Ветер, который сбежал

В жизни каждого фокусника наступает момент, когда ему приходится столкнуться с музыкой. И это не метафора. Я говорю о музыке в конце выступления. Занавес падает, и ты выпадаешь в реальную жизнь, где есть определённые правила. Проблема в том, что мы, фокусники, упрямые ребята — нас не так просто согнать со сцены. Кэмерон Блэк «Deception»©

      Теперь Киллиан вернулся. Его фокус с исчезновением на пять лет закончился, и, как настоящий ветеран сцены, Джонс обставил своё возвращение с надлежащими помпой и торжественностью. А в итоге — пленил своего единственного зрителя.       На мгновение.       Этот прижавший Эмму к полу мужчина, страстно её целовавший и занимавший сейчас её мысли, не был иллюзией. Он был из плоти и крови. Всё казалось знакомым до боли: тяжесть его тела, запах его кожи, стучавшая у неё в висках кровь и эти ловкие пальцы, гладившие её по щеке.       Киллиан был настоящим.       Киллиан вернулся.       Киллиан был самым низким в мире существом, которое когда-либо появлялось в её жизни.       Руки Эммы замерли в его волосах, и внезапно она сжала пальцы и дёрнула с такой силой, что Джонс вскрикнул: — Твою мать, Свон!..       Но Эмма уже больше не притворялась. Изогнувшись, она сильно двинула ему локтем под рёбра и попыталась достать коленом между ног. Киллиану удалось остановить согнутое колено, и тогда Свон изо всех сил вмазала Джонсу тем же локтем по подбородку.       Из глаз у него посыпались искры. Когда Киллиан пришёл в себя, то уже лежал на спине, а Эмма сидела сверху, широко расставив ноги и сердито ворча, а её ногти с безупречным маникюром тянулись к его лицу.       Киллиан схватил Эмму за запястья, сжал их и дёрнул вниз, пока эти изящные пальцы с длинными ногтями не содрали кожу с его физиономии. Они замерли в этом положении, и у каждого в памяти всплыли неуместные чувственные картины. Оба тяжело дышали и смотрели друг другу в глаза с откровенной взаимной неприязнью. — Отпусти меня, Джонс! — Я пришёл сюда с неисцарапанным лицом и уйти хочу с неисцарапанным.       Эмма ещё раз дёрнулась, пытаясь освободиться, но Киллиан не ослабел за те пять лет, которые провёл чёрт знает где. Как и прежде, Джонс был силён. «Укусить его было бы неплохо, но недостойно», — подумала Эмма и остановила свой выбор на презрении. — Не беспокойся, твоё лицо меня не интересует. — Хотелось бы верить… — природный ирландский акцент пробивался в речи Киллиана фоновой мелодией.       Хоть Джонс и разжал руки, но оставался в напряжении, пока Эмма не встала — с изяществом и надменностью богини, поднимающейся из лужи.       Тогда Киллиан тоже вскочил и встал перед Свон, покачиваясь на носках. Ничего не говоря, Эмма повернулась к Джонсу спиной и налила себе шампанского. Даже пузырьки, которые лопались у неё на языке, казались безвкусными и сухими. Но за это мгновение, такое нужное ей мгновение, Свон успела закрыть последний замок на своём сердце. — Ты ещё здесь? — спросила Эмма, поворачиваясь обратно. — Нам надо о многом поговорить. — В самом деле? — Свон отпила ещё. — Странно, даже не представляю о чём. — Тогда говорить буду я, — Джонс перешагнул через лужу и раскрошил бутон розы к себе в бокал. — А ты попробуй послушать, тебе это будет полезно.       Рука Киллиана метнулась вперёд, чтобы перехватить запястье Свон до того, как она успела выплеснуть шампанское ему в лицо. — Хочешь ещё подраться, Эмма? — Его голос был низким и угрожающим, и — Господи помоги ей! — от этого тембра у неё по спине пробежали мурашки. — Ты ведь проиграешь. Силы не в твою пользу.       