Когда наступает густая ночь, люди расползаются по своим домам в ожидании рассвета нового дня. Они спят, смотрят любимый сериал или проводят время с любимыми. Но в одном из высоких зданий города, в одном из его окон всё также горит тусклый свет. Хореографический зал просторный и большой, но горит там всего лишь один торшер, отдавая мягким жёлтым светом. Играет какая-то классическая музыка, а в самом сердце комнаты кружится танцор.
Я сливаюсь с музыкой, передаю настроение своим телом, легко ступая босиком по скользкому линолеуму и сам, кажется, растворяюсь в воздухе. Казалось, что мир вокруг остановился и есть лишь этот танец, а дальше только пустота. Клавиши пианино отдают печальный ритм, а мои волосы плывут россыпью маленьких светлых лучиков в таком особенном пространстве. Останавливаться я не хочу, а потому кружусь и кружусь, словно маленькая снежинка зимним вечером.
Я действительно люблю танцевать... Всегда любил. Часто прихожу в зал и много танцую, и не потому, что мне нужно выучить тяжёлую хореографию, я ее и так знаю, мне просто так легче думается. В такие моменты мне кажется, что за пределами этих четырех стен нет ничего, ни проблем, ни людей. Я могу сосредоточиться на том, что действительно важно для меня.
Изредка поглядываю на зеркало и прерывисто дышу. Мне правда нравится, как слабый свет от торшера отражает мою быстро мчащуюся тень, как зеркало не успевает передать движения и как луна освещает землю. В душе летают разноцветные бабочки, и сердце учащенно трепещит. Нежная ткань одежды касается моей голой кожи, а порывы ветра от бесконечных взмахов ее холодят. Я люблю такие вечера. Мне всегда нравилась ночная жизнь. Когда ты проходишь мимо сотен домов и тысяч окон, ты никогда не знаешь точно: кто и что там делает. В одном из бесчисленных стекол рисуют, в другом пишут, а в третьем смеются, и мне это показывается чем-то очень интересным. Каждый делает то, что может его осчастливить.
Иногда я задаюсь вопросом: что же может осчастливить Юнги? Песня? Альбом? Награда? Девушка? Что именно; по отдельности, а может быть все вместе? Человека может сделать счастливым его заветная мечта. Главная мечта Мина — это стать прекрасным рэпером и дебютировать. Но он уже выполнил ее, так что ему осталось? Ищет ли он новую мечту? Мне бы очень хотелось это знать.
Ноты постепенно убывают и замолкают, заканчивая красивую мелодию. Я вздыхаю и вытираю лицо горячими ладонями. Немного подумав, иду к окну, а холодный ветер щекочет мои голые ступни. Я смотрю на прекрасную луну, что воцарилась над землёй. Вот она, величественная, мудрая, смотрит на меня, такого маленького и глупого. Вокруг луны той раскиданы тысячи звёзд, и каждая из этих маленьких светящихся огоньков хочет понравится ей. Но она неприступна для них и им остаётся лишь мечтать, в принципе, как и мне.
Иду собирать свои вещи, надеваю куртку с кепкой, кроссовки и собираюсь домой. Я выключаю торшер и выхожу из комнаты, закрывая ее на ключ, чтобы отдать его нуне в холле. Выходя из здания компании, мне в лицо дует слабый прохладный ветерок и пахнет свежестью ночи. Светят уличные фонари и вывески магазинов, привлекают внимание. Я, конечно, мог бы без труда поехать в общежитие на такси, но я всегда отдавал предпочтение тихим прогулкам по Сеулу темной ночью. Когда тебя никто не может узнать, и ты становишься обычным прохожим, это напоминает мне о вечерах проведенных в Пусане. Тогда ветер дул сильнее, и можно было подойти к морю и ловить бриз морских капель.
Одни улицы сменяются другими, и вот я медленно поднимаюсь в свой район — особенный район. Там обычно живут знаменитости, а потому территория огорожена высоким забором, есть камеры и охрана. Подхожу к большим воротам и набираю пароль на панели, издается писк — и они открываются. Проходя, киваю аджосси, который сидит на вахте и продолжаю свой путь. Здесь много деревьев и кустов, все красиво и сделано для удобства жильцов. На больших деревьях начала опадать листва, а зелёные листики постепенно заменяются желтыми. Осень неизменна в своей причудливой красе. И пусть сердце мое лежит скорее к весне, но я считаю, что каждая из пор года по-своему красива и уникальна.
