***
Бокуто снились отвратительные сны: в них мёртвые восставали из своих могил, и их пустые глазницы сверкали в гнилой темноте, пока длинные, ссохшиеся пальцы старались выхватить у Бокуто свиток, который он отчаянно прижимал к себе. Бокуто прятался от них среди колонн древнего храма, кожей чувствуя, как недовольно существо, сон которого он потревожил. Неудивительно, что он проснулся в холодном поту — и с мыслью о том, что что-то было не так. Что-то и было не так. Из коридора доносились крики и взволнованный топот. Коноха, мерно сопевший на соседней кровати, проснулся и подскочил от одного толчка — и Бокуто, не став тратить время на «Доброе утро, как спалось, хреново, наверное», вытянул его за собой в коридор. Вашио встретил его у аппарата со льдом, трясущимися руками сжимающий ведёрко. Посмотрел на обоих мрачно, красными глазами и на беззвучный вопрос припечатал: — Сарукуй. Бокуто его хладнокровный вердикт будто выбил всю землю из-под ног. Он отрешённо сморгнул, вдохнул — резко, так, что глотку обожгло — и: — Если ты решил, что шутить в нашем положении — хорошая идея… — По-твоему, похоже, что я шучу? — устало огрызнулся Вашио. Голос у него брал непривычно высокие ноты для того, кто разговаривал баритоном. — Онага сказал, что ночью всё было тихо, он несколько раз просыпался, а буквально за минуту до того, как встало солнце… Он смотрит — а Сару лежит там, — он облизал губы и вцепился в нижнюю зубами. — Мё… мёртвый. Коноха покачал головой и стиснул пальцами плечо Бокуто. Тон его лица снова стремительно приближался к серому — и Бокуто вдруг заметил, какими яркими тенями выделялись его фиолетовые мешки под глазами. — Что же это за хрень творится… — прошептал Коноха. — Он… он был такой же? Выглядел так же… — …как мумия? — подсказал Вашио. Не стал ничего добавлять, но по его взгляду Бокуто понял: именно такой он и был. Послышался свист: Коноха резко втянул в себя воздух и сполз по стене. Бокуто нащупал ладонью ближайшую опору — тот самый автомат — и крепко вцепился в него пальцами, лишь бы не упасть самому. Вашио, за одну ночь будто постаревший на десяток лет, пробормотал: — Это… я даже не знаю, что это. Бокуто, может, нам будет лучше… — Вашио сглотнул, и под тяжёлым взглядом Бокуто за него закончил Коноха: — Избавиться от этой штуковины, Бокуто. К чёрту наши деньги, к чёрту всё это, у нас здесь творится полная хрень, и я не хочу… Бокуто взмахнул руками, призывая к молчанию, и Коноха осёкся. За его спиной между номерами сновал персонал, слышались приглушённые, взволнованные голоса и то и дело распахивались двери — а Бокуто стоял здесь, поставленный перед фактом, что двое членов его команды мертвы, погибли в чужой стране, при загадочных обстоятельствах, один за другим с разницей буквально в сутки. Коноха со своими проклятиями, Вашио, который выглядел так, будто сам вот-вот упадёт вслед за Конохой, все они и всё оно — оно вызывало у Бокуто чувства, которые нельзя было описать иначе, чем леденящей волной ужаса. И будь у Бокуто хоть капля здравого смысла, перевешивающая мнимое благородство и тупую жертвенную храбрость, он бы развернулся и на первом же авиарейсе улетел отсюда как можно дальше. Но он был здесь. С мёртвыми Коми и Сарукуем на руках. — Я выйду прогуляюсь, — наконец пробормотал Бокуто. — Хочу побыть один. Не делайте ничего, пока я не вернусь, ладно? И, прихватив из номера другую одежду, вылетел из мотеля. На Сарукуя Бокуто посмотреть бы не смог. Ему хватило Коми — до конца жизни хватило, Бокуто до сих пор бросало в мелкую дрожь, когда он вспоминал впавшие