Septem

Я лишь смотрел на нее. Строго на это милое потрепанное личико. Уперевшись локтями в колени, прижимая к своим губам сжатые в тиски кулаки. Кусал себя каждый раз, когда она начинала постанывать во сне в попытке избавиться от кошмара. Старался быть рядом, пусть и не морально, но хотя бы физически. Всячески отгонял от нее демонов ада, что возжелали её душу. Эта душа принадлежала мне, пусть и до конца еще не принимала столь очевидный факт. Снова стон, и он не был так сладок, как позавчера. Она не стонала от моих прикосновений, от моей неподдельной ласки и вожделения. Ей больно и меня бесил тот факт, что эту боль причиняю отнюдь не я. Меня бесила сама мысль о том, что кто-то сможет сделать ей что-то дурное. Нервировало то, что мне было в данный момент неподвластно. Её кошмары. Они не были связаны со мной, я чувствовал это всем нутром души. Снился бы я — вряд ли просила бы не уходить. Вряд ли она желала бы быть со мной. Умоляла бы не бросать её одну с «этим монстром». Не просила бы о спасении, не о том, чтобы забрал побыстрее в отчий дом и дал, как и прежде, кров и уют, тепло и заботу. Ей снился не я. И это меня убивало. — Алиса… — в который раз подскакиваю, нежно глажу её по щеке, по искусанным губам, и снова корю себя, ведь стираю заживляющую мазь. Тянусь за тюбиком, тщательном наношу мазь на искусанные нежные губки. Пальцы дрожат, атмосфера не из приятных. Мне тяжело дышать, и даже очередная сигарета не утолит жажду моих легких в каком-то наркотике. А к наркотику я как раз касался. Эти губы сводили меня с ума. Манили своим ароматом, своим изяществом, своей искусной пылкостью. Я хотел вновь вкусить их сладость, хотел снова владеть их жаром. Быть предводителем, быть главным в нашем извращенном танце. — Прошу, — снова губы задрожали, а ты сжала свои длинные изящные пальчики в кулачки, — больно… Прижимаешь их к грудной клетке, в районе сердца. Мне остается лишь наблюдать за твоей агонией. Порой хотелось тебя разбудить, сделать хоть что-то для тебя приятное. Например вновь подогреть тот ужин, который приготовил еще глубокой ночью после нашего возвращения. Или же предоставить тебе новую одежду, которая будет согревать тебя холодными ночами. А может тебя порадует совсем другое, то, что я приготовил давно, еще задолго до того, как сотворил непоправимое раньше времени… — Алиса, тсс, — прижимаю к твоему подбородку большой палец, нежно поглаживаю им по щечкам, затем дохожу до мочки уха, потихоньку пробираясь в густые волосы, — осталось немного. Все тяжелые испытания уже пройдены. Осталось немного. И почему я не хотел отказаться от всего этого? Почему не смог?.. Не в моих правилах — верно? А возможно я действительно являюсь тем, кем ты меня назвала. Трус… — Ты здесь… — едва я отвлекся, всего на секунду, как ты сумела найти в себе силы и открыла глаза, полный печали и боли. Они вновь серые, безжизненные. Подавленные своей угрюмостью, вбирающие из себя все нотки горести и печали. — Как ты себя чувствуешь? Тебе в туалет не нужно? Ну там, женские дела и все такое. Ты просто довольно долго проспала… — Боишься, что я вновь выпачкаю тебе простынь? — сурово мямлишь, пытаясь приподняться. — Голова трещит. — Наверное, это из-за шампанского, которые ты выпила по дороге. Признаюсь, многие мои знакомые любители пить из горла, но не в таком количестве и не такими большими глотками как ты. Высушить бутыль шампанского всего за десять минут… — Ты мне не лгал. — твое заявление заставило тут же замолчать. — Ты вела неправильную жизнь, Алиса, и я показал тебе лишь то, что следовало бы. — Пытался открыть мне глаза, верно? Не думал ли ты, что открыл глаза и на свои поступки? Считаешь правильным продолжать держать меня здесь?! Думаешь, что я как-то поменяю свой взгляд на все те унижения, жестокость и безобразия, которые ты творил со мной? А может мне, — встаешь на ватные ноги, стараясь отойти подальше от кровати, — позабыть обо всем? Доверить тебе и быть покладистой сучкой, которая при каждом твоем смене настроения должна прогибаться под него? Сегодня ты ласков и