Тонкое искусство нарциссизма

Гермиона сосредоточенно перелистнула страницу учебника по трансфигурации и сделала ещё одну пометку на пергаменте. Около сотни закладок, торчавших из книги, переливались всеми цветами и блестели под неустойчивым жёлтым пламенем свечи. Кончик пера снова оказался в чернильнице — чернил осталось совсем немного, а отправлять Драко или кого-то другого в Хогсмид не хотелось. К тому же, чернила там продавались прескверные. Девушка засунула в рот кончик пера и перечитала последнее предложение: за последние месяцы её письменные навыки сползли на несколько уровней вниз. И вместо того, чтобы спать в гостиной Гриффиндора, накрывшись пледом, она сидела в библиотеке, месте уже давно заброшенном и полуразрушенном. Тяжело вздохнув, она закрыла книгу и откинулась на спинку стула. Дым резко ударил ей в лицо, не успела она и опомниться. Она в отвращении искривилась и закрыла нос рукой, уставившись на сидевшего рядом старосту школы. Тот, закинув ноги на стол, молча наблюдал за её движениями с совершенно непроницаемым лицом. — Ты можешь не курить здесь? — спросила Гермиона, раздражённо схватила книгу по трансфигурации и встала с места. — Ты сидишь тут уже около двух часов, — произнёс в ответ Малфой и неспешно сделал ещё одну затяжку. — Можешь не стеречь меня, если так не нравится. Мне нужно учиться… — она замерла со страдальческим выражением на лице. — Хотя бы к окну подойди, а? Пожалуйста. В ответ он снова выдохнул в её сторону. Дразнящий дым коснулся её ноздрей и защекотал горло, обжёг глаза. Гермиона ничего не сказала — закатив глаза, развернулась и направилась к книжным полкам, чтобы поставить учебник на место. — Тогда тебя снова попытаются как-нибудь унизить, — донеслось до неё откуда-то позади. — Если я не буду тебя стеречь. Грейнджер застыла между книжных полок. Рука с книгой зависла в воздухе, буквально в нескольких сантиметрах от нужного места. Она закусила губу и закрыла глаза в попытке успокоить свои нервы. «Почему он просто не может прекратить притворяться, что ему есть до меня дело?» — подумала она и спустя паузу поставила книгу на место. — Что там с этими двумя сбежавшими? — спросила она в надежде, что эта тема окажется для Драко куда интереснее. Она вышла из-за стеллажей и вновь пошла к столу, за которым Драко делал очередную затяжку. — Ничего, — ответил он спустя паузу несколько раздражённо — его действительно бесило то, что прошло столько времени, а он так и не смог разобраться. Студенты не решались обсуждать это исчезновение напрямую, но где-то в закоулках уже строили самые невероятные теории произошедшего. Абсолютно ничего не указывало на то, что двое сбежали. Драко не говорил никому, но уже давно стал склоняться к той версии, что их убили и надёжно спрятали тела. Даже Снейп ничего не говорил. — Знаешь, я вот уже думаю столько времени, — Гермиона задумчиво провела пальцем по пергаменту, на котором уже давным-давно высохли все чернила. — Почему Кэрроу не стали издеваться надо мной публично на церемонии? В смысле, они провели церемонию так же, как и со всеми. Но это не было так… издевательски? Это, наверное, будет самое правильное слово — они не издевались надо мной, «грязнокровкой», так, как обычно. — Не знаю, Грейнджер. Может, ты им надоела, — Малфой пожал плечами. — Обычное дело для мучителей. — Ты не понимаешь. Ещё до моей церемонии они стали вести себя странно. Тише, чем обычно. Словно их усмирили. Алекто вообще испугалась, когда обернулась и увидела меня за своей спиной. — Ты серьёзно? Я, конечно, знал, что ты страшная, но не настолько… — Драко улыбнулся собственной шутке и затушил сигарету о стол, и без того уже искорежённый и попорченный. — Эй! — воскликнула девушка, сидевшая рядом, и резко ударила его по руке. Но было слишком поздно, на столе уже остался выжженный след. — Что ты делаешь? — А что? Он и так уже старый. Гермиона насупилась и принялась молча скручивать пергамент в трубочку, притворившись, что полностью была поглощена работой. — Так что… — продолжил Драко, — ты думаешь, что их поведение как-то связано с исчезновением этих двоих? — Я не думаю — я уверена. Вот смотри, — Гермиона