Двойная луна - 5. «Лебединая верность»

      Все налаживается. Пока что это касается только работы, и думать о чем-то еще, кроме нее, я просто физически не хочу. Тем более что думать рано: Улаф еще слаб и спит почти все время. По просьбе его отца у меня теперь есть именной пропуск и ключ-карта в его палату. Я прихожу к нему на пару часов раз в сутки, когда он спит после процедур и капельниц. Просто не представляю, что будет, если он проснется. Ничего хорошего, явно.       Пока что все мои мысли занимают мои дети. Да, не подшефные, подопечные и еще как-то, а мои дети. Те, кого отдавали лично мне в руки, называя имена. Удивительно, но я помню их все. Самое трудное в моей работе — это объяснить малышам, почему они должны оставаться в незнакомых местах вместо того, чтобы быть с родителями. И я объясняю, прошу подождать, выбиваю разрешения на посещение, выясняю, что там с рабочими местами и жильем… Взрослые — не моя забота, но, блядь, я просто не могу оставаться в неведении и врать что-то, что не имеет оснований, детям. Так что да, я мечусь по городу, как ополоумевший.       И, все-таки, все налаживается. В этом немалая заслуга мэра, а уж сколько в этом его желания получить голоса на выборах — Бог весть. Подозреваю, что это приоритетная задача. Ну, и еще то, что устроенные беженцы из припортового гетто не расползутся по крысиным норам, увеличивая уровень преступности в разы. Пока что работу нашли примерно половине мужчин, а это почти две тысячи людей и оборотней!       Внезапности начинаются… внезапно. Я никогда близко не общался с сильными мира сего, а тем более с потомками тех, кто некогда правил этими землями, тогда еще не объединенными в единое сильное государство, а представлявшее из себя лоскутное одеяло из мелких удельных княжеств. Но мне представляется такая возможность: в Лоу-тауне, оказывается, живет леди из княжеского рода Дарквуд. И это — та-даммм! — матушка детектива Лорейна Грея. Леди Элинор Дарквуд появляется на бывшем автозаводе в сопровождении нескольких оборотней охраны и «бригады шестьдесят девять». Черт, только бы не сказануть это вслух, а то порвут меня на кучку перьев, и будут правы. Грей и Лорейн, оказывается, слили ей инфу о том, что многие женщины гетто подрабатывали тем, что занимались разными кустарными промыслами в китайских традициях, сбывая свои поделки в местных мелких сувенирных магазинах. А леди Дарквуд, как выясняется, достаточно известный в городе меценат, курирующий именно что народное творчество. Смотрю во все глаза на то, как она, не гнушаясь присесть рядом на тряпичный тюк или грубо сколоченный табурет, расспрашивает женщин и девушек, беседует с мужчинами. Альфа! Мать моя пернатая, эта хрупкая, утонченная красавица — Альфа с большой буквы! Жадно смотрю на то, как она легко и непринужденно захватывает внимание всех вокруг, и вот уже составляются договоры, раздаются указания, выписываются чеки. Я только что стал свидетелем трудоустройства трех сотен женщин. Вот так, по одному только желанию облеченной властью альфы.       — Моему роду принадлежит несколько доходных домов, — роняет леди Дарквуд, и толпа замирает, ловя каждое слово. — Два из них нуждаются в капитальном ремонте. Это постройки столетней давности, простоят еще столько же — при должном уходе. Я обеспечиваю материалы, помощь архитекторов, вы — рабочую силу. Все, кто будет трудиться над ремонтом и реставрацией, получат квартиры в этих домах. Они невелики, не особенно удобны…       — Где записаться, Лин-сан? — вокруг нее образовывается плотное кольцо мужчин из тех, что пока еще не получили работы. Охреневая, тихонько отхожу в сторону. Если еще и Томашевские решат помеценатничать, все беженцы будут устроены до начала зимы.       — Парень, ты же из «несовершеннолетников»? — на мое плечо ложится жесткая ладонь старшего «бригады шесть-девять», Грея Лорейна. Вздрагиваю от неожиданности и киваю. — Извини, если напугал. Леди Дарквуд просит тебя подойти.       Внутренне стараюсь собраться, недоумевая, что леди от меня-то нужно? Но иду. И меня в лоб ошарашивают вопросом:       — Юноша, вы ведь из Сигнисов? Очень похожи на своего деда.       