Спаси и сохрани

Как бы она ни пыталась забыть, память сохраняла счастливые воспоминания, отказываясь от них избавляться. Нет, такое не выкинуть из головы. Сколько ни приложи к попыткам усилий, а счастье будет нашептывать из вязкой темноты, кричать до хрипа в голосе: «Помнишь, как ты была рада тем вечером, этим утром? Помнишь, как было тепло в её руках?». Вот и сейчас память издевались над Лулу. Мать её уже много лет покоилась в земле, но юная ведьма до сих пор помнила, как та любила приходить на воскресную службу. Она надевала свое лучшее бежевое платье на старый разваливающийся корсет, убирала длинные рыжие волосы в скромный пучок, прятала под выбеоенный накрахмаленный чепец, с благоговением слушала стареющего пастыря, кивая каждому слову. Иногда девчушке казалось, будто выражение лица матери отражает муку, вину за нераскрытый грех... Но узнать правду не выпало возможности. Когда-то давно Лулу и сама любила ходить в церковь, любила торжественность воскресной проповеди, любила эффект эха, раздающегося под высоким потолком, и лавиной скатывающегося вниз, к внимающим прихожанам. Когда она перестала находить в этом удовольствие? После того, как Он не ответил на ее мольбу о помощи или раньше, или это всегда в ней было? Мара говорила, что ничто в этой жизни не случается просто так, что все давно предрешено, и не нам решать, случится что-то или забудется в беспилотных мечтаниях. Размышлять об этом, строить планы на будущее или винить себя в их разрушении – глупо. Мир – куда сложнее, чем восход и закат, чем устройство княжеской кельи, и смертный значит в нем столь мало, что стыдно считать иначе, считать, что хоть что-то в этом чужом бескрайнем пространстве зависит от нас. Сегодняшнюю проповедь начинали раньше, потому что многие спешили под крыло Господа в столь тяжкий день. Само небо предрекало беду. Маленький городок не часто сталкивался с большими ужасами, и когда время подкидывало им страшное происшествие, соседи испуганно жались друг к другу в надежде спастись с Его помощью. Чем кучнее, тем спокойнее, защищённей. «Глупцы», – думалось Лулу, понимающей, что на божественное вмешательство и надеяться не стоит. Она узнала об этом первой из девчонок, тем вечером собиравшихся на купание в Черном озере, Мара рассказала новость по утру. Ведьма улыбалась, говоря о том, что черноокая Зулейха, не так давно потерявшая мать в схватке со страшной чахоткой, пропала, не вернулась домой. Сказала, что забегал ее брат, спрашивал, нет ли сестрицы-лентяйки у их печки. Пропала. Лулу с Бальтазаром ушли, оставили ее одну, девушка и не думала покидать воду, оглядываться, спешить домой до того, как ночь окончательно завладеет пространством. Лес просыпался за её спиной, и самые злые, самые жестокие создания открывали очи. Ночь – время хищников, время чудовищ. Но кто мог знать, что этим утром именно она не вернётся домой? Сначала Лулу решила, что Зулейха наконец осознала, в каком аду ей приходится жить, что девушка собрала в кулак все силы и решила уйти, оставив позади тирана-отца и лодырей-братьев. В конце концов, это было бы справедливо. Жаль только, что мир не воздаёт каждому по заслугам. Мара поспешила уверить ее в том, что соседка не вернулась не по своей воле, отчитала юную ведьму за невнимательность и посоветовала поскорее избавляться от наивных грез. – Ты разве не видела, как она религиозна, Лу? – спрашивала женщина, закатывая глаза. – Фанатично, бездумно. Такая не стала бы перечить отцу, брату, любому другому мужчине. Библия не позволяет женщинам делать выбор в свою пользу, в этих христианских сказках она даже сделана из самого бесполезного куска мужчины. Зулейха осталась бы дома и терпела до конца жизни, как завещал ее милостивый божок. – Да, – скривившись, согласилась ученица. Юная ведьма не хотела ее слушать, но сбежать от этих мыслей не могла. Мара была права, Лулу знала об этом, в глубине души она уже поняла – Зулейха похищена или убита. Как бы ей не хотелось верить в хороший конец для нее, а несчастная все равно не могла сбежать, христианская мораль ставила подножки. Лулу засыпала с мыслью