллиан, продолжая выписывать узоры внизу и восстанавливая свои силы.       Его плоть снова окрепла и отвердела и спустя несколько мгновений Эмма снова ощутила его внутри, выгибаясь ему навстречу, обнимая и прижимая к себе.       Мягкие губы прихватили мочку уха. Ласковые руки нежно гладили волосы. Киллиан продолжил свой неспешный танец любви, размеренно двигая бёдрами, обещая скорый прилив наслаждения. Эмма расслабилась, погружённая в ощущения.       Дождь перестал. Комната наполнилась таинственным и мглистым светом утреннего солнца. Джонс лениво пропускал сквозь пальцы светлые пряди. — Переезжай ко мне, — предложил Киллиан.       Эмма собрала все остатки своих сил на то, чтобы приподнять брови. — Я уже собрала вещи.       Киллиан усмехнулся и несильно ущипнул её за ягодицу. — Какая же ты самоуверенная. — Именно, — Эмма громко чмокнула его. — У меня есть только один вопрос. — Какой? — Кто будет готовить? — А-а… — Киллиан провёл пальцем вниз по её рёбрам, в поисках подходящей отговорки, чтобы увильнуть от ненавистной готовки. — У меня всегда всё горит.       Но и Эмма не вчера родилась. — У меня тоже. «Но есть же лёгкий выход», — подумал Джонс. — В Квартале полно ресторанов. — Ага! — Эмма ухмыльнулась. — Ну вот, как нам повезло.       Эмма удобно устроилась на руке Киллиана. Они лежали рядом в слабом солнечном свете, и казалось, что самой большой проблемой, с которой им придётся столкнуться, окажется только их аппетит.