Переполох в участке начался еще до того, как он там появился.
А появился он сразу после того, как его спешно вывели из управления. К этому времени Акааши на парковке уже не было, он не стал дожидаться его и уехал на место преступления как только высадил Дайчи. Судя по всему, его поиски увенчались успехом, раз Дайчи столь поспешно выдернули из управления.
Весь путь до участка он внимательно вслушивался в истерические сообщения диспетчера, пока водитель, и рядом не стоявший с Акааши и даже с Нишиноей, выкручивал руль настолько неумело, что Дайчи едва ли не на каждом повороте здоровался лбом со стеклом или бардачком. На его просьбу ехать помедленнее, не то трупов станет пятьдесят, водила, кажется, только пуще перепугался и на автомате выжал газ на максимум. Машина взревела, Дайчи вцепился в ручку сверху и только думал про себя, насколько все же магическим значением обладает число «48», если на сорока семи все еще ходили довольные и равнодушные.
У входа в участок (где Дайчи чуть не вырвало, и точно бы так и было, если бы он съел с утра хоть что-нибудь) стояли двое. Танака и Ноя что-то яростно обсуждали и — у Дайчи едва не отвалилась челюсть — лихорадочно дымили чем-то. Чем-то, что на запах — о, он никогда в жизни бы этого не забыл — было очень похоже на табак.
Танака яростно воевал с продуктовым автоматом за банку газировки, пока Ноя прыгал с ноги на ногу и нервно озирался. Дайчи направился сразу к ним, стараясь не брать греха на душу и не смотреть убийцей на несчастного водилу.
Ну не всем дано родиться Акааши Кейджи. Вот он сам, Савамура, тоже водить не умеет. И ему должны платить хотя бы за то, что он даже не берется.
— Твою мать, — шипел Нишиноя, кутаясь в полицейский старенький жилет, от которого уже за столько лет осталось одно только воспоминание. — Твою-то мать.
Танака на его реплики что-то согласно, но невнятно бубнил и спускал в автомате монету за монетой.
— Дайчи-сан!
— Ноя, это что, сигарета? — не веря своим глазам, спросил Дайчи. Нишиноя, не размыкая губ, кивнул — боялся, что отберут. — Настоящая? — Юу снова кивнул, на лице сверкнула довольная ухмылка. — Можно? Я затяжку.
— Берите, — он достал из кармана своего старенького жилета пачку, как Гермиона доставала палатку из чудо-сумочки, и Дайчи в этот самый момент мог поклясться, что уверовал в волшебство. Пачка была, хоть и посеревшая, но новенькая, блестящая, распечатанная явно Нишиноей, без марки и дебильных предупреждающих надписей, которые Савамура всей душой ненавидел. Не тратя больше времени, он достал сигарету, быстро прикурил от зажженной у Нишинои сигареты и с наслаждением вдохнул.
Да, перерывы в столько лет определенно сказываются на том, как уметь распределять дозу. С забытой привычки — наконец-то нормальной привычки, а не мысленного расчленения тел — он вдохнул слишком много, и, пусть и не закашлялся, но тут же появилось желание проморгаться — в глазах защипало.
— Полегче, они крепкие, — со смешком запоздало вставил Нишиноя, — хотя черт знает, может, я просто отвык.
— И я вместе с тобой, — сипло ответил Дайчи. Танака, выиграв свою битву с автоматом, протянул ему бутылку, а сам взял сигарету затянуться. — Откуда достали, парни?
— Последний чел, — охотно поведал Танака, блаженно закрыв глаза, — у него в кармане и обнаружились две пачки. Одна начатая…
— Которую вы уже прикончили.
— Которую мы уже прикончили. И вторая. Вы берите, не стесняйтесь, там Чикара обрабатывает семью этого парня, а у них этого добра жопой жуй, как говорила моя покойная сестра, если бы она действительно была покойной…
— Рю! Саеко-чан лучшее, что случилось после этого гребаного идиотизма! Только она да Асахи-сан, да еще Акааши и нормальные в этом дурдоме.
— Ты так говоришь, потому что она тебе нап…врала, что на том свете говорила с какой-то крутой шишкой из модников, и в итоге и сделала эту крутую прическу.
— Но крутую же!
Танака спорить на этот счет не решился. А может, действительно так считал.
— Вы знали, что у них серьезный подпольный бизнес на этом? — вернулся он к животрепещущей теме. — На изготовлении сигарет. Связи такие, что Коноха то ли в дело записывает, то ли для себя запоминает. Выращивают себе табак и крутят, так просто его не продают. Хитро…
— Табак же больше не растет.
— На полях — да, — отозвался Нишиноя, выпустив струю дыма через нос, — а вот дома, под искусственным освещением, да с регулярным удобрением и уходом, который стоит как человеческие органы, как оказалось — вполне. Парень большие деньги на этом делал — не знаю, как у вас в практике, но на моей памяти он первый, кому это в голову пришло. Цену мог заломить любую.