о том, что измученная жестокой жизнью девушка сейчас может быть где угодно, днем гуляя по лесу, она размышляла о том, что неудачливая знакомая могла томиться здесь, под толстым слоем земли и мха, навсегда упокоиться в водах старого индейского озера или повиснуть на какой-нибудь ветке падальщикам в удовольствие. Умерла. Шепча её имя, ведьма ощущала вкус пепла на языке. Худшие догадки Лулу подтвердились спустя две недели после того, как Зулейха не вернулась домой. Ее тело нашли в колодце, когда соседский ребенок не смог достать воды по утру. И дело вовсе не том, что мальчишка был хил. Что-то мешало ведру опускаться ниже уровня воды, и смелым юношам пришлось пробраться вниз, взглянуть, вытащить преграду на поверхность. Тело девушки было серым, слегка вздувшимся, страшно пахло. Смерть не сразу схватила её за руку и утянула ко дну, одного взгляда было достаточно. Лулу знала, что лица утопцев выглядят по-другому, что в носу и рту у них полно слизи, а вокруг глаз застывпет кровь... Нет, эта умерла не в воде. Под порванным платьем на Зулейхе красовалась тысяча порезов, складывающихся в надписи: «Грех, грех, грех». Крестьяне не умели читать, и букв никто не понял, кроме самых почтенных членов общества и двух ведьм, не подходивших ни под те, ни под другие стандарты. Все вокруг видели, все, для этого не нужно было учиться: перед смертью Зулейха успела вытерпеть много боли, больше, чем при жизни. Хотя, казалось бы... Как возможно. Органов в ней не оказалось, как и глаз в пустых проемах глазниц. О сохранении «невинности» жертвы думать не приходилось, каждому было ясно, что Зулейха пережила все это не просто так. Нерадивым родственникам не удалось забрать тело для похорон по всем христианским обычаям, служители порядка изъяли его для проведения своих куцых ничего не дающих экспертиз. Блюстители закона обещали найти убийцу, но Лулу знала, что те не смогут по-настоящему помочь, они просто делают вид, что имеют шанс воздать убийце по заслугам. В ту ночь Лулу не могла заснуть долго, долго ворочалась с боку на бок, все думая об одном: Бальтазар знал? Не мог он устроить это, чтобы преподать ей урок, чтобы наказать за неисполнение приказа, показать, что неизбежно получает свое? Могла Зулейха умереть столь страшной смертью только из-за нее, из-за бесхребетности Лулу? Соломенный матрас скрипел под ней, больно колол спину, в приоткрытое окно залетал крик ночной птицы, холод ласкал ноги, высунутые из-под одеяла. Лулу не спала. Сегодняшняя проповедь должна была относиться к произошедшему, людей созвали, чтобы вспомнить убитую, сказать ей несколько добрых слов. Стареющий пастырь воспользовался моментом, чтобы укрепить в людях дурную веру, и Лулу видела в этом несправедливость, чувствовала абсурдность происходящего. Ведь это Он допустил смерть Зулейхи, Он позволил кому-то замучить несчастную до смерти, Он не вмешался в издевательства, только смотрел со своей высоты… А люди толпами, стадом обезумевших в ужасе овец идут сюда, в храм божий, чтобы просить у Него спасения. Чтобы не вызывать подозрений, не будить вокруг собственных загадочных персон ненужные слухи, Мара со своей подопечной ходили на проповеди каждый раз, занимали удобное местечко у витражного окна и слушали, делая вид, что верят в каждое слово пастыря. Хорошенькую маленькую Лулу когда-то звали служить в церкви, но Мара тогда выдумала весьма правдоподобный предлог, чтобы уберечь ее от этого развращающего занятия. Сейчас девушка гадала: а не упустила ли она шанс услужить своему же господину, лишившись возможности собирать огарки свечей и помогать пастору за закрытыми дверями. – Братья и сестры мои, – своим скрипучим голосом начал священник. – Все мы знали ее, как благочестивую, отзывчивую, добрую девушку, – говорил он громко, чтобы каждый мог слышать. – Как порядочную христианку! И кто бы мог знать, что… – И как злобную надменную суку, – шепнул один юноша другому. – Сказала, что скорее сдохнет, чем выйдет за меня… Скатертью дорожка. Лулу почувствовала, как мурашки пробежали по ее спине, как губы плотно прижались друг к другу. Жаль, что не