отложила пергамент в сторону и, подняв руки в воздух, принялась увлечённо рассказывать и жестикулировать, поглощённая своей догадкой. — Один из этих пропавших ребят, Эдмунд Розье. Я уже долго думала, где я могла видеть эту фамилию. Меня буквально на днях осенило, честно говоря… Я видела эту фамилию в списке Пожирателей Смерти в штабе Ордена Феникса. — Я знаю, к чему ты клонишь, Грейнджер, — протянул было Драко, но запнулся. — Хочешь сказать, что Кэрроу что-то сделали с сыном приспешника Волан-де-Морта, и их за это… отругали? Так, что ли? — Всё возможно, — Гермиона покачала головой. — Чтобы ты понимала, Эван Розье, единственный сын Розье-старшего и отец Эдмунда, умер ещё в восьмидесятых годах. Волан-де-Морту в принципе было не за что наказывать Кэрроу. Только если этот Эван внезапно не воскрес и не пообещал Тёмному Лорду, что дарует ему могущество за опеку над своим сыном. — Просто подумай. Это единственное объяснение, — Гермиона разочарованно выдохнула, поняв, что Малфой не особо-то был захвачен её теорией. Он вообще мало её слушал, особенно когда дело доходило до его обязанностей. Всё же, она предприняла последнюю попытку: — Нет, серьёзно, ты хоть раз видел, чтобы Алекто чего-то шугалась? — Мелким говнюкам так не хватает пыток, или что? — сдержанный вкрадчивый голос внезапно раздался за их спинами. Драко резко выхватил палочку из своего футляра и направил её на говорившего — по инстинкту, не думая, на кого направляет. Гермиона поднялась с места. В отличие от Малфоя, к своей палочке она прибегать не могла — небезопасно. В полутьме Амикус Кэрроу, как показалось обоим, безоружный, поднял руки с усмешкой на лице. — Ну и что ты сделаешь? Убьёшь своего начальника? — он перевёл взгляд на девушку. — А ты, грязнокровка? Закричишь так, что у меня полопаются перепонки? Малфой медленно опустил палочку. Не стоило и говорить, что Амикус всё это время был здесь и, скорее всего, что-то да слышал. Глаза Пожиратели снова остановились на девчонке. Он нахмурился, видимо, подумав о чём-то угнетающем, и тяжело выдохнул. Он мог бы проявить своё величие прямо здесь и сейчас, он мог бы наказать этих двоих за нарушение комендантского часа и за то, что они осмелились обсуждать его и Алекто, как будто это было им дозволено. Однако Амикус помнил ту жгучую боль в теле, помнил каждое мгновение проникновения в его память Тёмного Лорда и угрозы — наверное, самую страшную часть всей их встречи с Повелителем. Тёмный Лорд запретил. Почему-то он опекал этих двоих с особым усердием, с какой-то нездоровой нежностью, словно дожидаясь, когда сам сможет расправиться с ними — не на основное блюдо, но на лёгкую закуску. При словах «мисс Грейнджер» на губах Волан-де-Морта расцветала нездоровая усмешка — как будто властному и жестокому мужчине вообще должно было быть дело до какой-то пешки, затесавшейся среди задних рядов и неспособной определиться со своей стороной окончательно. Ему была отвратительна грязная кровь, но ему была в новинку та сторона предательства, о которой никто никогда не заикался — то, ради чего стоило предавать. По крайней мере, это он так называл — «стоило». Возможно, если бы грязнокровка Грейнджер услышала подобное выражение, она бы яро возразила ему. И теперь Грейнджер была неприкосновенна — в той степени, которая позволила бы ей не умереть от потери крови или от нехватки воздуха. Её уши по-прежнему могли вянуть от непрекращающегося потока ругательств, а руки — дрожать от остатков «Круцио», пронзавших её тело медленной ледяной болью. — Грязнокровка, ты идёшь со мной, — рявкнул Амикус. Вот уже две минуты Драко и Гермиона наблюдали, как он растерянно оглядывал помещение и думал о чём-то своём, не решаясь продолжать. Гермиона подалась вперёд, но Малфой резко схватил её за руку и с вызовом спросил у Пожирателя: — Что вам нужно? — Не твоё дело, Малфой-младший, — Кэрроу раздражённо закатил глаза. — Её вызывает директор. — В одиннадцать вечера? — Малфой всё ещё не отпускал её запястье. Если отпустил бы, то уже не смог бы взять обратно. Слова противного Амикуса вызвали в нём волну негодования. — Не. Твоё. Дело. Псина, — повторил Амикус, процедив слова