глазницы, острые скулы и ссохшиеся губы. Думать о том, что Сарукуя убила та же неведомая сила, что разделалась с Коми — методично, по одному за ночь, мысленно отметил Бокуто, у твари даже есть расписание, — не хотелось. И Бокуто, упрямо стискивая зубы, потащил своё плохо слушающееся тело на улицу. Ему срочно нужен был глоток свежего воздуха — много, много свежего воздуха. Ему было плохо. Ему хотелось лечь прямо здесь, на газоне, и не вставать, пока все проблемы магическим образом не решатся за него. Странная апатия пожирала внутренности; и Бокуто, пройдя несколько кварталов в абсолютно незнакомом направлении, обнаружил, что выдохся. Он остановился в каком-то парке, грузно осел на скамейку и схватился руками за голову, сжав виски. Сердце стучало как бешеное, будто Бокуто пробежал полтора километра, перед глазами стояло мертвенно-бледное лицо Коми — а в голове у Бокуто мелькало только «Проклятье, Куроо, во что ты меня втянул». В одном Бокуто был уверен: Коноха прав, и это не серийный маньяк. Это, чёрт возьми, вряд ли вообще человек. Вопреки распространённому мнению вне команды и внутри, Бокуто дураком вовсе не был. Под дурака выгодно было косить, если вынуждали обстоятельства, и практически все, кто сталкивался с Бокуто до этого, видели в нём смешную сову, но ничего больше, и как-то упускали тот момент, что совы — хищники с крепкими когтями. Бокуто не был дураком, а потому первое, что пришло ему на ум при воспоминании о том, как выглядела гробница, о том, что сказал ему Коноха о рисунках внутри, о высохшем, словно у мумии, лице Коми, было… — Прошу прощения, вы же из местных исследователей? Бокуто рывком поднял голову: над его скамейкой в абсолютно безлюдном парке стоял человек. Сразу врезавшийся Бокуто в память острый профиль будто выточенного из мрамора лица гордо выдавался вперёд, губы изогнулись в полуулыбке, глаза — глубокие, тёмно-серые — светились вежливым любопытством. Тем не менее он выглядел болезненно, осунулся и будто смертельно устал, явно с трудом держась на ногах. Однако стоял он ровно, без намёка на сутулость, и дожидался, пока Бокуто поймёт, что ему задали вопрос. Бокуто понадобилось пять долгих секунд. — Я Акааши, — торопливо представился нарушитель его спокойствия, протягивая руку для рукопожатия. — Акааши Кейджи. Можете звать как хотите. Я приехал издалека, работаю здесь над исследованиями — специализируюсь на местной мифологии, верованиях коренных племён и памятниках древних цивилизаций. Я слышал, что ваша группа недавно вернулась с юга, но не думал вот так на вас наткнуться… Бокуто тяжело уставился на Акааши, думая о том, сколько времени этому городку понадобилось, чтобы узнать об экспедиции из джунглей, которая привезла с собой мёртвое тело сокомандника, — и сколько времени понадобилось судьбе, чтобы в Южной Америке чисто случайно столкнуть его с японцем. Что-то во взгляде Акааши ему не нравилось — хотя, наверное, такой взгляд был у всех учёных-историков, или кем этот Акааши ему представился. Такой, будто ему до смерти нужно узнать, что у Бокуто под кожей. — Вы позволите с вами побеседовать? Я бы хотел немного узнать о… — Акааши, — Бокуто сложил руки на груди, абсолютно не заинтересованный в том, чтобы давать местным зевакам интервью. Пусть даже Акааши не был местным. Пусть выглядел довольно-таки красиво — привлекательно красиво. Пусть в иных обстоятельствах он бы Бокуто понравился. Но сейчас: — Сейчас я не хочу с кем бы то ни было разговаривать. Двое моих друзей погибли, и я… я прошу прощения, но я ни с кем не хочу ничего обсуждать. На лице