Два обола

Дома стояла непроглядная темнота. Дайчи специально зашторил окна, чтобы даже слабое свечение Пурпурной луны не проникало за плотную завесу. Выспавшись, сейчас он просто рассматривал потолок, не замечая хода времени, и что до дежурства оставалось меньше двух часов. В кухне надрывался чайник: Дайчи поднялся с кровати только для того, чтобы его выключить. Есть расхотелось, лапша, которую он уже закинул, так и осталась незаваренной. В кухне было куда светлее: жалюзи не опущены, так что в комнате стояла будто бы лиловая дымка. Вроде, разницы всего ничего, но в глазах у Дайчи защипало, он вышел из кухни и вместо ужина он медленно побрел назад, к кровати, в полный мрак. Утром — хотя какое это было утро, одно название, а не утро — он отвез вещдоки на участок. Принимать их у него не хотел никто, так и бегал, как дурак, с этими пакетами, едва ли не всовывая их каждому в руки. Пока Асахи, видимо, набравшись мужества, не принял их у него. — Ну, — спросил Дайчи его — тот сжался почти вдвое, что с его ростом выглядело комично. — Ты тоже от меня сбежишь? Асахи скорее по привычке, оставшейся с ним после смерти, очень горестно вздохнул. Характерным таким вздохом, который, наверное, очень впечатлял, когда Асахи еще был жив и у него действительно были легкие, нуждавшиеся в кислороде. Сейчас же это было просто движение плечами, а единственный его глаз (второй был закрыт повязкой на манер пирата — Ноя любил ему всякие такие штуки подкидывать) смотрел на Дайчи испуганно и соболезнующее одновременно. И Дайчи же ни слова не сказал. Ни словечка. Это была привилегия Асахи, как непокойника — выть замогильным голосом о том, как тяжела жизнь, как жесток и пугающ этот мир, а вот конкретно Савамура — самый жестокий и пугающий ее элемент. И это при том, что они, пожалуй, дружили, и дружили долго, едва ли не с первых месяцев Пурпурной луны. Савамура нашел его, перепуганного до ужаса, на остановке, и до того его повеселил факт, что такой громила боялся буквально собственной тени, что он не стал его арестовывать или даже спрашивать документы. Вместо этого он повел его в бар, и с тех пор и началась их дружба. Не так давно, понаблюдав за Акааши, Дайчи посчитал, что для непокойника Адзумане слишком уж спокойный (выть всего четыре часа из двадцати четырех — помилуйте, он просто чемпион), а значит, его можно выгодно использовать обеим сторонам. Так Асахи и оказался в участке. Сейчас это оказалось кстати: ни Танака, ни Ноя не решились забрать у него пакет, только свистели и глядели в разные стороны. Энношита, подхватив со стола отчеты за позапозапозапозапрошлый год, пробормотав извинения, пулей влетел в кабинет к Укаю, и Дайчи отчетливо услышал, как щелкнул ключ. Киношита и Нарита были на дежурстве. Коноха поднял руки — извините, не моя компетенция, меня вообще на стажировку прислали. А Акааши поблизости не оказалось. — Нет, — признал Асахи, бережно принимая вещдоки один за другим и освобождая их от пакетов. — Не сбегу. Ух ты, а я то думал, что они такие тяжелые… Красивый домик. — Наверное, — ответил Дайчи, и Асахи перестал шуршать полиэтиленом. — Что? Что ты так на меня смотришь? Как будто я умер, чуть не продолжил Дайчи, но опытным путем уже было выяснено, что при мертвых этого лучше не говорить — Асахи тут же начинал расстраиваться, даже Акааши выглядел чуточку более раздраженным, чем обычно. Но Асахи, видно, что-то прочитал на его лице, и вид у него стал совсем убитым. В кои-то веки не о собственной судьбе, и оттого он смотрелся иначе. Дайчи отчетливо почувствовал себя бездомным щенком, которого нужно утопить, чтобы не мучился. Бешенство вспыхнуло в нем, как спичка. — Не смотри на меня так, — прошипел он так яростно, что сам себя испугался. А вот Асахи — нет. Только убрал пустые пакеты под стол. Насколько же все плохо?.. — Иди домой, Дайчи, — посоветовал тот ему, — Твоя смена начинается в девять. Акааши-кун заедет за тобой. Он и пошел. А вслед ему все отворачивались и прятали глаза. Мысленно он опять разрезал их на части. Всех, кого видел — прохожих, коллег, пешеходов, водителей, детей, играющих на детской площадке у дома. С момента, как Дайчи увидел в колодце эту груду рук и ног, не мог выкинуть из головы это глупое видение. Будто по всему телу белел пунктир. Значит, нужно еще поспать. Но он наспался на жизнь вперед. То ли его глаза слишком привыкли к темноте, что неудивительно — только в темноте он и существовал, если только рядом не намечался кто-нибудь не очень живой, то ли прямо сейчас мимо его окна