— Я бы заплатил, — вставил Танака, затянувшись еще раз и передав Дайчи сигарету. Не прошлые, фабричные, конечно, но куда как лучше, чем ничего. Табак крепче, чем он привык, даже если бы дымил, не переставая, все эти годы.
Боже, это же получается, он не курил с самого конца университета, с тех пор, как Сугавара попросил его больше не дымить. Суга тоже курил до этого всего, но бросил раньше, курсе так на четвертом. Кого в университете вообще обошла эта привычка? Савамура только благодаря ей в коллектив и влился: его связи по курилке работали по сей день. Когда они уже закончили университет, Суга устроился учителем в местный центр то ли для трудных детей, то ли что еще, и с тех пор курить бросил. Потом, когда начал водить детей к себе и заниматься дополнительно, попросил и Дайчи завязать. Мне самому все равно, ты знаешь, сказал он ему тогда, но детям это вредно.
Сейчас Дайчи вцепился в эту сигарету, как в дар господень — будто ему опять дурацкие, безумные семнадцать лет, он стоит во внутреннем дворике университета, палит яркое белое солнце, и все, что вынуждает его курить — волнения о возможных долгах по учебе. А самые тяжелые времена своей жизни Савамура пережил без единой сигареты.
— Он и заламывал, не стеснялся, — продолжал тем временем Нишиноя. — Сейчас прижали их наши, не без внутренних мотивов, ясное дело. Первый мотив у Укай-сана — конфисковать как можно больше, но дело их не прикрывать.
— Не могу его осуждать, — пробормотал Дайчи негромко. От сигареты осталось меньше четверти, и она уже неприятно обжигала пальцы. Ноя хохотнул.
— Да никто его не осуждает, Дай-сан, мы все только рады.
— Угу, — подтвердил Танака. — А сам-то парень, сорок восьмой. Выглядел ну… — тут он замялся. Дайчи, не выдержав, отщелкнул сигарету в сторону — Нишиноя тут же поднес ему пачку. — Стремно.
— Как будто бывают симпатичные покойники.
— Саеко-чан!
— Покойники, Нишиноя. Трупы.
— Ну, тоже бывает…
— Дайчи-сан, вы же в управлении были? Ну…там, — Танака указал сигаретой на пол.
— Там, там. А что такое?
— Вам что-нибудь сказали по поводу этого всего?
— Сказали, — цыкнул Дайчи недовольно — только расслабился, хотя слышно было, как в участке кто-то орет и бегает — ничего, пока он тут стоит с Ноей и Танакой, и никто об этом не знает, к нему никто не прицепится. — Что-то толковое, что-то не очень. Последнего гораздо больше.
— Но Сугавара-сан должен был бы знать, — в отличие от Танаки Ноя произносил имя Суги спокойно, без боязни — за себя, по меньшей мере. Савамура ему всегда за это был благодарен: он редко раздувал из этого трагедию, разве что переживал, когда Дайчи вновь спускался в камеры, хотя и это он тоже старался не показывать.
Хороший он, все-таки.
— Что должен был знать, Ноя?
— Это ведь его секты почерк. Знак веса. Но почему жертв четыре? Я думал, их должно быть три. В прошлый раз их было три, а не сорок восемь. Ничего не понимаю.
Курить расхотелось.
— Я возьму? — спросил он Нишиною, указав на пачку. Тот, кивнув, отдал ее Дайчи.
— Осторожнее там, — предупредил Танака, — они все как с ума посходили.
— Хорошо.
В участке действительно стоял переполох, и Дайчи, зная, какое впечатление может произвести его появление, входить поначалу медлил, но зря — его даже никто не заметил. Мимо пролетел Киношита с огромной стопкой бумаг на вытянутых руках, за ним спешил Нарита, что-то проверяя в телефоне. На другом конце сидел и непрестанно что-то вызнавал по телефону Коми. Все магнитные доски были заклеены многочисленными фотографиями. Коноха, обвешавшийся канцелярией, нитками и клейкими лентами, то соединял их между собой, то менял местами.
В общий холл вышли даже те, кто обычно просиживали только в своих кабинетах. Во всем этом непрекращающемся шуме и балагане Дайчи удалось выцепить глазами Акааши: тот внимательно перелистывал папку, подперев подбородок рукой. Будто почувствовав его взгляд, Кейджи поднял голову и безошибочно повернулся к нему. На его губах была та же вечная мертвяцкая ухмылка, которая совершенно не вязалась с испугом в его глазах, и оттого показалась Дайчи еще более омерзительной.
Он уже собрался направиться в его сторону, как хлопнула дверь начальника.
— Савамура, ты здесь? А, здесь, вижу. — Укай высунулся из своего кабинета, и на мгновение в зале воцарилось полное молчание. — Зайди.
У Укая в кабинете дыма так много, что мгновенно начинают слезиться глаза. На столе Дайчи успевает увидеть пять, шесть или семь — трудно сказать из-за слезящихся глаз — открытых пустых пачек сигарет — все как одна серебристые, новые, но уже полупустые каждая. Видимо, в лихорадке Укай просто рвался к каждой, стараясь убедиться, что его не обманули.