Джонс был прав. Ярость толкала Свон броситься на него, искусать, исцарапать, но всё закончилось бы тем, что она снова приземлилась бы на задницу. Ладно, в её арсенале ещё оставалось другое оружие. И Эмма собиралась использовать всё, лишь бы заставить Киллиана отплатить за то, что он когда-то бросил её на столько долгих лет. — Я не стану тратить на тебя шампанское. — Джонс разжал пальцы, и Свон снова поднесла фужер к губам. — И уж тем более — своё время. У меня назначена встреча, Киллиан. Так что тебе придётся меня извинить. — У тебя нет никаких встреч вплоть до завтрашней пресс-конференции. — Джонс отсалютовал Эмме своим бокалом. — Я уже спросил это у Лероя. Почему бы нам не поужинать вместе? И всё прояснить.       Эмма едва сдерживалась, чтобы не взорваться от гнева. Но спокойно повернулась к столику, на котором теснились баночки с гримом и кремом, и села. — Нет. Спасибо, но нет. — Отставив фужер в сторону, Эмма принялась снимать кремом грим. — Я скорее отужинаю с бешеной портовой крысой. — Тогда мы поговорим здесь. — Киллиан, время идёт, — Эмма бросила в сторону использованные салфетки.       Теперь, без красок, которыми Свон разрисовала себе лицо для выступления, Джонс увидел, что она стала ещё красивее. Ни один из её образов, которые Киллиан ухитрился сохранить в течение всех этих долгих лет, даже и близко не был похож на Эмму во плоти. Ни одно из желаний, мучавших Джонса всё это время, не могло сравниться с тем, что пронзило его сейчас. — А когда время проходит, — продолжала Свон, накладывая на лицо увлажняющий крем, — то какие-то события кажутся нам крупными, а какие-то — мелкими, незначительными. Ты можешь считать, что то, что когда-то было между нами, стало маленьким-маленьким, почти неразличимым. Так что, давай не будем ничего выяснять, хорошо? — Я знаю, что обидел тебя… — Но всё, что Киллиан собирался сказать Эмме, застряло у него в горле, когда он заметил в зеркале отражение её глаз. Они казались дымчато-зелёными, и в них бушевала такая мешанина чувств, что было больно смотреть. — Ты даже представить себе не можешь, что со мной сделал… — От этих слов, произнесённых шёпотом, Киллиан почувствовал себя словно раздавленным. — Представить не можешь, — повторила Эмма. — Я любила тебя всем сердцем, всем, чем была или могла быть, а ты разбил это чувство вдребезги. Ты уничтожил меня. Нет, не надо! — Свон сделала глубокий вдох, замерев, как изваяние, когда рука Киллиана потянулась к её волосам. — Не прикасайся больше ко мне.       Его рука остановилась, а потом безвольно упала вниз. — Ты имеешь право меня ненавидеть. Я только прошу разрешения всё объяснить… — Тогда ты просишь слишком многого. Неужели ты и в самом деле думаешь, что сейчас что-нибудь мне расскажешь, и всё наладится? — Эмма повернулась на стуле и встала. Киллиан помнил: она всегда была сильной. Но теперь Свон стала ещё сильнее и казалась ему далёкой, как луна. — Что сможешь найти такое удивительное объяснение, что прошлое сразу вернётся, и я встречу тебя с распростёртыми объятиями и разобранной постелью?       Эмма остановилась, понимая, что ещё немного, и не сможет удержаться от крика, потеряв последние капли самообладания и достоинства. — Я действительно имею право тебя ненавидеть, — наконец продолжила Свон, немного успокоившись. — Я могла бы сказать, что ты разбил моё сердце на кусочки, и мне стоило немало сил, чтобы снова склеить его. Это была бы правда. Но я могу предложить тебе и более подходящую правду. Когда речь идёт о тебе, то у меня просто нет больше сердца. Ты — только дым и зеркала, Киллиан, а кто может знать лучше меня, как они обманчивы?       Киллиан помолчал, пока не уверился, что его голос прозвучит так же спокойно и ровно, как и Эммы. — Ты хочешь, чтобы я подумал, что ты ничего не чувствуешь? — Для меня важно только то, что думаю я.       Джонс отвернулся, потрясённый. Он так долго мечтал быть рядом с Эммой, а теперь ему так отчаянно хотелось уйти. Свон права, время проходит. Не важно, какой магической силой он обладал, всё равно не смог бы стереть прошедшие годы.       