Ветер, который сбежал

      Это было так же легко, как вытащить кролика из шляпы. В конце концов, Эмма и Киллиан много лет прожили под одной крышей. Они знали привычки, недостатки и причуды друг друга.       Эмма вставала на заре. Он натягивал одеяло на голову. Киллиан мог бесконечно долго стоять под душем, пока не заканчивалась горячая вода. Она же брала в ванну дешёвые романы и лежала, погрузившись в сюжет и пену, пока вода не остывала.       Киллиан работал с гирями в гостиной, а Эмма предпочитала три раза в неделю посещать тренажёрный зал.       Колонки ревели от рока, когда к ним подходил Киллиан, и стонали от блюзов, если до них добиралась Эмма.       Но у них было и очень много общего. Никому из них даже в голову не пришло бы жаловаться на бесконечные репетиции, многократные повторения одного и того же фокуса или трюка. Они оба обожали кухню Робина, старые чёрно-белые фильмы и долгие, бесцельные прогулки по Французскому кварталу. И они оба кричали, если ссорились. В течение нескольких следующих недель им пришлось немало поругаться. В этом они преуспели. Трение было такой же важной частью их взаимоотношений, как и дыхание, и в душе они оба жалели бы, если бы оно внезапно исчезло.       Пока август выпаривал из Нового Орлеана летнюю влажность, приближая благословенное облегчение осени, они ссорились и мирились, ворчали и огрызались, периодически ввергая друг друга то в смех, то в слёзы.       На день рождения Киллиан подарил Эмме волшебную палочку — длинный и тонкий кристалл аметиста, украшенный серебряным кружевом и россыпью топазов и изумрудов. Она поставила подарок на стол перед окном так, чтобы солнце каждый день играло в гранях камней и наполняло комнату волшебством.       Эмма и Киллиан были безумно влюблены, и всё у них было пополам. Всё, кроме секрета, за который Джонс каждый месяц платил банковским чеком на десять тысяч долларов.       Дэвид созвал общее собрание, но начинать не спешил. Прихлебывая горячий, пахнувший цикорием кофе Робина, он тянул время. Как хорошо было видеть всю семью опять собравшейся вокруг него. Нолан даже не представлял, каким ударом это будет, когда и Киллиан, и Эмма уйдут из его дома. Хоть они и жили всего в нескольких минутах ходьбы, но эта потеря потрясла его.       Дэвид чувствовал, что потерял слишком многое за слишком короткий промежуток времени. Своих детей, которые больше уже не были детьми, и свои руки, с непослушными несгибающимися пальцами, которые теперь часто казались Нолану чужими. Даже свои мысли; и это пугало его больше всего. Теперь они часто словно бы уплывали от него и зависали где-то там, вне пределов досягаемости, так что он останавливался и отчаянно пытался их поймать.       Дэвид говорил себе, что это всё потому, что у него в голове слишком много забот. Именно поэтому он свернул не на ту улицу по дороге на рынок и, в конце концов, совершенно потерялся в городе, где прожил бóльшую часть своей жизни. Именно поэтому Нолан стал всё забывать. Например, имя своего поверенного. Или в каком из шкафов у Робина уже много лет стоят кофейные чашки.       Но сегодня, когда они все собрались вокруг него, Дэвид чувствовал себя сильнее и уверенней. Когда он призвал собравшихся к порядку, в его голосе не чувствовалось ни тени сомнения. — Кажется, у меня есть кое-что интересное, — начал Дэвид, когда все успокоились. — Неплохая коллекция драгоценностей… — Нолан заметил, что дочь не сводит глаз с Джонса. — Больше всего в этой коллекции меня привлекают сапфиры. Похоже, что у леди особая привязанность к этому камню, и по её многочисленным драгоценностям это заметно. Среди них есть ещё довольно элегантное ожерелье из жемчуга и бриллиантов, которое мы тоже не обойдём своим вниманием. Естественно, это лишь часть её коллекции, но для наших нужд, думается, будет достаточно. — Сколько всего предметов? — Эмма достала из сумочки блокнот и приготовилась записывать информацию своим собственным секретным шифром. Дэвид засветился от гордости, подумав, какая у него серьёзная и практичная дочь. — С сапфирами всего десять. — Нолан сложил руки ладонями вместе. Странно, но теперь, когда игра началась, он больше не чувствовал в них боли. — Два ожерелья, три пары серёг, браслет, два кольца, брошь и кулон. Драгоценности застрахованы на шестьсот тысяч долларов. Ожерелье оценено в девяносто пять тысяч, но мне кажется, что это несколько преувеличено. Восемьдесят три тысячи — вот его реальная стоимость.       