— Хорошо расследование пошло, — просипел Дайчи и тут же закашлялся. — Продуктивно.
— Хоть в каком-то плане, — согласился Укай. Чиркнула спичка. На секунду — всего на секунду — Дайчи представил, что вокруг них — газ из какой-нибудь секретной военной лаборатории, который рванет, стоит только сверкнуть искре, но это был всего лишь сигаретный дым и его вечная паранойя. — Не собираюсь их закрывать, нарушай они хоть все установленные законы. А тех, кто пикнет, самих посажу.
— Уже заключили сделку? — со смешком поинтересовался Дайчи. В начальнике он не сомневался, и Укай тут же кивнул.
— Первым делом. Хорошо нам этот парень подвалил, очень удачно, храни там господи его душу или что вообще говорят. Доброе дело после смерти сделал. По сути, получать сигареты будем за бесценок, иначе пригрозим тюрьмой. Не дно, понятно, но верхние уровни тоже пугают. Мамаша его согласилась в мгновение ока, я договорить не успел даже.
— Ну, а чего вы ожидали? Это же наказуемо даже не нами, а выше идет. И я все еще не понимаю, как они выращивали табак. Ему же нужно солнце.
— И это то, зачем я вызвал тебя сейчас, Савамура, — Укай помахал рукой, разгоняя дым вокруг себя, и сел за стол. Дайчи тоже опустился на стул напротив. — Время нам с тобой поговорить об этом ритуале, о котором мы оба надеялись забыть раз и навсегда.
— Какое отношение это имеет к табаку? — осторожно попытался оттянуть время Дайчи. Не вышло.
— Табак, видишь ли, выращивали под специально спроектированными искусственными лампами. Откуда они достали весь инструментарий — отдельный вопрос, которым займется Коноха, но в целом, если деньги были — а деньги у пацана были — это реально. Удивительно, что на моей практике это первый случай.
— Ноя так же сказал. Да и на моей тоже.
— Но если вернуться к тому, в каких обстоятельствах мы с этим парнем свели знакомство, — Укай потянулся к очередной раскрытой пачке. — Слушаю тебя.
— И с чего мне начать?
— Начни с того, что тебе сказал Сугавара. Где-то же он этому научился. И почему жертв так много — в тот год было всего три.
— Все, что мне удалось узнать по этому поводу — это не секта, — утомленно начал Дайчи. — Он все это провернул полностью самостоятельно. Где он узнал об этом — понятия не имею, научил его кто-то, он бывший сектант или продал душу дьяволу — мне он как-то на этот счет не распространялся.
— Но ведь он говорил, что оставил того, кто это закончит? Помнишь? На суде.
Савамура помнил. Сугу он слушал вполуха и его показания пролетали мимо ушей, но, когда судья дал ему последнее слово, тот сказал:
— Вы упекли за решетку только одного.
Никто ничего не понял, дружно сойдясь во мнении, что секта, в которой был Суга, сейчас, наверное, ушла в подполье после его ареста. И уже скоро как тринадцать лет жила в том подполье, не казав носа. Проклятье.
— Что касается количества жертв, — тут Дайчи замялся, — то будут еще. Лет прошло порядком.
Укай откинулся на спинку стула.
— Суга так сказал?
— Да. Если верить ему, а другого источника у нас просто нет, то каждый год нужно было приносить четыре жертвы. Только сейчас подумал об этом, но да — даже звезда в этом знаке четырехугольная. Суга потом говорил мне, что он означает четыре стороны света, но я никогда не связывал их с четырьмя жертвами.
— Но ведь сам Суга, — недоуменно перебил его Укай, — сам Суга убил всего троих. Извини. Убил троих.
— Да.
— Он не успел добраться до Цукишимы?
Правда в том, что Дайчи не знал, где правда. Когда ты приходишь домой, и вместо обычного балагана тебя встречает гнетущая тишина, откуда-то — мухи, и идеально ровно отрезанные части тела, аккуратно разложенные по кругу на новом, мать его, ковре, естественным образом начинаются проблемы с последующим доверием. Из этой правды вытекала большая проблема: не веря никому и никогда, Дайчи уже отучился различать, когда поверить бы стоило.
А тут ошибка могла стоить жизни. Не его — ему не страшно, он был уверен, что выберется из этой истории живым.
Как Суга сказал? «Его всегда будет тянуть к смерти», кажется?
Цукишима всегда был слегка с приветом и себе на уме, но даже у него это не заходило настолько далеко. Наверное.
— Не знаю, — ответил Савамура и Укаю, и себе самому, — я не знаю. Факт в том, что их должно было быть четверо. Как он мне сказал, потому ритуал и не сработал.
— Так, — кивнул Укай, — а нафига этот ритуал нужен — причина та же?
— Укай-сан…
— М?
— Он сказал, что Солнце хотят вернуть не ради света.
— А зачем тогда?
— Суга сказал, что это излечит восставших из мертвых.