как раз проходила луна, но в комнате стало светлее. Дайчи раздраженно вздохнул — сегодня будто весь мир против него, ну да ничего. Полчаса и исчезнет. Надо бы убрать все коробки на место. Секундная стрелка бежала вперед, а коробки не двигались с места, как и сам Дайчи, сверливший их взглядом, но не видевший. Теперь они ему наверняка не понадобятся — дело открыли снова, и Укаю просто некому его больше поручить, кроме как ему. Со своей стороны хорошего профессионала, Дайчи его ни капли не осуждал: лучше него все равно никто не понимал, с чем имеет дело. Дайчи тоже не понимал, не вздумайте обманываться, просто сталкивался с этим задолго до колодца в подворотне, а опыт позволял ему эффективно руководить операцией (хотя опять же, Дайчи в своей эффективности, то есть, надежности, с некоторых пор совершенно уверен не был — просто посмотрите на Акааши). Как хороший полицейский, страж порядка не за деньги, не за славу, а просто потому что ему не все равно, Укай нутром чуял, кого поставить, когда и куда. Рычал порой, конечно, но не вскидывался у них на участке разве что Асахи, что само по себе показательно. Ну, то есть. Дайчи понимал, что для дела вещдоки нужны. Без них никуда. Никуда без вещдоков, которым скоро уже тринадцать лет, которые делу, по большому счету, по боку. Весь его дом — один большой вещдок, его тоже нужно сдать в участок? Его квартира, и до того похожая на могильник, теперь стала просто пустой. За скоро уже тринадцать лет Дайчи лучше многих научился сосуществовать с покойниками, говорить с ними, понимать их, у него, можно сказать, была постоянная практика — дома было настоящее кладбище. И дома было хоть что-то. А сейчас он с тем же успехом мог выйти на улицу и жить в машине. Вы только не подумайте. Двенадцать лет — это большой срок. Горевать каждую минуту своей жизни могут только герои романов, которым заняться нечем. В реальной же жизни все несколько сложнее. Может, и хотелось бы как-нибудь уткнуться лицом в подушку и пролежать так, жалея себя, до самого скончания времен, но во-первых, когда оно наступит, во-вторых, наступит ли вообще. После Пурпурной луны Дайчи вообще не был уверен, что сам не встанет после своей смерти. После Пурпурной луны вообще ни в чем нельзя было быть уверенным, потому что даже зомби апокалипсис оказался не тем, чего они ждали. Будь этот мир нормальным — кто знает? Может, он и смог бы что-то сделать с собой или с… другими, но мир перевернулся с ног на голову. Возможно, это его спасло. И время действительно лечит. Если не лечит, то хотя бы дает пинка под зад, на котором пролетают первые пять лет жизни во мраке. Недаром Дайчи помнил их весьма смутно и вспоминать лишний раз не горел желанием. Только обрывками, то, что стоило внимания — вот, Асахи, например, с которым они выбирались в подпольные бары — Асахи его и водил, пытаясь отпоить, но быстро понял, что с ним не сработает. Или еще студент Акааши, который всегда садился на первую парту и единственный не спал во время лекций, внимательно слушал, то и дело поправляя очки на носу. Может, если бы Солнце встало после всего этого безумия, словно ничего и не было, словно все привиделось, он бы действительно сошел с ума. Но Солнце не вставало, и Дайчи этому в глубине души радовался — это будто давало ему какой-то извращенной уверенности, что он был прав, люди гибли ни за что. Его семья погибла ни за что. И не было в этом никаких тайных смыслов, знаков, равновесия — бред, бред собачий, бормотание сумасшедших. К ним пришел зомби апокалипсис, но кем были все эти зомби? От кого эти фанатики пытались спастись? От таких же людей, от которых, разве что, пованивало. И от живых они этим мало отличались. Все горе в этом мире создают люди и только люди. Люди убивают других людей, люди убивают живых, мертвых — какие при этом оправдания используются уже неважно. Ритуал провалился двенадцать лет назад, не сработал, конечно, он не сработал — потому что никогда и не должен был, это выдумки, этого не бывает. Но ведь живых мертвецов тоже не было. Так они все думали. И вот они совсем рядом: сидят с ними за одним столом, обсуждают последние новости, принимают улики, делают судмедэкспертизу, нападают, когда ты этого не ждешь, смотрят, как ты вяло надкусываешь молочный хлеб, и между вами повисает невысказанное «прекратите себя обвинять». После Пурпурной луны вообще ни в чем нельзя было быть уверенным, потому что если люди встали из могил, то есть ли в этом мире что-либо, что просто невозможно? Наверное, права в это истово не