Киллиан взял печенье с блюда, которое передала ему Мэри Маргарет. — А посмотреть на это можно? — Конечно, Робин.       Локсли взял пульт управления и направил его на плазму. — Я скинул фотографии на флешку. — На экране появилось изображение, а Робин чиркнул зажигалкой и, держа её над чубуком, стал раскуривать трубку. — Мне нравятся эти новые игрушки. Это ожерелье, — продолжал он, — выглядит довольно консервативно, ему не хватает воображения. Но сами камни хорошие. Здесь всего десять гранённых сапфиров василькового цвета. Общий вес двадцать пять карат. Бриллианты тоже очень хорошего качества, общий вес примерно восемь целых две десятых карата.       Но внимание Эммы привлекла следующая фотография, с кулоном. Удивлённо вскрикнув, она посмотрела на экран, потом на отца. — Белль… Если это не та же самая вещь, которую я видела на ней на круизном лайнере этим летом, то я — полная идиотка. — Этим ты никогда не страдала, солнышко моё, — ответил Дэвид. — Это действительно та же самая вещь.       Эмма сначала улыбнулась, потом улыбка стала шире, и наконец, она расхохоталась во всё горло, чувствуя прилив отличного настроения. — Значит, мы все-таки это сделаем? Почему ты мне ничего не сказал? — Мне хотелось, чтобы это был сюрприз. — Довольный реакцией дочери, Дэвид воспрял духом. — Считай это ранним рождественским подарком, хотя пока мы всё добудем, дело будет к Пасхе. — Нолан махнул в сторону плазмы: — Прокрути вперёд, ладно, Робин? Мы к этому потом вернёмся. Фотографии скопированы со страховки. Наше собственное дополнение выглядит более развлекательным.       Изображение быстро пробежало вперёд, а затем остановилось. Это был стоп-кадр с видео, снятого на борту «Принцессы Янки». — Семейный фильм, — ухмыльнулся Лерой с набитым печеньем ртом. — Это я его снимал. — Да, среди нас растёт будущий Джеймс Кэмерон, — похвалил его Дэвид.       И в самом деле, на видео не было ни единой помарки, изображение не прыгало, звук казался безупречным. Близкие и дальние планы, смена объектов — всё плавно следовало друг за другом безо всяких прыжков или подёргиваний, типичных для любительских фильмов. — Ой, посмотрите! Это милая миссис Ференц. Ты помнишь, Дэвид? Она сидела в первом ряду на каждом представлении. — А это Анна, — Эмма наклонилась вперёд, уперевшись локтями в колени. — А это… О!       Она немного покраснела: объектив Лероя метнулся к поручню палубы, поймав её и Киллиана застывших в долгом поцелуе. Было странно и волнующе видеть себя запустившей пальцы в тёмные волосы Джонса, смотреть, как он наклонил голову, чтобы его губы могли сильнее прижаться к её… — А вот любовная линия, — широко усмехаясь, заявил Ворчун. — Любовная линия должна быть в каждом хорошем фильме. — Прокрути-ка эту часть ещё раз, — Киллиан сжал пальцами плечо Эммы.       Эмма выхватила пульт до того, как Локсли успел повиноваться. — А вот и интрига подъехала, — пробормотала она, когда на палубе появились Уилл и Белль. Эмма подалась вперёд — изображение замерло на браслете, который они только что видели на фотографии. Уилл и Белль двинулись дальше, к шезлонгам, камера последовала за ними.       Здесь не было никаких тайных улыбок или нежных прикосновений молодожёнов. Не обменявшись ни словом, они уселись рядом: Белль с глянцевым журналом, Уилл с триллером-бестселлером. — Чертовски романтичная парочка, правда? — заметила Эмма, разглядывая Скарлетта. Морской бриз шевелил его волосы. У него был лёгкий загар человека, привыкшего проводить много времени на свежем воздухе. — Он фотогеничен, хорошо смотрится на видео. Должно быть, это ценное качество для политика. — Барби и Кен, — прокомментировал Киллиан следом за ней. — Такие странные пластмассовые люди.       