удастся узнать, кто именно сказал это… Когда-то давно она спрашивала у Мары, почему многие мужчины ведут себя, как свиньи, но женщина молча улыбнулась ей в ответ, ответ казался слишком очевидным. Не получив желаемого они совершают порой страшные вещи... Дочь погибшего в бою солдата продолжала слушать пастыря, не желая заострять внимание на его словах. Он знал Зулейху весьма поверхностно, не был к ней особенно добр, всю жизнь доказывал ей, что иного выхода у нее нет, что Бог велел ей терпеть, и Его воля куда важнее ее желаний. Синяки – поцелуи его, а боль есть наивысшее благословение, доказательство самой жизни. Лицемер, да и только. Все они – лицемеры, пекущиеся только о собственном выживание, запугивают людей, лишь бы те несли свои обрюзгшие тела в храм. Люди, пришедшие сегодня утром, не выглядели скорбящими. Испуганными, подавленными, злыми – возможно, но никто из них не пролил и слезинки, редко всхлипывали женщины и девчонки, редко... Словно из вежливости. Пастырь все говорил и говорил, слова сыпались, собираясь на полу лужей, а люди тонули в ней, запуганные до дрожи в руках. От каменных стен шел холод, скамейки тихо скрипели: уставшие от бездействия дети ерзали на них, в воздухе слышался мягкий запах ладана. Больше всего на свете Лулу хотела вернуться домой и принять ванну, чтобы смыть с себя этот маслянистый дух всеобщей лжи. – Это – скорбный день для каждого из нас, без сомнения. И скорбь эта не уйдет никогда, но сможет поутихнуть, когда наказание настигнет виновных. Да. Скорбь не уйдет никогда потому, что ее попросту не было в их черных сердцах. Какая разница, что случится с соседкой, если завтра сам ты можешь пропасть? Старый иссохший пастырь закончил, слово взял местный шериф – Джонатан Мезер. На вид ему было около тридцати лет, в коротко стриженных черных волосах виднелись тонкие серебряные нити, а в плотно сложенных губах проглядывался суровый нрав. Вдовец, он терял жен два раза: одну в родах, вторую в болезни всего несколько лет назад, траур его ещё не закончился, что странно для местных жителей. Лулу знала, что этот мужчина часто общался с ее опекуншей, что он носил ей цветы и задушенных им же кур, любил поговорить с ней после проповеди, встречая на рынке днем, улыбался, показывая желтеющие зубы. Ученица ведьмы старалась не вмешиваться в ее дела, и не расспрашивать, что именно их связывает, но интерес все равно кипел в ней. – В нашем городе орудует убийца, и живёт он под одной из этих крыш, рядом с нами, – произнес он, театрально указывая в окно. – Здесь, здесь, рядом... Прячется монстр. – Монстр? – спросил ребенок, сидевший рядом с Лулу. Та лишь хмыкнула ему в ответ. Глупый ты мальчишка. Мир полон монстров, и шериф должен был знать об этом лучше собравшихся. Лулу слушала, делая вид, что ей интересно, Мара одобряюще кивала головой, когда мужчина обращал к ней свой взор, и испуганная произошедших толпа молчала. Эта сценка показалась юной ведьме забавной, почти милой, что-то теплое шевельнулось в ней в этот момент. – Убийца будет найден, я готов вам поклясться. Справедливость восторжествует и на небе, и на земле. – Мы рассчитываем на вас, – заявил бургомистр, сидевший в первых рядах. – Это дело первостепенной важности, по нашему городу ходит убийца, и пока он не будет найдёт, никто не сможет спокойно уснуть. – Убийца, – сплюнул на пол беззубый старец, приходивший сюда не из желания быть ближе к Богу, но по привычке, выработанной с самых малых лет. – Так может ее зверье какое сгрызло? – И сбросило в колодец, – со смешком ответила ему такая же старая беззубая жена. – Так может, это она сама сбросилась, после того как ее кто снасильничал? – Не нужно было девкам ходить купаться в конце августа, только и всего. Ой, и зря же не слушают они старших… Поднялся шум, люди рассказывали друг другу собственные версии, и в какофонии десятков тихих голосов Лулу отчетливо расслышала плач. Она оглянулась по сторонам, отогнув край своего белого чепца, заметила, что плачет Сарра, держа у уголков глаз выцветший после долгих лет использования платок. Соседка искренне скорбела об