В кабинете резко стало так тихо, что слышно было, только как тикают часы на столе.
— Что значит «излечит»? — сипло спросил он.
А Дайчи откуда было знать?
— Что яд, которым поражены тех, кого ранили зомби, вылечатся, наверное? Больше не будет этих срывов, может, в итоге они смогут стать людьми, а не мертвецами. Что те, кто были принесены в жертву, вернутся живыми и невредимыми, как и те, кто уже успели проснуться.
— По его словам получается едва ли не дивный новый мир, — спрятав за сарказмом напряженность, заметил Укай. Савамура вспомнил: у него ведь дед домой вернулся, в самый разгар всей этой кутерьмы, в первые дикие годы. Кто он? Кажется, из скелетов.
Ему-то что?
— Да, похоже.
— Веришь?
— Кто его разберет? До восстания всего четыре трупа, вот и поглядим.
— Нам нужно выставить охрану по всему городу.
— От кого? — разумно возразил Дайчи. — Вы знаете, кто это затеял? Уже нашли виновного? Нет. Так от кого и кого именно мы будем защищать?
— Так или иначе, можно объявить полный комендантский час. Закрыть улицы. Каждого, кто выйдет — под конвой и в убежища.
— На сколько? На годы? Кому нужно — тот не остановится, закончит начатое дома, со своей семьей, или в том же лагере. Или вам напомнить?
— И ты предлагаешь ничего не делать? — в голосе Укая появились опасные нотки. — Вот от кого точно не ожидал.
— Я такого не говорил. Я лишь сказал, что методы с закрытием людей по домам не сработают. Да и кто не плевал на тот комендантский час, назовите мне хотя бы одного… Я думаю, нужно начать с поиска виновного.
— Ты найдешь его за несколько часов?
— А какая разница? Мы в любом случае просто не сможем обеспечить всем и каждому полную безопасность. Только теряем время, обсуждая это.
— Ты так говоришь, словно у тебя уже есть подозрения.
— Подозрения у меня всегда есть, добра хватает, — миролюбиво согласился Дайчи. — Но проверить все-таки стоит. Так что я предпочел бы прямо сейчас взглянуть на тела и заняться делом. Может и выгорит, хотя я не делаю ставок. Я могу идти?
— Иди-иди, — кивнул ему Укай, возвращаясь к сигарете, — только Савамура, я же просил тебя принести вещдоки.
Дайчи замер у самого выхода.
— Я принес их сегодня утром. Асахи забирал их у меня.
— Знаю. Но ты принес не все.
— Все, — отрезал Савамура, повернувшись к Укаю. Тот хмурился. — Я принес пять пакетов, забитых доверху… вы что?.. Их
потеряли, что ли?
— Не смотри на меня таким взглядом, Савамура, я тебя со школы помню, на мне это не сработает, — резко ответил Укай и нахмурился сильнее прежнего, забарабанил пальцами по столу. — Думал, ты что-то оставил, но ты, вроде, не врешь.
— Чего нет? — даже не потрудившись смягчить тон, спросил Дайчи. — Что вы потеряли?
— Мы не теряли! — так же яростно огрызнулся Укай. — Недосчитались, наверное. Эй, не убей Асахи!
— Посмотрим!
Конечно, все тут же начали смотреть именно на него. А Акааши на месте не оказалось.
— Куда он пошел? — подошел Дайчи к Конохе, который уже оторвался от своей паутины и что-то быстро строчил в блокноте.
— А?
— Где Акааши?
— Пошел к судмедам. Дайчи-сан!..
Судмеды сидели двумя этажами ниже.
Поскольку судмедами у них были скелеты, и уже у них на побегушках — живые люди (которые своим физическим состоянием от все тех же скелетов недалеко ушли), они вечно стремились под землю и первым делом, когда их вообще наняли на работу, попросили местечко где-нибудь в темноте и сырости. Ни темноты, ни сырости они не получили, но в импровизированный бункер прямо под участком их все же отправили. Где они и заседали, практически не высовывая носа и лишь регулярно проверяя окрестности на наличие трупов и того, что можно было бы исследовать.
Со скелетами у Дайчи ладилось — они были, в общем-то, славными ребятами, в меру болтливыми, но при этом толковыми. Но лучше всего — ничего удивительного — ладить с ними выходило у Асахи и Акааши.
Асахи был полноценно мертвым — не спутать с живым ну никак. А мертвые, пусть и когда-то были людьми, все же старались держаться ближе к мертвым. Если только дело не касалось зомби. А непокойник — это, слава богу, не зомби, хотя поначалу они и побаивались иметь дело с Адзумане. Все ожидали, когда же тот начнет выть и проклинать свою судьбу. Позже они поняли, за что Укай принял его в участок — Асахи мог сколько угодно причитать о своей несчастной судьбе, но, когда дело касалось дела, становился пугающе серьезен.
