Беспризорник

Скоро Руслану поднадоело смотреть на замыленные стекла окон, сквозь которые разве что цвета можно разглядеть: ветви и листья деревьев превращались в цветастую яркую мешанину. Он подтянул к столу старый, но крепкий стульчик, кинул на стол пачку тетрадей, письменные принадлежности. Хоть что-то полезное сделает, пока находится в столь необычном и неудобном положении. Проверка тетрадей и правда скрасили тишину: некоторые ошибки, сделанные лишь из-за невнимательности, даже вызывали усмешку. Руслан отложил аккуратную тетрадь отличницы класса и потянулся за следующей. Тетрадь Миши Кшиштовского — самая неопрятная (не считая тетради Данилы, которая присутствовала для учителя лишь теоретически), но вместе с этим самая интересная. Именно его сочинения можно было читать с упоением и даже прощать грамматические ошибки, всего лишь указывая их красными чернилами, но не снижая оценку. И писал Миша не как будущий коммунист и гордость Родины — с ним одним удовольствием было вести дискуссии на уроках. Тетрадь была вся в кляксах, зачеркнутых словах, маленьких записях идей на полях. Руслан стал аккуратно водить над текстом ручкой, тут же отмечая пропущенные запятые, еле-еле не погружаясь в очередные рассуждения, как вдруг… чихнул. Рука дернулась и поставила еще одну кляксу, но уже не синюю, а яркую красную. Кажется, иммунитет Руслана оказался хуже, чем у подростка. Вихлянцев поспешил надеть хотя бы пиджак. Он обернулся к Даниле, кажется, окончательно заснувшему. Он даже не потрудился вытащить пиджак из-под себя, так и задремал. В какой уже раз Руслан вздохнул именно из-за этого рыжего недоразумения и попытался аккуратно вытащить одежду из-под задницы Данилы. Как вы думаете, насколько плохо будет выглядеть человек, кажется, лапающий вас в то время, когда вы заснули? Не настолько ужасно, чтобы завизжать, но настолько, чтобы истеричными взбрыкиваниями его оттолкнуть. Даня промазал и скользнул ногой по боку Руслана. Если бы он наблюдал за этим со стороны, он бы позвал всех своих друзей и засмеял двоих с ног до головы и еще долго бы шутил. Но друзей рядом не было. Данила, правда, быстро восполнил их отсутствие — сам нервно заржал и уже в шутку и из вредности попытался лягнуть учителя. — Да успокойся ты! —нахмурился Руслан, изловчился, и поймал худую ногу на полпути, — Еще закричи, что насилуют! — А вот и закричу! — обиженно возмутился Данила и попытался вырваться. — Ну прибежит уборщица, и что? Тряпками меня закидает? Это, конечно, страшно, но давай обойдемся без этих крайних мер? — Вихлянцев отошел на расстояние вытянутой руки и отпустил брыкающегося ученика, — Я всего хотел свой пиджак взять. И вообще, верни уже всю мою одежду на родину! — А я только пригрелся… — заворчал Данила, стаскивая с себя рубашку и тут же накидывая свою, — сколько я проспал? — Совсем немного, около часа. Твоим синякам под глазами это не помогло, но дикция стала лучше, чем у запойника. Как я понимаю, это наилучший результат за последние несколько лет? — Руслан уже деловито застегивал пуговицы рубашки. — До вашей, конечно, далеко. На чем таком интересном тренировались? — дерзко съязвил Поперечный и тут же прикусил язык: кажется, это было слишком. Но, к удивлению Данилы, Руслан усмехнулся. Скорее мрачно, чем правда веселясь, но хотя бы не вмазал, как давно бы следовало. — Ну и шутки у вас, Поперечный, — передразнил Руслан, — И как тебя еще родители терпят? Краем глаза Вихлянцев заметил, как ученик весь подобрался и оскалился. Сразу понял, что сморозил что-то не то, хотел извиниться, но как только повернулся — его собеседник схватил потертый портфель, скорчился, будто съел лимон и буквально вылетел из лабораторной. Руслан даже не успел ничего возразить, но поймал взгляд, полный