верить у него вполне было, поскольку только так жила надежда. Но всегда есть маленькое, ядовитое «но». Да и что вы пристали? Даже если он не всегда мог справиться с этой пустотой, и иногда бросался проверять, на месте ли то, что ему удалось увезти из старого дома на окраине. Об этом он бессовестно не сказал ни Асахи, ни Укаю, разве что Акааши мог догадаться — даже если так, что в этом плохого? Что плохого, чтобы тосковать по своей семье — не каждый день, не каждую минуту, только иногда, когда Пурпурная луна светит так ярко, что почти напоминает рассветное розовое Солнце. Во всем городе, во всем мире стояла вечная ночь, но разницы Дайчи будто не замечал, что на улице, что у себя в квартире. Дома всегда стояла непроглядная темнота — все годы, как детей не стало, света он не включал. Все равно бы не помогло. Вы думаете, вы бы вели себя иначе? Но откуда вам вообще знать? Словно назло, как раз, когда луна скрылась за постройками и в комнате снова воцарилась непроглядная чернота, зазвонил телефон. — Да? — каркнул Дайчи в трубку, прокашлялся, и снова повторил: — Да, Акааши? — Я во дворе, — протараторил Кейджи. — Спускайтесь быстрее, у нас проблемы. Дайчи кинул взгляд на часы: без двадцати восемь. Их дежурство начинается в девять, какого черта Акааши приехал так рано? Он сверил время с наручными — то же самое. Старые настенные часы, привезенные еще из прошлого дома, не врали. — Что случилось? — спросил он, выуживая парку из-под кровати — а, черт, там будет по-осеннему холодно, раз луна сегодня такая яркая, нужно что-нибудь потеплее. — Новые трупы, — ответил Акааши, — или как посмотреть. Жду вас внизу. — Иду. Он оказался прав: на улице действительно было холоднее обычного, и Дайчи порадовался, что в последний момент нашел-таки пусть брошенную в стирку, но теплую кожаную куртку на меху. Акааши стоял у парковочного места, барабанил пальцами по крыше машины и смотрел на луну. Ему-то нормально — холода он не чувствовал, так и ходил, меняя только рубашки да изредка доставая из шкафа кепку, когда передавали дождь или снег. Это Дайчи замерз от одного только взгляда на короткие рукава. — Нишиноя-сан просил передать, — даже не повернувшись к Савамуре, сказал Акааши и протянул белый конверт с печатью. — Пришло после вашего отъезда. — Отлично, — значит, его запрос на посещение одобрили — еще бы не одобрили, Дайчи там как родной. — Что у нас помимо этого? Акааши, наконец, повернулся к нему, и у Дайчи пополз по спине уже знакомый холодок. Да что же это такое, до смерти его что ли эти желтые глаза напрягать будут или он перестанет, наконец, делать из мухи слона? Вот если их вырезать… Ну, все. От старых привычек трудно избавиться. И сейчас у него, судя по всему, будет отличный шанс это сделать раз и навсегда. — Вы ведь удивлены, что я приехал пораньше, — метко припечатал Акааши. Это ему легко. У него лицо не меняется уже сколько времени. А Дайчи все еще абсолютно и до конца живой человек. — Я вас не отвлек? — Нет, — покачал головой он и кивнул на машину. — Сядем? Я задубел стоять. Кейджи растерянно — насколько в его случае это вообще можно сказать — моргнул. — А. Да, конечно. — Смешно с тобой, — фыркнул Дайчи, дыша на руки — умник, куртку схватил, а перчатки взять забыл. — Ну. Что у нас случилось? — Если вкратце, трупов оказалось куда больше, — четко начал Акааши, словно читая мысленный доклад, — весь сегодняшний день я провел с Конохой, разъезжая по всему городу. Сколько у нас прошло с прошлого преступления? — Три дня. — Скольких мы нашли? — Троих, навскидку. Не знаю, что сказали судмеды, я пока носился с запросами в управление. — Так вот, их было не три, а четыре, — поправил Акааши, заводя машину и включая печку. — Четвертого я нашел уже после того, как вы отъехали с Нишиноей-саном. Вам об этом Укай-сан не сказал? — Говорю же, — раздраженнее, чем планировал, отозвался Дайчи — вот же засранцы, специально скрывали! — Я был в управлении все это время. Сегодня первый день, как показался в участке. — Это я знаю, — невозмутимо подтвердил Кейджи. — Но если по делу, то тел было четыре. Практически все то же самое. Четвертое было в стороне, в соседнем колодце. Дворе, в смысле. Но вот поискать его пришлось не так, как эти, — Акааши запнулся, смутившись, — я сорвал цепи, там все было заковано… Не фальшивка, а настоящее. Тело определенно свежее, такое же, как и найденные раньше. Коноха фиксировал: там те же символы, что и на предыдущих, но там голова была на месте. А вот это было уже интересно. Дайчи выкрутил