Обманом обручённая

Любовь дороже истины, и мира, и войны, Когда влюблён – тогда решаешь быстро. Политику Британии решать теперь должны Сердечные дела её министра. К/ф «Д’Артаньян и три мушкетёра»

      На рассвете сон слаще всего. А в объятиях – и того пуще. Бальдр, ощутив холод, привычно нашаривает талию жены, подгребая Нанну к себе.       Требовательный, частый стук в дверь выхватывает их из объятий сна. Оба открывают глаза почти одновременно. Нанна, вспорхнув с ложа, быстро накидывает платье, тревожно оглядываясь на мужа. Бальдр занят другим: нашаривает под подушкой кинжал.       – Дочь? Почему ты здесь? Разве не надлежит тебе наслаждаться утренним даром? – осторожно приоткрыв дверь, с удивлением спрашивает Нанна. И замолкает.       Сигюн напряжена, как до отказа натянутая тетива лука. Тронь – лопнет под руками, рассекая острыми концами.       – Сигюн? – Бальдр, убрав кинжал за пазуху, подходит ближе.       – Мой… муж… – слова ломкие, отрывистые, будто осенние листья под ногами. – Я…       – Фрейр тебя обидел? – хмурится бог света. – Он был груб с тобой?       – Дорогая, первая брачная ночь для женщины всегда непростое испытание, – Нанна кладёт руки на плечи дочери, привлекая к себе. – Дай ему шанс. Ведь ты сама выбрала его.       Повторный скрип двери заставляет Бальдра поднять глаза. И скривиться: ну вот только этого сейчас тут и не хватало!..       – Локи, хоть раз в жизни собери остатки чести – уйди отсюда, – сквозь зубы произносит он. – В другой раз выясним наши отношения.       Бог обмана легко отталкивается от косяка, к которому прислонился было мгновение назад. Улыбается – мягко, нежно, совершенно обворожительно.       – Ну здравствуй… тестюшка.       – Пусти! Пусти, брат, дай мне добраться до этого мерзавца, до этого… этого…       – Бальдр! Опомнись, ты не можешь нарушить перемирие! – рявкает тому в ухо Ньёрд, цепко удерживая бога света за руки.       – Да плевать мне на твоё перемирие и на девять миров чохом! – вырывается Бальдр, и по команде царя ванахеймского двое телохранителей скручивают его. – Он обманом женился на моей дочери, Ньёрд! Эта скользкая лживая тварь отхватила себе лучший кусок! Он касался её, он делил с ней ложе!..       При последних словах столь мощная ярость охватывает Бальдра, что он отбрасывает в стороны удерживающих его телохранителей. Дюжие вояки отлетают в стороны, не успев ничего понять. А в высокий потолок Золотого Чертога бьёт ослепительно яркий сноп света. Отрикошетив, сноп падает вниз, задевает не успевших отскочить подальше слуг – и вой несчастных оглашает дворец.       Резко пахнет палёной кожей. Там, где прошёлся слепящий луч, куски плоти падают, будто отсечённые не ведающим пощады сияющим мечом. Свет выжигает глаза. А сноп света ударяет вновь, с ещё большей силой. И в этот раз он стремится к младшему царевичу Асгарда, что запрыгнул уже на балюстраду. Локи едва успевает выставить магический щит с зеркальной поверхностью. Отражённый, свет ударяет обратно, окутывая Бальдра и по дороге освещая быстро опустевшее пространство зала.       – Ты вздумал бороться против меня моим же оружием, щенок, – бог света даже не отряхнулся от смертоносной световой волны, разбившейся о его грудь.– А так?! – Выхватив из-за пазухи кинжал, метким ударом он разбивает щит Локи и тут же посылает новый сноп света.       И едва ли замечает, когда сверху на него выливается ведро солёной воды.       Резкий крик чаек ударяет в уши. В открытое окно влетает два десятка гогочущих птиц. Вьются они у лица Бальдра, не дают ему рассмотреть, как враг его рассыпался десятком иллюзий. Пойди угадай, где настоящий!.. И все как один усмехаются нахально.       – Бальдр! – произносит Ньёрд очень тихо, потому что крика тот сейчас не услышит. – Бальдр, очнись, давай поговорим.       – О чём говорить с вором и Обманщиком? Пускаем ли мы в дом шелудивую собаку? Садимся ли на лошадь, что, взбесившись, сбросила седока? О чём вести переговоры? Я жажду смерти обидчика, нанёсшего мне и моей дочери смертельное оскорбление! И ты, Ньёрд, ты взываешь к благоразумию – а что скажет на это Фрейр? Кстати, где он? Где твой сын, брат? Где наследник престола Ванахейма? Не гниют ли уже его кости милостью Обманщика?.. И после этого ты говоришь о благоразумии! Смерть поправшему законы чести! Я не успокоюсь, пока не пройду с его отрубленной головой в руках по всему Асгарду, кля…       – Отец! – перебивает Сигюн, обрывая клятву на полуслове. – Локи не столь бесчестен. Он сбросил личину сразу же, едва мы остались одни, и… он не коснулся меня. Брачной ночи не было, отец!       Щёки девы полыхают. Признаваться в подобном – отцу, дяде, толпе слуг, хоть и разбежавшихся, но наблюдающих вовсю и запоминающих, чтобы уже к полудню сделать достоянием всего Асгарда…       Сквозь крик чаек прорезается воронье карканье. Хугин и Мунин влетают в гущу чаек. Птичий гвалт всё усиливается. В следующее мгновение стук Гунгнира перекрывает собой всё. Громовой – и не скажешь, что он принадлежит дряхлому старцу!.. – голос оглашает Золотой Чертог:       – Что за тарарам в моём доме?.. ***       Темно над Йотунхеймом. Привычна та темнота, привыкли к ней за столько столетий алые глаза йотунов.       