По протоптанной тропинке поднимаюсь в гору, где стоит наше общежитие, такой двухэтажный домик выполненный в стиле модерн. Я смотрю на него и вспоминаю наше старое общежитие, где и развернуться толком не было места. Как мы сушили белье на балконе, Джин готовил еду; я, Хосок, Чонгук и Тэхен спали в одной комнате на двухэтажных кроватях, хранили одежду в мешках, как делали наши бабушки, потому что в шкафу не хватало места. Мы все вместе убирали, занимали по утрам длинную очередь к ванной комнате, а на кухне так же не хватало места, поэтому иногда мы ели в гостиной. С тех пор утекло много воды, и сейчас из маленькой квартиры в одном из средних районов города мы переехали сюда. У каждого своя комната, огромная кухня и гостиная, а ещё четыре ванные комнаты, ну и конечно, есть место для манежа с Ентаном.
Я открываю дверь ключом, снимаю обувь и иду к себе в комнату. Тан, слава богу, спит, поэтому не поднимает лай на весь дом. Иду на второй этаж и прохожу мимо комнаты хёна... Не знаю, что дёрнуло меня в этот момент, но я просто осторожно открываю дверь и через щёлочку вижу заправленную постель - его нет. Видимо, он до сих пор на свидании с Амен-щи. На мгновение стало грустно. Я иду к себе, кидаю рюкзак на стул, туда же летит куртка. Беру чистые вещи и направляюсь в душ.
Нет, в этом нет ничего такого. Юнги просто встречается с нашим хореографом, все хорошо, все нормально. Мне не впервой, просто одно дело, когда ты не знаешь, где и с кем, и что, тогда ты можешь просто придумать себе, что он действительно работает. Но сейчас... Это трудно. Сердце неприятно ноет и стягивает. Глаза полуопущены из-за поселившейся в них печали, а по телу стекают капли воды. Я просто смотрю на белую плитку, и так хочется самому утечь вместе с этой водой.
Мин имеет полное право любить кого-то другого, тем более он даже не знает о моих чувствах; и я надеюсь, никогда не узнает. Все до безумия просто в этом мире: мы любим тех, кто нас не любит и губим тех, кто в нас влюблен. Так писали прекрасные поэты, и они полностью были правы.
Наспех вытираюсь полотенцем, натягиваю белую футболку и шорты и выхожу из комнаты, направляясь к себе. Я падаю на кровать и смотрю на белый потолок. Почему Юнги такой? Почему он ни нежный, ни любящий, ни верный? Хотя я влюбился именно в такого Мин Юнги, и другого мне не нужно. Да, он грубый, высокомерный и местами холодный. Может это просто оболочка? Я надеюсь. Ну почему именно он? Мне никогда не нравились такие люди, они ужасны.
Хмурю брови, поднимаюсь и иду к письменному столу. Я включаю настольную лампу, вытаскиваю старую тетрадку из ящика и открываю ее жёлтые страницы. И пусть писать песни у меня, может быть, не получается, но я всегда имел тягу к стихам. Поэтому сажусь за стол и заношу ручку над бумагой. Вздыхаю и собираю мысли в кучу...
«У тебя характер прескверный.
И глаза уж не так хороши.
Взгляд неискренний. И, наверно,
Даже вовсе нет души.
И лицо у тебя как у всех,
Для художника не находка,
Плюс к тому - цыплячья походка,
И совсем не красивый смех.
И легко без врачей понять,
Что в тебе и сердце не бьется.
Неужели чудак найдется
Что начнет о тебе страдать?
Ночь, подмигивая огнями,
Тихо кружится за окном.
И фотография твоя смеется в раме
Над рабочим моим столом...
Внезапно со скрипом открывается дверь, что заставляет меня содрогнуться. Мои глаза бегают по комнате, не зная за что зацепиться.
— Х-хён...
Я смотрю на Юнги, который стеснительно приоткрыл дверь в мою комнату. Его черные волосы взъерошены, глаза уставшие, а на лице лёгкая улыбка. Наверное, он только что пришел и увидел свет в моей комнате. Сглатываю вязкую слюну и смотрю на него. Я не ожидал, что он придет, тем более ко мне. Может что-то случилось?
— Хён, что такое? — спрашиваю я его.
— Ты не против, если я побуду немного у тебя? — говорит Мин, смотря на паркет.
— А... да, конечно, — следует разрешение.
Я взволновано метаюсь глазами по комнате и вспоминаю про тетрадь. Незаметно (стараясь незаметно) убираю ее в ящик и закрываю его, но не выключаю лампу, свет который так красиво ложится на мягкое лицо Юнги.
— Ты что-то хотел? — продолжаю расспрашивать его.
— Ну да... мне просто... хотелось поделиться с кем-то, а ты не спишь, — Мин поджал губы. — Можно? — кивает он на кровать. — Я просто устал.
— Конечно, хён. Моя кровать — твоя кровать, — улыбаюсь. Ну и что за херню я только что сморозил?