И все равно поначалу они просили назад Акааши. Он, якобы, умный и добрый, всегда выслушает все их (часто бредовые, просто из вежливости, потому что потом Акааши по нескольку минут массировал виски, сидя в машине) теории, и уж совершенно точно никогда не станет жаловаться на свою жизнь.
Ну, а что Акааши? Он даже не так давно стал живым мертвецом, по факту, даже мертвецом то не был — его сердце все еще билось, пусть и очень, очень медленно, он почти научился жить с этим, он мог бы прожить счастливую жизнь, наверное.
Наверное, наверное, наверное…
Жаль только, что времени у него совсем мало.
— Черт бы вас всех побрал, — ругнулся Дайчи сквозь сжатые зубы и вышел из лифта. В знакомых бетонных катакомбах мерцал голубоватый свет, в самом конце, где был небольшой кабинет, были слышны голоса.
— Я говорю вам, юноша, — Харада-сан — скелет почтенного старичка, который скончался от тифа в тысяча восемьсот семьдесят седьмом, скрестил руки на груди и, если бы располагал глазами, сейчас бы наверняка сверлил взглядом Акааши, но глазами он, к счастью, не располагал, — это совершенно точно не может быть человек. Если же я правильно помню…
— В ваше время мужчины только стреляться и умели! — рявкнул Акааши, да так, что дернулся даже Дайчи. — Единицы были действительно сильными, но ведь они были!
— Акааши-кун, успокойся, пожалуйста, — тихо попросил скелет повыше, Миура-сан, — вот и Дайчи-сан пришел. Здравствуйте, Дайчи-сан.
— Вечер добрый, — кивну он судмедам, Акааши быстро повернулся к нему. — Ты что буянишь?
— Бред собачий, — Акааши швырнул журнал на стол и бросился вон из кабинета — только обдало прохладным порывом ветра. Миура-сан тяжело вздохнул.
— Он сам не свой, — пожаловался он, — примчался выяснять результаты экспертизы, но их не подделать, вы знаете. Убиты все как один единым ударом. Хотите взглянуть на последнее тело?
— Давайте, что уж там, — он с неохотой направился в сторону кушетки с прикрытым телом на ней. Миура, подцепив ткань костями, приоткрыл тело, начиная с головы.
— Вот же черт… Акааши говорил, что их пришивают назад, но я не думал, что это настолько… жутко.
— Люди — жуткие существа, — проскрипел своим низким голосом Харада. — Один человек сотворил это с другим. Как сами, Дай-сан? Так бледны, что, неровен час, ляжете рядом.
— Нет уж, пока не планирую. Устал немного просто.
— Вы бы это, — Миура вернул покрывало на место, — поговорили с Акааши-куном. Хороший он парень, толковый, только в этот раз с ним будто что-то неладное творится, — он помолчал и, видно, оценив все риски, все же добавил, — как бы беды не было.
Как бы не было психопата номер два? Дайчи все прекрасно понял.
— Давайте мне результаты, я с ним поговорю, — мирно предложил он, и скелеты охотно передали ему на руки уже увесистые папки. — Много, однако… Бывайте.
— Удачи вам.
Вопреки всем его ожиданиям, Акааши ждал его — правда, не в самом участке, а, как сообщил ему Нишиноя, на парковке. Он стоял, опершись спиной на машину, и внимательно всматривался в небо.
Это становилось его плохой привычкой.
Дайчи потянулся в карман за пачкой.
— Ну? — спросил он, подойдя ближе, — Ничего не хочешь объяснить?
Акааши слабо закусил бледную губу, хмыкнул, отвернувшись.
— Считаете, я схожу с ума? — ядовито, но вместе с этим с какой-то обидой спросил он.
— Пока ничего не считаю. Я ничего не понимаю, Акааши. Ты не говоришь мне, что встречался с Сугой, — да он даже не дернулся, отметил про себя Дайчи. — Настаиваешь на своей версии, хотя доказательств, признаю, что у меня, что у тебя нет.
— Вы сразу сказали мне про ритуал, — все еще не поворачиваясь к нему, ответил Акааши, — сразу, как я спросил. И тут же исчезли — Коноха сказал мне, вы поехали получать допуск к Сугаваре Коуши. Но вы мне о нем рассказывали не так много, только брали меня с собой пару раз. И я не навещал его. Я лишь отправил ему запрос, за который он попросил кое-что взамен.
— Какой запрос?
— Спросил, что это за ритуал, — Акааши повернулся к нему и протянул телефон. — Смотрите.
На экране телефона была фотография: пыльный, потертый свиток под светом чего-то узкого, вероятно, фонарика. На следующей свиток уже был развернут, но ни единого символа, в нем нацарапанного, Дайчи даже близко не понял.
— Это свиток живой смерти, — деловито сообщил Акааши. — Если вкратце, в нем содержится краткое руководство к поднятию мертвых — в самом что ни на есть естественном их виде. Древние люди преуспели в своих экспериментах. Ему больше нескольких тысяч лет, поэтому понять его даже не пытайтесь. Я тоже ничего не понимаю, а вот ваш сожитель — он знает его наизусть.