утрате, плакала от несправедливости происходящего. Может, одна во всей церкви жалела Зулейху. Она слишком добра, слишком наивна для этого гнилого мирка, Сарре не место среди этих отбросов. Проповедь кончилась ссорой бургомистра и пастыря, заявившего, что всему виной развращенность местного народа и властей, стоящих над ним. Лулу хмыкнула, подслушав. Из его порочных уст это звучало особенно смешно. Церковь пустела, старые Лавки скрипели, топот десятка ног эхом поднимался к потолку. Люди медленно поднимались с мест, испуганно смотря в лица друг друга, они покидали дом божий, надеясь, что подобного не случится ни с ними, ни с их родней, судьба убитой же никого не заботила. Да, пастырь, по долгу службы, обязан был попросить своих людей вознести небу молитвы об упокоении её души, но никто не послушал. Соседи попросят у Бога за себя. Лулу знала, что если в городе действительно завелся убийца, и сейчас его не смогут поймать, смертей станет больше, безнаказанность позволит монстру вершить свои темные дела, не боясь ответа, и очень скоро улицы города опустеют. Женщин спрячут в домах, а мужчины останутся в охранника у дверей. – Как думаешь, им ее жалко? – с надеждой спросила Лулу, глядя Маре в глаза. – Хоть немного жалко? – Нет, – слишком уж довольно улыбнувшись, ответила Мара. – Ты снова говоришь глупости, милая. Конечно же, всем наплевать, они боятся только за собственные шкуры. Разве может человек переживать о том, что голодает сосед, если его собственные погреба вот-вот опустеют? – Как мерзко, – отозвалась юная ведьма, глядя на выходящих из церкви людей. – От природы не уйти даже с помощью милых христианских сказочек по выходным, пора бы привыкнуть, – ответила Мара, положив руку ей на плечо. – Я на секунду, мне нужно перекинуться парочкой слов с шерифом. А ты пока что иди, он уже долго тебя ждет. Кто? Лулу не сразу поняла, но послушалась, не задавая лишних вопросов. Ведьма подтолкнула свою подопечную в сторону старой могилы, затерявшейся возле млогущественной каменной церкви. Возле нее, повернувшись спиной к выходящим людям, стоял знакомый ей человек. Человек… Смешно употреблять это слово, когда речь идет о демоне. Бальтазар мечтательно смотрел на старые пыльные буквы, читал чужие надгробия, ожидая, когда же последнее слово слетит с губ священника. Лулу оглянулась, Мара вновь беседовала со служителем закона, улыбаясь, старательно пряча свои красивые тонкие губы за бледной ладонью. – Меня тошнит от этого притворства, – призналась Лулу, когда демон стоял к ней спиною. – От притворства Джонатана Мезера? Он вполне честен. О, поверь, он – человек неприятный, но только потому, что так верит собственным идеалам. Не люблю я идейных людей… – Нет, не от него, от всех них... От этой наигранной траурности. Демон улыбнулся, услышав ее. Удивительно, как улыбка украшала его и без того идеальное лицо, как изгнанный ангел на секунду возвращал себе утраченные при падении крылья. Прозрение, приходящее к людям, всегда казалось Бальтазару забавным, даже если опаздывало на много лет, нагрянув лишь на смертном одре, за секунду до встречи со светилом. Должно быть, понимать, что весь твой вид – лицемерный сброд и мусор, чудом выживший в бесплодных землях вне райских стен, больно и паршиво. Ну разве не этого он бы хотел для нее? – Это хорошо, – ответил демон, делая шаг назад, поворачиваясь к девушке лицом и даруя все свое внимание. – хорошо. В будущем тебе должно стать проще, сладкая, – добавил тот, мягко поглаживая ее по щеке. Каждое его касание казалось Лулу чересчур властным, в любом движении демона чувствовалось: он знал, что сирота принадлежит ему от кончиков пальцев до темно-рыжей макушки. Всем телом, каждой частичкой тлеющей под плотью души. Нежность в них была наигранной, осторожность – неприятной, неправильной, и юная ведьма понимала, сколь мала, сколь незначительна перед ним. Демон спрятал улыбку, рука его вернулась за спину. Должно быть, он все еще говорил о ее провале, о том отказе у древнего озера. Лулу знала, Бальтазар помнил о нем, и еще долго не сможет забыть. В глубине души что-то подсказывало