сквозь зубы. — Грязнокровка, пойдём. Его донельзя раздражало это своеволие, которое приобрёл мальчишка. Он почти не дежурил, только и мог, что ошиваться вокруг этой грязнокровки с подозрительно обеспокоенным видом. Раньше ему не позволяли задавать вопросов, он мог только внимать и кивать как верный пёс. Теперь же, когда он понял, что за ним следят вдвое меньше, чем тогда, Малфой позволял себе многое, чего не мог позволить себе больше никто: например, пропадать вне стен Хогвартса, в маггловском мире, по ночам. И никто не следил за ним, словно никакие его действия уже не могли быть существенными. Гермиона сама высвободилась из цепких пальцев Малфоя. Посмотрела на него как-то обеспокоенно, как будто в последний раз, и пошла за Пожирателем, который, тем временем, уже направился к выходу, быстрыми и громкими шагами. Дверь за Гермионой захлопнулась, а Драко вдруг оказался один в библиотеке, освещённой тусклыми свечами, заваленной разорванными и потоптанными книгами. Он почувствовал себя примерно таким же — покинутым.

***

Медальон не только давил на нервы, но и сгущал атмосферу вокруг. Друзья не решались надевать его на шею, это было равносильно самоубийству — носить предмет тёмной магии на шее как безделушку. Конечно, сперва они так и поступали, но вскоре быстро поняли, что ни к чему хорошему это не приведёт. Последней каплей стал момент, когда Рон набросился на Гарри с кулаками и криками: «Почему ты не остановил её, когда она уходила?!» Тогда Гарри рывком сорвал цепочку с шеи друга и откинул её в сторону, в самый край палатки, а Рон просто бессильно рухнул на него, потеряв всю свою злость и ненависть в мгновение ока. — Вот чёрт, — пробормотал тогда Рон и оттолкнул Гарри от себя. — Прости. — Думаю, Рон, — Гарри покачал головой и повернулся в сторону медальона, лежавшего на полу, — нам стоит как можно скорее от него избавиться. — И что, по-твоему, нам делать? Они шли днём, они шли ночью, не зная, куда идут. Вечерами, пока Рон тщательно прятал медальон в вещах и укладывался спать, Гарри выходил на свежий воздух и внимательно прислушивался. Нынче лес был на удивление оживлён, вокруг да около постоянно бродили магические существа. До них добрались и волки. Хищно скалясь, они подбирались максимально близко к убежищу, но слабые заклинания защиты не позволяли волкам видеть, только чувствовать сладкий запах мяса, смотревшего на них с предостережением. Их глаза блестели даже без света луны. И Гарри, окончательно убедившись в непостоянстве мира и людей, думал иногда, каково это, быть съеденным хищниками. Лишь иногда и мельком. Ведь, помимо собственных проблем и переживаний, были ещё люди, которых нужно было спасти от жестокого режима под гнётом Волан-де-Морта. Это придавало парню сил. Он начинал думать, как можно уничтожить медальон, чем можно его уничтожить, перебирал в голове сотни вариантов, отбрасывая лишь самые абсурдные. Но в голову ему так и не пришло ничего дельного. К Рону обращаться не хотелось, ведь тот только и слушал радио, по которому передавались списки предателей крови. Ходил раздражённый, не выспавшийся, весь дёрганый, и на вопросы отвечал коротко и только по делу. Он устал, и его можно было понять. Семья стояла на кону. А ещё Рон Уизли постоянно чувствовал боль в руке, которой уже не было. Вскоре после побега из Министерства им пришлось наведаться к лекарю. Тот не дал руке Рона никаких шансов, в особенности потому, что скорая помощь не была оказана вовремя. Рука болела от проникшей туда инфекции и, если бы не посещение врача, то он, возможно, распрощался бы не только с рукой, но и с жизнью. — То-то оно, конечно, редко бывает, — с сочувствием в голосе пробормотал лекарь, когда Рон только-только согласился на ампутацию. — Но в данном случае нужно действовать решительно. Тут уже никакие пилюли не помогут. Ну, ничего, у меня по соседству друг делает замечательные протезы! Тогда Рон и Гарри и переглянулись, решив, что уберутся сразу же, как с рукой будет покончено. Хоть Рону всегда была присуща некоторая трусость, он решился и всё вытерпел. Несмотря на то, что упал в обморок, когда лекарь стал перематывать Рону остатки руки.