— У нас никогда таких свитков не было, — возразил Дайчи, — Суга и на английском-то с трудом изъяснялся. Да и откуда ему взяться?!
— Я сказал, что он знает его наизусть, — поправил Акааши. — Я не сказал, что у него был этот свиток. Потому что эта рукопись лежала в дебрях Южной Америки все эти несколько тысяч лет, и никто туда не добирался за все эти несколько тысяч лет. Харада-сан не стал меня слушать, он сказал, что расшифровать его невозможно, как и добраться до него невозможно. Но то ли сам дьявол нашептал его содержание в ухо Сугаваре Коуши, то ли… то ли он был заказчиком, чего быть просто не могло.
— Свиток был похищен?
Кейджи кивнул.
— Представьте себе, как вовремя. Что похищен это точно — а с тех пор как растворился. Это фото я нашел в старых статьях исследователей, которые очень не рекомендовали свиток с места хоть как-то сдвигать. А стоит он наверняка кучу денег.
— Но мертвые денег не берут.
— Именно. Более того — мертвый такой путь не проделает. Да даже если как-то умудрится, в конечном итоге…
— В конечном итоге именно у мертвого больше всего причин следовать этим инструкциям.
— Это еще почему?
— Потому что в естественном виде означает излечение от болезней, Акааши, — внимательно всматриваясь в него, проговорил Савамура. — Яд исчезнет под светом, если верить словам Суги до конца.
Ухмылка на лице Акааши будто одервенела.
— Боюсь, я вас не понимаю, — проговорил он. — Давайте закончим этот разговор в машине, вы уже замерзли. Я отвезу вас домой.
Савамура заставил себя поудобнее устроиться в салоне, закинуть на автомате олдскульные наушники-банки на заднее сиденье, включить печку. Акааши в молчании завел мотор.
— Дайчи-сан, — позвал он через несколько минут.
— Да?
— Я не чувствовал никого, — они тронулись с места, когда загорелся зеленый, — мертвого рядом с захоронениями. Все было будто бы стерильно. Вы знаете, я хорошо чую мертвые тела, но там были только они. Те, которые лежали в колодцах. Я вам не вру, — добавил он сорвавшимся голосом, словно провинившийся ребенок. — Там никого не было. На километры никого, кроме тех, что мы нашли.
— Акааши, успокойся.
— Мы все, мы… — желтые светящиеся глаза Акааши неотрывно смотрели на дорогу, рука вцепилась в руль, — мы, зараженные, видели край. За ним ничего нет. Солнце для нас не встанет, Луна будет светить по-прежнему, потому что ее не прогнать сорока восемью трупами.
— Пятьюдесятью двумя, если быть точным.
— Пусть так.
— Но ведь свиток говорит обратное. Ты сам мне его показал. Мы опираемся на него.
— Значит, он врет! — вздохнув и успокоившись, он продолжил своим деловым тоном: — Единственное хорошее в этом всем — это что вместе с солнцем исчезли ананасы, а с ними исчезла и гавайская пицца, я понимаю, — и в этих словах был весь Кейджи студенческих лет, который с тех пор не опасался заказывать пиццу в компании, — но это не повод менять ход событий. Это всегда заканчивается плохо. На такое безумие мог пойти только тот, кто что-то потерял.
— Оно и так закончится плохо.
Акааши сглотнул и зажмурил глаза.
— Со мной все в порядке, — старательно контролируя голос, возразил он, — мне это никак не мешает. К тому же, даже если бы я был здоров, я бы все равно был уверен, что это делает человек.
— Почему ты так уверен?
— Это
живые, — впервые Акааши сам, первым отнес себя к другой стороне, хотя он все еще был живым, живым, живым! — Дайчи почти почувствовал стыд, что он довел его до этого, — живут надеждой, что с возвращением Солнца все изменится.
Мертвые знают, что за чертой ничего нет.
До самого дома Дайчи Акааши больше не проронил ни слова, и он сам не стремился завязать разговор. Скорее, наблюдал, насколько хорошо работает оторванная было рука, как бликует свет редких огней в его мертвых глазах, и напряженно думал.
— Позвони, когда приедешь в участок, — приказал Дайчи негромко, когда машина остановилась у подъезда. Акааши кивнул.
— Хорошо.
В квартиру он вошел в полном одиночестве. К счастью, сегодня Пурпурная луна была достаточно далеко, и в квартире стоял полный мрак. Разувшись, он прошел в спальню и упал спиной на кровать.
Это все слишком сложно. Кто-то водит его за нос — осталось понять, кто именно.
У него были проблемы с доверием, у него были все причины их иметь, а теперь он не знал, кому поверить. Акааши никогда не врал ему, наверное. По меньшей мере, Дайчи ни разу не смог споймать его на горячем, кроме как сегодня — и то вроде выложил как на духу. Может, от испуга, черт его знает. Суга врал постоянно, но даже его ложь как-то причудливым образом завязывалась на том, что он говорил ему правду — просто знал, что Дайчи ему не поверит. Рассчитывал на то, что Дайчи ему не поверит — но если, всего на минутку, допустить, что все, что говорил сегодня Суга, было правдой? Что, если он не убил Цукишиму не потому, что ему что-то помешало, а только потому, что не смог — хотя с чего бы, он у него даже не в любимцах был…
Вопрос не в этом.