Акааши мелькнула тень. — Я не знал. Простите. Примите мои… — Оставь свои соболезнования себе. Если только они не могут вернуть их обратно — оставь. Бокуто поднялся на ноги, обнаружив, что те по неизвестной причине дрожат и подгибаются, и взглянул на Акааши в последний раз перед тем, как развернуться и уйти. Тот смотрел на него с прежним любопытством долгих несколько секунд — а затем вдруг опустил руку в карман своей рубашки и протянул ему визитку. — На случай, если вам понадобится моя помощь, — хладнокровно улыбнулся он — и первый удалился по парковой дорожке прочь. Бокуто, даже не взглянув на визитку, сунул её в карман, пробормотал себе под нос пару нелестных слов и поспешно отвернулся. Спина Акааши ему тоже не нравилась. Звук его шагов, скрадывающийся листвой, не нравился. И Бокуто, уходя в противоположную сторону, только на границе с жилыми кварталами обнаружил, что всё это время инстинктивно держал пальцы на рукояти пистолета под футболкой. Он не стал долго думать, когда вернулся в мотель, и не встретил ни одного даже мало-мальски осуждающего взгляда, вломившись в номер, где, очевидно, Коноха собрал консилиум. В треугольнике занятых стульев лежал походной рюкзак Бокуто, который все трое буравили пристальными взглядами — и молчали. — Бокуто, — Коноха поднялся ему навстречу, когда Вашио с Онагой после молчаливых переглядок, видимо, решили, что от их имени будет говорить он, — мы тут подумали… Мы хотим… — Вернуть его, — кивнул Бокуто. — Знаю. На лице Конохи проступило облегчение. — Ты же понимаешь, — начал он с таким видом, что стало ясно: речь заготовлена и отрепетирована, — что вся эта чертовщина… Мы много повидали, мы кучу всего пережили, что даже удивительно, но вот это вот всё — Бокуто, я не хочу сдохнуть вот так. Я смотрел достаточно фильмов про проклятия, чтобы не знать, чем всё это обернётся. Если мы вернём чёртов свиток на место как можно быстрее — кто знает, вдруг оно от нас отстанет? — Коноха смотрел на Бокуто с таких размеров надеждой, что разглядеть фосфорирующую на лбу надпись «Я не хочу умирать» не составляло труда. — И… я знаю, сколько денег мы могли бы за него загрести, но толку с них, если их уже некому будет получать? Мы перемрём здесь поодиночке, и… если вникнуть в ситуацию… Бокуто, ну не смотри на меня так, ты же и сам всё понимаешь! Ещё скажи, что это сказки детские, а я верю в полный бред! Бокуто стоял и молча смотрел на собственный рюкзак. Слова Конохи долетали до него как через плотный слой ваты — но это вовсе не значило, что он его не слышал. Бокуто слышал. И думал. Думал об Акааши, о поднятии мёртвых, о том, как Куроо рассказывал ему кучу баек о том, какой забавный народ были эти амазонские аборигены и какая у них достойная изучения культура. Бокуто странно повеселила мысль, что Куроо стоило познакомиться с Акааши. А затем он медленно сунул руку в карман своего рюкзака и, вынув запакованный в контейнер свиток, положил на стол. — Собираемся, — отрезал он. — Через час выходим. Чем скорее мы избавимся от этой дряни, тем лучше.***