печку на минимум и кивнул Акааши, чтобы тот ехал, куда бы они ни направлялись. — На месте? Не отрублена. Кейджи покачал головой. — На месте, Дайчи-сан, но была отрублена. Ее… пришили назад. Стальной проволокой. Хотя я даже не представляю, кому такое могло в голову придти. — А головы тех, предыдущих, не нашли? Помрачнев, Акааши сначала не отвечал, а потом начал отвечать очень осторожно, подбирая слова: — Нашли, — негромко сказал он, вжимая газ, — они были отдельно. Не как в случае с четвертым телом, а вообще отдельно. Это то, зачем я вас вызвал. — Я думал, ты вызвал меня, потому что у нас новые тела. Или головы? Ты уточняй, — без улыбки предупредил Дайчи, — потому что в нашей с тобой работе это разные вещи. — И то, и то. — И вы целый день с Конохой искали их? Где ж они были так запрятаны? — Не день, Дайчи-сан. Три дня. — У тебя что, радар сломался, что даже ты их не мог найти? Дайчи поклясться мог: если бы Акааши мог улыбнуться, как улыбался, порой, раньше — одним только уголком губ, будто делал себе самому уступку — он бы улыбнулся. Вместо этого же его жуткая гримаса стала чуточку более…живой. — Если бы, Дайчи-сан, — его миролюбивое настроение исчезло. — Проблема не во мне. Просто слишком много всего, нужны были люди, пока всех задокументируешь. — Много? Это сколько? — Сорок семь. Если бы Дайчи умел водить машину и прямо сейчас сидел бы за рулем, они бы точно куда-нибудь врезались. Вот поэтому за рулем всегда и сидел Акааши, способный сохранять рассудок холодным и не удивляться ничему. Или хотя бы не подавать виду, что удивлен. Вместо этого он постукивал пальцами по рулю, пока светофор отсчитывал писком секунды до зеленого. Его рука двигается, вдруг заметил Дайчи. Та самая отрубленная рука. Неужели такое возможно?.. — Откуда?.. — …столько трупов за три дня? — продолжил за него Акааши, вновь выжимая газ — они неслись за город, как понял Савамура. — Это самый популярный вопрос за это время, Дайчи-сан, кто его только не задал. В участке был такой переполох, вам повезло, что вы его не застали. Коноха забил тревогу еще на двенадцатом, а я не знал, как ему сказать, что чую еще троих неподалеку. Мне жаль, он перестал завтракать в эти дни, говорил, какая разница, все равно вырвет… Но. Но не это важно, Дайчи-сан. Мы обошли соседей. — Глухо? — Абсолютно, — подтвердил Акааши худшие подозрения Дайчи — ну, кто бы сомневался. — Эти трупы будто берутся из воздуха. То есть, никто даже не слышал, чтобы неподалеку гремели цепями или тащили тела весом в сотню килограмм. А ведь, по-моему, некоторые тела были спрятаны прямо под окнами. Врут, думаете? — Нет, не врут, Акааши. Людям не имеет смысла врать на этот счет, их могут загрести следом. Связи между ними всеми нет никакой? — Никакой. Все люди совершенно случайны. Мы уже разнесли клич, некоторых опознали. Даже те, кто опознавали, не пересекались и друг друга видели впервые — специально сводили их вместе. Проверяли историю — учительница, спортсмен, танцовщик, дворник, охранник магазина. Возрасты разные, пол разный, убиты одинаково и в одном месте. В одно время. — Это судмеды сказали? — Ага. К счастью, повреждения на костях у них всегда имеются. Пилят же их, хотя Харада-сан сказал, что их не пилили, а рубили. Какой же силой нужно обладать, чтобы такое сделать с одного замаха… Что вы так на меня смотрите? — Да ничего, ничего. Продолжай. — Вы все еще смотрите. Что? — Потому что ты глупость спорол сейчас. Нет, порой Акааши был очень смешным, хотя Дайчи никогда с него не смеялся. С такого не смеются. Мыслями Кейджи будто все еще был здоровым человеком, но технически — или биологически — стоял одной ногой в могиле, и к самой мысли этой было трудно привыкнуть. Многие не могли. Акааши очень старался быть ближе к живым людям, он же не умер, что ему делать среди мертвецов? Они бы все равно не приняли его за своего, разве что от запаха шарахались. Вот он и застрял посередине. И смешно, и грустно. Что до него даже не сразу доходит. — А, вы об этом, — наконец, отмерев, пробормотал он. — Я как-то об этом не подумал. — И за что я тебе высшие баллы ставил?.. — Не время для шуток, Дайчи-сан. Я действительно не подумал об этом, это моя ошибка. — Ну, а я вот подумал, — и это было первое, что пришло ему в голову, но знать об этом Акааши уже необязательно. — Больше ни у кого таких сил нет. А чем рубили? Топором? — Если бы только им. Каждый раз чем-то разным. — Головы все нашли? Где находились? — Ровно то же самое, что и в первый раз. По три тела, изрубленных, в одном