враждебного недоверия и обиды. То ли обиды на учителя, то ли на себя, то ли на родителей, от упоминания которых тошнило. На лбу учителя залегла тень морщины, мысли были полны непонимания. Он работал здесь не из-за хорошей зарплаты, умного коллектива и большой библиотеки. Он до головокружения любил то, как мыслят подростки. Сверстники его не интересовали уже как пять лет — ему нравился взгляд людей из другого времени. Чего только стоил нестандартный взгляд Кшиштовского, смелость и оригинальность Равина — еще одного любимого ученика Вихлянцева в десятом «Б». Он любил не только выслушивать иной взгляд. Иногда к нему приходили c проблемами, просто поболтать о высоком, или узнать что-то интересное. Только Данила считал его холодным надменным придурком — а Руслан уведомлен о его точке зрения, и на самом деле всегда хотел поболтать с учениками и помочь им. И, наверное, ему пока трудно в этом признаться, но он хотел бы узнать Данилу. Он даже не помнит корень их ненависти. В голове его жизнь сохранялась обрывками, выцеплял он что-то оттуда с трудом, да и не очень ему хотелось. Но, кажется, приход Данилы в класс он запомнил надолго. В дверь класса тихо, ритмично стучат, но не спешат заходить, будто стесняются. Руслан уже подходит к двери, но она сама отлетает и в светлый класс под любопытные взгляды вваливается рыжий и конопатый ребенок, будто вышел из песенки. Его и можно было бы сравнить с Антошкой, если бы не мраморная бледность. За ним стоял мужчина, кажется, втолкнувший мальчишку в класс. Мальчик поднял глаза на Руслана. Казалось, из него так и рвется желание вспрыгнуть на люстру, нарисовать что-нибудь на стене. Такие горят любовью ко всему, что их окружают, такие хотят быть чем-то, правда, они пока не определились, чем точно, но кем-то значимым. Таким к нему пришел Миша, таким был он сам. Вихлянцев именно в этот момент влюбился в этот задорный огонек в глазах, под который не то что окружающие хотели плясать, мальчик еле-еле сам удерживался на месте. Он хотел было улыбнуться в ответ, но мальчика окликнули. — Нельзя быстрее, паршивец?! — хрипотца в голосе отца неприятно резала по ушам, но улыбка нового ученика расползлась только шире. — Прости, папа, — Почти промычал мальчик. — Мне сказали, что он теперь учится в этом классе, — отстраненно пробубнил отец, будто мужчина говорил не о своем сыне и хотел побыстрее уйти. — Данила Поперечный, верно? — Руслан, наконец, опомнился, подскочил к журналу и быстро пролистнул на страницу, где ровным почерком было написано свежее имя. — Верно, — подал голос сам мальчишка и взглянул на парты и притихших учеников, — Куда я могу сесть? — Пожалуй, за третью парту второго ряда, — кивнул Руслан и снова обратил внимание на нервного мужичка. Насколько помнил Руслан, он был, в отличие от мальчика, неприятным, за счет крупного телосложения приземистым, с пролысинами и потертым пиджаком. Такие обычно не появлялись на духовной работе: скорее всего Поперечный старший сейчас поедет на очередной проект, сменит свой невзрачный пиджачок на специальную форму и будет укладывать кирпичи. — Все документы, как я понимаю, еще у директора, так как я ничего еще не получал. Поэтому заранее предупреждаю, что могу побеспокоить вас в том случае, если чего-то будет не хватать, — Вихлянцев попытался миролюбиво улыбнуться, так сказать, сгладить углы, которые возникли даже до знакомства. — В выходные даже не думайте звонить, я не намерен тратить единственные дни отдыха на бумажную волокиту, — «крепыш» поправил рукавчик, дернул за ручку сумки и гордо зашагал от кабинета. Руслану только и оставалось молчаливо смотреть на спину мужчины. Руслану только и оставалось понимать, что отец мальчика совершенно не заинтересован в образовании своего сына. А затем