раним, целуешь меня, просишь спасти себя и говорить о том, что без моей жизни и твоей не будет. А завтра ты насилуешь меня на ледяной земле, смешивая с грязью, а после бьешь кулаком в лицо! Чего мне ожидать, Мурат?! Что дальше? Дальше ты и впрямь заделаешь мне ребенка и мы пройдем все эти блятские семь кругом и будем жить, как семья? Может еще и поженимся? Можем еще обвенчаться? Хули тут осталось! Подумаешь, ты и я, через столько прошли вместе! Ни каждый замужний человек похвастается тем, что провел каждый день, каждый миг в окружении своего супруга больше месяца! А потом в старости будем рассказывать нашим внукам то, как мы встретились, да? Этот блядский бункер тоже упомянем в наших рассказах. Убийство моей кошки, убийство твоего товарища и потом, как мы избавлялись от его тела! Ах, еще не забудем как я голая стояла на коленях на холодном полу, как ты терзал меня! Ну еще конечно же упомянем изнасилование и… Переворачиваю всю посуду со столешницы верх дном. Каждый предмет разлетается в разные стороны, оставляя за собой либо осколки, либо остатки ужина. Дохожу до ноутбука и он летит в Тартарары, разбиваясь в дребезги рядом с тобой. Подушки, одеяло, матрас, всё нахуй. Всё идут к хуям собачьим! А дальше — Ты. Одиноко обхватывающая себя руками, дрожащая от одного моего взгляда. Вжимаешься в стену, продолжая что-то там пиздеть, но мне это так маловажно! Я хочу, чтобы это блять прекратилось! Хочу чтобы ты замолчала! — Выговорилась? Да? Но в этот раз я опередил тебя! — Ты оставил это! — грозно кидаешь мне вызов, направив свой взор на единственный стоящий еще на месте предмет. Обеденный стол, на котором стояли блюда, которые я, сука, пол ночи готовил для тебя. — И это, да? Предпочитаешь питаться консервами? Надо же, вот ты и изменила свое мнение! — Да хватит всё ломать! — срываешься на крик. — Почему ты уходишь от ответов на мои вопросы! Почему ты не считаешь должным открыться мне, так как заставляешь открыться тебе! Доверие?! Вот оно доверие, Мурат. Разорвано в пух и прах, как и моя жизнь! Ты уничтожил меня! Ты действительно сам Дьявол, раз продолжаешь… Бросаюсь к ней, обхватив лицо дрожащими ладонями. — Хочешь ответа? Да? Ответ тебе нужен, Алиса? — внутри снова всё сжалось. Мне было трудно дышать, а сейчас это просто в недосягаемости. Хотелось ответить, но я был бессилен перед этими вопросами. Лишь крепко сжав тебя в свои объятия, заглянув в твои бездонные глаза, я признал один очевидный факт, который боялся произнести вслух. «Только не говори, что ты влюбился в эту девку». — Это будет темой следующей недели, моя девочка, — шепчу тебе в губы, с которых вновь выступили капельки крови, едва начали затягиваться от ранок, — а теперь, постарайся успокоиться. — Не могу, не хочу, — продолжаешь хныкать, но отталкивать меня не смешишь. — Я дам тебе успокоительное. Разворачиваюсь, иду к аптечке и достаю несколько пачек с таблетками. — Должно помочь. — Господи, как же мне больно… Ты видел, ведь так?! Ты знал, Мурат, ответь мне. — Да, — мне не требовалось подробностей о чем спрашивает Алиса, — я знал. Я пытался доказать тебе, но ты не верила до конца. Решил, что тебе следует услышать и увидеть всё самой. Моя сестра мне помогла вычислить точное время. Я знал, что ваш дворецкий не упустит возможности обосрать тебя. Но не знал, что там будет твоя подруга, и. он. — Ты знал, что они вместе? — Я знаю, что они спят. Уже довольно давно. Это знал и твой отец. — Боже! — снова слезы и тяжелые всхлипы. Хватаешься ладонями за лицо, стараясь убрать эту боль. Но нет крошка, ты обязана её почувствовать. Ты должна. — Всё должно быть не так… — Что? — непонимающе смотрит на предложенные мною таблетки и стакан воды. Единственный стакан, что остался целым. — Не должны быть этого разговора. Этих разговором. Должна была быть только месть. Только желание сделать тебе больно. — И ты смог, Мурат, — пожав плечами, запиваешь лекарство, отдав мне стакан, — ты показал мне правду, а это куда больнее. — Тебе нужно поесть, набраться сил. — Отодвигаю стул, предлагая Алисе присесть. Долго стоит, словно