Добро пожаловать в Отрадное!

— Ведь ты даже не служил! — пьяный до абсурда Гаврил уже лежал на столе, опрокинув пару рюмок. — Вот что ты за человек, а? Свинья! Мой пёс детства, Капитан, был в тысячу раз лучше! Роман Глебенко в таком же состоянии, если не хуже, валялся на полу посреди пустых бутылок пива «Иерусалим». На каждую фразу Гаврила Роман издавал какие-то невнятные звуки и размахивал руками, то ли соглашаясь с собутыльником, то ли возражая. Гаврил осознал, что общаться с этим телом больше нет смысла. Он хлопнул себя по лицу, стараясь хоть немножко протрезветь и начать мыслить здраво, но это не дало большого эффекта. Дубровский нашарил свой маленький кнопочный телефон в заднем кармане и с трудом попал по кнопке «разблокировать». Слабый свет экрана заставил пьяного Гаврила прищуриться что есть силы, но он всё же смог разглядеть время на нем. — С-срань сельская, — пробормотал он и встал из-за стола, — Мы уже близимся к двум ночи, Рома. Пора завязывать. Именно эти слова ударили по туманному сознанию Романа. Он постарался встать, облокотившись о стул, но бутылки под ногами помешали удержаться. Глебенко, стараясь сосредоточить свой взор на Гавриле, который уже был в проёме парадной двери, потянул свою руку в его сторону. — Куда? Э, мы так не договаривались… Еще немного, Гаврил, ну же! Ничего же не сл-слу-случится… Подумай! Тридцати двух летие бывает лишь раз в жизни. Тем более, ты мне еще торчишь штуки две! Останься, кому говорю! Ножки стула подкосились, и Роман снова плюхнулся на пол. Тем временем Дубровский, вдохнув свежий воздух, слегка пришёл в себя и уже мог адекватно анализировать происходящее. — Вот что я тебе скажу, — начал Гаврил, его голос стал серьёзнее, — Если продолжишь так же напиваться в хлам — плохо кончишь, я тебе это гарантирую. — А ты? — Я уже своё прожил, — Дубровский достал сигарету и закурил, — Мне нечего терять, кроме как родных. Уйти из жизни сейчас — самое больное, что я могу сделать для них, но это неизбежно. Гаврил зашагал вперёд, миновал неухоженный огород Романа и, остановившись у калитки, обернулся и произнес: — Подумай о своей жизни еще раз. Дубровский скрылся в темени Отрадного, лишь красный огонёк его сигареты пробивался сквозь мрак. Роман дополз до дверного проёма, схватился за ступеньку и подтянулся вперёд. Сия попытка настигнуть Гаврила обернулась провалом. Рома присел на крыльцо. Поддерживая голову, которая казалась такой тяжёлой, руками он вглядывался в небо. Облака то и дело заслоняли новую луну, повсюду пели сверчки, прохладный свежий ветерок трепал рыжие, заросщие волосы Глебенко, расслаблял, наполнял желанием уединиться со своими мыслями. Где-то в далеке послышался грохот, а затем громкое блеяние. Козёл Глебенко по кличке Роголом снова пробрался через забор на волю. Но сейчас Роме было наплевать на своего питомца. Глебенко чувствовал себя поистине паскудно. — Снова набухался в хламину? — послышался голос откуда-то сверху. Рома, не взирая на то, что это вполне могли быть галлюцинации по пьяни, не на шутку испугался. Он спрыгнул с крыльца на землю и, лежа на холодной земле, обернулся и вглядывался в силуэт на крыше своего дома. — Прислушался бы ты к своему дружку, — снова промолвил незнакомец. В тусклом освещении луны Рома не мог детально разглядеть, кем же является его советчик, и поэтому он судорожно достал свой разбитый телефон и включил фонарик на нем. На какую-то долу секунды Глебенко смог разглядеть незнакомца, который уж больно походил на огромную человекоподобную моль или мотылька с огромными красными глазами и гигантскими крыльями. Почему же на долю секунды? Ибо как только фонарик осветил крышу дома с незнакомцем, названный гость вспорхнул и в мгновение ока оказался прямо перед носом Глебенко. Тот завизжал от ужаса и отбросил телефон куда подальше. — Прости, старая привычка, — оправдывался незнакомец. — К-к-кто ты? — тело Ромы трясло, глаза округлились, а сам он еле-еле и пару слов мог связать. — Называй меня как хочешь. Порхающая диковина, человек-бабочка, вестник… Однако я бы предпочёл, дабы ты звал меня просто Мотмэном, если не составит труда. — М-м-мот-т-тмэн? — Именно. — Что ты от меня хочешь? Сожрать? Пошел вон, не зли меня! — Глебенко старался выглядеть устрашающе, но увы. — Какое жалкое зрелище, — развел руками Мотмэн, — Я не собираюсь тебя есть, что за стереотипы? Мне отвратительно употреблять в пищу подобное. — Тогда… — Тогда буду говорить я, — прервал Романа человек-моль, — Советую не перебивать. Мотмэн откашлялся и продолжил: — Уже около двух месяцев я слежу за твоей никчёмной жизнью. Алкоголь, грязь, табак и наплевательское отношение ко всему. Тебе нравится так жить? Молчи, это риторический вопрос! Тебе не жаль свои силы, которыми ты когда-то купил этот дом? Тебе не жаль сестру, которая пашет на трёх работах, дабы прислать деньги своему ничтожнему брату, а ты всё до копейки пропиваешь? Мотмэн замолчал, дав слово Глебенко, но тот не проронил ни слова. — Твоя жизнь — самое скучное и отвратительное, что я когда-либо наблюдал. Роман лишь всхлипнул. — Значит так, — повысил голос Мотмэн, — с завтрашнего дня ты всё переосмыслишь и начнёшь меняться в лучшую сторону. Каждую ночь ты будешь выходит на улицу и ожидать моей похвалы, ясно? — С чего бы я должен тебя слушать? — нахмурился Глебенко. Мотмен приблизился вплотную к Роману, свет его огромных красных глаз обжигал кожу лица. — Ты вынужден послушать меня, — промолвил он, — Иначе… Договаривоть не пришлось. Роман Глебенко был чертовски напуган и боязно затряс головой в знак согласия. — Вот и славно, — Мотмэн сделал пару шагов назад, взмахнул крыльями и исчез…

