Горящие в противостоянии. Новая эпоха

Хюррем Султан в полном смятении вошла в свои покои и осипшим голосом проговорила: — Оставьте меня одну! Валиде Султан вышла на террасу, бессильно ухватилась за холодные мраморные перила. Ещё вчера ей казалось, что она прошла через ад, что победила, но судьба вновь насмехается над ней. Госпожа окинула величественный Босфор усталым взглядом и усмехнулась под навязчивые мысли в голове. Какие бы титулы она не носила, какой бы султан не правил, она всё равно останется русской рабыней у ног повелителя мира, даже если это её сын. Вновь Хюррем Султан ощутила себя беспомощной, как и в ту ночь четверга. Валиде султан под настороженный взгляд слуг бросилась прочь из своих покоев — её путь вёл в самое страшное место легендарного дворца. На этот раз стражники безмолвно разошлись, пропуская мать Султана в темницу. Хюррем Султан, не жалея парчовое платье, прижалась грязной прогнившей решётке и что есть силы закричала. Секунду спустя стража тут же оказалась подле матери Султана, сжимающей решетку камеры. — Быстрее открывайте двери! — тут же охрипшим голосом велела Хюррем Султан. — Не велено, Валиде Султан, — опустив голову, проговорил стражник. — Я сказала, открывай! Ты что, ослеп и не видишь? Ему плохо! — повелительный тон сменился на тихие всхлипывания. Стражники безмолвно переглянулись и один из них, шурша связкой ключей, двинулся в сторону камеры Великого Визиря, что, в свою очередь, лежал без движения. Хюррем Султан, путаясь в подолах своего платья, бросилась в холодную камеру. Упав на колени, Госпожа обхватила лицо Паши дрожащими руками и под тихие всхлипывания зашептала: — Нет, нет, Ибрагим, открой глаза! Что они с тобой сделали?! Ибрагим! Спустя несколько секунд лицо Великого Визиря растянулось в ухмылке, а в широко распахнутых глазах, казалось, плескались искры. — Негоже Валиде Султан в сырой темнице парчовым платьем полы вытирать! Хюррем Султан, не поднимаясь, прислонилась к стене рядом с Пашой, прикрыв глаза, облегчённо ответила: — Я думала, ты умер, а ты вновь издеваешься! — Вот если сейчас войдёт сюда Султан, ты приблизишь день моей смерти! — Ибрагим закрыл глаза, борясь с желанием не коснуться этой женщины. Всем своим естеством он желал укрыть её сейчас в своих объятиях. Ему вновь хотелось коснуться яркого локона волос, вдохнуть её запах, но он не мог забыть то, что она совершила, и тем более простить. — Не приходи сюда больше! Я же говорил: не желаю тебя больше видеть! Иди, наслаждайся жизнью, все твои враги повержены, ты победила, Хюррем Султан! — ядовито прорычал каждое слово Паша. — Победила… — сквозь горькую усмешку произнесла Хюррем. — Я пришла сюда не за твоими упреками, Паша! Сегодня я заменю стражу, и как только мой сын примет решение о твоей участи, тебя тайно выведут из дворца, я укрою тебя во дворце в Эдирне, там искать не станут. — Неужели пришла грехи свои замаливать, Хюррем Султан? — Ибрагим чуть подвигал головой, разминая затекшую от долгого сидения шею. Хюррем Султан поднялась на ноги, поправила платье, тчетно пытаясь оттереть грязь сырой темницы с подола. Бросив это дело, она перевела глаза на некогда злейшего врага, для которого отныне и жизни не жалко. — Ибрагим, хоть кайся, хоть в ноги падай и прощения проси, всё равно ведь не найдёшь слов для прощения! Я боролась за самое ценное, что у меня было! — Хюррем перевела дыхание и продолжила: — Сначала я боролась за любовь, меня били, травили, сжигали лицо, унижали, я всё твердила о любви! Как оказалось, я знала это слово, а само чувство мне было не ведано до одного дня, Ибрагим! У меня пятеро детей, за них я убивала, травила, за них пошла на предательство! Пока я живу, я сделаю всё ради них. Хюррем Султан обвела взглядом Великого Визиря. Тишина болезненно давила на виски, и, кажется, доля секунды сомнения, и она произносит: — И за твою жизнь своей не пожалею! Готовься, если решение о казни будет принято, из дворца тебя выведут, любое другое решение примешь смиренно, не поднимая головы! — мать Султана распрямила плечи, и, будто не было этого разговора, будто не было слёз, покинула темницу. Ибрагим нервно сжал кулаки и ударил о каменный пол в жесте бессилия. Хюррем Султан вошла в свои покои, и сразу будто из ниоткуда появился главный евнух. — Госпожа моя, помилуй меня всевышний, что с вами случилось? — запричитал слуга. — Уймись, Сюмбюль! — Госпожа в предостерегаещем жесте подняла руку, призывая к молчанию, и продолжила: — Позови Эсму Хатун, пусть платье другое принесёт. Джихан Хатун пусть придёт, хочу с ней поговорить! — Всё будет исполнено, Валиде Султан! — раскланившись, евнух скрылся за массивной дверью покоев. Хюррем Султан потерла виски в надежде унять подступающию головную боль. Как не старалась, боль всё равно не унять, ведь мысли в голову так и лезут. А от них хоть в реку с головой, хоть опять на балкон иди, пузырёк в руке сжимая. Да ведь не увидит он больше, не придёт. Только сейчас-то пришло, что всё блажь та была, о любви кричала, а её и не было. Эсма Хатун вошла с тёмно-зелёным платьем на руках, присела в поклоне. — Госпожа моя, Джихан Хатун за дверью ожидает, позвольте