Грузовик, который вёз их до последней обитаемой деревеньки на пути к населённым только ядовитыми гадами джунглям, на этот раз отказался их подбирать: местный житель в ответ на просьбу жестами посмотрел на них с очевидным узнаванием во взгляде, гаркнул пару явно нецензурных слов и укатил прочь. Поэтому они двинулись пешком. Сарукуя не было. Карты — тоже. Первое время они следовали по тропе, продавленной колёсами грузовика, а затем, благоразумно обогнув деревеньку по широкому кругу, углубились в джунгли. К этому моменту давно стемнело, и Вашио раздал каждому по фонарю, но это очень скоро показалось Бокуто плохой затеей: лучи света выхватывали из темноты стволы пальм и тени от листьев, делая их похожими на уродливых монстров и злобных чудовищ. Бокуто шёл вперёд, не жалея ни сил, ни лезвия своего мачете, нёсся прямиком через непроходимые джунгли, пока Онага, замыкавший их растянувшуюся процессию, не окликнул: — Бокуто, хватит! Притормози уже!.. — У тебя вся спина взмокла, — поддержал его Коноха, — ты сам сейчас с ног свалишься! — И плевать, — прорычал Бокуто, замахиваясь для очередного удара. — Вы, парни, хотите здесь заночевать? И проснуться втроём? Вы заметили, что эта… хрень, — он ткнул пальцем в небо, — приходит только ночью? Что она убила Сару и Коми — ночью? Вы хотите… — Мы не хотим тащиться через джунгли на нервах и с отбитыми ногами, — Коноха нагнал его и схватил за плечо, с неожиданной силой потянув назад. — Бокуто, мы устали. Выдохлись. Ты командир, тебе решать, но, если мы не остановимся сейчас, к утру ты потеряешь всех. Коноха припечатал этим «всех» как отрезал — и сурово сдвинул брови, показывая, что конкретно он с этого места без окончательного вердикта Бокуто не уйдёт. Их нагнал Вашио, поддерживающий посеревшего Онагу, и Бокуто, который не мог взять в толк, с каких пор его команда перестала за ним поспевать, вынужден был подчиниться: — Ладно. Остановимся здесь, разведём костёр и установим дежурство. До рассвета. Коноха благодарно выдохнул: — До рассвета.***
На рассвете Онага не поднялся по сигналу. На рассвете Коноха в полном молчании укрыл его тело широким листом пальмы — и, негласно поверив глухому «Мы похороним его на обратном пути», они отправились дальше втроём. Третья смерть далась Бокуто немного легче, чем две предыдущие. К третьей смерти он оказался готов даже больше, чем он думал. От третьей смерти свербело в сердце не так, как от первых двух — и не потому, что Онагу он ценил меньше или не считал его способным членом команды, а потому, что неожиданно мелькнувшее в голове «Мы все умрём в этих клятых джунглях» показалось вполне… рациональным исходом. Покидая стоянку, Бокуто с ужасом понял, что смирился. — Как это вышло? — на третьем часу безмолвного пути спросил Вашио, прерываясь на одышку. — Как мы… упустили это? Когда Онага поднимал меня на дежурство, с ним всё было хорошо, он же… я же… Мы не могли не заметить… — Кто-то проспал своё дежурство, только и всего, — жёстко отрезал Бокуто. Он не хотел ничего обсуждать. Ни о чём не разговаривать. Ни о чём не думать. Как квест в игре: дойти до цели, оставить на конечной точке нужный предмет и уйти. И никого не потерять — потому что автосохранения у этой игры не было. Когда между деревьев к поздним сумеркам показались знакомые развалины, Бокуто позволил себе вздохнуть с облегчением: они успевали. Солнце только закатывалось, им нужно было пробраться внутрь, положить свиток на место и убраться от этого места как можно дальше. Взять билет до какой-нибудь Флориды и больше никогда не возвращаться ни в клятые древние храмы, ни в джунгли, ни в Южную Америку вообще. — Готовы? — спросил Бокуто, оборачиваясь на входе в темнеющую, заваленную камнями дыру. И, не став дожидаться ответа — вряд ли он был бы искренним и честным, — первым храбро шагнул внутрь. Бокуто чувствовал: если он этого не сделает, его собственный страх разорвёт его изнутри. Он никогда, никогда в жизни так не боялся никого и ничего — никаких подкроватных монстров, никаких кладбищ, пауков, клоунов и прочих детских пугалок. Нет, ни разу — отчасти