***

На следующее утро Рома проснулся от гула трактора поблизи. Дым махины мешал дышать полной грудью. Глебенко с трудом поднялся на ноги, стараясь понять, где он и что произошло вчера. Огород его нисколько не изменился, как и дом, козел всё еще не вернулся с ночной прогулки. Голова раскалывалась на куски от похмелья, воспоминания о вчерашнем Дне Рождения были мутные и неясные. Мотмэн был сном? Или всё-таки явью? Роман никак не мог разложить всё по полочкам. Он пялился на то место на крыше его дома, где еще вчера стоял человек-моль с огромными красными глазами, толкующий ему о лучшей жизни. Глебенко в развалочку зашел в проем, дверь которого держалось буквально на соплях. Рома поглядел на свалку комнаты, в которой оказался. Повсюду пыль и грязь, в раковине гора немытой посуды, бутылки, пакеты и банки под ногами мешали свободно передвигаться по дому. Роман подошёл к запотевшему и грязному зеркалу, провёл по нему рукой… Мешки под глазами, пожелтевшая кожа, неухоженные и засаленные рыжие волосы, почти бесцветные глаза… И как он до такого докатился? Рома со злости врезал кулаком по зеркалу. То мгновенно треснуло и бухнулось вниз, разбившись на осколки. И что бы вы подумали? Раньше Глебенко и пальцем не повел бы, случись такое, но сейчас он сразу схватил веник, совок и принялся убирать куски, которые раньше были зеркалом. Покончив с этим Роман набрал ведро воды, взял швабру и начал усердно мыть полы, собирая в пакеты весь мусор и выставляя его на улицу. Подмёл, привёл в порядок кровать, выкинул все отходы… Под вечер, когда уже стемнело, Глебенко неистово устал. Он обессиленый плюхнулся на кровать и закрыл глаза, чьи веки казались тяжёлыми от сонливости, но не прошло и пяти минут, как с улицы послышался громкий шелест крыльев. Роман вскочил с кровати и ринулся во двор, дернув парадную дверь так, что ее последнее крепление не выдержало, и та с концами оторвалась. Глебенко, не придав этому особого внимания, высматривал Мотмэна. Силуэт человека-бабочки с красными глазами показался на том же месте, что и вчера. — Ну что скажешь на этот раз? — гордо воскликнул Рома. — Где твоя похвала? Мотмэн не выронил ни слова. — Эй, ты будешь что-нибудь говорить? Но тот словно язык проглотил… На следующий день Глебенко встал рано: он посчитал, что работы еще уйма, ежели так хочет услышать добрых слов от Мотмэна. Он наконец вымыл ту гору грязной посуды с засохшими объедками, вытер окна, подоконники, починил пару табуреток и приделал парадную дверь на место. А по просьбе соседки тёти Зины даже вычистил её грязный медный тазик. Каково же было удивление Ромы, когда он понял, что все эти отложенные дела были весьма несложным! Он ведь всё это умеет и знает, просто никак не доходили руки… Но и на тот вечер человек-моль лишь молчаливо таращился на Романа. Затем Глебенко потратил полдня, дабы отыскать козла Роголома и вернуть во двор, покормить, напоить. Следующие полдня он ломал голову, как же сделать, чтобы тот не сбегал? И не придумал ничего лучше, чем просто привязать Роголома канатом подальше от забора. Да, именно канатом, Глебенко отдал пять бутылок пива Гаврилу взамен на него. Дубровский охотно согласился на сделку попутно поинтересовавшись, зачем ему канат, но Рома ничего не ответил. Шли недели. Двор Романа уже не был похож на свалку, как и его дом. Внешность стала кардинально меняться. Он начал чаще мыться, стал опрятнее и менее неряшливым, однако подстригаться так и не решался. Уж больно по душе ему были эти темно-рыжие локоны. Глебенко устроился на птицеферму неподалёку от Отрадного. Каждое утро ему приходилось добираться на велосипеде Нго на работу, преодолевая около семи километров, где он часами напролёт таскал ящики с яйцами, птицами, да и просто переносил и разгружал всё, что велено. И вот наконец настал долгожданный день зарплаты. Глебенко, пересчитав деньги, недолго думая послал большую часть своей сестре, которая так долго его обеспечивала, оставив себе лишь незначительную сумму, которой, по его расчётам, хватит как раз на месяц. И вот, вернувшись с почты на велосипеде, весь уставший и сломленный после работы, Глебенко кинул велосипед в сторону и старался дойти до двери. Конечности казались ватными, состояние вялое. Роман не прошел и пол пути, как ноги подкосились, и Глебенко сонливо грохнулся на землю. — Хочу помереть, — пробормотал он, решив, что спать будет именно здесь. За домом пронеслось блеяние козла, а затем снова этот назойливый и громкий хлопот. Мотмэн вернулся, как и все предыдущие вечера. Надежда Глебенко вытянуть из него хотя бы словечко давно угасла, но это была единственная мотивация… …или нет? — Молодец, — искренне и мягко, без какой-либо укоризненной нотки язвительности, похвалил Мотмэн.