Лерой подумал, что у Скарлетта глаза, как у акулы, но ничего не сказал, потому что остальные могли засмеяться, а ему совсем не хотелось выглядеть клоуном. В глубине души Ворчун желал, чтобы Дэвид придерживался своего первоначального решения, и они обошли бы стороной и Уилла, и его жену, и все её побрякушки. Но для Лероя Нолан был самым умным человеком в мире, и ему никогда и в голову не приходило сомневаться в решениях знаменитого фокусника.       Экран пошёл рябью, но потом на нём снова возникло изображение. Эмма тихонько присвистнула. — Значит, это и есть то самое ожерелье. — Прекрасно, не правда ли? Останови видео, дорогая. — Эмма послушалась, и Дэвид принялся читать лекцию, как заправский профессор. — Это ожерелье — подарок родителей к её совершеннолетию, которое состоялось четыре года назад. Ожерелье было куплено у «Картье» в Нью-Йорке за девяносто восемь тысяч семь сотен и девяносто девять долларов плюс все соответствующие налоги. — Они навели тебя на это в Нью-Йорке, — пробормотал Киллиан, и Дэвид подтверждающе кивнул. — Поверить не могу, что пропустила такую вещь, — проговорила Эмма. — Белль надевала его на прощальном вечере, — Мэри Маргарет прекрасно помнила это ожерелье. — Мне кажется, вы с Киллианом были… заняты… до самого представления. — А-а… — Эмма это тоже помнила и искоса взглянула на Джонса через плечо. — Да, кажется, мы действительно были заняты.       Киллиан обхватил её рукой за талию и стянул с подушки, на которой она сидела, к себе на колени. — Да-а, вот это вещь, правда?       Дэвид сиял от счастья. Он хорошо выучил своих детей. — Да, и как это обычно бывает, поэтому от неё будет сложнее избавиться, хотя и не невозможно. Мне кажется, что этого будет достаточно, Эмма.       Экран погас. Дэвид вернулся к теме. Ум его был сейчас настолько ясен, что Нолан с удивлением подумал, существовал ли на самом деле тот туман, который так часто в последнее время затмевал его разум? — Сейчас мы ждём планы их дома в Теннесси и нью-йоркской резиденции. На сигнализацию, и там, и там, потребуется какое-то время. — Зато пока у нас остаётся время как следует повеселиться на Рождество! — Это было вне возражений. Для Мэри Маргарет было святым делом порадоваться каждой минуте праздника. — Раз уж мы все собрались здесь, сегодня вечером можно нарядить новогоднюю елку, — Бланшар лукаво взглянула на Эмму и Киллиана. — А у Робина в духовке ждёт жаркое. — С такими маленькими хрустящими жаренными картошкой и морковкой? — Киллиан почувствовал, как его желудок, который уже две недели был вынужден обходиться блюдами различных кухонь на вынос и одной неудачной попыткой зажарить цыплёнка дома, жадно заурчал.       Эмма двинула его локтем под рёбра. В конце концов, именно она жарила того знаменитого цыплёнка. — У этого парня просто волчий аппетит. — Не надо нас подкупать, чтобы мы остались. — Ничего, не помешает, — Киллиан умоляюще посмотрел на Локсли. — И бисквиты? — Спрашиваешь. И может быть, даже останется, что взять домой для собачки волчьей породы.       Рождество и Новый Год быстро закончились. Было много дел: купить и завернуть подарки, испечь печенье. Правда, в случае Эммы и Киллиана, это называлось сжечь печенье.       Ежегодное волшебное представление в пользу детей-инвалидов собрало такие нужные им пятнадцать тысяч долларов. Но теперь Джонс продолжал традицию Дэвида развлекать детишек, которые проводили самую волшебную ночь в году прикованными к постели или инвалидному креслу.       Через час, ушедший на то, чтобы доставать монетки из маленьких ушек или волшебные, выраставшие на глазах цветы из пустых горшков, Киллиан понял, почему Дэвид всегда посвящал этим детям столько времени.       Они были самыми благодарными зрителями. Они знали, что такое боль, а действительность часто была к ним безжалостна. Но они верили. На этот час только это и было важно.       Той ночью, после того, как Киллиан расстался с этими маленькими мордашками, ему опять приснился сон. Это был его старый кошмар, и он проснулся с сильно бившимся сердцем и сжатым от крика горлом.       