месте, три головы — в другом, четвертое, с пришитой головой — в третьем. Дайчи быстро прикинул в уме. — Значит, четвертое последнее тело вы еще не нашли, да? — Не нашли, — согласился Кейджи. — Но я чувствую его. Сейчас мы направляемся прямо к нему. Дайчи-сан, скажите, а это точно не может быть человек? Вопрос застал Савамуру врасплох: очевидно, что человек на такое… Способен. — Все мы люди, — не удержался от сарказма Дайчи, вызвав у Акааши фырканье. — Нет. Я не думаю, что это человек, потому что такой силы без внешнего приспособления у него, наверное, не будет. Либо мы имеем дело с каким-то выдающимся громилой, который наверняка… — Мы с Конохой отправили на проверку Танаку-сана, — кивнул Акааши. — Но громил у нас, сами знаете, негусто. Может, прячутся по подпольям, но у нас и так еды не очень много. — Дети хилые, это да, — согласился Дайчи, вспоминая ребенка из двора дома Акааши. — Результаты когда будут? — Стараемся как можно скорее. — А почему ты вообще так за это зацепился? Акааши облизнул губы. Дайчи бы никогда в этом не признался, но его аж передернуло. — У меня такое чувство, будто… — Кейджи замолчал, задумавшись, — будто здесь что-то перекручивают. Понимаете? Происходит одно, мы находим второе, но на самом деле планируется третье. И мы идем не в ту сторону. — То есть ты ставишь на человека? — уточнил Дайчи на всякий случай. Вдруг не так понял. Но Акааши уверенно кивнул головой и — вот сейчас это было совершенно точно именно его — ухмыльнулся. Как мертвяк. — Как вы и сказали, — весело напомнил он, — все мы люди. Все мы люди, значит. Дайчи покрутил в руках забытый конвертик. — Знаешь, что, — начал он медленно, — поворачивай-ка на шоссе. — Зачем? Нам нужно к месту преступления, я же чувствую… — Поворачивай, Акааши. Поедем в Управление. Тюрьма у них все равно работает круглосуточно, как раз успеем. Кейджи молча вывернул руль и покатил назад к сверкающему огнями городу, оставляя позади замерзшую пустыню и на три четверти обезглавленный труп.

***

В тюрьме он чувствовал себя как дома. Звучит дико, Дайчи согласен, но это, тем не менее, так. Каждый раз, когда он показывался в Управлении, начиналось целое представление. Во-первых, на него еще с холла начинали смотреть, как на единственного выжившего в какой-нибудь катастрофе. Во-вторых, обязательно каждый раз находился умник, который бы набрался отваги подойти к нему и выразить соболезнования — это двенадцать-то лет спустя, Дайчи подозревал, что это какая-то местная шутка. В-третьих, он действительно был в Управлении почти своим: если нужно было кого допросить, посылали его (а потом, когда на службу заступил Акааши, Кейджи тоже стал здесь частым гостем), если нужно было посадить и сопроводить преступника — Дайчи к вашим услугам. Если нужно было привести в исполнение смертный приговор, и требовалась чья-то подпись, отправляли именно Дайчи. А сама тюрьма была ниже. Она находилась под землей, глубоко на сотни метров, огромный бетонный бункер, в котором вечно горел ослепительный белый свет. Освещение там было едва ли не лучше, чем до коллапса с восстанием мертвых. Дайчи это всегда поражало: на кой-весь этот свет преступникам? Не лучше ли было потратить все эти деньги на освещение школ, домов, больниц — да, им хватало, но могли дать и больше, просто вырубив свет у тех, кому он не нужен? А то как-то неправильно получалось, и стремиться к свету означало стремиться под землю — толку, на земле ведь вечный мрак. Всем посетителям перед входом выдавали очки — от яркого света можно было и ослепнуть. Дайчи привычно вытащил пару из общей коробки, и, нацепив их, ввел личный код. Бесшумно раскрылись тяжелые двери, впуская Дайчи в лифт. Ему нужно было на последний этаж, как любил говорить Нишиноя, когда напрашивался с ним — на дно. Очень меткая поправка. На дне и был дом Савамуры, если уж он так чувствовал. Но знаете, что? Дом там, где близкие нам люди. Где семья. Дайчи вовсе не говорил, что дом у него образцовый. Он быстро миновал первый коридор, выйдя на второй, круговой — как если бы он попал внутрь центрифуги. Привычно пройдя четверть коридора по левой стороне, повернул налево и остановился. Дальше спешить не было смысла — до последней камеры было меньше десяти метров, которые он шел едва ли не дольше, чем весь путь сюда. Проклятье. Ноги всегда становились будто железными, он с трудом мог ими двигать. Наводили ли на него страх эти несколько метров? Нет, он просто не хотел появляться здесь, никогда, ни за что, каждая секунда была подобна пытке. Прыгнули