начались учебные дни с Поперечным младшим. С первых же нескольких уроков они тесно сдружились с Кшиштовским: эти творческие личности забрели в самый отдаленный угол и каждую перемену что-то обсуждали, эмоционально жестикулировали и смеялись. У Миши тогда особо не было друзей. Мальчиков его возраста не интересовал Миша, так же, как и его мало кто цеплял. Сначала Руслан находил только плюсы в существовании рыжего мальчишки в его классе, который активничал за троих на пару с Кшиштовским. А потом Вихлянцев заметил фиолетовые, будто неестественные круги под глазами шестиклассника. Агрессию, из-за которой они частенько ссорились с Мишей. Конечно, как лучшие друзья, они мирились. Но ребята из класса не спешили их так просто прощать за драки и их выражение эмоций. Руслан тщательно следил за жизнью класса, можно сказать, в рамках школы он жил с каждым учеником, но каждый раз, как Вихлянцев пытался заговорить с Поперечным, все попытки заканчивались насмешливым взглядом и чем-нибудь дерзким, под стать рыжей шевелюре. — Отец сказал, что вы из голубого списка, — один раз заявил Данила. Развернулся и ушел. А Руслан стоял, оглушенный. Хотелось одновременно серьезно разъяснить ученику свою позицию на счет этого и хорошенько настучать его отцу. Руслан даже вспомнил, когда Данила пришел весь бледный, бледнее, чем обычно. Совсем как тихое привидение. Но вместо того, чтобы молчаливо проследовать за свою парту, подошел к Руслану и твердо сказал на месте отца поставить прочерк. В этот день Даня не донимал ни Мишу, ни одноклассников, даже смиренно сидел и что-то чиркал в тетради на уроке, вместо того чтобы срывать его. Руслан тогда отстал от Данилы насовсем. И сейчас жалел, что не воспользовался моментом. Вихлянцев был уверен, надави он на несколько точек и они бы были сейчас ближе с Данилой. В конце концов, он не был сверхчеловеком, чтобы не поддаться своему горю. Но Руслан, черт побери, был излишне чувствительным. Он чувствовал, что если хоть кто-то попытается с ним заговорить на эту тему, он вздернется прямо на люстре посреди урока. Или кого-то вздернет, на той же самой люстре. Поэтому Руслан молчал. Об этом, как догадывался учитель, узнал позже и Кшиштовский, но не более. Кстати, как только Данила оправился, он стал просто невыносим. То ли отец сдерживал его характер, то ли мальчик на всех так отрывался и выражал миру свое «фи». Первое время Руслан старался не реагировать, вдруг обойдется, все станет на свои места и они снова будут с Мишей шептаться в углу или уходить в другое крыло. А потом все переросло в довольно горячные и искристые натянутые отношения. Не по щелчку, конечно, но Руслан проникался искренней неприязнью к некогда светлому для него мальчишке, из которого могло что-то выйти подобающее, кардинально отличающееся от его отца. Но сейчас он будто копировал даже его походку: неуклюжую, но гордую. Пошли бесконечные докладные, пополняющиеся все новыми пунктами. Но когда Руслан сворачивал листок, чтобы принести его директору, рука дрожала и опускала бумажку в дальний ящик. Учитель успокаивал себя, что донесет потом, что сейчас нет времени, что вот, завтра, придет прилежный мальчик с доброй смешинкой на губах и огнем в глазах. А приходил Поперечный. Руслан взял тетрадь, которую ему любезно предоставил за выигранный спор Данила, погладил обложку. Эта тетрадь, что иронично, была почище, чем остальные. На первой же странице были какие-то композиции, зарисовки девушек в легких платьях, торопящихся рабочих. Линии были неуверенными, грязными, видно, что Данила тогда еще только взялся за дело. На следующих шести страницах улыбались смешные портреты людей. С трудом Руслан узнал среди них Мишу, который был даже частично заштрихован. Следующие страницы были