Кому Дайчи хотел поверить?
Вопрос не в…
Ладони вспотели. Дайчи взлетел над кроватью, достал телефон и набирал номер, пока не села батарея.
Не все вещдоки. Наушники. Старые наушники-банки, каких уже давно не выпускали. Которые он, даже не поглядев, швырнул на заднее сиденье.
В тот вечер Акааши так и не перезвонил.
***
Когда был суд — уже тринадцать лет назад — и в судебном зале ярко горел костер прямо по центру (тогда еще не научились полностью приспосабливаться к темноте, и был форменный каменный век), весь этот спектакль страшно напоминал Дайчи сожжение ведьмы. Будто Сугу отправляли не в каменный надежный карман на километры под землей, а прописывали ему путь на позорный столб, прямо в центр бушующего пламени. Тогда его еще считали сумасшедшим.
Кострище было обложено камнями, судья зачитывал приговор, Суга безучастно переводил взгляд с него на прокурора, с прокурора на свидетелей, со свидетелей на Дайчи.
Ему предоставили последнее слово. Крепко держа его за цепь и не спуская глаз с наручников, надсмотрщик вывел его в центр, чтобы потом удобнее было вести в коридор.
— Вы упекли за решетку только одного, — сказал он спокойно — достаточно спокойно для человека, хладнокровно перерезавшего тех, кого сам к себе и забрал. Сказал так, и больше из него нельзя было вытащить ни слова.
Конечно, экспертиза показала, что он не в себе — Дайчи этому не верил. Он ничему уже не верил на тот момент. Возможно, столкнувшись с такой чудовищной ложью, те врачи, что ставили диагноз, поняли бы его, но они не сталкивались. Потом это решение еще не раз менялось, под конец никто уже ничего твердо сказать не мог…
Он не умел водить машину, Ною в это вплетать ужасно не хотелось, поэтому, сев на автобус, он ехал туда, куда считал нужным, и где, наверняка, должен был быть второй. Акааши чувствовал мертвых, постоянно забывая, что сам не был полностью живым.
На старой станции никого не было, только стояла — конечно же, не на парковке, а на проезжей части — полицейская машина. Дайчи легко открыл ворота, даже не пришлось ломать замок — до него все равно кто-то уже вошел на закрытую территорию.
По факту, она была закрыта много лет назад, обеспечивать так много станций, как их было раньше, человечество не могло, да и не нужно было им столько. Вместо электрических поездов ходили древние паровозы, будто доставшиеся им из мира стимпанка. В свете Пурпурной луны железные вокзальные арки отбрасывали на землю замысловатые тени.
Конечно, если где и должно было это случиться, то только здесь.
— Дайчи-сан! — Акааши дернулся, как от выстрела, схватился за грудь и выпрямился. — Вы меня напугали. Вас Укай-сан прислал?
Савамура покачал головой.
— Нет. Что у тебя тут?
Акааши сделал шаг в сторону. Ага. Еще три обезглавленных трупа — вон и откинутый в сторону люк канализации.
— Хорошо, — сказал Дайчи сам себе. — Как ты нашел это место?
— Здесь смрад, — покосился на него удивленно Кейджи. — Неужели вы не чувствуете?
— Это у тебя здесь супер-нюх.
— Но здесь не только трупы.
— Или трупы, но не все.
Кейджи посмотрел на него недоуменно.
— Дайчи-сан?
— Акааши, где наушники? — спросил Дайчи, одной рукой проверяя, на месте ли пистолет. Лицо Акааши не изменилось.
— Какие наушники?
— Которые лежали у тебя в машине. Которые ты украл.
— Я не крал, — помотал он головой, в глазах все четче и четче становился виден страх. — Это мои. Я знаю, вы приносили вещдоки, но это не они, можем посмотреть, вы сами увидите.
Савамура прикрыл глаза. Вдохнул глубоко и медленно достал пистолет.
— Зачем ты их украл?
— Я не крал, — к достоинству Акааши, он не потупил взгляд, не вздрогнул, не отшатнулся назад. Ну, он никогда трусом не был. — Я отправил их…
От выстрела — пока в сторону, но достаточно близко — Кейджи только зажмурил глаза.
— Повторяю: зачем ты их украл?
— Суга-сан попросил. Он сказал, что эти наушники нужны, но в машине были не они, — собравшись с духом, четко отвечал Акааши. — В машине были
мои наушники. Я не лгу. Иначе он бы не…
— Акааши, ты ведь не был на суде, да? — перебил его Дайчи. В принципе, он услышал все, что хотел, и уже здесь можно было бы закончить, но это же Акааши. Все еще Акааши. — И Суга тогда сказал, что мы посадили только одного…
— Это не я.
