Двойная луна - 5. «Лебединая верность»

      Сэр Йохан прекрасно знал, что спрашивать о том, был ли его сын близок с кем-нибудь, у Зигфрида — напрасная трата времени. Поэтому он попросил о разговоре Андреаса Лакосту, одного из парней Улафа, с которым тот прослужил в одном подразделении с того самого дня, как только пришел в этот участок. Пригласив мужчину в кафе на обед, он не стал ходить вокруг да около, задав свой вопрос сразу, как только оба расправились со своим мясом и гарниром.       Андреас озадаченно почесал в затылке. — Любовницы или любовники? Да ведь Уль, не в обиду будь сказано, тот еще отмороженый айсберг. Перепихнуться, простите, сэр, это да, какой же пес не любит секс. Только он два раза с одной и той же не трахался, да и вообще, предпочитал заплатить профессионалкам.       Старый дог только вздохнул. Не идти же в бордель теперь? Хотя у него не было другой надежды. Может быть, Улаф не просто так бегал к шлюхам?       Уже прощаясь с ним, Андреас приостановился: — А знаете что, сэр? Был у нашего Айсберга кто-то на уме. Только кто — не скажу, он с нами не делился.       Искать этого таинственного «кого-то» можно было до седых ушей. Йохан и сам подозревал, что зазноба у сына есть, тот однажды вскользь обмолвился, что это полный ужас. Значит, был у него кто-то, к кому тянуло, но неподходящий по породе? Или… Старый дог аж притормозил, извинился, когда на него налетела какая-то девушка, не успевшая свернуть. Кто-то, кого Улаф считал совершенно неподходящим, оттого так злился и старался не упоминать и не показывать своего интереса? Йохан свернул к скверу вместо автостоянки и устроился на первой попавшейся скамье, обдумывая эту мысль.       Их род — старый, из тех рыцарей, что служили местным князьям испокон веков, — никогда не мешал свою кровь с чужаками, а уж о том, чтобы запятнать себя позором межвидовой связи, и речи не могло идти. Но сейчас, если подозрения подтвердятся, и единственной надеждой на выздоровление сына станет кто-то другого вида, что ему делать? Род не угаснет, у Улафа уже есть сын, воспитать его Йохан сумеет и сам. Но Улаф… Оставить его калекой на всю оставшуюся — долгую, как и у любого оборотня — жизнь? Обречь на существование полутрупа? Воспользоваться правом эвтаназии и дать его душе освободиться от искалеченного тела? Или же… позволить сыну построить полноценную жизнь в разновидовой паре?       Тяжкие мысли были похожи на камни в ожерелье кающегося грешника. Йохан не мог себе даже представить, что придется отречься от сына. Улаф ничем не заслужил подобного унижения. Он верно служил, исполнил свой гражданский долг в армии и продолжал его исполнять в полиции, защищая покой мирного населения. А то, что Прародитель послал ему такое испытание, не его вина. Да и не те нынче времена, чтобы предавать анафеме за влечение к существу иного вида.       Йохан поднялся, зашагал к машине. Он принял решение.       ***       Приступы мерзопакостного нездоровья безо всяких причин становятся все чаще и хуже. Мне приходится взять больничный на пару дней, потому что уже несколько раз я едва не попал под машину, и только чудом не свалился на трамвайные рельсы. И мне это совершенно не нравится. Ролан обещал, что сегодня-завтра съездит к родителям, даже предложил мне поехать с ними. Кажется, лучше согласиться. Пусть они глянут на меня вживую.       Вечером Эрик забирает меня прямо от автозавода, уговаривая потерпеть.       — У меня, конечно, есть пара бутеров, но Регина будет недовольна, если ты перебьешь себе аппетит.       Ролан только фыркает, садясь рядом с ним. Машина проседает под его весом. Невольно улыбаюсь. Мы с Эриком весим вдвоем меньше, чем один тигон. Да и едим тоже. Киваю:       — Потерплю, что уж там. Далеко ехать?       — Около часа. Можешь подремать, там плед есть.       Вот это очень кстати. Бля, обожаю я их обоих. У меня как будто старший брат появился и кто-то вроде молчаливого, но заботливого дядьки. Эрик в самом деле на два года меня старше, он и в приюте о мелкотне заботился, и сейчас тоже. Как он говорит, у приютских мало тех, кому доверяешь и веришь. Приятелей и знакомых много может быть, а вот друзей… Друзья всегда на вес золота. Так что я, можно сказать, богач просто — у меня их двое.       