Двойная луна - 5. «Лебединая верность»

Прошлое       Доверие стоит дорого. Слишком дорого, если оказывается отдано не тому, кому следовало бы. Темперанс Сигнис уяснила это одновременно и слишком рано, и слишком поздно. Ей было всего двадцать два, когда ее доверие грубо предали, и тем больнее было оттого, что предали сразу двое тех, кого, как она считала, ближе нет.       Ее возлюбленный испугался ответственности за беременную подружку, скорее всего, Рональд просто счел себя не готовым к семейной жизни. А отдавшая ему девственность Темперанс не собиралась рисковать жизнью и избавляться от зреющего в ее теле яйца. Это было больно: понять, что для Рональда их любовь была всего лишь необременительной интрижкой. Понять, что он, в отличие от других лебедей, тот еще урод, но не внешне, с внешностью у него все было прекрасно, а моральный — он с легкостью наплевал на, казалось бы, незыблемые устои именно их рода, на то, что лебеди выбирают себе пару один раз и на всю жизнь. Его предательство нанесло душе Темперанс незаживающую рану, подорвав ее веру в сами основы бытия.       Вторым был ее дядя. Младший брат ее отца, он был старше Темперанс всего на четыре года, так что до того, как она уехала учиться в Кастиль, у них были, скорее, братско-сестринские отношения. Она доверяла ему безоговорочно, он прикрывал ее шалости и возился с ней с самого младенчества. Гораздо больше, чем это могли делать вечно больная мать или отец, для которого семья существовала где-то там, за пеленой его игорного азарта.       Восемнадцатилетняя Темперанс, уезжая в колледж, видела в глазах Виктора Сигниса не только сожаление, но и откровенную ревность. Правда, она никогда не воспринимала этого милого пухлого парня иначе, чем близкого друга. Самого близкого, самого родного и облеченного самым большим доверием.       Именно ему Темперанс позвонила, когда Рональд бросил ее, разозлившись на отказ сделать аборт.       — Ничего не предпринимайте, моя дорогая, — сказал Виктор. — Я приеду через два дня, и все решу. Когда вам время рожать?       До этого было еще около недели, и Темперанс согласилась ждать.       Лебеди носят оплодотворенное яйцо около двух месяцев, затем откладывают его и высиживают еще три. Птенец довольно быстро растет, уже в три месяца он становится способен на оборот, в этом смысле птицы гораздо быстрее развиваются, чем другие оборотни.       Темперанс рассчитывала, что Виктор поможет ей подготовить родителей к новости, что их единственная наследница изрядно сглупила, не удержав собственную гузку под контролем. В конце концов, он всегда ей помогал. А потом, когда отец остынет, а мама перестанет заламывать руки, ей можно будет и появиться пред их очи, родительский гнев поутихнет. Рассматривала она и тот вариант, что вернется домой она уже с младенцем на руках, тогда уж родители точно ничего не смогут поделать, им останется ввести ребенка в род. Сама она с радостью передаст право на княжескую корону сыну. Темперанс не сомневалась, что будет мальчик. Он ей снился — ее кроха в сереньком младенческом пушке.       Виктор приехал, как и обещал, через два дня. Из университета Темперанс не отчислялась, просто написала заявление на бессрочный отпуск по семейным обстоятельствам, и Виктор подтвердил его, как старший родственник. Можно было не опасаться, что родителям сообщат раньше времени. Дядя был слегка на взводе, да оно и понятно: такой неприятный случай! Но Темперанс ко всему отнеслась довольно легко. Гораздо тяжелее ей было смириться с тем, что тот, в кого она была влюблена со всем пылом юности, ее предал. Остальное ее волновало мало. Да и предательство отошло в тень, негативные эмоции перекрывало зарождающееся в ней чувство материнской любви и нежности к птенцу.       — Я отвезу вас в один дом, там не слишком уютно, но я постараюсь обеспечить комфорт для вас, моя дорогая Темперанс, когда наступит время снести яйцо. Поживете там, пока птенец не вылупится и не перелиняет, а я пока поговорю с братом и Виллемой, подготовлю их, — сказал Виктор.       Темперанс радостно согласилась.       Кастиль они покинули поздно вечером, она еще смеялась, что они словно бы сбегают так, чтобы никто и не видел, в какую сторону поедут. Дядя только кивнул и за всю дорогу не проронил ни слова, да и Темперанс большую часть пути проспала на заднем сидении вместительной «пасадены», укрывшись пледом с головой.       Дом, куда Виктор ее привез, снаружи она так и не увидела — ее принесли в него спящую, и проснулась она уже в комнате, что стала ее тюрьмой на долгие годы. Тогда, правда, она не подозревала об этом, только удивилась решетке на окне и несколько запущенному состоянию внутреннего убранства.       — Я выкупил этот дом буквально месяц назад, — сказал Виктор, — и ничего не успел в нем поменять. Но обещаю, моя дорогая, скоро тут все изменится.       — Он такой мрачный, — Темперанс поежилась, оглядывая вылинявшие шелковые обои, некогда темно-лиловые с золотом, и панели мореного дуба, укрывавшие стены до половины. Тогда в комнату вела еще такая же дубовая дверь, металлической, без внутренней замочной скважины, она сменилась позже.       — Ничего, зато какие ковры и гобелены! Мне они достались вместе с домом. Их вычистят и положат на пол, чтобы вам было уютнее. И я привезу теплые пуховые пледы для гнезда. Мебели здесь, правда, совсем мало, но я нашел кровать, она вполне удобна. Отдыхайте, моя дорогая. Но из дома не выходите, здесь вокруг девственный лес, а в нем водятся обычные волки. Егерь сказал мне, что они совершенно обнаглели, и он видел свежие следы на дорожке у задней двери.       Темперанс испугалась и пообещала не высовывать носа из дома. Но по двум этажам чьего-то разоренного гнезда в эти дни она набродилась изрядно. Водяной насос и котел работали, так что она имела возможность принять ванну в соседнем с ее комнатой помещении. Перед родами она стала сонливой и немного неповоротливой, так что и прогулки по дому вскоре прекратились. А потом ее тело соскользнуло в истинную форму само собой, и она поняла, что пора.       Роды вымотали ее, яйцо оказалось слишком крупным. Но она справилась. Устроив свое сокровище в гнезде из пледов, она распушила мягкие перышки на груди и осторожно накрыла его, согревая своим телом. Усталость взяла верх над всеми чувствами, и Темперанс провалилась в глубокий, слишком глубокий сон. А когда проснулась — яйца в гнезде не было, а двери ее комнаты были заперты на ключ снаружи.       ***        Виктор Сигнис со смешанными чувствами смотрел на лежащий перед ним в свернутом шарфе предмет. Зеленоватое, неприятно пахнущее яйцо было размером с голову новорожденного человеческого младенца. Его шершавую скорлупу усеивали черные крапинки, вызывая еще большее отвращение. Рядом с яйцом, на столе, лежал кухонный молоток для мяса. Мужчина протянул руку, взял его, взвешивая в ладони. Этого инструмента должно было с лихвой хватить, чтобы уничтожить скорлупу и эмбрион. Закопать осколки и все остальное можно было в лесу, и от них вскоре не останется ничего… Он занес руку над яйцом, но ударить так и не сумел. Ни в первый, ни в последующие разы. Он не был убийцей и становиться им не хотел. Слишком сильны были инстинкты, не позволяющие разбить скорлупу и прервать жизнь еще не рожденного ребенка. Жизнь будущего представителя редкого вида, вымирающего вида.       Он слышал, как в комнате напротив в толстую дубовую дверь колотится Темперанс, умоляя выпустить ее и вернуть сына.       «Сына! — с отвращением подумал он. — Нет, моя дорогая. У вас больше нет сына. Если я не могу его убить, я просто оставлю его остывать».       Но и это он сделать не сумел. Остатки совести, или что там не давало ему спокойно заниматься своими делами, заставили через третьи руки приобрести подержанный инкубатор. Птенец вылупился в срок, и Виктор, поместив беспомощное, еще даже не просохшее создание в коробку, отвез его как можно дальше, стараясь не слушать голодный и испуганный, жалобный писк крохи, вместо света и материнской ласки попавшего в жесткую темноту и холод.       Коробку он оставил на пороге приемника-распределителя в Лоу-тауне, ночью, старательно пряча лицо за темными очками, а волосы под глубоким капюшоном куртки. Пожалуй, только древнейший, впаянный в кровь и суть лебедя инстинкт заставил его позвонить в звонок, прежде чем прыгнуть за руль и уехать, надеясь, что грязь, залепившая номера машины, не позволит ее идентифицировать, а его маскарада хватит, чтобы тоже остаться неузнанным.       ***       Сперва, когда яйцо еще зрело в инкубаторе, Виктор пытался поговорить с Темперанс, но девушка не желала ничего слышать, требуя вернуть его. И тогда он, влепив ей пару тяжелых пощечин, жестко сказал:       — Ваш сын погиб, моя дорогая. Во сне вы раздавили его скорлупу. Я просто похоронил останки, чтобы не травмировать вас.       Этот быстро, но тщательно продуманный удар оказался сокрушительным для ее психики. Темперанс Сигнис сошла с ума, отказываясь принять известие о гибели своего птенца. Она пыталась выбраться из комнаты, чтобы отправиться искать сына, даже умудрилась взломать замок собственной заколкой. Тогда-то обычную дверь и сменила железная. А потом в разоренном гнезде появилась пластиковая обманка, и девушка, казалось, успокоилась, приняв муляж за яйцо. Вот только вместо истинной ипостаси грела она его в полуобороте, словно это могло помочь ей защитить яйцо. Виктор не препятствовал. Он отыскал человека, способного держать язык за зубами, приставил его наблюдать за лебедицей, и занялся своими делами. Точнее, делами княжеского рода Сигнис, попущением старшего брата приходящими в совершенное разорение.