Эмма заворочалась, что-то бормоча во сне. Джонс накрыл своими холодными пальцами её руку и долго лежал, глядя в потолок.       Долгая дождливая зима упорно цеплялась за март. От этого страдали торговцы, привыкшие выставлять свой товар на углах улиц. В доме на Шартрез-стрит заботились о том, чтобы в кухне всегда было уютно и тепло. Хоть от этого страдало его самолюбие, но Робин предпочитал оставаться в доме, редко отправляясь даже на рынок. Когда Локсли выходил на улицу, то чувствовал каждый порыв ветра, продувавший его сквозь иссушенную кожу до мозга костей. «Старость, мать твою!» — так думал он, когда разрешил себе задуматься на эту больную тему.       Когда дверь распахнулась, впустив в дом порыв холодного ветра с моросящим дождём, Робин возмутился: — Закрой эту чёртову дверь! Ты не в пещеру пришёл! — Извини.       Но от извинения Локсли нахмурился ещё больше. Киллиан был без шапки и без перчаток, а для защиты от разгулявшейся стихии надел только кожаную куртку. Робин почувствовал в сердце острый укол зависти. — Ты что, сюда за подаянием пришёл?       Киллиан втянул носом воздух и безошибочно уловил аромат печёных яблок. — Если мне дадут. — Почему бы тебе самому не научиться готовить? Ты думаешь, что можно примчаться сюда, когда захочешь, потом умчаться с полным животом? У меня здесь не бесплатная столовая для бедных. — Видишь ли, в чём дело… — Киллиан уже давно привык к грубым выражениям Робина, чтобы принимать его слова близко к сердцу, и спокойно налил себе кофе, из стоявшего на плите кофейника. — Я так полагаю, что хорошо, по-настоящему хорошо, можно делать только ограниченное количество вещей.       Локсли фыркнул. — И в чём же ты так хорош, mon ami, что не можешь сварить яйцо? — В магии… — Киллиан взял чайную ложку сахара, сжал кулак и пересыпал белые кристаллы в дырочку между большим и указательным пальцем. Немного подождав, он разжал руки — в них было пусто. Робин хмыкнул, но этот звук вполне мог сойти за смешок. — В воровстве… — Джонс протянул Локсли потёртый бумажник, который вытащил из заднего кармана старика, пока шёл мимо него к плите. — И в сексе, — Киллиан, взяв чашку, отхлебнул кофе, — но здесь ты должен поверить мне на слово, потому что демонстрации не будет.       Губы Локсли растянулись в усмешке. — Значит, ты думаешь, что всё это делаешь хорошо, да? — Всё это я делаю просто отлично. А теперь, как насчёт печёного яблока? — Сядь и ешь за столом, как тебя учили, — смирившись с обществом Киллиана, Робин вернулся к тесту. Его руки умело справлялись с домашней работой, и по ним, словно змея, скользил замысловатый листовой орнамент. — А где Эмма? — На тренировке. Она сказала, что после занятия пойдёт обедать с подругами. — А ты, значит, рыщешь в поисках добычи, да? — Я отрабатывал элементы нового трюка и решил устроить перерыв, — Киллиану не хотелось признаваться, что без Эммы квартира кажется пустой. — К Марди Гра [1] всё будет готово. — У тебя меньше двух недель. — Этого достаточно. Наверное, тóлпы людей соберутся посмотреть, как я болтаюсь на горящей верёвке над озером Поншартрен [2]. Я поставил сто тысяч, что избавлюсь от наручников и поднимусь обратно на мост до того, как верёвка сгорит. — А если не получится? — Тогда я потеряю сто тысяч и намокну.       Локсли переложил тесто в большую миску и накрыл его. — Высоко тебе будет падать. — Ничего, я умею нырять, — Киллиан подцепил вилкой кусок тёплого, ароматного яблока и отправил его в рот. — Мне как раз хотелось обсудить пару деталей с Дэйвом. Он здесь? — Он спит. — Сейчас?! — Киллиан удивлённо поднял брови. — В одиннадцать часов? — Он плохо спит по ночам, — Локсли обеспокоенно нахмурился, но в этот момент он стоял спиной к Джонсу, смывая с пальцев прилипшее тесто. — Человек имеет право спать в своём собственном доме столько, сколько хочет. — Да нет, я не это имел в виду… Дэвид никогда раньше не просыпался так поздно, — Киллиан посмотрел в сторону холла и только теперь заметил, как тихо было в доме. — С ним всё в порядке?       