***

Гермиона знала, что в случае опасности палочка ей не поможет, но она продолжала крепко сжимать её в руке, пока шла за Амикусом Кэрроу. Иногда тот оборачивался, не сбавляя ходу, и в тёмном коридоре его глаза казались двумя бездонными дырами, которые смотрели абсолютно безучастно и равнодушно. Так же, как и у любого другого человека, который жил своими тёмными идеями и ничем больше. Гермиона знала, что ей нечего бояться. Пусть и испугалась, что мужчина слышал все её догадки, но она была уверена, что права, хотя всё было сильно притянуто ею за уши. Как и сказал Драко, зачем наказывать за смерть ребёнка, отец которого погиб ещё до его рождения? — Ты достаточно умна, грязнокровка, — произнёс Кэрроу, но голос выдавал в нём не льстеца, а насторожившегося обманщика. — И твои догадки вполне могли бы сойти за правду. Но предлагаю тебе не лезть в это дело, чтобы однажды не обнаружить себя разгребающей чужое дерьмо. Тебя — вас обоих — это вообще не касается. — Пропали студенты, — настойчиво произнесла Гермиона. — Мы учились с ними рядом около шести лет. Это не может нас не касаться. Амикус резко остановился и обернулся к ней. При тусклом освещении девушка увидела, что мужчина достал палочку и направил на неё. Не дрогнула. — Слушай сюда, паршивая, грязная… — он остановился, но палочку не убрал — возможно, подумал, что ругательств было слишком много, чтобы их все озвучивать. — Ты должна быть благодарна, что тебя не прикончили. Что тебя пригласили, а не приволокли силой. Что тебя освободили, а не заставили гнить в клетке до скончания веков. Ты должна быть благодарна, молчать в тряпочку и слушать, что тебе говорят. — Вы убили моих родителей, — её голос не дрогнул. Она смирилась с этим фактом и теперь говорила как есть, однако до сих пор иногда она представляла, с каким наслаждением будет лишать рук и ног мучителей своих близких. — Вы приволокли меня. Оглушили и приволокли. А потом, подразнив обозлённых на весь мир студентов, выпустили меня к ним как какую-то зверюшку, с которой можно делать всё, что вздумается. Вы… тренировали на мне Круциатус. И ещё — поручили Малфою отдать мне фальшивую палочку вместо настоящей. Я должна быть благодарна? — Нет, милая, кое в чём ты ошибаешься, — Амикус улыбнулся и убрал палочку обратно, отчего-то довольный. — Сопляк сам предложил идею с палочкой. И даже настаивал на ней. Гермиона молча отступила. Больше ей сказать было нечего. Может, Пожиратель врал. По крайней мере, она надеялась на это. Дружить у Драко получалось явно лучше, чем любить, потому что, стоило ему почувствовать нечто большее, как проснулись и собственнические чувства. Он не думал о том, что она до сих пор боялась засыпать в гостиной Гриффиндора, потому что некоторые из её бывших друзей бросали на неё особо угрожающие взгляды. Он не думал, что на занятиях она всё делала последней или вообще не делала, потому что неотъемлемый атрибут волшебника отсутствовал у неё напрочь, была только деревяшка, его имитирующая. Он не думал о том, что своими злыми эгоистичными влюблёнными (или, может, просто имитирующими влюблённость) чувствами он закапывал её собственные чувства в самую глубь. Вся та любовь, которую она могла к нему испытывать, была истоптана его желанием присваивать и обладать. Гермиона ведь имела право на выбор. Малфой это знал, но почему не мог