Но всё же Джонс не допустит, чтобы прошлое и дальше управляло его будущим. И ещё — он хотел ощутить этот холодный, сочный вкус отмщения. Для этого ему нужна была Эмма. — Если то, что ты говоришь о своих чувствах, правда, то тогда нам будет нетрудно работать вместе. — У меня и так есть работа. — И ты отлично с ней справляешься, — изменив тактику, Киллиан достал сигару и сел. — Как я уже говорил раньше, у меня есть к тебе предложение. Деловое предложение, которое, как мне кажется, должно тебя сильно заинтересовать.       Эмма пожала плечами и сняла с мочек серебряные звёзды. — Сомневаюсь. — Философский камень… — Вот и всё, что Киллиан произнёс в ответ. Серьги звякнули о столешницу. — Ты нажал не на ту кнопку, Джонс. — Я знаю, у кого он. Знаю, где он, и у меня есть некоторые соображения о том, как его можно заполучить, — Киллиан улыбнулся. — Эти кнопки тебя устраивают? — Откуда ты знаешь?       Возможно, это был только отблеск от его зажигалки, когда Джонс прикуривал сигару, но Эмме показалось, что в его глазах вспыхнул зловещий огонёк. — Давай скажем так, я позаботился о том, чтобы это знать. Ну, тебе интересно?       Эмма пожала плечами, взяла расчёску и принялась медленно проводить ею по волосам. — Может быть. И как ты думаешь, где камень?       Киллиан не мог произнести ни слова. Не теперь, когда воспоминания и чувства переполняли его. Эмма расчёсывала пшеничного цвета волосы и смеялась через плечо. Такая стройная, такая красивая…       Их глаза снова встретились в зеркале. От общих воспоминаний воздух в комнате дрогнул, как от удара молнии. Нетвёрдой рукой Свон отложила расчёску в сторону. — Я спросила, где, ты думаешь, этот камень? — Я сказал, что знаю, — Киллиан глубоко и спокойно вздохнул. — В сейфе, в библиотеке одного особняка в Мэриленде. Он принадлежит нашему старому другу. — Джонс втянул дым и выдохнул его прозрачным сизым облачком. — Уиллу Скарлетту.       Эмма прищурилась. Джонс узнал этот взгляд и понял, что Свон у него в руках. — Ты говоришь, что философский камень — у Уилла? Тот камень, на поиски которого отец потратил столько лет? — Именно. Похоже, что он настоящий. Во всяком случае, Скарлетт в этом уверен. — Зачем он ему? — Затем, что о нём мечтал Дэвид, — просто ответил Киллиан. — Затем, что Скарлетт убеждён, будто этот камень является символом власти. Сомневаюсь, что речь идёт о магии, — Джонс пожал плечами и вытянул ноги. — Скорее, это символ победы, достижения поставленной цели. Дэвид хотел его иметь, а он — у Скарлетта. Уже полгода как.       Кажется, Эмме надо было вновь сесть и всё обдумать. По сути дела, она никогда не верила в существование философского камня. Сколько раз Свон проклинала даже саму эту легенду, уводившую её отца всё дальше и дальше от сужавшейся полосы реального мира. Но, если этот чёртов камень действительно существует… — Откуда ты знаешь про камень и про Уилла?       Киллиан мог бы рассказать Эмме. Сколько всего он мог бы ей рассказать о том, что произошло на том краю пропасти шириной в пять лет! Но сказать что-то — значило сказать всё. У него тоже была гордость. — Теперь это только моё дело. Я спрашиваю, хочешь ли ты получить камень? — Если бы я хотела, ничего не помешало бы мне самой его взять. — Я помешал бы… — Киллиан даже не шелохнулся, всё так же расслабленно сидя в кресле, но Эмма почувствовала вызов и преграду. — Я потратил много сил и времени на то, чтобы обнаружить этот камень, Свон. Не позволю тебе увести его у меня из-под носа. Но… — Джонс повернул сигару и посмотрел на тлевший кончик, — я предлагаю тебе нечто вроде партнёрства. — Почему? Почему ты предлагаешь? Почему я должна соглашаться? — Ради Дэвида… — Джонс перевёл взгляд на Эмму. — Что бы там ни было между нами, но я тоже люблю его.       Это было больно. Но Свон стерпела и, сжав руки, опустила их на колени. — Да, за последние пять лет ты доказал свою привязанность к нему, правда? — Я предлагал всё объяснить, — Киллиан пожал плечами и протянул руку к фужеру с шампанским. — Теперь тебе придётся подождать. Можешь выбирать: или ты работаешь со мной и получаешь камень, или я добуду его один.       