Джонс не сводил глаз с неподвижной спины Робина. В уме он ясно представлял Дэвида, разминающего руки, пальцы, то выгибая, то выпрямляя, то быстро перебирая ими, как пианист перед выступлением. — Как его руки? — По тому, как напряглись плечи Локсли, Киллиан понял, что его вопрос попал в цель. Ожидая ответа, он от домашних запахов специй, яблок и дрожжевого теста вдруг словно почувствовал себя больным. — Не знаю, о чём ты… — Всё так же стоя к Джонсу спиной, Робин закрыл воду и старательно вытер руки полотенцем. — Робин, не морочь мне голову. Поверь, что я волнуюсь за него так же сильно, как и ты. — Иди к чёрту, — но в этих словах не чувствовалось убеждённости, и Киллиан понял ответ. — Дэвид был у врача? — У Джонса внутри всё сжалось. Вилка звякнула о блюдце, когда он резко отодвинул его в сторону. — Мэри Маргарет уговорила его, — Робин, наконец, повернулся, и в его светлых глазах отразились горечь и волнение, которые он пытался скрыть. — Они дали ему таблетки, чтобы снять боль. Боль в пальцах, comprends? [3] Не здесь, — Локсли постучал кулаком по груди в районе сердца. — Таблетки не вернут ему магию. Ничто не вернёт. — Но что-то же должно быть… — Bien, — прервал его Робин. — Ничего. У каждого человека внутри есть расписание. И оно говорит, что теперь его глаза потускнеют, а уши станут хуже слышать. А в это утро он проснётся и не сможет согнуться, а на следующий день у него начнут болеть суставы. А потом его подведёт мочевой пузырь, или станут слабыми лёгкие, или остановится сердце. Врачи посоветуют ему делать то, принимать это, но bon Dieu [4] установил время, и когда Он скажет: «C'est assez» [5], то всё закончится. — Я в это не верю… — Киллиан не хотел верить. Он встал, отшвырнул стул. — Ты говоришь, что мы никак не можем на это повлиять, что мы беспомощны! — А ты думаешь иначе? — Робин хрипло засмеялся. — Вот это и есть дерзость юности. Ты думаешь, это случайность, что ты пришёл на карнавал в тот вечер, и что вы с Дэйвом нашли друг друга?       Киллиан слишком ясно помнил властный взгляд на афише и то, как нарисованные глаза заманили его в шатёр. — Мне просто повезло. — Повезло, oui. Совпадение — любимый инструмент судьбы.       Джонс больше не желал выслушивать рассуждения фаталиста Робина. Уж слишком они приближались к его собственным потаённым убеждениям. — Всё это не имеет никакого отношения к Дэвиду. Мы должны отвести его к специалисту. — Pourquoi? [6] Чтобы он сделал разные анализы и окончательно разбил его сердце? У Дэвида артрит. Боль можно облегчить, но вылечить его нельзя. Его руки теперь у тебя. У тебя и у Эммы.       Киллиан опять сел, грустно уставившись в чашку с остывшим кофе. — А Эмма знает? — Умом, может быть, и нет, но сердцем знает. Так же, как и ты, — Локсли заколебался. Доверившись своей интуиции и судьбе, он сел напротив Киллиана. — Это не всё… — спокойно сказал Робин.       Джонс поднял глаза. От выражения лица Локсли у него по спине пробежали мурашки. — Что? — Дэвид часами сидит над книгами и картами. — Философский камень? — Oui, этот камень. Он разговаривает с учёными, профессорами, даже медиумами. — Камень увлёк его воображение. Что в этом плохого? — Само по себе — ничего. Это его Чаша Грааля. Думаю, если Дэвид найдёт его, то успокоится. Но сейчас… Я заметил, как Дэвид читал книгу, и час спустя он всё ещё смотрел на ту же самую страницу. За завтраком Дэвид может попросить Лероя передвинуть диван в прихожей под окно. А за обедом он спрашивает, почему переставили мебель. Дэвид говорит Мэри Маргарет, что сегодня они должны репетировать новый номер. Она ждёт его в зале, потом идёт искать, а он сидит в библиотеке, заваленный книгами, и ничего не помнит о репетиции!       