просто отпустить? Девушка всё равно вернулась бы к нему — после. Они подошли к директорскому кабинету. Это был всё тот же орёл, те же ступеньки и те же стены, словно изнутри искрящиеся светом. На мгновение Грейнджер поверила, что Альбус Дамблдор ожил. В нос ударил прежний запах, запах ирисок и сахарного мармелада. Даже пароль был съедобным, правда, уже несладким. — Картошка во фритюре, — произнёс мужчина и, как показалось гриффиндорке, наморщил лоб с таким видом, словно ничего хуже картошки во фритюре быть не могло. Прождав немного, пока лестница поднимется вверх, Амикус с едкой насмешкой взглянул на студентку и произнёс: — Прошу. Гермиона шагнула на ступеньку и посмотрела наверх. Над ней высился светлый куполообразный потолок, который с каждым оборотом лестницы становился всё ближе и ближе. Захотелось, чтобы время обернулось вспять и она снова оказалась испуганной студенткой, пришедшей к директору обсудить нечто важное. Чтобы она снова оглядывалась по сторонам в восхищении и с раскрытым ртом слушала человека, которого так уважала. Но двери распахнулись — и её встретил мрак и тишина директорского кабинета. Теперь он был обставлен иначе. Завален книгами, не прибран и даже расхламлён, как будто человек, обитавший здесь, был захвачен идеей что-то найти. Сам Северус сидел за своим столом и молча перебирал бумаги. Он лишь одарил студентку мимолётным взглядом и продолжил нечто писать, обмакивая перо в чернильницу. Гермиона прошла вперёд и оглянулась, чтобы убедиться, что Амикус не пошёл следом за ней. По-прежнему открытая дверь и абсолютная тишина в коридоре. Эту тишину прерывал только стук часов, но и он настолько слился с темнотой, что воспринимался неотъемлемой её частью, естественной. — Закройте её, — Снейп снова поднял взгляд, на этот раз задержав его на Гермионе подольше. — Этот разговор не для чужих ушей. И она закрыла её, но всё ещё не решаясь. — Не покажется ли им, что это подозрительно — говорить о чём-то с пленницей в закрытом помещении? — спросила девушка с явной насмешкой в голосе. Потому что она не раз просила аудиенции у директора, а тот, впрочем, не единожды ей отказывал, ссылаясь на какие-то особо важные дела. Северус Снейп проигнорировал её слова. Он отложил перо и откинулся на спинку стула — невозмутимый и совершенно спокойный. — Думаю, мисс Грейнджер, было бы неплохо, если бы вы выбрались отсюда. Вы бы пригодились своим друзьям в такое тяжёлое время. К тому же, из-за вас у студентов здесь помутился рассудок. Они думают, что если причиняют боль предателю с помощью тёмных заклинаний и наслаждаются этим, то они по-прежнему светлые маги. Но это не так. Вам нужно уйти, пока вместо двух Пожирателей и одного факультета, их поддерживающего, вся школа не встала на сторону Тёмного Лорда. То, что вы грязнокровка, да ещё и «предательница», действительно может заставить их поверить в то, что грязная кровь — это порок. Она нахмурилась. Если всё было так, как он говорил, то дела действительно обстояли плохо. — И как я могу… — Начну сначала, — Северус выдохнул и закрыл глаза. — Вас притащили сюда, чтобы на вашем примере показать, что грязнокровки падки до смены сторон. Казалось бы, вы — подруга Гарри Поттера. Но как раз потому, что это вы, всем будет легко в это поверить. Если даже лучшая подруга Избранного выбрала такую сторону, то