Нежданчик. Справиться с собой удается секунд через тридцать, проглотить первые слова, и вторые тоже. И третьи. Вскидываю голову, глядя ей в глаза, и чеканю:       — Я Марк Дарко из стаи Тимвиц-Виндов, леди.       Вопреки ожиданиям, она тепло улыбается:       — Приятно познакомиться, офицер Дарко. Ваш вклад в судьбу этих разумных неоценим и заслуживает высшей награды.       Я снова теряюсь и мямлю слова благодарности, но леди Дарквуд ошарашивает меня еще больше: делает шаг вперед, ласково проводит по щеке кончиками пальцев (я судорожно вспоминаю, когда брился, и нормально ли выбрился) и наклоняется ко мне. Ее шепот гонит волну мурашек по всему телу:       — Держитесь, юноша. Любовь стоит того, чтобы за нее бороться. Я вижу в вас достаточно силы.       Отступает и снова отвлекается на свои дела, а я стою и пытаюсь переварить сказанное. Мне нужна передышка. Жаль, что к Тимвиц-Виндам сейчас нельзя, у котов Двоелуние. Мне бы очень не помешала поддержка моей стаи. Хотя бы просто помолчать с ними рядом.       ***       Запах. Первое, что ощущал Улаф, проснувшись — это запах чистой воды, древесного мха и опавших листьев. Горький, свежий, обносящий голову, как крепкая выпивка. Запретный. Он до сих пор помнил свой восторг, когда впервые уловил эти лесные-озерные ноты в какофонии запахов участка. Он шел по следу, едва сдерживаясь, чтобы не поскуливать, представляя себе того, кто оставил этот сногсшибательный шлейф, и тем хуже было, когда понял, чей именно это запах. Молодой оборотень выглядел жестокой насмешкой над мечтами Улафа: некрасивый, низенький, но при этом широкоплечий, с жесткими даже на вид прямыми волосами, собранными в низкий хвост, в котором топорщилась пара черных перьев. Догадаться сходу, какого он вида, не составило труда. Правда, Улаф сперва подумал, что он из вороньего рода, но воронов-оборотней не видели уже почти сто лет, последние из них погибли во время эпидемии птичьей чумы сто восемь лет назад.       Улаф поднял все свои связи, чтобы осторожно выяснить, кто же этот Марк Дарко, и с изумлением узнал, что «несовершеннолетник» — непризнанный бастард лебедей, неизвестно какого рода, при том — черный. Все четыре княжеских рода этого материка были белыми. Он постарался свести все контакты с Марком к минимуму, но через пару месяцев констатировал, что влип несмотря на все усилия: судя по поведению парнишки, связь истинных уже протянула между ними тонкую серебряную проволоку, нанизывая несчастные души, как бусины на нее — не разорвать и не соскользнуть с этой ядовитой нити.       Улаф замечал все его взгляды, полные затаенной боли и любви, но он просто не мог поступить, как безродная псина, преступить многосотлетние традиции рода, да и собственные слова о неприятии разновидовых пар. Нет, он в самом деле считал, что связь душ истинных партнеров — миф, созданный извращенцами древности для оправдания своих дурных наклонностей. Презрительно фыркал, когда ходил с матушкой в оперу на «Чужую невесту», старался не видеть два постыдных пятна на репутации участка в виде двух разновидовых пар. Он не мог, просто не мог наплевать на все и подойти к Дарко…       Ему ночами снилось, как он зарывается носом в вороную гриву, вдыхая запах волос и перьев, как прячет руки под крылья, которым не суждено поднять лебедя в воздух, но которые наверняка такие теплые и пуховые изнутри… Эти сны мучили и заставляли только крепче сжимать губы, презрительнее щурить глаза, проходя мимо и чувствуя обжигающий, горячий и безнадежный взгляд в лицо. В спину ему Марк никогда не смотрел.       Сейчас, просыпаясь после капельниц, он вдыхал запах своей проклятой пары и понимал, что только благодаря Марку жив и выздоравливает. Что это гадкий черный лебеденок вытащил его в полный оборот, дав толчок к регенерации организма. Что он приходит каждый день и наверняка сидит рядом, смотрит, может быть, даже трогает. Он хотел проснуться и застать его в палате. И он не был уверен в том, что именно скажет в этом случае. Он просто не знал, что сказать. Иногда ему хотелось убить черноперого гаденыша и сдохнуть с облегчением самому.       Мысль о том, что с той же силой ему хочется впиться в бледные, тонкие губы до крови, подмять под себя, вылизать и вынюхать каждый дюйм нескладного тела, вгрызться в загривок и пометить, он гнал от себя и прятал на самое дно души.