своим хриплым скрипучим голосом: неповиновение ещё аукнется тебе бедой, вот увидишь. Нет, больше они тот случай не вспоминали, даже Мара сумела промолчать и не дать комментариев, но ее отказ выполнить простейшее – висел в воздухе, словно дамоклов меч. Демон рукой указал на место подле себя, Лулу встала рядом, осторожно оглядываясь назад, к спешащим по домам прихожанам. Она чувствовала холод, идущий от тела своего спутника, чувствовала, что он и сам спешит разделаться с делами и удалиться. Беседа Мары и Джонатана затянулась, оба улыбались, выглядели слишком счастливыми для напуганных крестьян. Плохо выйдет, если люди это заметят. Бальтазар давно обнаружил, что у его подопечной весьма рассеянное внимание. Он положил руку на ее спину, подтолкнув девушку вперед, к могиле, у которой стоял и сам. Выбитые на плите буквы сухо сообщали пришедшему имя умершей: «Аннет Голд», никаких дат, никаких приписок, добавлений, пожеланий покоя и вечной жизни, плача об утрате... На некоторых из могил, стоявших неподалеку, люди высекали теплые слова, период жизни, чертили неумелые портреты умерших близких. Могила матери Лулу была скромной, холодной и каменной, но у нее могила была. Не то, что у ее же мужа и сына, чьи кости сейчас лежат в безымянной могиле на поле боя. – Зачем ты вообще стоишь здесь? – спросила юная ведьма, оглянувшись к демону, и в голосе её сверкнула обида. – Мне нельзя в церковь, сладкая, и я решил подождать тебя здесь, – ответил он нехотя. – Считай, что я навестил ее за нас двоих. Ты сюда совсем не ходишь. – Ага, – подтвердила девчушка. – Незачем приходить, мне не хочется – отозвалась Лулу. – Ей ведь уже все равно, приду я или нет. Лулу старалась говорить холодно, но какая-то часть ее души желала кричать в столь неподходящий для откровений момент, вытолкнуть демона прочь из этой части ее недолгой, но утомительной жизни и не позволить вторгаться снова. Имел он право смотреть на ее могилу, находиться здесь, дышать этим воздухом? Она действительно давно не была у матери, давно не приходила к могиле единственной женщины, оставшейся с ней до конца, чтобы обменяться с покойницей парой слов, пожелать доброго утра или вечера. Узнав, что Аннет умерла в родах, «самой благородной для женщины смертью», бургомистр предложил похоронить ее на святой земле, как можно ближе к Богу, Лулу и Мара не смели настаивать на обратном. Все многочисленные родственники ее покоились далеко, на старом городском кладбище за оврагом, несчастную мать и ее дитя уложили здесь. Лулу знала, что у матери когда-то были и братья, и сестры, что семья ее казалась такой большой и крепкой… Могла она подумать, что кончится все столь трагично? Один за другим все слегли в могилу, будто призывая друг друга. – Главное, что думаешь об этом ты, сладкая. Тебе тоже все равно? – Почему Мара так тепло общается с тем мужчиной? Это ты ее просил? – спросила Лулу, желая поскорее сменить тему. Демон привык к этим уловкам, смирился с ними. Бальтазар оглянулся, словно желая удостовериться в том, что думает именно о том человеке. Лулу поправила длинную черную юбку своего траурного платья, натянула чепец еще ниже, волнуясь о том, что люди неправильно расценят ее разговор с незнакомым молодым мужчиной, заметят, как розовеют ее бледные губы от частых покусываний. Холодной ладонью она провела по щеке, проверяя, не покраснела ли та в смущении. – Маре не избежать этих разговоров, – ответил демон, приподнимая бровь. – Она красива, молода и у нее есть свободные деньги, если судить по тому, как преобразился твой маленький домик с тех пор, как она здесь. Все эти годы ей удавалось избегать «повторного» замужества, ссылаясь на то, что она – скорбящая вдова, но время идет, люди начинают разговоры. – Плохие разговоры? – наивно спрашивала девчонка. – Я знаю, Мара рассказывала, что к незамужней успешной женщине, а особенно – вдове, могут придираться попусту, из страха или зависти. – Плохие разговоры, сладкая. Но я пришел не для того, чтобы говорить о ней. Но почему бы ради разнообразия не обсудить ее персону? Лулу посмотрела на названную мачеху, заметив, что