раздумывает о тех словах, которые услышала. Не решается, смотрит в пустоту прежде чем принять предложение отведать пищу. — Я подогрею, уже остыло. — Откуда эта забота, Мурат? — Поясни. Присаживаешься, томным голосом проговаривая очередную фразу, убивающую меня наповал. — Ты даже не думал, так заботиться обо мне, пока не появился твой друг. Ты считал меня вещью. Захочешь — ударишь, захочешь — унизишь. Что же изменилось? Что заставило тебя готовить мне, давать возможность засыпать в твоей теплой постели. Откуда эта нежность? Очередной подвох? Мне готовиться к пятой недели пыток и страданий? — Тебе следует готовиться к будущему, Алиса, — присаживаюсь напротив, протянув нож для разделки мяса, — выбери и отрежь себе любой понравившейся кусок. Всматриваешься в зажаренную утку начиненную апельсинами и яблоками, так и не стремясь потрапезовать со мной. — Яблоки сорта «белый налив». Насколько мне известно, это твои любимые. Дают легкую долю кислоты и невероятно дикую сладость. Думаю, ты так же не откажешься… Враз всё оказывается на полу. Звон последней битой посуды и всё кулинарное творение летит к черту. Ты продолжаешь смотреть мне в глаза, словно ждешь ответной реакции, которая поступает, как ком к горлу, сию секунду. Подскакиваю на ноги и одним взмахом руки переворачиваю стол, который был единственным препятствием между нами. Твоё спокойствие меня бесит, заставляет жалеть сомкнуть руки на этой хрупкой шеи, вновь ударить тебя по лицу, убрав последние излишки роскоши. — Давай же, — спокойно приподнимаешь подбородок вверх, продолжая этот зрительный контакт, — ударь. Киваешь на мои сжатые кулаки, находящиеся напротив твоего лица. — Давай, Мурат, не будь трусом… Последняя капля и бурлящая во мне злоба вновь выбирается наружу. Мне не терпится проучить тебя. Заставить страдать! Ты снова возвращаешь меня в тот же день, когда больше пеклась о собственном автомобиле, нежели о человеке, издающим свой последний вздох! Ты опять превращаешься в алчную суку, которую так хочется разорваться на части только по оной причине — она дышит. Ты вновь делаешь так, чтобы я желал тебе боли, желал смерти. Стремился к отмщению, которое уже так далеко от моего плана. Нет сил совладать с собственными желаниями. Не могу даже предположить, что сейчас сделаю с тобой, лишь бы добраться, лишь бы сделать этот гребанный шаг. А ты, продолжив ехидно улыбаться, опускаешь свой взгляд на предмет нашего несостоявшегося ужина. — Совсем недавно ты морил меня голодом. Это какой было темой, напомни? Бля, честно пытаюсь в памяти своей порыться, но что-то не получается, Мурат. Почему я помню только то, что было мне достаточно милым. По крайней мере казалось, милым. Замираю в полу шаге от тебя. Всем нутром велю своим рукам опуститься, а пальцы разжаться. — Я вот думаю, ну вернусь я, и что дальше? Меня попытаются убить, верно? Те, кого я не знаю. Кому я не доверяю, — вновь твоя усмешка, заставляющая меня подавить свою злобу и наконец выслушать тебя, — тебя-то я уже знаю. Знаю, насколько ты можешь быть переменчив. Знаю, что тебя может успокоить. Киваешь, словно соглашаешься со своими словами, а дальше, попросту приподнимаешься со стула и смотришь мне в лицо. — Думаю, что эту неделю можно закончить, Мурат… Я перестаю враз наблюдать пустоту в твоих глазах. Ты словно исчезла, испарилась, будто и не было никогда. Вначале меня одолевает дикая злость. Нет, этого не может быть! Ты должна была исчезнуть только по моей инициативе, тогда, когда я позволю. Затем дикое желание найти тебя, найти и наказать за эту самодовольность. Сделать так, чтобы ты умоляла меня о пощаде. Чтобы просила о прощении и клялась, что так больше не будет. Ну, а после… после наступила пустота, едва я заметил тебя, сидящей напротив на коленях. — Так ты говорил, верно? Ты твердил, что я именно так должна вымаливать прощение? Ну что ж, Мурат. Я была не права, — глотаешь слезы, протянув свои пальчики к ширинке моих брюк, — была не права, что сразу не доверилась тебе. Едва бегунок был расстегнут, а твои пальцы потянулись к моему