Двойная луна - 5. «Лебединая верность»

      Это кафе перевидало множество оборотней и людей за время своего существования. Ничем удивительным не были и эти трое, разве что выглядели немного забавно из-за разницы в размерах: огромный здоровяк, в котором ясно читались львиные черты, в форме офицера полиции, сухощавый, но широкоплечий и высокий пожилой оборотень-пес в гражданском, в котором за милю чувствовался военный, и невысокий, симпатичный и улыбчивый рыжеватый парень, с первого взгляда опознаваемый как рысь. Никто из них не торопился начать разговор, расправляясь с обедом. Эрик и Ролан не собирались оставаться голодными из-за того, что Йохану фон Штее под хвостом свербело узнать, кому он обязан шансом на выздоровление сына.       Наконец, официант унес опустевшие тарелки, поставил перед посетителями чашки с кофе и десерт, и дальше тянуть было уже просто неприлично. Эрик глотнул кофе и уставился старому псу в глаза. Он твердо намеревался выиграть поединок взглядов, потому что довольно хорошо знал такой тип оборотней: честные и принципиальные служаки, они привыкли к жесткой иерархии и подчинению силе. Не зря в армии ярче всего проявляется принцип стайности, и все оборотни признают, что министром обороны является Альфа из Альф. Эрик, может, и не был альфой, в их маленькой семье им был и безоговорочно признавался таковым Ролан, но сейчас рысь, фигурально выражаясь, был готов драться за свою стаю, в которой — вот незадача-то! — оказался пернатый.       Рысь был готов своим хвостом поклясться, что старый кобель прекрасно понимал все, не зря же в серовато-голубых глазах, окруженных слегка покрасневшими от волнения за сына и недосыпа, тяжеловатыми веками, нет-нет да и мелькала искорка веселья. Но уступать он не собирался, не для того это все было затеяно. Еще Эрик замечал в его взгляде легкую тень заинтересованности, мол, кто же этот неведомый мне парень, за которого ты стоишь горой, рысик? Опознать кошачьего он бы смог, но тот легкий, чистый осенний запах не принадлежал коту, не было в нем характерной острой нотки похоти, которая отмечала каждого представителя кошачьего племени, особенно сейчас, в преддверии Двоелуния. Эрик знал, что если пес даст себе труд подумать, то поймет, что запах Марка вообще чист, такие бывают у совсем юных оборотней или у нецелованных девственников. И последние — исчезающе редки в современном обществе, где с добрачных связей давно снято табу.       Поединок взглядов продлился достаточно долго, чтобы Йохан фон Штее уяснил для себя серьезность намерений Эрика. Потом негромко хмыкнул и моргнул, разрывая повисшее напряжение. Но первым заговорил все равно Эрик, причем, начал с достаточно болезненной темы.       — Скажите, сэр, а в роду фон Штее всех так плохо учили, или это Улаф был настолько нерадивым учеником?       Да, начал он жестко. Но иначе бы ходили они вокруг да около, а обеденный перерыв не резиновый.       — Что вы имеете в виду? — напрягся дог.       — Что имею, то и…       — Эрик, — укоризненно протянул Ролан.       — Извините. Просто я все думаю и понять не могу: это Улаф такой садист отмороженный и мазохист разом, или он просто не знал, как будет реагировать его истинная пара на игнор? Ладно бы он сам два года мучился, так ведь он же и Марка мучил!       Йохан молчал, только желваки на челюсти ходили.       — Вы знаете, что чувствует отвергаемый истинный? И я не знаю, мне повезло, мой партнер меня хотя бы не игнорировал и презрением не обливал.       Ролан смущенно и с долей вины хмыкнул, но Эрик просто положил ему руку на запястье, успокаивая. За два года совместной жизни они уже со всем разобрались, а в свете открывшейся информации об истинном партнерстве — и с этим тоже, еще той ночью. До полуночи говорили, потом трахались, а потом Эрик мастерил для Марка электронную ключ-карту, и весь день зевал, чуть челюсть не вывихнул.       — Улаф не…       — Улаф Кессен фон Штее во всеуслышание не раз говорил, а кроме того невербально демонстрировал, как он относится к разновидовым парам. В нашем участке таких пар две: мы и боевая двойка из наркоконтроля, — жестко перебил пса Эрик. — Можно сколько угодно оправдывать его поведение нежеланием ломать жизнь обоим, подвергать общественному порицанию, и все такое. Ладно, это дело прошлое. Но что теперь делать, я ума не приложу. Их дикая связь становится все сильнее. И без нее выздоровление Улафа затянется на годы. А его нездоровье влияет на Марка, и будет влиять сейчас тем более, после того как он вытянул Улафа в оборот. Связь стала крепче и будет болезненнее.       — Что вы предлагаете, Эрик?       — Нет, я хотел бы узнать, что можете предложить вы. Потому что это от вас сейчас все зависит. От того, сможете ли вы убедить сына в том, что в их притяжении нет ничего плохого и порочного. Захотите ли вы его в этом убедить, рыцарь фон Штее?       Старый дог смотрел на сложенные на столе кулаки и молчал. Тогда, в парке, было легко подумать, что не станет препятствовать сыну, если тот сойдется с кем-то другого вида. Сейчас он понимал, что просто отстраниться и не мешать не выйдет, придется переламывать впитанные сыном с материнским молоком устои и традиции, которые сам же подкреплял и взращивал. Сам пренебрежительно фыркал, рассказывая легенду об Истинных, не веря в нее. Неудивительно, что Улаф отказывался поверить в свою «неправильность», всеми силами пытался вернуться в стан «нормальных», заводя отношения с напарником, соглашаясь на брачный контракт.       Словно услышав его последнюю мысль, рысь внимательно сощурился:       — Ах, да, и что делать с тем, что Улаф женат, я тоже не знаю. Вряд ли его супруга согласится на триаду.       На это, слава Богу, у Йохана ответ был.       — Улаф заключил брачный контракт для рождения наследника. Сейчас я готовлю документы для его разрыва. Условия были выполнены, сын рожден, так что через месяц Улаф станет свободным от обязательств псом.       Эрик ждал, дожимая его взглядом, буквально вынуждая отвечать.       — И я дам разрешение на заключение брака, если они оба этого захотят.       — Может быть, стоит сперва спросить об этом у нас? — от прозвучавшего сбоку ядовитого голоса Марка вздрогнули все присутствующие.       ***       Это называется «без меня — меня женили». Ну, Эрик, ну прохвост! Ролана я в расчет не беру, рысь вертит им, как хочет, даром что тот альфа. Я как знал, как чувствовал, куда идти на обед. Ну, пришел, блядь. Посидел, послушал. Теперь вот стою и думаю, то ли по голове настучать, то ли развернуться и в туалет бегом, потому что чую, что в горле ком, и сейчас ка-а-ак разревусь позорно, и только застрелиться останется.       Эрик смотрит виновато, уши прижал. У-у-у, котяра! Но в глубине души у меня тлеет такая горячая-горячая искорка благодарности: он же не просто так тут перед псиной распинается, он за меня волнуется. И это очень приятно.       — Извините, сэр, — говорю. — Мы не представлены. Марк Дарко, инспектор по делам несовершеннолетних, тринадцатый участок Лоу-тауна.       Пес поднимается. Ох, мать моя пернатая, я ему, как и Улафу, чуть не в пупок дышу. Нет, не так все плохо, конечно, но макушкой я еле-еле до плеча дотянусь. Приходится задирать голову, чтоб смотреть в глаза. А пожатие у него в меру крепкое и осторожное. Приятно.       — Йохан Кессен фон Штее. Приятно, наконец, с вами познакомиться, Марк.       Краснею, кажется. Вот блядство-то!       — Позвольте поблагодарить вас за сына. Я ценю то, что вы сделали.       Садимся. Я не знаю, что теперь говорить, опускаю взгляд в чашку с кофе.       — Мне это ничего не стоило, сэр.       Не говорить же ему, чего это стоило на самом деле? И будет стоить, если Улаф упрется и откажется от… ото всего. Навязываться я не умею и не буду. Несмотря на то, что люблю его, несмотря на нашу дикую связь — не буду. У меня тоже есть гордость.       — Я знаю, что такое истинное партнерство, Марк, — говорит дог. У меня еще сильнее загораются уши и щеки. — И я готов сделать все для того, чтобы мой сын был счастлив.       Моргаю. Это… что вот сейчас такое я услышал?       — Если он будет счастлив рядом с вами, я приму это, как данность. И уж конечно не откажусь от него, чай, мы, фон Штее, не княжеских кровей.       Эрик тихо фыркает, прячет усмешку и ободряюще мне подмигивает, мол, катали мы ваших князей, где Луны не светят.       — Это веское заявление, сэр.       — Зовите меня по имени, Марк. Не чужие все-таки друг другу теперь.       Хорошо, что я кофе допил, сейчас бы подавился к хренам. Мне нужно подумать. Мне очень, очень нужно подумать и уложить все это в голове.       — Марк, мы с Роланом кое-что обсудили. После Двоелуния у нас официальное бракосочетание. И мы хотели бы, чтобы ты вошел в нашу семью. Названым братом, — добивает меня Эрик.       Блядь. Блядь! Блядское блядство, мне нужна салфетка и успокоительное. И оказаться подальше отсюда, чтобы не потерять остатки самоуважения, разнюнившись на глазах у кучи народа.       — Я сейчас, — выдавливаю кое-как и ретируюсь в туалет, слыша за спиной насмешливое Роланово:       — Эрик, ты балбес. Ну кто же вот так сходу огорошивает?       Да уж, правда. Но я знаю, что отвечу, когда отревусь в кабинке, умоюсь и вернусь к ним.