та бросила ей в ответ свою скромную с виду улыбку. Она действительно красива, и время не оставило на ней и следа своих жадных рук. Все те же длинные черные волосы, то же хорошенькое худенькое лицо, идеальная бледная кожа, густые черные брови, большие темно-синие глаза в обрамлении длинных ресниц. Она словно сошла со страниц детских сказок о коварных феях и волшебницах, прекрасных, как ранний рассвет, но опасных, словно самый медленный из существующих ядов. – Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала, сладкая. Ты знала… – заговорил он, выдержав паузу. – Ты знала, что пастырь готовится организовать охоту на ведьм в вашем тихом городе? Лулу удивленно округлила рот, взглянув на Бальтазара. Нет, о таком она знать не могла. Ей приходилось слышать о том, что всего в нескольких милях отсюда, в маленькой глухой деревушке казнили трех женщин после необоснованного обвинения в колдовстве, где-то на севере трех обезглавили, решив, что они виновны в эпидемии ящура, еще одну замучили до смерти на допросе. Мир вокруг нее становился все неприветливее и неприветливее, и это говорило лишь о том, что пора начинать осторожничать, не сушить травы в подвале, не бродить по лесу в ночи. – Его нужно убрать, – добавил Бальтазар. – И как я могу в этом помочь? Убить его? – спросила она с легкой дрожью в голосе. – Как… Как ты хотел там, у озера? – Нет. Во всяком случае, не буквально. Маре нужно будет подтолкнуть Мезера к его дому в нужный момент. Тебе – попасть туда, кое-что старику подкинув. – Попасть в его дом? Но я же… Я не умею вскрывать замки, и… – Прекрати искать отговорки, – заметил демон, раздражаясь. – Тебе не нужно пробираться в его дом вечером, словно воришка. Ты зайдешь вместе с ним, как праведная христианка, оказывающая помощь уважаемому члену общества. Голос Бальтазара раздавался громко, Лулу отчетливо слышала в нем злость и волнение. Должно быть, демон переживал о том, что из-за охоты пастыря он может лишиться двух верных собачек. Девчушка осторожно повернулась к могиле матери, ветер принес с собой пожухший дубовый лист, уронил его на могильную плиту. Из леса шел холод, щекотал ее пальцы, тонкую полоску открытой шеи, кончик острого носа. Лулу хотела уйти, но не могла развернуться, не закончив с этой беседой. – Я сделаю, – покорно ответила она, дуя губы. – Моя хорошая девочка, – улыбнулся Бальтазар, едва удерживаясь от одобряющего поглаживания по детской щеке. – Тебе ведь еще не приходилось очаровывать мужчин, да? Поговори об этом с Марой, она хорошо знает, что и как нужно делать и говорить, чтобы те теряли головы от желания. И, главное, как заставить их остановиться, если ты этого не хочешь. – Она говорила, – шепнула ведьма, закусывая губу. От одной только мысли об этом Лулу почувствовала слабость в уставших коленях. Такой разговор у них уже был, она помнила каждое слово наставницы. Мара рассказывала ей о словах, интонациях, о неловких касаниях, заставляющих мужчин думать, что ты заинтересована в них, а они – в тебе, рассказывала ей о том, что нужно сказать и кому, как управлять телом и голосом, как смотреть им в глаза и когда. Разговор тот казался Лулу бесконечно долгим, но обойтись без него она не могла. Не в этой реальности. Бальтазар довольно развернулся в сторону церкви, сделал пару шагов, а после обернулся к Лулу, ожидая, когда та отправится вслед за ним. Юная ведьма не заставила себя ждать, у могилы матери она чувствовала себя некомфортно, чувствовала, что задолжала ей что-то. Может, душу? Несчастная Аннет пыталась привить своей девочке все известные ей добродетели, она старалась растить ее правильно, растить благочестивой богобоязненной христианкой, но стоило ей прикрыть глаза в упокоении, как Лулу продалась дьяволу за спасение. Сколько прошло часов после ее смерти, когда девочка отдалась Дьяволу? Была ли Лулу плохой дочерью? Она часто думала об этом перед сном, и сейчас, шагая по шуршащему гравию, расталкивала в голове те же мысли. Была ли Лулу плохой дочерью, была ли ее мать плохой, или жизнь – единственная виновница происходящего? Бальтазар шагал рядом молча, он