Эмма колебалась. В уме она уже обдумывала и взвешивала все возможности. Найти особняк Скарлетта в Мэриленде будет несложно — особенно сейчас, когда он лидирует в предвыборной гонке в Сенат. По этой же самой причине с системой сигнализации придётся повозиться. Трудно, но не невозможно. — Мне надо всё обдумать.       Но Киллиан слишком хорошо её знал. — Да или нет, Эмма. Сейчас. У тебя уйдут месяцы на то, чтобы собрать нужную информацию. У меня уже всё это есть. Пока ты закончишь подготовку, камень уже будет у меня. — Тогда зачем тебе я? — До этого мы ещё доберёмся. Да или нет?       В его глазах цвета штормового океана плескалось лукавство, поэтому все слова Джонса следовало делить не на два, а как минимум на десять. Да и слов-то этих было сказано немного — зацепиться не за что.       Эмма смотрела на Киллиана. Такое знакомое лицо. Было время, когда она только по выражению глаз поняла бы, что он думал, и уж конечно, что чувствовал. Но годы сделали из него незнакомца. Это к лучшему, решила Свон. Если Джонс останется незнакомцем, то она сможет с ним работать. — Да.       Волна облегчения — как дуновение свежего ветра. Киллиан снова мог дышать. Но внешне Джонс лишь слегка улыбнулся и кивнул. — Хорошо. Но есть ещё несколько условий.       Свон одарила Джонса ледяным взглядом. — Конечно, есть. — Думаю, ты сможешь с ними смириться. Этой осенью в Вашингтоне состоится аукцион. — Хофбург, знаю. — Тогда ты должна знать и то, что одни только ювелирные изделия оцениваются приблизительно более, чем в семь миллионов. — Семь девятьсот, по самым скромным подсчётам. — По самым скромным, — согласился Джонс и допил шампанское. — Я хочу их взять.       В первое мгновение Эмма вообще ничего не могла сказать. — Ты сошёл с ума… — Но возбуждение в глазах выдавало её. — С таким же успехом можешь войти в Музей естественной истории при Смитсоновском институте и попробовать сцапать алмаз Хоупа. [1] — Ерунда. — Да, Киллиан видел, что Эмма у него в руках! Встав, Джонс взял бутылку и налил им обоим ещё шампанского. — Я уже достаточно много всего узнал. Там есть несколько хитрых устройств, но с ними можно будет справиться. — Могу себе представить. Да они, наверное, размером с атом. — Работа есть работа, — Киллиан процитировал Дэвида. — Чем она сложнее, тем больше иллюзия. — Аукцион будет в октябре. У нас не так много времени. — Достаточно. Особенно, если ты объявишь на завтрашней пресс-конференции, что вновь будешь работать с партнёром. — Какого чёрта?! Зачем мне это надо? — Потому что мы будем работать вместе, Эмма. На сцене и в жизни, — Джонс взял руку Свон и, не обращая внимания на сопротивление, поднял её на ноги. — Это нужно исключительно для дела, душа моя. Я — вернувшаяся назад загадка. Прибавь к этому программу, которую мы сможем сделать вместе, и ты поймёшь — это будет сенсация! И отвлекающий манёвр в октябре — мы будем выступать на концерте перед аукционом. — Ты что, уже записал нас на это выступление?!       Киллиан ничего не имел против сарказма, особенно, когда выигрывал. — Это можешь предоставить мне. Вот и вся ловушка, Эмма: выступление, аукцион, камень. Когда всё закончится, у нас обоих будет то, что мы хотим. — Я знаю, чего хочу. — Джонс всё ещё держал её руку. Она могла бы поклясться, что чувствовала силу, стекавшую с его пальцев. Это ощущение и пугало, и возбуждало одновременно. — Но вот насчёт тебя я не уверена. — Должна быть уверена, — Джонс смотрел Свон прямо в глаза. — Ведь ты всегда была. Я хочу вернуть тебя, Эмма. — Киллиан поднёс её оцепеневшие пальцы к губам. — Я долго думал, как получить обратно то, что хочу. Если ты боишься этого, откажись прямо сейчас. — Я ничего не боюсь! — Свон выдернула руку и высоко подняла подбородок. — Я в деле, Джонс. Но когда оно закончится, я щёлкну пальцами — вот так! — Эмма щёлкнула пальцами перед самым носом Киллиана, — и ты исчезнешь. Вот чего я хочу.       