именно поэтому он прослыл как хороший искатель приключений с самой смелой, самой лучшей командой. А здесь у него поджилки тряслись от каждого шага, каждого скрипа и шороха, каждой тени. Сохраняя полное молчание и прикрывая друг другу спины, они пересекли главный зал, и после спора на «камень-ножницы-бумагу» в проломленную ими же дыру полез тоже Бокуто. Фонарик выхватывал из темноты всё те же древние рисунки богов, богинь и мёртвых. Бокуто ожидал увидеть всё что угодно, начиная от кучи иссушённых мумий по всей гробнице и заканчивая физическим воплощением той самой неведомой силы, которая убивала их по ночам, но… гробница была абсолютно пуста. Точно такая же, какой они покинули её пару дней назад. Разве что… — Бокуто, — позвал Коноха шёпотом, — крышка. Крышка гроба была открыта — и лежала у самого гроба щепкой камня и трухи. Бокуто резко втянул воздух — и тут же зажал себе рот ладонью. Коноха с силой схватил его за плечо, потянул назад, к выходу, но Бокуто зашипел: — Что ты делаешь? Положим эту штуку — и свалим! — То есть тебе вообще наплевать на то, что она открыта? — А чего ты ожидал? Естественно, она будет открыта, потому что эта тварь шляется за нами и убивает по одному! Коноха, мать твою, пусти, я хочу избавиться от этой дряни как можно быстрее! Коноха вдруг взглянул на него округлёнными глазами — и Бокуто уловил в них отчётливый страх. Он не помнил, когда в последний раз видел в глазах Конохи что-то кроме задорного огонька и шаловливого прищура, не помнил, чтобы Коноха вообще смотрел на него вот так — и цеплялся за него вот так. В этот момент, наверное, Бокуто каждой клеточкой тела ощущал его страх как свой собственный. А затем Коноха его отпустил. Выдохнул в пространство: — Ладно. И, сделав от Бокуто шаг, привалился к древней стене. Бокуто поймал на себе взгляд Вашио — ты командир, ты и иди. Поймал взгляд Конохи — ну, давай, раз уж так сюда рвался. И Бокуто, собрав в кулак всё своё мужество, сделал шаг навстречу открытому гробу. Разумеется, он был пуст. Ни высохших костей, ни землистого черепа, ничего — гроб был пуст, всё это исчезло, будто испарилось. Бокуто сглотнул. Он уже не ожидал ничего другого. Он устал удивляться и бояться. Он хотел со всем этим покончить — надеялся, что покончит. Медленно протянул дрожащие пальцы, сжимавшие свиток, над гробом, опустил в древнюю, словно расползающуюся киселём темноту и разжал. Ничего не произошло. — И как мы узнаем, что оно сработало? — шепнул Коноха. — Нам уведомление на телефон придёт? — Понятия не имею, — Бокуто стремительно отступил, качнулся — и его в четыре руки подхватили и потянули к выходу. Он благодарно выдохнул, выпрямился и поспешно отвернулся. — Давайте выбираться отсюда, и как можно быстрее. Когда вечерний свет ударил им в глаза — Бокуто почувствовал облегчение сродни тому, которое испытал, когда вышел из этих развалин впервые, но на этот раз оно было намного, намного больше. С его души как будто сняли тяжёлый камень, и теперь диафрагма пыталась восстановиться после давления, болезненно ноя, но Бокуто был даже этому рад. Перебрасываясь вялыми разговорами и явно переваривая собственное освобождение каждый по отдельности, они остановились на ночлег прямо в сердце амазонских джунглей. Вашио, прислонившийся спиной к стволу пальмы, у которой они разводили костёр, долго ворочался, а затем тихо сказал: — Я был бы следующим. Бокуто, стараясь не казаться насмерть перепуганным, выдавил из себя фырканье: — С чего ты взял? — То, что нас убивало, — Вашио сглотнул и почти заставил себя продолжить, — делало это по