заменить вам платье? — дождавшись кивка, женщина умело заменила одно платье на другое всего за несколько минут и улыбнулась. — Вот теперь-то опять узнаю нашу Валиде Султан! — Хатун ещё раз ободряюще улыбнулась любимой Госпоже, ведь без малого она служила уже двадцать лет, ещё до рождения Султана Мехмеда, от того искренне была привязана к своей Госпоже. Джихан Хатун вошла в покои матери Султана, неловко поклонилась, придерживая уже большой живот. — Здравствуйте, Валиде! Для меня большая честь сейчас здесь быть с вами! — фаворитка льстива заулыбалась. — Проходи, Джихан, садись, — Валиде с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза от таких речей, но указала на подушку подле себя. Джихан села рядом, подняла глаза на мать своего Султана и невольно вздрогнула. Валиде султан смотрела на неё и улыбалась так недобро. — Джихан, однажды и я была на твоём месте, вот так же сидела у ног Валиде, все пыталась расположить её к себе. Да всё не выходило, ведь она отдавала беспрекословное предпочтение другой фаворитке, от того моя жизнь здесь и была адом. Да покоится с миром Валиде Хавса Султан! — Аминь, Валиде, — единственное, что смогла из себя выдавить напуганая фаворитка. Тем временем Хюррем Султан продолжила: — И мечты твои мне сейчас знакомы, ведь сына мечтаешь родить, да Валиде Султан стать, — Хюррем усмехнулась, глядя на то, как забегали глаза наложницы. — Будешь умна, покорна, а главное, мне верна, — дворец раем обернётся, а там, глядишь, и мечтам твоим суждено сбыться. — Валиде, моя верность вам бесконечна, всё для вас сделаю! — пылко заверила юная фаворитка. Хюррем Султан усмехнулась и с тем же всё ещё не добрым взглядом продолжила: — Вот тебе мой первый урок, Джихан: не давай громких клятв и обещаний, да ещё и под сводом этого дворца! А теперь послушай меня: пойдёшь к Султану сегодня и среди прочих бесед о судьбе Великого Визиря спросишь! — холодный тон заставил фаворитку вжаться в подушку. — Валиде, а если Повелитель не захочет со мной обсуждать дела государства? — Делай что хочешь, а решение я должна знать сегодня! — заявила мать Султана тоном, не требующим возражений, от чего Джихан Хатун опустила глаза в пол, но за ту долю секунду, за которую успела встретиться взглядом с Госпожой, она уловила тревогу, что плескалась в глазах Валиде. Султан Мехмед сидел за своим рабочим и беглым взглядом изучал содержимое свитков с государственными делами, но как бы не старался сосредоточиться не мог. Перед глазами всё ещё мелькало бездыханое тело старшего брата. И Великий Визирь, на которого он равнялся с детства и глубоко почитал, томился в темнице, ожидая, вероятнее всего, смертного приговора. Неожиданно из мрачных мыслей Султана Мехмеда вывел громкий звон от упавшего кувшина с водой. Мехмед поднял глаза и невольно задержал взгляд на рабыне, что принесла ужин: она-то и стала причиной шума в его покоя. Вопреки его ожиданиям, рабыня не отвела глаза и не стала молить о прощении. Девушка, не разрывая зрительного контакта, наклонилась и подняла серебряный кувшин: — Повелитель, я не хотела отвлекать вас от государственных дел, простите свою рабыню! — нежный голос и томный взгляд из-под густых ресниц будто приковали Султана. Он встал, подошёл и приподнял лицо девушки за подбородок, всматриваясь в большие карие глаза, которые показались ему будто бездонными. — Как твоё имя? — Дениз, мой Султан! — сквозь улыбку прошептала девушка. — Дениз значит море, от того я и утонул в бездонном море твоих глаз! — Мехмед широко улыбнулся и вовлёк наложницу в поцелуй. Тем временем Джихан Хатун придерживая большой живот сквозь белый шёлк платья, легко ступала по золотому пути в предвкушении встречи с любимым, хоть и поручение Валиде Султан заставляло девушку нервничать. Стражники преградили путь фаворитке, не давая попасть в столь желанные покои. — Хатун, Повелитель со своим гаремом! Джихан Хатун не сразу поняла сказанные ей слова и наивно, почти шёпотом сказала: — Меня Валиде Султан отправила, пропустите! — Возвращайся в гарем, Хатун, у Повелителя наложница! Джихан Хатун, опираясь на калфу, побрела в гарем, не обращая внимания на нарастающую боль в животе. Как только двери за фавориткой в её покои закрылись, Сюмбюль Ага уже стоял перед Валиде Султан, докладывая о произошедшем. — Как вы допустили это, а? Как наложница без моего ведома в покоях сына! — потеряв всё самообладание, кричала Госпожа. — В-в-валиде, Повелитель, он… — Хватит, не желаю ничего слушать! Как только дворец уснёт, нужно вывести Ибрагима Пашу из темницы! — тяжело выдохнув, велела Валиде Султан. Глубокой ночью двери покоев матери Султана жалобно скрипнули, будто извещая свою Госпожу о неизбежном. Хюррем подскочила с тахты и впилась тревожным взглядом в бледного словно мел евнуха. — Ну что ты молчишь?! Говори, всё получилось? — Госпожа, не знаю, как и сказать! — опустив глаза, протянул евнух. — Я теряю терпение, Сюмбюль! — прикрикнула Валиде Султан. — Хюррем Султан, клянусь Всевышним, нет Паши в темнице, и стражи нет, будто сквозь землю провалились. Госпожа покачнулась и, чуть не лишившись чувств, прошептала: — Не успела, Сюмбюль, не успела…