Джонс только засмеялся и, схватив Свон за плечи, резко привлёк к себе для поцелуя. — Боже, как же хорошо вернуться! Удиви всех на пресс-конференции, Эмма. Сбрось информационную бомбу. Скажи, что работаешь над чем-то новым. Возбуди их интерес. А потом я приду к тебе в номер. Мы сможем обсудить детали. — Нет! — Чтобы оттолкнуть Джонса, Эмма упёрлась ему в грудь руками. — Я разберусь с журналистами, а потом приду к тебе. Так что, постарайся, чтобы мой интерес не пропал. — Это я могу тебе обещать. Я остановился в той же гостинице, что и ты, только этажом ниже.       Краска отхлынула от её щек. — И давно ты там? — Приехал за час до твоего представления. — Заинтересовавшись реакцией Эммы, Киллиан наклонил голову: — Что тебя так обеспокоило? — Значит, мне придётся повнимательней запирать замки.       Улыбка в его глазах умерла. — Ни один замок меня не удержит, если я захочу войти, Эмма. Но твоё «нет» удержит. Жду тебя примерно в полдень. — И Киллиан направился к двери. — Я закажу тебе обед. — Киллиан, — окликнул его Эмма. Об этом она не могла не спросить: — Ты уже видел Мэри Маргарет? — Но Киллиан только покачал головой, и баррикады, которые она воздвигла между ним и своим сердцем, пошатнулись. — Я позову её для тебя, если хочешь. — Не могу… — За всю свою жизнь Джонс любил только двух женщин. Встретиться с обеими в один и тот же вечер было больше, чем он мог выдержать. — Я поговорю с ней завтра.       И Киллиан быстро ушёл, не сказав больше ни слова. Эмма не знала, сколько она просидела, глядя на закрывшуюся за ним дверь. Она не могла разобраться в собственных чувствах. Жизнь Свон перевернулась с ног на голову, когда Джонс её бросил. Эмма не думала, что теперь, после его возвращения, что-нибудь наладится. Но в любом случае, всё изменится, повернётся иначе. Только теперь она будет решать, под каким углом и на сколько градусов.       Эмма устала. Устала до полусмерти. Даже переодеться из сценического костюма в обычную одежду сейчас казалось ей выше её сил. Пальцы Свон замерли на молнии джинсов, когда послышался стук в дверь. «Если Киллиан вернулся, то я… Ну нет, — фыркнув, подумала Эмма, — Джонс не стал бы опускаться до стука в дверь». — Да, кто там? — Это я, солнышко, — блестя глазами Мэри Маргарет просунула голову в дверь. Но возбуждение уменьшилось, когда она оглядела гримёрку и не обнаружила в ней никого, кроме дочери. — Лерой сказал мне… Я ждала так долго, сколько смогла, — Бланшар вошла и заметила на полу лужу и разбросанные розы. — Киллиан здесь! — На её лице вновь сияла улыбка. — Я с трудом могу в это поверить. Где он был? С ним всё в порядке? Где он сейчас? — Не знаю, где он был! — Эмма схватила сумочку и стала перебирать её содержимое, чтобы чем-нибудь занять руки. — Кажется, у него всё в порядке, и я даже не представляю, где он сейчас. — Но… но… Киллиан не уехал опять? — Нет, не уехал. Джонс в городе и остановился в той же гостинице, что и мы. Может быть, мы обсудим с ним одно общее дело. — Дело? — Мэри Маргарет со смехом обняла дочь и прижала к себе. — Думаю, что как раз о делах вам надо говорить в последнюю очередь. Не могу дождаться, чтобы его увидеть. Это как чудо! — Скорее, как стихийное бедствие, — пробормотала Свон. — Теперь, Эмма, я уверена, что Киллиан должен всё объяснить. — Я отказалась его выслушать. — Свон отошла, стараясь не обижаться на мать за её готовность так легко простить Джонса. — Мне всё равно, почему он уехал или где он был. Эта часть моей жизни закончилась. — Эмма… — Я серьёзно, мам. Если хочешь заколоть откормленного барашка и устроить пир по поводу его возвращения — пожалуйста, ты можешь это сделать. Только не думай, что я буду на этом празднике, — Эмма присела, чтобы собрать раздавленные розы и выбросить их