ли бы на него из этой камеры, оскалив зубы, как делали сбрендившие каннибалы и мертвяки? Нет, никогда такого не было. Сидело ли там чудовище, что было страшнее любого из восставших из мертвых? О да. — Ты там дойдешь сегодня или нет? — послышалось из камеры. Савамура, сжав зубы, заставил себя сделать последний шаг. Время к Суге было неблагосклонно, и потому обходило его стороной вообще. Он будто и застыл таким, каким был много лет назад, и все эти годы в нем ничего не менялось. Даже волосы не отрастали. Еще и поэтому встречи с ним всегда были такими тяжелыми: в то время как сам Дайчи, конечно, менялся, Суга оставался прежним. Будто только-только из дома вышел и сейчас пойдет назад, как ни в чем ни бывало. — Здравствуй, Дайчи, — поздоровался он и поднялся со скамьи. — Я уж думал, состарюсь. — Тебе не грозит. — Мне подписали приговор? — округлил Суга глаза. — А. Вижу, что нет. Что ж, тогда я вполне могу здесь и состариться. В по-о-олном одиночестве. Ты же ко мне заходить не хочешь. — Дел полно, — оборвал его Дайчи. Суга мог продолжать так вечно, и знал, как сильно теперь это его раздражало. — У меня к тебе вопросы. — У меня к тебе тоже! — оживился тот. — Но раз ты мой гость, так и быть, начинай. — Кто кроме тебя состоял в секте? — пропустив его слова мимо ушей, задал вопрос Дайчи. С губ Суги слетела улыбка. — А как у меня дела, ты спросить не хочешь? — Кто кроме тебя состоял… — Ты ведешь себя невежливо. — Кто кроме тебя… — Дайчи, мне же спешить некуда, — вытащить бы его из-за стекла и приложить о стену пару раз! — А вот тебе, — тут Суга снова улыбнулся, — наверное, есть. Так что лучше спроси. Не чужие же люди. Хочешь, я начну? — Суга… — Как твои дела? — Ответишь — и сразу станут хорошо, — стараясь не рычать, ответил медленно Дайчи. — А твои? — Спина побаливает, — охотно сообщил Суга. — В остальном замечательно. Ты бы не мог попросить, чтобы мне увеличили порцию? Как больному. — Не мог бы. — А я для тебя старался, даже когда ты не болел. Мы уже не молодые с тобой, должны помогать друг другу. Стакан воды от тебя я хотя бы дождусь на смертном одре? — Стакан будет у тех, кто не убивает своих детей, Суга, — Дайчи с удовольствием всматривался, запоминал, сохранял в своей памяти, как наигранное веселье и добродушие слетало с Суги, словно пепел. — Это не о тебе, — даже не постаравшись убрать яд из голоса, добил он. — Давай к делу. Кто еще кроме тебя состоял в секте? — Какой секте? — тихо ответил Суга после долгого молчания. — Не притворяйся идиотом. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Суга, ты издеваешься надо мной сейчас? — Нет. — Тогда что за секта? — Нет никакой секты, — спокойно ответил Суга и поднял на него глаза. — Не знаю, что ты себе выдумал. — Та, в которой поощряется резать людей на части, чтобы вернуть солнце, — с отвращением выплюнул Дайчи. И на это Суга закатил глаза. Если бы у Савамуры не отняли пистолет еще на входе, он бы весь магазин спустил прямо сейчас. Плевать, что не пробьет стекло (плавали, знаем — почему, думаете, у него тот пистолет и отняли), зато ему приятно. — Дайчи, ты, конечно, умный, но дурак дураком, — своим любимым тоном забитого жизнью и в особенности учениками школьного учителя сказал Суга. — Двенадцать лет назад никакой секты не было. И сейчас я сижу тут уже тринадцатый год, спасибо тебе. Может, там, наверху, сейчас и есть какая-то секта, но я об этом не знаю. Догадываешься, почему? Дайчи с подозрением осмотрел его. Сугавара всегда был не очень высоким, не очень худым, не очень толстым — средним по всем параметрам сначала парнем, а потом и мужчиной. И его силы вполне хватило, чтобы превратить троих в груду частей тел. Его одного хватило. — То есть, ты был один? — с подозрением протянул он. — Ты вообще слышал меня? — раздраженно вскинулся Коуши. — Или ты на суде ворон считал?! — Думаю, я не слушал потому, что я тебе не верю. — Тогда почему ты сразу прибежал ко мне? Не знаешь, что сейчас делать, когда на вас висят сорок восемь трупов? Сердце пропустило удар. Суга стоял, скрестив руки на груди, напротив, прямо через стекло, а ощущение было, будто они на кухне, и тот его опять отчитывает, что он пироги полотенцем не накрыл. — Ты откуда знаешь? — постаравшись спрятать изумление, спросил Дайчи. — Я еще не закончил со своими вопросами, — перебил его Сугавара. — Как твой мальчишка, Акааши? Оклемался после нападения? Первый удар топором. Если не ответить, он сделает больнее. Если ответить неправильно — замолчит, и ни слова из него нельзя будет