Страх вцепился в Киллиана острыми зубами и когтями. — У него просто много всего в голове. — Вот его голова-то меня и беспокоит, — вздохнул Локсли. Он думал, что его глаза слишком стары для слёз, но почувствовал вдруг их горячую влагу и был вынужден замолчать. — Вчера я нашёл Дэвида во дворе. Он был в костюме, но без пальто или плаща. «Робин, — сказал он, — а где фургон?» — Фургон? Но… — У нас нет фургона, — Локсли поднял взгляд и посмотрел Киллиану прямо в глаза. — Уже десять лет, как у нас нет фургона, но Дэвид спрашивает, вымыл ли его Лерой перед представлением. Тогда я сказал, что сегодня представления не будет, и он должен вернуться в дом, в тепло, — Робин взял свою чашку и сделал большой глоток. — Дэвид как-то растерянно огляделся, и у него в глазах я увидел страх. Я отвёл его в дом, наверх, в спальню, и уложил в постель. Дэвид спрашивает, пришла ли Эмма домой из школы, я отвечаю, что нет, ещё не пришла, но скоро придёт. Дэвид говорит, что сегодня Киллиан снова приведёт на ужин свою хорошенькую подружку, я отвечаю, что приготовлю этуфе [7]. Потом он засыпает, а когда просыпается, то думаю, уже ничего этого не помнит.       Киллиан разжал кулак и положил ладонь на колено. — Господи… — Если тело предаёт человека, то он движется медленнее. Но что делать, если его предаёт рассудок? — Дэвиду надо показаться врачу. — A, oui, так и будет, потому что на этом настоит Мэри Маргарет. Но и ты должен будешь сделать одну вещь… — Что я могу сделать? — Ты должен понять, что Дэйв не может отправиться с тобой в Теннесси, — не дав Киллиану заговорить, Локсли продолжил: — Дэйв будет участвовать в организации, но не в выполнении. Вдруг он забудет, где находится и что делает? Ты можешь так рисковать? Ты можешь так рисковать его жизнью? — Нет, — ответил Джона после долгого молчания. — Я не буду рисковать. Но я не могу и обидеть его, — он задумался, потом кивнул: — Кажется, мы должны… — Робин, что за чудесный аромат? — на кухню вбежал Дэвид. Он выглядел таким здоровым и энергичным, что Киллиан чуть было сразу не забыл все рассказы Локсли. — А, Киллиан, ты тоже пришёл на запах. Где Эмма? — С подругами. Хочешь кофе?       Джонс уже вскочил с места и направился к плите. Дэвид сел и со вздохом вытянул ноги. Его пальцы всё время двигались. Двигались, как у человека, играющего на невидимом пианино. — Надеюсь, Эмма не будет болтаться слишком долго, Я знаю, что Мэри Маргарет хотела пойти с ней купить новые туфли. На этом ребёнке всё прямо горит.       Рука Киллиана вздрогнула. Кофе выплеснулся на плиту. Дэвид говорил об Эмме так, словно ей вновь было двенадцать! — Она придёт… — Сердце Джонса стучало в груди, как молот по наковальне, пока он нёс к столу чашку с кофе. — Ты уже всё проработал для «Испытания водой»?       Киллиану захотелось закричать на Дэвида, чтобы он прекратил, перестал, освободился от этой страшной машины времени, которая поймала в ловушку его ум. Но вместо этого он спокойно сказал: — Сейчас я работаю над «Горящей верёвкой». Помнишь? — и мягко добавил: — Это будет во вторник Масленицы. На следующей неделе. — «Горящая верёвка»?..       Рука Дэвида остановилась. Чашка с кофе, замершая на полпути к губам, задрожала. Больно было видеть, как он мучительно пытался вернуться в настоящее. Рот приоткрылся, нижняя губа вяло опустилась, глаза уставились в никуда. Затем в них вернулось осмысленное выражение. Рука с чашкой продолжала свой путь. — Ты соберёшь огромную толпу, Киллиан, — сказал Нолан. — Рекламная кампания просто грандиозна. — Знаю. О лучшем прикрытии для дела Скарлетта нечего и мечтать. Я хочу отправиться туда тем же вечером.       Дэвид нахмурился. — Но есть ещё некоторые детали, которые мы не проработали. — Ещё есть время, — презирая себя, Киллиан откинулся назад. Он небрежно перебросил одну руку через спинку стула. — Дэйв, я хотел попросить тебя об одном одолжении. — Хорошо. — Мне хотелось бы самому всё сделать… — На лице Дэвида Киллиан ясно увидел выражение обиды и разочарования. — Для меня это очень важно, — с трудом продолжил он. — Я знаю правило, что в деле нельзя руководствоваться личными мотивами, но это — исключение. Слишком много всего было между мной и Уиллом. — Тем важнее, чтобы чувства не заслонили суть дела. — Они сами и есть суть дела. — По крайней мере, хоть это было правдой. — За Скарлеттом числится должок. И так уже прошло слишком много времени. Старые долги надо отдавать. — И, ненавидя себя, Джонс достал козырную карту: — Если ты не уверен, что я смогу это выполнить, если ты думаешь, что я недостаточно хорош для этого дела, то тогда так и скажи. — Конечно, я полностью в тебе уверен. Но дело в том, что… — Дэвид не знал, в чём дело, кроме того, что сын отдалялся от него ещё на один шаг. — Ты прав. Уже пришло твоё время попробовать сделать что-нибудь самостоятельно. Ты справишься. — Спасибо, — Киллиану захотелось сжать эти неустанно двигавшиеся пальцы в своих, но он только торжественно поднял чашку с кофе. — Ведь меня учил лучший из лучших.