почему бы и остальным не оказаться таковыми? — Но ведь это глупо… — Глупо, — согласился директор. — Но послушайте меня. Тёмный Лорд не единственный, кто вас здесь удерживает. Сбежать — это дело пятое-десятое, побег всегда можно организовать, мы, в конце концов, не в Азкабане. Есть люди здесь, которые всеми силами пытаются вас удержать, давят на вас эмоционально. — Это Малфой предложил не отдавать мою палочку, профессор? — тихо спросила Гермиона. При слове «эмоционально» почему-то именно его имя прозвучало у неё в голове. В ответ директор кивнул ей. Он не сочувствовал — скорее, он понимал, почему Драко так поступал, и в то же время корил его. Чем дольше Гермиона находилась с Малфоем, тем больше был шанс, что она узнает, как Малфой проводил это лето. Но собственническая натура парня не позволяла ему так просто взять и отпустить то, что ему, по сути, не принадлежало. — Палочка у него. Достанете палочку — и тогда можете приходить снова, обсудим дальнейший план действий. — Профессор… Зачем вы говорите мне всё это? Разве вы не на стороне Тёмного Лорда? — Мне казалось, что мы давно это выяснили. Разве нет? Гермиона замолчала. Они никогда не говорили об этом прямо, да и сам Снейп предпочитал отмалчиваться насчёт своих истинных мотивов, которые руководили им в тех или иных поступках. Гермиона ни разу не слышала от него, чтобы он говорил «Тёмный Лорд» с благоговением в голосе, как делали те же Кэрроу. Но она никогда не слышала, чтобы Снейп хорошо отзывался о Дамблдоре и раскаивался в совершенном. Ей хотелось задать ещё один вопрос, про Эдмунда Розье и его друга. Но она никак не могла решиться — мало ли, как Снейп мог отреагировать на её излишнее любопытство? В конце концов, как сказал Кэрроу, это ведь действительно не было её делом. Помимо этого, много ещё было вопросов, на которые она хотела знать ответ. И пока было время, она была готова их задавать. — С вами связывался кто-нибудь из Ордена? — спросила девушка и сама не заметила, как замерла в ожидании ответа. — Нет. Ничего такого, — ответил Снейп невозмутимо. Ни один мускул не дрогнул на его лице. — Дамблдору так и не удалось всем объяснить, что происходило на их глазах на самом деле. Поэтому для них я примерно такой же враг, как и Волан-де-Морт — для Поттера.  — А Драко… Что станет с ним, если Орден победит? — «Уж вряд ли что-то хорошее». — Ну… — Снейп ненадолго замолчал. — Если он вовремя сменит сторону или отречётся, то почти ничего. «Тогда я сделаю так, чтобы он отрёкся». Она поджала губы и прошлась взглядом по столу преподавателя. Он был завален всевозможными бумагами, и все эти бумаги были исписаны вплоть до того, что едва ли можно было найти на них хоть один небольшой чистый кусочек пергамента. Похоже, в своё свободное время Северус Снейп, такой невозмутимый и безразличный ко всему, на деле пытался занять себя чем-то вроде письма. Грейнджер хмыкнула, нисколько не смущённая вопросительным взглядом директора, и продолжила изучать его рабочее место. Но вот — за бумагами что-то блеснуло. Гермиона мимолётно посмотрела на мужчину и резким движением руки откинула некоторые пергаменты, многие из которых по её небрежности тут же упали на пол, прямо к её ногам. Лишь единожды ей приходилось видеть этот меч. Холодный металл, острое лезвие и прозрачная надпись, сделанная многие сотни лет назад.