члену, то в эту же секунду в голову будто что-то ударило. Мне стало противно и мерзко одновременно! — Да ты тварь совсем ума лишилась! — отпрянув от твоих рук, хватаю за предплечья и велю подняться. — Ты посмотри на себя! Посмотри только… — Что, не встанет? — ехидно улыбнувшись мне в лицо, даже не думала о последствиях. Стараюсь бить не сильно. Всеми демонами и их приспешниками, вторил себе, что нужно сдержать ярость в ударе. Пощечина прилетает тебе около скулы, задевая частично левое ухо и валя с ног. Мгновенно подхватываю за талию, ощутив как сильно задрожало тело. — Боже, Мурат, умоляю, покончи с этим. — Ты сошла… Да, сошла с ума… Верно. Она полностью раздавлена. Точно так же, как и несколько дней назад. Тебе снова удалось, Мурат, тебе удалось сломить девчонку. Она вновь умоляет тебя, да, и умоляет о смерти. Всё точно так же как ты и хотел и это уже не в первый раз. Так где же твоя ебанная радость, а, Абгарян?! Где она?! Теряешь равновесие, оказываешься у меня в объятиях, которые я теперь никогда не попущу. Держу крепко, прижав к своей груди. Вдыхаю аромат твоих волос, старательно пытаюсь не сойти с ума после твоей выходки. — Я должен был привести тебя в чувства, малышка. Должен был. — Я знаю, — дрожащим голосом, на грани нахлынувшей истерики, — спасибо за это! Дурманящее тепло твоего тела. Оно могло бы свести меня с ума, или же наоборот привести в чувства. Я настолько запутался в собственных желаниях и дальнейших действиях, что сейчас отчетливо стал понимать, насколько устал. Мне нужно было отдохнуть, собраться с мыслями. Нужно было снова уехать отсюда, хорошенько пораскинуть мозгами и понять, как быть дальше. Но эти мысли сразу перечёркивал один удушающий факт — не смогу оставить тебя здесь вновь одну. В прошлый раз я не мог из-за слежки, и ты едва не погибла. В этот раз не смогу, потому что погибну сам. Боль прошлого не спит. Она каждый раз тяжелым стуком проникает в моё подсознание, кричит истошно о том, что ты натворила с моей жизнью. От боли не уйти. От этого крика не возможно заткнуть уши. Он парализует, делает так, что вроде ты дышишь, двигаешься и даже говоришь, но не можешь сообразить — зачем это?.. Моя вера в то, что всё должно закончиться только по одному сценарию, постепенно слабеет. Отголоски каких-то давно забытых чувству просыпаются вновь. Сначала это была жалость. Действительно, мне было жаль, но не тебя, а себя, потому что я перешел все грани жестокости. Не суди и судим не будешь. Хм, возможно я нарушил эту заповедь сразу же, как только придумал план мести. Затем у меня проснулось и сострадание к тебе. К той самой, настоящей, которую ты прятала долгое время за эгоистичной маской. В тебе была человечность, возможно, даже сочувствие к другим, а не только к себе любимой. Считала это слабостью. Поэтому так тщательно всё старалась уничтожить. И что же осталось? А осталось лишь то, что во мне проснулся инстинкт. Животный инстинкт спасти свою личную жертву от других хищников. Не дать её в обиду, не позволить кому-то причинить той вред. Но всё так же наслаждаться её болью, её страданиям, но уже не так сильно радоваться её слезам. Они поначалу давали мне какую-то силу, восторженность. Ликовал, едва видел в твоих глазах хрусталики слез, которые непрерывным потоком вырывались наружу. Я возвышался, гордо смотрел на себя в зеркало, хвалил себя… А потом, они стали меня нервировать. Как же ты — такая вся ахуенная и сильная, смогла попросту позволить мне — ничтожеству, довести тебя до слез? А теперь… Твои слезы обжигают мою кожу через ткань футболки, на которую падают. Сдавленно кричишь, стараешься держать себя в руках, а сама попросту мертва. Тебя нет уже, Алиса Ильченко. Тебя нет. И это раздражало меня больше всех других факторов! Я ненавидел тебя за это! Я был готов закончить всё раз и навсегда, попросту всадить тебе нож в сердце или же задушить своими руками! Блять, я был готов утопить тебя в ванне, переехать машиной, да даже ввести смертельную дозу снотворного! Был готов на всё, но только не был готов отдать тебя другим. Они не имеют