***

— Что ты имеешь в виду? Ты один отправишься на это дело? — переспросила Эмма. Прямо со спортивной сумкой на плече, она пошла вслед за Джонсом из гостиной, где он сообщил ей последние новости, в спальню. — Только то, что сказал. Это будет моё соло. — Чёрта с два! Мы все работаем вместе! — Эмма, несмотря на раздражение, повиновалась своей врождённой аккуратности, расстегнув сумку и достав оттуда полотенца и спортивную форму. — Папа на это не согласился бы. — Дэвид уже согласился, — Киллиан стянул кожаную куртку и бросил её по направлению к креслу. Она соскользнула с подлокотника и шлёпнулась на пол. — И что в этом особенного? — Много чего. — Эмма застегнула сумку и поставила её на место на полке в шкафу, оттолкнув в сторону сваленные в кучу ботинки Джонса. — Если мы все вместе всё организовали и осталось только пойти и взять, почему ты решил, что развлекаться тебе одному? — Потому что, — Киллиан с размаху повалился на кровать, заложив руки за голову. — Потому что я так хочу. — Смотри, Джонс… — Сама смотри.       Губы Эммы изогнулись в усмешке, но подбородок был упрямо вздёрнут. — Мы с Дэвидом всё обсудили. Он согласен, так что так и будет. — Отец, может, и согласен, но я — нет! — Эмма упёрла руки в бёдра. — Я тоже буду в деле, приятель. Вот так!       Глаза Джонса блеснули. — Я хочу сделать это один. — Вот же упрямый! Я хочу, чтобы у меня были кудрявые тёмные волосы, но хоть когда-нибудь из-за этого ныла? — Покрась их… Хотя… мне нравятся твои волосы, — сказал Джонс, надеясь отвлечь её. — Длинные, светлые, прямые… — Ах, как это поэтично. — Особенно, когда ты раздета. Хочешь раздеться, Эмма? — Попридержи свои гормоны, Джонс. Ты меня не собьёшь. Я еду. — Ну, как хочешь… — Было не важно, поедет она или нет, но этот спор должен был отвлечь её мысли от Дэвида. — Только командовать буду я. — В мечтах, — Эмма упёрлась обеими руками о кровать. — Мы с тобой равноправные партнёры. — У меня больше опыта. — Ты и про секс так говорил, но я тебя догнала, не так ли? — Ну, раз уж ты про это вспомнила… — Киллиан резко подался вперёд и попытался схватить Эмму. Но она легко отпрыгнула в сторону. — Иди сюда, — позвал её Джонс.       Эмма наклонила голову и улыбнулась ему через плечо долгой соблазнительной улыбкой. — Джонс, ты достаточно силён, чтобы встать и пройтись. Ну-ка, поймай меня.       Но Киллиан знал правила игры. Небрежно пожав плечами, он вперился взглядом в потолок. — Нет, спасибо. Не очень-то и хотелось. — Ладно. Не хочешь пойти поужинать пораньше, пока нет толпы туристов? — Конечно.       Не шелохнувшись, Джонс опустил взгляд и увидел, что Эмма медленно снимает рубашку. Под ней был белый тонкий хлопковый лифчик, который она всегда надевала на тренировку. Этот предмет гардероба выглядел так же соблазнительно, как и холодное гамбо. Кровь отлила у Киллиана от головы и устремилась к паху. — Мне хотелось бы чего-нибудь горяченького.       Эмма аккуратно сложила рубашку и пристроила её на тумбочку. Потом не спеша принялась за джинсы. Киллиан услышал тихий звук расстёгивающейся молнии и сосредоточился на том, чтобы не проглотить свой язык. — И перчёного.       Эмма стащила с себя джинсы, оставшись в трусиках такого же белоснежного цвета, как и лифчик. Её кожа была по-зимнему бледной и безупречной. Джинсы прошли через ту же тщательную процедуру, что и рубашка.       Потом Эмма лениво взяла расчёску и похлопала ею по ладони. — Так чего же ты хочешь, Джонс?       