исчирканы, записаны формулами по математике и маленькими неуклюжими мультяшными рожицами. Следующие страницы были заполнены маленькими шариками, линиями, человечками, которые прыгали, падали, садились. Будто Данила рисовал поэтапное движение. В голове Руслана даже промелькнула мысль, что он метит на работу аниматором. Правда, он видел его оценки по изобразительному искусству: пожалуй, они были чуть лучше, чем у обезьянки. Следующие страницы уже отличались от неловких зарисовок. Линии стали увереннее, пусть и лихорадочнее. Будто он вдруг понял, как что рисовать, но прибавилось в этом изящества. Снова мелькал Миша, то приближенный к реальности, то будто нарисованный закрытыми глазами. Редко другие одноклассники, но уже совсем уж кривенькие. От обиды, что ли, рисовал? — Неожиданно, — от изумления проговорил Руслан. Он наконец дошел до последнего использованного листа. Он, конечно, не сильно бы удивился, если бы вдруг увидел себя некрасивым, раскосым и тупым, но это он бы даже не побрезговал забрать себе домой под стекло. При возможности он обязательно расспросит Данилу об этом рисунке. В дверь постучали. Руслан вздрогнул, но сказал входить. Наконец пришел учитель второй смены — Юрий Музыченко. Он сдержанно поздоровался и стал раскладывать тетради по столам, извиняясь за вмиг воцарившийся беспорядок. Руслан, в свою же очередь, судорожно собрал пачки тетрадей, которые не успел проверить и сложил их в портфель. — Рус, у тебя пуговицы на рубашке неправильно застегнуты, — со своим фирменным неуклюжим смешком заметил Юра. — Д-да, спасибо, — Руслан бросил портфель и снова расстегнул рубашку. — Ты так все утро ходил, или на столы нам лучше ничего не класть? — уже загоготал Музыченко, — Подцепил кого-то из учительниц математики? — Конечно, а еще заходил в кабинет истории, химии и литературы, — Руслан комично сложил брови и застегнул последнюю пуговицу, — Не говори глупости, если кто-то и имеет шансы… — Так это я! — перебил Юра. — Ты, ты. За тебя здесь голову оторвут наши светские львицы, — Руслан снова подобрался и подошел к двери, — Хорошего дня. — Что-то ты быстро сегодня уходишь, — протянул Музыченко, сразу угомонившись и даже немного обидевшись. — Вспомни, что ты пришел к четвертому уроку, да и то на дополнительные занятия, а я тут уже весь день варюсь, — Вихлянцев дернул ручку и толкнул дверь, чтобы наконец пойти домой. На улице было по-настоящему хорошо. Руслан с удовольствием подставил лицо прохладному ветру и, прямо как рядом идущий второклассник, замахал портфельчиком. Идти ему было минут пятнадцать, мимо приятных магазинчиков и витрин, пухлых старушек и галдящих зевак по солнечным улицам. Он мог потом часами писать отрывки стихотворений и образов из этих прогулок. Его встречали улыбками и кокетливым прихорашиванием, оглядывались, а сам учитель лучезарно улыбался. Он купил авоську апельсинов у разговорчивого мужичка, прошел по улице с жужжащими машинами и завернул во дворы, буквально светящиеся от солнечных лучей. Он выбирал себе дом специально подальше от машин и оживленных улиц, в тихом райончике, где живут только старушки да их маленькие внучата. Там, где ночью или ранним утром, если уж совсем становится худо на душе, можно тихо курить и слушать тишину, шептать стихи и успокаиваться. — Здравствуйте, Рита Анатольевна! — Вихлянцев отвесил поклон навстречу выбежавшей маленькой девчушке со смешными хвостиками, красным платьицем и серьезным личиком. — Здравствуйте! — беззубо сказала девочка и склонила голову. — Ох, Ритка, снова паясничаешь! — за ней, переваливаясь и держась за перила спустилась с крыльца ее бабушка. — И вам добрый вечер, Тамара Сергеевна, — Руслан юрко подхватил старушку под руку и помог ей дойти до лавочек. — А ты как всегда, Руслан, дамский