права причинять тебе боль. Не должны быть виновниками твоих слез. Только я. Ты моя. — Мне нужно отъехать. — собравшись с силами, я произношу одну лишь фразу, после которой ты резко поднимаешь своё личико и смотришь на меня. — Мне вернуться в камеру? — Иди в свою комнату, там тебе будет уютнее. Не спешишь отходить от меня. Продолжаешь стоять на месте, позволяя мне до сих пор держать тебя в своих объятиях. Смотришь мне в глаза, стряхивая слезинки с ресничек. Твоё учащенное дыхание обжигает мне кожу на шее. По телу проноситься ураган мрачного наслаждения, который переливается в явную жажду. В такие моменты, мозг отказывается здраво расценивать ситуацию. Он словно идет на поводу этих самых желаний, а сердце не может ему воспротивиться. Оно только своим бешенным ритмом словно подливает масло в огонь, растекающимся по телу. В горле пересохло. В висках неприятно пульсировало, отдаваясь тупой, ноющей болью, в затылок. Я старался устоять на ногах. Воспротивиться накатанному чувству, которое совсем не ждал. Хотел, чтобы всё побыстрее прошло, чтобы мои руки разжались и выпустили девушку из объятий. Боялся. Боялся внезапного холода и чувства одиночества. Боялся так же и не дать ей уйти, ведь еще немного и я попросту раздавлю её руками. Казалось, что она нечто совершенно хрупкое и ценное. Единственное, что у меня есть в данный момент и чего я боюсь так потерять. Мысли пугали, а мои темные желания попросту сжирали изнутри. — День только начался, — твой шепот, и то, как ты уводишь взгляд в сторону, чтобы посмотреть на часы… Это было пыткой. Я хотел кричать, чтобы ты не смела отворачиваться. Смотрела на меня. Дарила мне тепло!!! Блять! Да что с тобой, Мурат?! Резко развожу руками и делаю несколько шагов к компьютерному столу. Дыхание сбито. Я пытался нормализовать равновесие безумного желания обернуться к тебе и вернуть обратно в свои объятия, и своей дикой ярости на эти прикосновения. — Вода почти ни исходе. Я не предполагал, что будет такой расход. Необходимо снова наполнить бак, но для этого мне нужно достаточно много времени. Так же наш запас посуды уже ограничен. Кроме столовых приборов скоро ничего не останется. Средства личной гигиены… не знаю как тебе, но у меня закончилась пена для бритья и лосьон, и. — Ты не обязан говорить мне, почему должен уехать, — внезапно её голос снова всё разрушил. Невидимая стена, которую я построил между двумя безумствами — была сокрушительно повержена. Всё казалось очередным бредом. Кошмарный сном, от которого никак не могу избавиться. Я будто парализован, не имею доступа к собственному телу. Только мой разум нещадно пытается выбраться отсюда прочь, ведь наблюдать за действиями рук и губ — невообразимо тошнотворно. Хватаю брюнетку за плечи и притягиваю к себе. Изнутри кусаю свои губы до крови, лишь бы не наброситься на её. Искалеченные, до конца еще не зажившие ранки едва ли снова не закровоточили от сильного напряжения её рта. Алиса дрожащими руками ладонями обхватила моё лицо, всматриваясь в глаза. — Поставь уже точку. Забери мою душу, как тебе раньше и хотелось. Вглядываясь в её бездонные глаза, мне хотелось раствориться в их тьме. Погрузиться в этот мрак гармония и блаженства. Тяжелый узел был завязан внизу живота. Тягучим маслом растекалось желание по члену, требуя для него ласки. Казалось, что я сгорал изнутри. Воздух стал для меня неподвластен, ибо он только усиливал огонь. Нежно прижимаю свои пылающие от желания губы к прохладному лобику брюнетки, обхватив ладонью её затылок. Запускаю пальцы в шелковистые волосы. Погружаюсь в приятную нирвану. Разумом я был где-то далеко отсюда. Вместе с ней… — Она уже моя. — сдерживаю агрессию, шепчу сквозь зубы, снова подарив ей невесомый поцелуй. Трудно оторваться, но всё же я смог обуздать свои темные желания. — Иди, я скоро буду. Киваю ей на двери и Алиса покорно покидает мою комнату. — Что жы ты делаешь, Мурат? — всматриваюсь в собственное отражение в зеркале, непонимающе качая головой. — Признайся, дебила кусок… Ты слюнтяй. Ты конченный, раз смог в эту девку… влюбиться.