Она подошла достаточно близко, чтобы он мог протянуть руку и схватить её. Киллиан медленно поднял взгляд на Эмму и через мгновение резко подался вперёд, к ней.       Джонс мягко целовал Эмму, прикрыв глаза, и получал в ответ поцелуи — неспешные, сладкие, дарящие настоящее блаженство. Киллиан отстранился от неё, когда почувствовал, что его тело начало требовать чего-то большего, чем просто поцелуи. Лёгкие прикосновения его изящных пальцев к коже бабочками отозвались где-то внизу живота. Эмма прикрыла глаза, расчёска выпала из её рук.       Киллиан снова приблизился к ней, осторожно целуя и приобнимая одной рукой. Прикоснулся губами к шее, ключицам, линии подбородка. Вторая рука нежно прошлась вдоль спины Эммы. Джонс одним лёгким движением уложил её на мягкую кровать. Эмма ощутила спиной холодное прикосновение постельного белья, а он провёл кончиками пальцев от живота к шее.       Эмма хотела проделать тоже самое и с ним, но Киллиан нежно вернул её руки на место. Сегодня он полностью самостоятелен. Всё также медленно Джонс расправился со своим джемпером, никуда не спеша, стянул с себя футболку. Он очень хорошо знал, что Эмма ждёт этого, хочет прикоснуться к нему. Продолжая нежно поглаживать её, Киллиан мягко взял её за руку и прижал ладонью к своей груди.       Погруженная в свои ощущения, Эмма осторожно провела пальцем по ложбинке, отмечая про себя потрясающие мускулы и рельеф натренированного тела Киллиана. Опустилась ещё ниже — к чётко очерченным кубикам пресса.       Тем временем Джонс, в противоположность своему образу плохого парня, нежно гладил Эмму, заставляя прогибаться в спине навстречу его рукам и тихо постанывать.       Киллиан чуть замешкался в попытке снять с себя джинсы. Он всего лишь на пару секунд отвлёкся, расстегивая ремень, а Эмма уже повалила его спиной на кровать и мягко целовала в шею, нежно прикусывая. Джонс сегодня слишком нежный, слишком чуткий, слишком осторожный. А в ней кипят раззадоренные страсти, она хочет его всего, с головы до ног, хочет ласкать его, делать приятно, окружить удовольствием. Хочет слышать его стоны и ощущать, как его охватит сладкая судорога.       Киллиан улыбнулся, постанывая под её напором. Но быстро вернул всё на круги своя, переворачивая Эмму и заставляя снова лечь на кровать. Джонс навис над ней, покрывая поцелуями грудь, невесомо касаясь губ, дразня этими лёгкими прикосновениями. Внезапно Киллиан начал целовать гораздо жаднее, плотнее прижимаясь к ней, почти лишая воздуха. Его рука поползла вниз, пробираясь под бельё. Джонс проник в Эмму пальцами, заставляя выгнуться и застонать ему в губы. Сначала один, за ним второй. Эмма хотела закричать, но Джонс так неистово её поцеловал, что она не могла издать ни звука.       Киллиан ласкал её, ловко и нежно играя пальцами, заставляя кончить. Эмма сжимала пальцами простынь, задыхаясь от накатившей волны удовольствия. Она никогда не думала, что можно получить такие ощущения от рук.       Джонс не дал Эмме опомниться. Он навис сверху и мягко вошёл в неё, отрываясь от её губ и позволяя наконец-то быть громкой, если захочет. — Киллиан… — прошептала Эмма, ощущая его внутри.       Связь с реальностью словно оборвалась. Осталось только трепещущее ощущение заполненности, его близости, его рук на запястьях, его губ на шее. Эмма, слыша тяжёлое дыхание Киллиана, отзывалась в унисон его движениям, сливалась с ним в его удовольствии, улетая куда-то за пределы сознания во второй раз.       Отдышавшись от накатившей волны наслаждения, Джонс лёг рядом, обнимая её.       За окном всё ещё шёл дождь, огонь тихо потрескивал в камине, который Киллиан разжёг ещё до прихода Эммы. — Ты точно пойдёшь один? — промурлыкала она, утыкаясь Джонсу в шею. — Я слишком долго готовился, — не открывая глаз, ответил Киллиан, — чтобы упустить шанс поквитаться со Скарлеттом. Поэтому да, я иду один. — Мы партнёры, не забывай об этом, Джонс. Думаю, у меня есть тысяча и один способ заставить тебя передумать.       Киллиан засмеялся, крепче прижимая Эмму к себе. У него тоже в запасе немало идей, которые он с удовольствием воплотит в жизнь вместе с ней.