угодник да и только! — добродушно рассмеялась женщина, — Вот встретимся все мы — твои девушки, да поссоримся, и ты отхватишь! — А я хитрый, вы никогда не пересечетесь, — учитель подмигнул и под звонкий смех вспрыгнул на лестницу. Собственная квартира встретила его свежестью и потрясающим легким сквознячком. Руслан поставил портфель у порога и ринулся к распахнутому окну. Он высунулся на улицу и почти с детской радостью уставился в небо. Мужчина искал вдохновение в простых вещах, в запахах, легком дыхании. Любил смотреть на мир будто в первый раз, широко раскрыв глаза и восхищаясь каждой клеточкой своего тела. Сейчас руки чесались взять перо, тетрадь со стихами и вписать туда еще несколько складных строчек. По слуху ударил звонок телефона, который может напугать не то, что хозяина квартиры, но и его соседей. Поэтические порывы пришлось отложить, тараторя про себя пришедшие на ум слова, чтобы не забыть, Руслан побежал к телефону, снял трубку. — Здравствуйте, Руслан Эдуардович! Это Елена Владимировна, звоним по поводу ваших учеников! — оттарабанила в трубку учительница химии и, по совместительству, завуч. — Даже не говорите имена. Что они опять натворили? — Вихлянцев устало потер переносицу, уже предвидя вызов обратно в школу для сотой воспитательной беседы с Мишей и Данилой. — Вызвались делать постановку в школу ко дню годовщины Великой Октябрьской социалистической революции! Даже не знаю, плохо ли это, хорошо, скорее, конечно, первое, но звоним вам не просто так. Вы у нас человек творческий, просвещенный. Не могли бы вы проследить за тем, чтобы они грамотно все сделали? Мне как-то неспокойно, я, как ответственный человек должна знать, что они не натворят дел, особенно этот ваш Кшиштовский! — Руслан даже слышал, как она хлопнула ладошкой по столу. — Постараюсь уж не упустить тот момент, когда они решат завести речь о свержении системы, — беззлобно усмехнулся Руслан, — Отпустите их сейчас, если они все еще у вас, пусть идут на четыре стороны, а сами не беспокойтесь — могу гарантировать вам, что они постараются. — Спасибо вам, Руслан Эдуардович! А то желающих ставить такие серьезные мероприятия сейчас маловато из параллели десятых классов, совсем у них на уме не постановки! И заняты все по горло! Тогда завтра же начинайте работу, времени всего три недели, а тема серьезная! Все, побежала, собрание у нас, до свидания! — и сбросила трубку. — До свидания, — уже в тишину сказал Руслан и тоже положил трубку, — Вот же затейники! Но чего ж ты, Миша, туда пошел? — пробормотал Руслан себе под нос. Он уже не стал говорить завучу о его позиции насчет всего этого, и о том, что у него, черт побери, должно быть личное время и он очень хочет проводить его отдельно от этих двух. Особенно отдельно от Данилы. Несмотря на события этого дня, он все еще боролся с неприязнью, которая въелась уже в подкорку, и Руслан был уверен, Данила тоже. Насколько бы Поперечный не был обиженным жизнью ребенком — Вихлянцев готов был открыто требовать уважения к себе. И он был уверен: Данила не только не даст работать спокойно и продуктивно, он будет мешать Кшиштовскому. А еще он был уверен, что именно Кшиштовский втащил в эту затею Данилу. Тот редко когда участвовал в школьных мероприятиях, а при участии его целью была так называемая «галочка», что он принимает участие в жизни лицея. — Покоя от этих двоих точно не будет, — улыбнулся Руслан и пожал плечами: может, что-то и выйдет из этого творческого дуэта. Руслан вернулся к брошенным практически на пороге вещам, достал из авоськи два апельсина, помыл их и положил на подоконник. Сам забрался на него, уперся ногами в стенку и, взяв тетрадь, напичканную рифмами и душевными излияниями, вывел первые буквы. Вечер обещал быть интересным.