очереди. И я подумал… Именно так мы и зашли в гробницу — оно начало с последнего и закончило бы первым. Коми, который не заходил вообще и стоял на стрёме, потом Сару, потом Онага… Онага шёл за мной. Это значит, что потом был бы Коноха, — он указал дрожащим пальцем на вздрогнувшего Коноху, — а потом… Бокуто, даже сидя вплотную к костру, ощутил, как по коже бегут мурашки. Взгляд Вашио был прямой, спокойный, но в глубине зрачка, за отблеском от разведённого огня, плескался самый настоящий первобытный страх. — Ноги не держат, — шёпотом признался Вашио, — наверное, я столько за всю жизнь не прошёл на чистом адреналине. Отвратительно. Надеюсь, это не знак того, что мы тащились сюда зря. Коноха открыл было рот — но Бокуто прервал: — Так, давай-ка без негативных мыслей! Мы вернули свиток — он ведь нужен был тому мертвяку из гроба, верно? Теперь всё наладится. Мы… мы вернёмся в город, позаботимся о телах, всё будет хорошо, так что не надо тут… — Позаботимся, — тускло усмехнулся Вашио. — Ты сделал крюк по нашему старому маршруту, чтобы не возвращаться к Онаге, да? Я видел… по зарубкам на лианах от твоего мачете видел… — и, уже закрывая глаза, вдруг с неожиданной ясностью тихо сказал: — Уж сколько я тебя знаю, Бокуто, а никогда не думал, что ты боишься трупов. Эти почему-то пробирающие до самых костей слова оказались последними, что Бокуто от него услышал. Потому что на рассвете… — Не помогло, — потерянно прошептал Коноха, рухнув на колени. Уставился в никуда, затем надрывно всхлипнул и спрятал лицо в ладонях. Он не плакал, но его плечи тряслись, а губы бормотали: — Не помогло, Бокуто, ни черта не поможет, мы здесь сдохнем, мы… мы же просто… Нет. Нет-нет-нет, я не хочу. Надо сделать хоть что-нибудь, Бокуто, пожалуйста, я не хочу!.. Бокуто на деревянных ногах упал рядом с Конохой. Молча потянул его на себя, вынуждая уткнуться ему макушкой в грудь, стиснул пальцы на плечах и, пока Коноха трясся, часто дыша, остекленевшим взглядом смотрел прямо перед собой. А затем так же молча вздёрнул Коноху на ноги, подхватил оба рюкзака и потащил прочь — прочь от бездыханного тела под деревом, от тлеющих угольков костра, по низким кустарникам и бьющим в лицо листьям пальм — потащил, не говоря ни слова, пока Коноха не успокоился достаточно, чтобы взять свой рюкзак и выдавить из себя что-то хоть мало-мальски напоминающее членораздельную речь. Его не переставало трясти до самого конца пути. И Бокуто — Бокуто шёл немного позади, чтобы Коноха не видел, как при этом трясётся он сам. В его голове роилась целая куча мыслей о том, что и где они сделали не так — но Бокуто не находил правильного ответа. Он даже не знал, где правильный ответ и кто может его дать. Все фильмы о проклятиях заканчивались либо смертями, либо убийством источника проклятия — но как убить что-то, у чего даже нет тела? Как убить то, что приходит и уходит невидимой тенью? Бокуто даже не помнил, как они вдвоём, уставшие, разбитые, вымотанные, с ног до головы в грязи и липкой паутине, добрались до ближайшего населённого пункта, который с натяжкой можно было назвать городом. Кажется, на них кто-то наткнулся, кажется, им дали машину. Кажется, их выволокли из зелёных джунглей в бетонные, кажется, их пытались расспрашивать, но Бокуто не понимал ни одного из тех языков, на которых с ними разговаривали, и постепенно от них отстали. Он пришёл в себя на какой-то кровати. Что это был за дом — мотель или чья-то квартира, частный дом, да хоть вытрезвитель, плевать, Бокуто не знал и не хотел знать. Его нещадно трясло, он не знал, что им