часто делал так: встречал Лулу в укромном уголке ее маленького тихого города, проводил малозначащую с первого взгляда беседу и провожал до дома в блаженной тишине, позволяя подопечной подумать о сказанном и услышанном. Но сейчас Лулу не могла молча наслаждаться прогулкой. – Это ты убил ее? – спросила девчушка, чувствуя, что не может удержать этот вопрос в себе. – Ты убил Зулейху? – Какая тебе разница, сладкая? – с улыбкой спросил ее демон. – Хочешь отомстить мне за ее ничего не стоящую душу? – Я просто хочу знать, имею ли отношение к этой… – Трагедии? – хмыкнул он, спросив полушепотом. – Лулу, наглую, неумную, языкастую девчонку убили, ее лишили возможности промучиться еще тридцать лет с нелюбимым мужем и умереть после пятых родов, подхватив от неаккуратности местной акушерки гангрену... Его слова всегда заставляли ее испытывать стыд. Стыд за то, что Лулу все еще испытывала чувства, не подходящие ее новому статусу. Жалость, сожаление, боль, сострадание – все это могло привести ведьму к одному – смерти на плахе, в костре святой инквизиции императора. Растерзает ее голодная до криков толпа или собственный господин за неповиновение – в этом нет разницы, Лулу знала, что не сможет выиграть в эту игру, имея за плечами подобный груз. – Но, да, сладкая, ты могла сделать это быстрее, могла облегчить ее смерть, позволить уйти почти без боли. Только не захотела помочь ей освободиться, – продолжал демон, отвечая на вопрос. – Ты убил ее? – повторила Лулу. – Скажи мне… Бальтазар молчал, не давая ей ответов, не отвечая прямо, избегая этого гадкого «да». Юной ведьме оставалось гадать, думать, был это он или не был. Да так ли это важно? Что Лулу сделает, если ее убил именно он? Уйдет, громко хлопнув дверью? Она не может, даже если захочет покинуть этот городок, Бальтазар купил ее душу, тело, ее разум, она продалась за эту никчемную жизнь, и должна будет нести этот крест вечность. Девушка оглянулась к холодной материнской могиле, почувствовала, как ветер треплет ее чепец. А ведь она могла лежать сейчас с нею рядом, также гнить, как сейчас гниет изнутри, только под землей. Больше Лулу не спрашивала, и демон к этой теме не возвращался. Он шел рядом, убрав руки за спину, вышагивая стройно, словно наследник древней династии. В этом свете его холодные черные глаза отливали золотом, в скромной полуулыбке читалось удовольствие от закончившейся беседы. Джонатан Мезер ушел, Мара осталась ждать демона у выхода из церкви, скромно сложив руки на черном переднике юбки. Лулу каждый раз удивлялась, насколько благочестивой наставница видится со стороны. – Бальтазар, – кивнула она, приветствуя мужчину. – Мара, – ответил тот таким же кивком. Они всегда общались вот так: словно старые знакомые, которым не нужно использовать лишние слова в своих разговорах, словно понимали друг друга и в тишине. Лулу оставалось молча следить за ходом беседы, кивать в нужные моменты, а после – покорно уходить, позволяя «взрослым» поговорить наедине. Уж не о ней ли? Скорее всего – о том, как проходит ее обучение, сколько сглажено углов и сколько нестесанных еще осталось в ее тщедушном теле. – Лулу, то, что я поручил тебе только что, крайне важно, – продолжал Бальтазар уже в присутствии Мары, обращая ее внимание на происходящее. – Мне нужно, чтобы ты справилась, и справилась хорошо. Чтобы ты не пострадала, – продолжал демон. – Об этом будут говорить на предстоящем Самайне. Лулу почувствовала, что у нее затряслась губа. Она совсем забыла… Через пару недель юной ведьме исполнится пятнадцать лет, наступит тот долгожданный возраст, с которого ученице ведьмы уже можно вступить в выбранный ею ковен, тот возраст, что станет началом долгого пути к вершине иерархии. Восемь раз в году Лулу видела, как Мара торопливо покидает дом, спеша на встречу со своей настоящей семьей, и каждый раз чувствовала, как сердце ее щемит от зависти и тоски. – У тебя есть еще два месяца, чтобы все успеть. Рассказав о том, что предотвратила грядущую катастрофу, ты сможешь получить место в любом сообществе. Даже в семью Ближних, – произнес демон полушепотом. – Знаешь, вступить