вытянуть. А больше ему идти не к кому. Просто не к кому. — Вполне, — сухо сказал Дайчи. Суга кивнул сам себе. — Как Иваизуми? — уточнил он без улыбки. Второй удар. — Не как Иваизуми, — кажется, у него дрогнул голос, когда он назвал его имя. — Цени, пока можешь, все равно ведь недолго осталось, — посочувствовал Сугавара. — А жаль, что слетел с катушек, хороший был парень. Что тот, что этот. Третий удар — руки уже нет. Знаете, что в Суге было самое страшное? Когда Дайчи примчался на звонок Иваизуми в школу, он тоже чуть с ума не сошел. Вся школа гудела, выла, стояла скорая, а у тела Кагеямы сидел Иваизуми и его лучший друг, Дайчи не запомнил его имени, и они оба непрестанно извинялись и извинялись, и извинялись, сами не понимая, что несут. Они сами были детьми, на пару лет старше Кагеямы, и они ничем не могли ему помочь. Потом, когда Дайчи снова встретился с Иваизуми, тот уже был совершенно один, семья его друга спешно переехала, не оставив ни телефона, ничего, и он слонялся по городу без дела. Где тот нарвался на мертвяка, Дайчи не спрашивал, просто взял его на подработку: изредка подкидывал мелкие задания, которые не всегда можно было выполнить легальным путем, потом крупнее и крупнее. Он занимался контрабандой, покрывал притоны и получал с того хороший доход, когда нужно было ввязаться в неприятности (а с каннибалами только неприятности), он решал все быстро и без потерь. Откуда-то доставал хорошее оружие и, не беря денег из принципа, передавал полицейским — такого сейчас, в их мире, было днем с огнем не сыскать. Иваизуми хорошо справлялся, со всем, не только с заданиями. Как минимум наполовину он был хорошим человеком. Савамура так до конца и не понял: было ли это в его натуре или появилось после заражения. Акааши говорил, что это откуда-то из человеческой психики, яд тут ни при чем — но он сам был таким же. Зараженным, в смысле. Иваизуми не знал полутонов, либо черное, либо белое, и сам не ведал меры. Он был один, не любил компании, у него не было друзей. Даже Дайчи он не терпел дольше нескольких дней, и, как только расправлялся с заданием, тут же исчезал. И только потом, много позже, Савамуре пришло в голову, что, возможно, он хотел ровно обратного. Возможно, он хотел, чтобы его нашли. В любом случае, его чуткости и сил не хватило для того, чтобы ему помочь. Так вот, к чему он это все. У Иваизуми было одно преимущество, которое делало ему честь, которое оправдывало его хотя бы наполовину. Он слетел с катушек. Вот так просто. Опять же, особо много Дайчи над этим не думал — был ли это яд, или что-то в нем сломалось еще давным-давно, это все равно случилось, накапливалось, как снежный ком. А то, что рядом с ним тогда оказался Акааши, это уже его личная вина. Щелкнуло бы рано или поздно, как сказали ему потом. Потому Дайчи и жалел его. Просто ради того мальчика, который когда-то давно отчаянно пытался спасти дорогого ему человека. Так знаете, что в Суге было самое страшное — и что опустило его на самый низ этого тюремного колодца? Он был в своем уме. И каждое его слово, каждая его интонация — все это было продумано до мелочей. Дайчи поражался этой его способности лгать, на ходу придумывая обстоятельства, выворачивать истину наизнанку так, что она казалась тошнотворной, уродливой. Когда-то эту способность называли «видеть людей насквозь». Суга видел то, что Дайчи умело скрывал не только от всего мира, но и от самого себя, вытаскивал это и развешивал, как огромный флаг. Помните про Акааши и пороховую бочку? Суга видел то, что видел Дайчи — как щелкают цифры на таймере часовой бомбы. — Ты здесь? — А? — Ага. Так наверху что-то назревает, говоришь? — А у тебя в голосе подозрительно мало веселья. Разве ты не этого хотел? — Я хотел обратного, Дайчи. То, что творится сейчас, это… — Что «это»? Откуда ты вообще об этом знаешь? Суга посмотрел на него хмуро, будто оценивая, нужно ли ему рассказывать, или не стоит. Признаться, он не раз об этом говорил, но у Дайчи в одно ухо влетало, в другое вылетало. Никакие объяснения слушать не хотелось. — В год по четыре, — начал Сугавара деловитым сухим тоном, решив, видимо, что Дайчи этого доверия стоит. — Чтобы вернуть Солнце, в год нужно приносить четыре жертвы. Неважно, кто это сделает, важно соблюдение ритуала и правильно нарисовать рисунок. Со дня появления Пурпурной луны прошло полных двенадцать лет — значит, кто-то спешно где-то достал сорок восемь жертв. — Сорок семь, — поправил Дайчи на автомате. Суга вскинул одну бровь. — Пока нашли сорок