делать, куда идти и бежать, потому что в том, чтобы бежать, не было никакого толка. — Нас найдут, — бормотал Коноха, раскачиваясь на своей скрипящей кровати, — оно найдёт нас, и сегодня… сегодня буду я. Он поднял на Бокуто сияющие в какой-то безумной ясности глаза — как будто все загадки Вселенной для него решились прямо здесь и сейчас. — Бокуто, — тихо позвал он, вцепившись пальцами в простыни, — я не хочу умирать как чёртова мумия. Бокуто поймал его взгляд. У него не осталось сил разговаривать, не осталось желания вообще чувствовать, что он до сих пор жив, и тот факт, что он ещё способен адекватно воспринимать реальность, он находил удивительным. Коноха был в корне не прав: стоило до последнего искать выход, даже когда казалось, что его нет, вот только Бокуто не знал, где искать. Он не сдался. Говорил себе, что не сдался. — Знаешь, о чём я сейчас почему-то вспомнил? — продолжил Коноха, чьё лицо под светом ночника казалось осунувшимся и тощим само по себе. — Я вспомнил… те рисунки. На стенах в гробнице. Ты же их видел? Я вот видел. Они хорошо отложились у меня в памяти, — Бокуто открыл было рот, но Коноха каким-то зачарованным тоном, глядя в никуда, продолжил: — Это всё так странно… Там как будто изображена сама преисподняя. Мёртвые люди, восстающие из своих могил — мужчины, женщины, дети. И кости, много костей… И над всем этим этот их бог. Ты видел, как они рисовали бога? Бокуто молча покачал головой. Он смотрел на эти рисунки всего пару раз — и не горел желанием их вспоминать. Он хотел найти слова, которые помогли бы успокоить взвинченного и от этого несущего полный бред Коноху, а тот вцепился в своё одеяло и, раскачиваясь на кровати взад-вперёд, шептал: — …это не человек, Бокуто. Это какая-то сущность, которую даже на словах описать нельзя. Это что-то наполовину мёртвое и наполовину живое, это… это как… Я даже не могу объяснить, что оно делает со мной, оно просто… — Коноха, — порывисто приказал Бокуто, — Коноха, тихо. Хватит. Ты не умрёшь сегодня, ясно? Никто больше не умрёт. Мы вернули ту штуку на место. — И не помогло! — Значит, найдём что-то ещё! Я с тебя ночью глаз не спущу, слышишь? — Как ты собираешься противостоять тому, чьего лица ни разу не видел?! — Коноха сорвался на истерический выкрик — и, наверное, по взгляду Бокуто понял, что перегнул. Он шумно вздохнул, прогнулся вперёд, ставя локти на колени, и закрыл ладонями лицо. Он не плакал, просто дышал, пытаясь успокоиться, но, судя по содрогавшимся плечам, получалось плохо. Бокуто собирался было встать, чтобы сделать хоть что-нибудь, но Коноха вдруг на удивление мирно позвал: — Бокуто, — и аккуратно прогнулся на кровати, — Бокуто, я не умру вот так. Я не хочу. Лучше я… Он осёкся и тяжело сглотнул. Бокуто, не представляя, каких сил и трудов Конохе сейчас стоит держаться молодцом, выдавил только: — Ты не умрёшь, я же сказал… — но Коноха его перебил: — Не мог бы ты принести свежих бумажных полотенец? По мне пот ручьём течёт. Резкий контраст выбил у Бокуто землю из-под ног. — Уверен? Тебе нужны полотенца? На губах у Конохи поселилась какая-то дрожащая улыбка. — Ага. Бумажные полотенца. Бокуто поднялся на ноги, обернулся к двери. Полотенца. Зачем Конохе полотенца? — Эй, — Бокуто повернулся на оклик. Коноха прятал под одеялом ладони, крепко сжав одеяльный комок, и как-то рвано усмехался. — Ты хороший командир. Лучшего у меня не было. Бокуто кивнул, выдавил из себя кислую улыбку, наспех бросил что-то вроде «Ага, я знаю» и вышел в коридор. Зачем Конохе чёртовы полотенца? Вслед ему за дверью раздался выстрел.