Противная слабость накатывает в очередной раз и, кажется, переходит в сон, потому что просыпаюсь я уже не в машине, а в доме четы Тимвиц. Удивительно, но соседство с двумя крупными хищниками совершенно не пугает. Видимо, я уже настолько привык к Ролану и Эрику в непосредственной близости от своей бренной тушки, что перестал чувствовать нормальное для пернатого опасение.       Ролан очень похож на родителей. Такой же вальяжный большой кот, спокойный и довольный всем миром и собой. Генрих Тимвиц молчалив и производит впечатление вечно хмурого и чем-то недовольного, но это просто особенности строения лица. Достаточно посмотреть в его глаза, и сразу понятно, что в его жизни все прекрасно. Там такой дзен, как говорят китайцы, что куда там статуе! Шуточка про «ни сы»* — это вот прямо про него. Регина немного другая. Да, царственная львица, но чувствуется в ней такая типично женская чертовщинка, искринка внутри, отражающаяся в глазах. Они у нее такие же зеленые, как у сына. Вернее, наоборот, конечно, но не суть.       Регина нас кормит. Правильнее было бы сказать «фарширует», как индейку на Новогодье. Через полчаса трапезы в меня больше не лезет никакая рыба. Роланова матушка расстаралась, видимо, ради меня, но и для кошачьих на столе полно мяса в каком угодно виде.       — Это ничего, сейчас поговорим, все уляжется, и будет десерт.       Эрик мудро молчит и усмехается. Мне уже страшно: я ж лопну!       Переползаем в гостиную, чтобы поговорить — и тут меня снова уносит в полуобморок, прямо на полушаге и полуслове. Треснуться о покрытый шкурами и коврами пол не успеваю — чувствую, что подхватывают, укладывают на диван. В сознание возвращает нашатырь и уложенный на лоб пакет со льдом в полотенце. Львица переглядывается с мужем и хмурится. Генрих проходит полный оборот, аккуратно наклоняется, обнюхивая меня. Мне настолько плохо, что даже не страшно от соседства с огромным тигром. Он возвращается в людской облик и кивает.       — Незавершенная, дикая связь. И его паре очень плохо, если такие приступы.       Сердце обрывается и начинает бешено колотиться в ребра.       Ролан и Эрик переглядываются и в один голос выпаливают то, что я попросту боюсь озвучить:       — Улаф!       ***       — Легенда гласит, что по-настоящему оборотень выбирает себе пару не по запаху, личным качествам или внешней привлекательности. Пару выбирает душа зверя, и ей не нужен нюх, слух или зрение, чтобы отыскать того, к кому потянутся, сплетутся невидимые ниточки, которые, словно ажурный узел, потом закрепит метка. И у каждого оборотня от начала времен и по сей день в мире есть такая родственная душа. Вот только не каждому дано ее найти, потому что никто не может сказать, где искать, в каком роду. И стоит ли, ведь и у хищника найтись она может в стаде травоядных, и у травоядного — среди птиц, — Генрих роняет слова веско, как тяжелые камни. — Учитывая древнейшие законы оборотней, мало кто и пытался. Но именно в таких парах связь рождается сама собой, для этого достаточно просто видеть избранника, быть недалеко от него. В идеале — ощутить его запах. Так встретились мы с Региной. Так, собственно, образуются все разновидовые пары. В любом другом случае оборотни друг другу просто не интересны, разве что как сексуальный эксперимент, не более. Но если это пара — все станет гораздо серьезнее.       Эрик льнет к Ролану и тихонько мурлычет. Теперь ясно, что им тоже повезло — они родственные души. А вот мне… Улаф презирает разновидовых. Я пока еще не готов поверить, что мне не привиделось облегчение и радость в его глазах там, в руинах. Я был невменяем от усталости и страха, а еще я слишком давно его люблю, чтобы доверять собственному сердцу, которое, как в классике, «готово обмануться». Вот поеду завтра в госпиталь, проберусь в реанимацию — и посмотрим.       В глубине души я знаю, насколько глупо и детски звучат мои отговорки. Она — дурная птичья душа — уже все решила и во все поверила.