в корзину для мусора. — Возможно, мы временно поработаем вместе. Но это всё. Между нами больше нет и не будет ничего личного. Я так хочу. — Точнее, ты говоришь, что так хочешь, — спокойно отозвалась Мэри Маргарет. — Может быть, сейчас ты и в самом деле так думаешь. Но ведь всё совсем не так, и никогда не будет, — Бланшар наклонилась и положила руку дочери на плечо. — Ты не сказала ему о Генри? — Нет! — Эмма отшвырнула розу и замерла, глядя на каплю крови там, где шип вонзился ей в палец. — Когда Киллиан сказал про гостиницу, я вначале испугалась, что он уже знает. Но Джонс не знает. — Солнышко, ты должна ему сказать. — Зачем? — В зелёных глазах горели жестокость и ярость. — Киллиан имеет право… — Его права закончились пять лет назад. Теперь все права имею только я! Генри мой. Чёрт побери, мам, не смотри на меня так! — Свон вскочила на ноги, лишь бы не видеть этого мягкого и сочувственного взгляда. — А что я должна была сказать? О, кстати, Джонс, через несколько месяцев после того, как ты исчез, я родила твоего сына. Очень похож на тебя. Просто замечательный ребёнок. Может быть, я вас когда-нибудь познакомлю… — Свон прижала руку ко рту, чтобы удержаться от рыданий. — Не надо, Эмма… — Я не заплачу! — Свон покачала головой, а Мэри Маргарет нежно обняла её. — Никогда не плакала из-за него, ни разу. А сейчас — тем более не буду! — Но Эмма прижалась к матери, прислонившись щекой к её плечу. — А что я скажу Генри, а, мам? Вот твой папа, о котором я рассказывала, что он уехал. Теперь папа вернулся, но не стоит привыкать к нему, потому что он опять может выкинуть тот же фокус. Вот я есть — вот меня нет. — Киллиан не отвернулся бы от собственного сына. Не смог бы им пренебречь. — Я не могу так рисковать, — Эмма сделала глубокий вдох и шагнула назад, уже твёрдо держась на ногах. — Если я решу рассказать Киллиану о Генри, то сделаю это сама и тогда, когда захочу. Слышишь, я говорю совершенно серьёзно. — Эмма крепко схватила Мэри Маргарет за плечи. — Пообещай, что ты ничего не скажешь! — Не скажу, если ты пообещаешь, что сама всё сделаешь правильно. — Я постараюсь. А теперь пойдём, хорошо? Это был такой длинный день.       Несколько часов спустя Эмма стояла в дверном проёме комнаты, где спал её сын. Тени начинали бледнеть, становясь жемчужно-прозрачными перед рассветом. Свон прислушивалась к дыханию Генри. Её ребёнок, её чудо, её самое сильное волшебство. И Эмма думала о человеке, спавшем в комнате этажом ниже, о человеке, который помог ей создать эту жизнь. Свон вспомнила, как была напугана, когда села рядом с отцом и призналась ему, что беременна. Как крепко Дэвид тогда её обнял.       Постоянная поддержка от него, Лероя и Робина. Похожие на смешные варежки, пинетки, которые вязала Мэри Маргарет, обои, которые Лерой купил для детской, молоко, которое Робин заставлял её пить.       Тот день, когда Эмма впервые почувствовала, как шевелился её ребёнок. Тогда она чуть было не сдалась и не заплакала, но сдержалась. Просторные платья, отёкшие лодыжки. Первый сильный толчок, от которого она даже проснулась. Уроки ухода за младенцем. Мама вместо преподавателя. И всегда — это маленькое зёрнышко надежды, притаившееся где-то глубоко в душе, что Киллиан вернётся до рождения их ребёнка.       Но Джонс не вернулся. Обливаясь пóтом, Эмма выдержала восемнадцать часов родов и услышала первый возмущённый крик сына.       И каждый божий день Свон смотрела на Генри, любила его и видела Киллиана, как в зеркале отражённого в его лице.       Эмма смотрела, как её сын рос, а отца пожирала болезнь, от которой не было лечения. Она была одна. Не важно, сколько любви Свон чувствовала в своём доме, но ночью ей не к кому было прижаться. Некому было обнять и утешить, когда она плакала, потому что отец больше не узнавал её.       Некому было сейчас встать рядом с ней и охранять сон её сына пока занималась заря.