***

Остатки брёвен догорали у камина. Гермиона поднесла руки к огню в попытке согреться, но холод изнутри пересиливал всё наружное в разы. Она поднесла ладони ко рту и выдохнула, но не хватило и этого. На удивление холодно стало в гостиной Гриффиндора, и она пыталась компенсировать этот холод всем, что попадалось под руку. Даже стащила у Драко плед, когда в последний раз смогла проникнуть к нему в гостиную на чашку чая. Его тогда, в конце концов, всё равно не было. Драко и не знал, что она заходила к нему в гостиную старост. А заходила она нередко: каждый раз, когда Драко отправлялся на ночное или дневное дежурство, она подходила к картине с изображённой на ней девушкой, делала ей изящные комплименты и получала в ответ очередной вопрос о Драко Малфое. Наверное, самому Драко казалось, что вопрос был невероятно сложный, но всё, что требовалось — это хорошо подумать. Всё было настолько на поверхности. Правда, не в последние три раза. Обычно вопрос менялся довольно часто, раз в три-четыре дня. Но этот оставался на входе уже около двух недель, и Гермиона стала подозревать, что Драко не собирался его менять. Возможно, он нашёл тот самый, на который никто, кроме него, не смог бы дать ответа. — Та единственная, — говорила рыжеволосая девушка у костра и подносила очередную сдобность к костру, чтобы закоптить и съесть её. Казалось, здесь, в этом ограниченном пространстве, кроме как поедания вкусностей она не делала ничего. Но, когда кто-то давал неправильный ответ на её вопрос, она начинала насмехаться так, как не насмехались в своё время самые искусные шуты. У Гермионы и портрета с самого начала не заладились отношения. Возможно, потому что в первую их встречу Грейнджер пообещала, что проткнёт её палочкой. Это не было похоже на вопрос, поэтому Гермиона, когда впервые подошла к портрету, переспросила хранителя снова. — Что-что? — Та единственная, — почти по буквам повторила девушка с портрета, но от этого вопрос чётче не стал. — Э-э-э… — Гермиона огляделась по сторонам, внимательно прислушиваясь к окружавшим её звукам, чтобы не попасться кому-то на глаза. — Гермиона Грейнджер?  — Мечтай, милочка, — фыркнула в ответ девушка и продолжила жарить сосиску, притворившись, что никого рядом не находилось. В другой раз Гермиона подошла с другим ответом: «Пэнси Паркинсон». Подумала, что, возможно, для Драко девушка с факультета по-прежнему значила так много, что он не мог не посвятить ей один из своих паролей. Но и это оказалось неправильным ответом. — Захаживала сюда как-то эта девица, та ещё… На третий раз Гермиона совсем отчаялась, так как понятия не имела, кто мог быть для Драко «той единственной» — по крайней мере, она понимала, что это не должно было быть связано с любовными отношениями. «Нарцисса Малфой» был её ответ. — Он так похож на маменькиного сынка? — спросил портрет, и Гермиона вновь ушла, так и не проникнув внутрь, расстроенная и обескураженная. Вспоминая эти странные события, Гермиона судорожно выдохнула и снова пронесла руку над оранжевыми огоньками. Мысли снова и снова угнетали её. Она знала его любимый цвет, потому что он постоянно ходил в цвете своего факультета. Она знала его любимую музыку, потому что больше всего на свете он любил тишину. Она знала, чего он больше всего боится и что делает в свободное время, что не может терпеть в людях. Всё, чего она не знала, кем была «та единственная». Знала лишь, что этой единственной была не она. Наверняка рыжая бестия уже доложила Малфою, что та самая девица не раз подбиралась к его портрету, пытаясь попасть внутрь. Если так, то можно было заранее готовиться к тому, что завтра при встрече с ним она покраснеет как рак и не сможет произнести ни слова от смущения. Он отругает её — верно, ведь они уже больше ничего не могут, кроме как ругаться. Как-то Гермиона читала «Грозовой перевал». И это была самая бесполезная художественная книга, которую она когда-либо читала: отношения между главными героями не были понятны ни в начале, ни в середине, ни в конце книги. Они были никакими, как если бы её персонажей поставили вместе, а те поссорились-поссорились, да распрощались, ни на чём не согласившись. Вот что было её жизнью в тот момент — тот самый Грозовой перевал. Она шла по нему, заблудшая слепая душа. И не знала, куда и к кому идёт. Малфой, должно быть, шёл совершенно с другой стороны и не знал, что помимо него идёт кто-то ещё. Гермиона так и заснула на полу у камина, укутавшись в плед и положив голову на плоскую подушку, с мыслями, которые под конец превратились в бессмысленную кашу: «Перевал Малфоя… Грозовой Драко… Грозов…». Спала беспокойным и коротким сном, переменно просыпалась от холода, подкидывала брёвен в огонь, хотя тот уже никак не хотел загораться вновь, и снова впадала в дрёму. В её снах не было ничего, только тлеющие силуэты уходящих дней, остатки тепла его рук (почему же только остатки?) и пророчество, всплывшее впервые за несколько недель в её памяти. Не её собственное, а то, которое Малфой зачитал на самом первом занятии по нумерологии. О троих. Кукушка вылетела из своего кукольного домика в половину седьмого. Гермиона была рада проснуться.