Юн будто бы не замечая, ложится на край постели, а я мнусь на месте, не зная что делать.
— Ты чего? — удивляется он. — Ложись на другую сторону, это же твоя кровать, и я уверен, что ты тоже сильно устал.
И тут, словно специально, мое тело начинает тянуть, напоминая о тренировках. Я закусываю губу и ложусь рядом с ним. Наши лица на расстоянии двадцати сантиметров друг от друга и мне кажется, что так близко я с хеном ещё не был. Мин нешироко улыбается и это так не привычно: видеть его так близко на своей же постели в жёлтом свете лампы.
— Хён, о чем ты хотел рассказать?
— Ну я... пригласил на свидание Амён-и... — теряется Мин, и таким я его вижу первый раз.
Я не знаю что сказать и не знаю что хочет сказать он. Он пришел ко мне в середине ночи и собирается рассказать, как провел свидание с нашим новым хореографом, и совсем не догадывается, что тот, кто сейчас лежит напротив него, любит его больше жизни. Да, пусть мне больно, неприятно и грустно, но я люблю его, действительно люблю. И я буду счастлив, если будет счастлив он и неважно с кем.
— Она красивая, правда? — улыбаюсь я ему мягкой улыбкой, стараясь подбодрить.
— Да, — отвечает он. — А ещё она очень добрая и милая. Иногда стесняется, а иногда может смеяться своим звонким красивым смехом на всю улицу. Такая удивительная. Простая, но особенная для меня, — в его глазах я вижу нежность и маленькую искру, потому что они светятся, когда он говорит о ней.
— Ты влюбился как мальчишка, — говорю я.
— Похоже что так, — смеется он. — У меня было много девушек, но мало кто из них цеплял меня. А она смогла, — прикрывает глаза старший. — Но я же совсем ничего не смыслю в любви. Я даже не знаю её правил.
— Не переживай, хён, это просто. У любви есть два правила: не целуй того, кого не любишь, и не позволяй целовать себя тому, кто любит другого. Здесь нет ничего сложного, — объясняю я.
И пусть хён не догадывается, но это именно та причина, по которой я никого не целую и не позволяю целовать себя.
— И всё равно любовь — это так сложно, — Юн переворачивается на спину и смотрит на потолок, а я незаметно наблюдаю за его прекрасным профилем.
— У всех людей разное понятие о любви, один всегда будет любить больше, чем другой и наоборот, — я вижу, как брови его нахмурились. — Если ты действительно любишь, ты будешь плакать, даже если ты ни разу не плакал до этого, — продолжаю я, стараясь не смотреть ему в глаза. — И, поверь, ты найдешь тысячи причин, чтобы полюбить ее, но также найдешь столько же, чтобы ненавидеть. Понимай, что любовь очень странная, но неотъемлемая. А люди, которые любят, ещё страннее. Знай, что в конце этой длинной дороги твое сердце может быть разбито, но, как бы то ни было, это того стоит, — льются мои слова для него.
Я мог бы сказать ещё сотни вещей о любви, но они, скорее, грустные и тоскливые, а ему, на его ещё ранней стадии любви, их знать не нужно, не сейчас. Он сам должен понять это и принять злую королеву под именем «Любовь».
— А ты любишь? — неожиданно спрашивает Мин, что я замираю, но потом облегчённо выдыхаю.
— Эй, сегодня я в роли твоего личного психолога, поэтому не переводи тему, — строго, по-своему строго, говорю я.
— Как скажешь, Минни, — он треплет мои мокрые светлые волосы, что по мне пробегает сотня мурашек. — Спокойной ночи, — закрывает он свои чудесные глаза.
Минни. Он иногда называет меня так, и мне это нравится, потому что тогда я чувствую себя каким-то особенным для него. И пусть Мин Юнги любит Амён, я не хочу их тревожить, я не хочу портить ему жизнь своими никому не нужными чувствами. Я позабочусь о тех вещах, которые могут сделать его счастливым.
Я вижу, как его ресницы трепещут, а дыхание спокойное и размеренное. Юнги тихо сопит, и это очень мило. В его, как смоль, черных волосах прячется свет от лампы. На душе поселяется нежность. Прогоняю ненавистные слезы. Мне всегда говорили, что если ты любишь человека, то у тебя появляется непреодолимое желание касаться его. Как бы мне хотелось обнимать его каждое утро и вечер. Он невозможен для меня, а я просто чертов мазохист.
— Спокойной ночи, хён, — я целую его в черную макушку и закрываю глаза, засыпая в желтоватом свете от лампы.
Я, искренне, тебе ненавижу,
Никогда я тебя не любил,
Но втайне надеюсь, что увижу,
Потому что от злости я это говорил...»