— …и вот у нас пятьдесят один труп. Не хватает только одного — Суга ведь сказал тебе, неважно, кто закончит начатое, главное, начертить знак верно. И Луна навеки сядет, Солнце поднимется, все жертвы, которых рубили на куски, вернутся к жизни, а все мертвяки таинственным образом излечатся…
— Я никого не убивал, — проговорил Акааши еще громче. — Это делал не я!
— …и ты бы никогда не закончил как Хаджиме.
Кейджи дернулся, издав какой-то странный всхлип, но тут же словно закаменел — только глаза сверкали в полной темноте. Даже в такую минуту с его лица не сходила эта жуткая ухмылка — куда же ей было деться. Он не пытался сбежать. Не пытался напасть. Наверное, до самого конца не желал повторить судьбу предыдущего. Дайчи было жаль его. Ладно, он сам, но у Акааши точно не было никаких причин доверять Суге.
Дурак.
Даже зомби бессильны против пули в голове.
Вопрос не в том, кому Дайчи хотел поверить, на самом-то деле. Он не выбирал ни Сугу, ни Акааши. Он даже не знал, можно ли это было назвать верой. Скорее, «что, если». Что, если это правда, и у него есть шанс вернуть все — всех — назад, и тогда всем будет все равно, кто кого убил, наверное? Какая разница, кто закончит ритуал — он знал этот символ наизусть, вырезать его на руках Акааши не составило труда. А разрубать на части он уже почти наловчился — правда, мысленно, но тут Акааши был прав — силы человека было вполне достаточно.
Ожидая, когда Луна опустится, уступив свой темный насыщенный цвет уже давно забытому прозрачному солнечному, Дайчи думал, что же он скажет Акааши, когда тот встанет, подобно всем остальным мертвякам.
Наверное, что тот был неправ.
И он ждал.
***
Коноха опасливо и быстро двигался по белоснежным коридорам. Даже прекрасно понимая, что на него никто не выскочит со стороны — просто не сможет — он все равно проникся этой атмосферой заточения и одиночества слишком уж чересчур. Слишком уж до самого сердца.
— Давай же, — постучал он по кнопке, влетев в лифт, — быстрее, быстрее…
Он простой курьер. Передаст — и тут же назад. И все равно колени у него тряслись просто неподобающе для сержанта.
По кругу и налево, в коридор. Последний рывок — и он свободен, и черт бы всех побрал, в следующий раз он просто пошлет любого, кто его о чем-нибудь попросит, даже если это будет Акааши, даже если это будет чертовски важно.
— Молодой человек, — окликнули его справа. Коноха подпрыгнул на месте.
За стеклом стоял мужчина. Вопреки всем его ожиданиям, самый обычный мужчина, разве что седой. Ни клыков, ни когтей, ни даже желтых мертвяцких, как у Акааши, глаз. Вот улыбки — да, похожи. Но Акааши — тот Акааши, которого помнил Коноха, улыбаться не любил. А у этого сразу видно — вторая натура.
— Сугавара Коуши, — поздоровался он. Ему улыбнулись шире.
— Не хочу причинять вам дискомфорт, — вежливо сказал убийца и указал на небольшой ящик внизу. — Передачи складывают туда.
Коноха чуть заставил себя не швырнуть туда пакет. Наоборот, вместо этого он, приложив усилие, наклонился, медленно положил пакет и подтолкнул ящик. Он тут же закрылся и оказался по другую сторону стекла.
Сугавара Коуши улыбнулся.
— Большое спасибо.
— Прощайте, — буркнул Коноха, разворачиваясь и спешно уходя из коридора, — прощайте.
Он не рискнул сказать «до свидания». Потому что упаси его бог напороться на такое свидание.
Суга подошел к ящику и медленно — не оттого, что был слаб или немощен, просто от каких-то внутренних чувств — достал прозрачный пакет, расстегнул пластиковую молнию.
За тринадцать лет на них не скопилось ни пылинки, не появилось ни царапинки — та же надпись «Sony» на внешней части, две крохотные наклейки. Он не сомневался: если их подключить, звук в них будет безупречным. Цукишима всегда был аккуратен с техникой, а Дайчи — в этом можно было быть уверенным — к ним не прикасался. Суга, держа наушники обеими руками, надел их, приладив для лучшего удобства. Полная тишина, хотя тут же на стене напротив забегал красный огонек сирены. Вот и оно, улыбнулся Суга.
Говорил же, что упекли за решетку только одного.
Так значит, уже восемь вечера. Начинается комендантский час. Пять минут прождать, пока они перестанут выть — зачем о нем вообще оповещали заключенных, которым он никак не помогал, было неизвестно. До них Луна и так не доберется, они спрятаны от нее на еще лет тринадцать или больше — Суга, если честно, не имел никакого понятия.
Пурпурная луна точно так же, как и все тринадцать лет, каждую минуту, стояла над городом, рассеивая его удушающий мертвяцкий мрак.
И в этом, по сути, не было ничего нового.