в такой ковен в пятнадцать лет удается далеко не каждой, – говорил Бальтазар. – Я смогла только в двадцать один, – рассказала Мара, улыбнувшись Лулу. – Когда стерла в порошок несколько докучливых христианок, обрубив крылья и им, и их родам. Это было сложно, но мой покровитель посодействовал тому событию. – А ты сможешь получить право голоса уже сейчас, сладкая, только представь, – говорил Бальтазар. – Какая это будет возможность… Лулу чувствовала, что вновь начинает краснеть под его изучающим взглядом, что хочет свершить задуманное, но боится подвести кого-то, что-то внутри себя. Быть может, умершая мать все пытается повернуть ее лицо к свету? Ученица ведьмы прикрыла глаза, стыдливо отвернулась, чувствуя, как давит их вера на ее плечи. Мара ждет от нее чего-то грандиозного, демон надеется, что Лулу не уронить лицо в грязь, опорочив его имя, сама же она не была уверена ни в чем. Гром прокатился над затянутыми свинцовыми тучами небесами, послышался раскатистый треск. Дождь хлынул внезапно, холодной стеной упал с неба, заставляя людей разбегаться по домам, закрывая головы корзинами, фартуками, платками. Женщины торопливо выкрикивали имена своих хнычущих в суматохе детей, мужчины окликали друг друга, смеясь или испуганно озираясь. Две ведьмы и демон оставались стоять у церковных дверей. Дождь лил, нагоняя холод, заставляя чужие сапоги противно чавкать в грязи. Крыши домов потемнели, намокли, по улицам города потек грязный ручеек воды. Из соседского дома выгнали молодого кота, Лулу видела, как животное выпнули на улицу, заставляя то обиженно вскрикнуть. Когтистая лапа поднялась вверх, черный кот принялся скрестись, проситься внутрь, в тепло, в уют. – Лулу, – позвал ее демон. Он так редко обращался к своей подопечной по имени, что ждал реакции в ту же секунду, как последний звук сорвется с его губ. Девушка продолжала смотреть за тем, как мгновенно промокший кот ищет себе место, не знает, где спрятаться, пытается забиться в уголок между домом и сараем. Мара оставалась в стороне, молча наблюдала за волнующей сценкой, решив, что лучше не вмешиваться. Даже когда бледная рука демона потянулась вперед, когда его пальцы сжали подбородок Лулу, заставляя ее повернуть лицо, ведьма молча смотрела. – Ты слышишь, что я говорю тебе? – спросил он шепотом, наклоняясь к ведьме так близко, что можно было почувствовать его дыхание на собственной щеке. – Да, – ответила та, не опуская взгляда. – Я справлюсь, – произнесла Лулу, чувствуя, что демон сжимает слишком сильно, но боясь попросить его перестать. – Хорошо, – отозвался мужчина, тут же отпуская ее из своих рук. – Возьми это. Оставь на видном месте в его доме, а после, сразу же после, сладкая, сообщи об этом мне. Я буду ждать у могилы. – Но когда ты будешь ждать? – тихо спросила ведьма, закусывая нижнюю губу. – Просто приходи, как все выполнишь, я буду там. В ладони юной ведьмы оказался платок с несколькими каплями крови на нем, скользкая ткань приятно согревала руку. Лулу не спрашивала, догадки роились в ее голове, но задавать вопросы она больше не смела. Разговор окончен, это видно по его бледному лицу, по плотно сложенным губам, отсутствию и намека на улыбку. Бальтазар отвернулся, набрасывая шляпу, его темные волосы промокли, с длинных прядей капала холодная дождевая вода. Промокли и уставшие от болтовни старого священника ведьмы, Лулу чувствовала, что начинает замерзать, что хочет как можно скорее вернуться домой и выпить чай с шиповником и липой. Бальтазар кивнул своим подопечным, растворившись в дневном дожде. Сегодня демон не провожал их до двери, развернулся, позволяя ведьмам самим пройтись по опустевшим дорожкам и в молчании оценить свое положение. Шаткое, Лулу знала об этом уже сейчас.. – Хочешь забрать его домой? – осторожно спросила Мара, проследив за взглядом Лулу. – Мы можем поймать его, если хочешь. – Да, – ответила юная ведьма, протянув руки к жалобно мяукающему коту. – Только я не знаю, как назвать его. – Узнаешь, – ответила Мара, заигрывающе улыбаясь. – У меня есть книга по демонологии, выберешь что-нибудь звучное.