семь голов. — Что ж, пока сорок семь. Скоро найдете сорок восьмую. Но идет год тринадцатый, чтобы восполнить все утраты, нужны еще четыре. — Господи, да зачем они вообще нужны, может мне кто-нибудь сказать?! Суга посмотрел на него тем взглядом, каким смотрел на Хинату, когда тот начинал буянить и отказывался учить уроки. — Чтобы вернуть Солнце, — терпеливо, как идиоту, сказал он ему. — Зачем оно? — взмахнул руками Дайчи, чувствуя, как теряет самообладание. — Зачем? Оно стоит жизни людей? Стоило жизни наших ребят, Суга? Где оно, твое Солнце, чем оно тебе так помогло, во имя всего святого, зачем ты их убил?! Савамура в жизни руку ни на кого не поднял, если только не по работе, но Суга дернулся так, будто он ему с замаха влепил пощечину. И поделом. — Цукишима, — помолчав, дав время успокоиться и себе, и Дайчи, спросил вдруг он, — уже закончил университет? Женат? — Я не знаю этого. Мы не виделись много лет. Цукишиму — единственного, кто каким-то чудом сумел в тот день спастись, Дайчи снарядил всем необходимым и посадил на первый же поезд. Старый паровоз пыхтел, чихал, Цукишима, на которого Дайчи набросил свое пальто, трясся, как в лихорадке и явно не понимал, что происходит. Может, сейчас бы он не стал отправлять его так далеко от себя, в город, названия которого он не знал, и выбирал специально — господи, тогда он боялся Сугу так сильно, что всерьез полагал, что тот прочтет название в его голове, и найдет последнего. Они даже не попрощались толком: Дайчи только силой расцепил его руки, а он продолжал беззвучно хвататься снова и снова, путаться в проводах своих наушников, и в итоге Дайчи буквально запихнул его в вагон. Срок действия карточки, которую Дайчи дал ему с собой и постоянно пополнял, видя, что ей пользуются, с ним все в порядке, закончился лет пять назад. С тех пор любая связь с ним оборвалась. Он понятия не имел, где тот сейчас — все, что от него осталось — наушники, которые он впопыхах сорвал с него, когда сажал на поезд. — Что значит… — пролепетал Сугавара, побледнев, — не виделись?.. — То и значит. Где угодно безопаснее, чем с тобой. Вот и отправил его куда угодно. А сейчас на лице Суги появился страх. — Найди его, — быстро затараторил он. — Сейчас же иди и ищи. Иди! — Это еще зачем? — Ты дурак, — схватился он за голову, — ты просто дурак, ты все испортил! Он его найдет! — Кто. И кого, — не обращая внимания на истерические нотки в голосе Суги спокойно спросил Дайчи. И не через такое проходил. — Неужели ты думаешь, что я хотел их убивать? Нет, ты именно это и думаешь, я вижу, вижу, что сейчас ты скажешь, что я говорил это миллион раз, но Цукишима. Он был жив. Все это время. Ты думаешь, я его упустил? — Суга выпрямился в весь свой небольшой рост. — Если так, то ты идиот. Идиот и есть. — Что ты несешь?.. — Он незавершенная жертва. Его всегда будет тянуть к смерти. И за ним явятся, чтобы ее ему даровать. — Он далеко отсюда! — против воли Дайчи почувствовал, как паника, точно вирус, проникла под кожу. Они никогда не говорили о Цукишиме. Он вообще думал, что Суга уверен, что убил и его тоже. — Откуда ты знаешь? Ты можешь быть в этом уверенным? Ты же не виделся с ним много лет! Черт побери… — пробормотал Суга сам себе. — Все сходится… Прекращал бы ты с этим своим опекунством, Дайчи. Оно плохо заканчивается. — Не лезь к Акааши, — с угрозой предупредил его Савамура. — Он здесь вообще ни при чем. — Дурак. Куда я могу пролезть, сидя в клетке? Это он пролез ко мне вчера, спрашивал, что я знаю. Что, Дайчи? Он забыл об этом упомянуть? Быть такого не может. — Я тебе не верю, — покачал головой он. — А должен бы. Знаешь, зачем хотят поднять Солнце? Зачем летят головы и куски тел? Ты же все еще их видишь, да? — Заткнись. — Солнце излечит смерть. «И когда вернется оно, да поднимутся мертвые и станут вновь с живыми. И когда вернется оно, да исцелены все будут», — слова Сугавары в полной тишине прозвучали как знамение. — Дети бы встали из мертвых, если бы я смог, но я…просчитал не все. Я слаб, Дайчи, потому что любил их — и тебя. Я любил вас так сильно, что я не смог, понимаешь? Но то было двенадцать лет назад, и что же сейчас? Я здоров. И ты здоров. А вот твой напарник… — Ты… ты никого не любил, — пробормотал Дайчи, отворачиваясь от камеры. — Кроме идей, которые приходили в твою больную голову. Ты… От внезапного воя сирен дернулись оба. — Савамура Дайчи! Срочно поднимитесь на первый уровень! Савамура Дайчи! — Ну что, — первым отмер Суга и улыбнулся ему. — Прощай, Дайчи. Сорок восьмая пришла.