Темно на душе у Лафея. Не радуют его ни туманное утро, ни сияние северное над горизонтом.       Что ни день – приходит к нему главный советник с неутешительными вестями. Тревожатся йотуны, с неохотой приказы царские исполняют. В кучки сбиваются, а шагнёшь к ним – врассыпную бросаются, будто и не стояли тут, не шушукались. И у Всевидящего помощи не попросишь – не станет ас йотунам помогать, виданое ли дело!..       Не выходит Лафей из Ледяного чертога. Все дела перепоручил он советнику. Сам сидит день-деньской на троне да думу тяжкую думает. Не отпускает его прошлое, терзает будущее.       Только на настоящее некогда взглянуть царю Йотунхеймскому.       А Ингвар знай тешит царя своего рассказами о делах царства, и один другого страшней да скушней. От рассказов тех голова Лафея под ледяным венцом всё ниже да ниже клонится. Ему бы подняться, плечи расправить, выйти во чистое поле. Зорким взглядом окинуть простор снежный, ему подвластный, да подданным показаться.       И вышел бы… да только советник – он ведь дурного не посоветует – всё нашёптывает:       – Отдохнуть бы тебе, мой царь. Сил набраться. Грядут перемены, в воздухе носятся, чую я их. Грозные они да непростые, много сил для них потребуется. Силён Асгард, ну да и Йотунхейм чего-то стоит… Ты бы, мой царь, не утруждался пока. Какое ни есть дело поручишь – всё исполню во славу Ледяного мира!..       И склоняет Лафей вновь голову тяжёлую.       Как никогда сына он увидеть хочет. Как никогда знать не хочет полукровку несносного. Одина он травит!.. Какой уж год?.. Долог век йотунов, но и ему предел положен.       – Перо и бумагу мне, – командует царь Йотунхеймский в пустоту ледяного зала.       Ему приходится повторить, повысив голос, прежде чем доставят требуемое. Нахмурившись, Лафей быстро выводит несколько чётких строк, заворачивает конверт и запечатывает перстнем.       – Отдашь это моему сыну. Найдёшь его в Асгарде, – молвит он, вручая конверт йотуну, рождённому от асиньи. Полукровки, хоть и не часто, встречались и поныне – когда-то два мира были дружны меж собой.       – Пора определяться, Локи, – еле слышно повторяет Лафей в спину уходящему слуге. – Я не могу более ждать. И Йотунхейм не может. ***       Царская семья Асгарда – кроме царицы – собралась в кабинете Одина.       – Зато я женился раньше тебя, брат, – донельзя довольный, Локи строит Тору рожицу, будто в детстве.       Громовержец не принимает игры:       – Ты вверг в хаос и смуту царскую семью Ванахейма! Пустил по воде с таким трудом заключённый мир! Испортил репутацию ни в чём не повинной деве! И после этого ты похваляешься тем, что опередил меня?!..       Не удостоив Тора и взглядом, Локи разворачивается к царю Асгарда. Один хмурится. Но в густой бороде и на донышке единственного глаза плещется усмешка.       – Слова твоего брата справедливы, сын, – чеканит он. – Как ты на них ответишь?       – Ты ведь велел нам жениться, – дерзко отвечает Локи. – Я выполнил твоё поручение, – уже спокойнее добавляет младший царевич, не сдерживая довольную улыбку.       – Ты свёл счёты со старым врагом, – без осуждения говорит Один. – Но что ты будешь делать дальше? На что ты обрёк его дочь? Она не виновата в ваших размолвках.       – То есть никто не допускает варианта, что я пленён дочерью Прекраснейшего в девяти мирах? – патетично восклицает Локи, прижав руки груди в якобы восторженном порыве.       Тор качает головой. Один едва заметно хмыкает.       – Я понимаю твой выбор, – неожиданно произносит он, и оба царевича оборачиваются, изумлённые. Никто не ждал одобрения царя девяти миров на столь опрометчивый поступок.       – Понимаю твой выбор – и даже одобряю, – задумчиво продолжает Один. – Как отец. Но как Всеотец – я повелеваю тебе разгрести последствия, которые ты навлёк на оба мира своей женитьбой. Царь Ньёрд с братом удалились обсуждать условия, что удовлетворят их оскорблённую честь. Они связаны перемирием, а потому не посмеют требовать твоей крови. Но тебе ли не знать, Локи, что кровь – не единственный вариант мести…       Взгляд Одина, кажется, проникает в самую душу младшего сына. Взгляд – слишком зоркий для того, кто одной ногой спешит к Хель...       Но это лишь на мгновение. Миг просветления оканчивается ещё быстрее, чем начался. Всеотец будто обмякает, веко его тяжелеет.       – Что ж, поглядим на условия, – легкомысленно пожимает плечами Локи. И вновь расплывается в довольной улыбке, вспоминая выражение лица новоиспечённого тестя. Вспоминает громкие его крики и угрозы – столь же сладостные уху, сколь бесполезные…       Теперь богу обмана есть чем утешаться – на долгие столетия вперёд.       Царская семья Ванахейма, минуя близнецов, собралась в отведённых Ньёрду покоях.       – Напрасно ты так переживаешь, брат мой, – говорит царь ванахеймский. – Наш план был длительным и шатким. Локи же, облегчив нам жизнь, ступил двумя ногами в силки сам, по собственному выбору. Это ли не удача?       Туман локии курится в покоях. Оттого не стесняется в выражениях царь Ньёрд.       Бальдр стискивает рукоять кинжала – так, что костяшки на длинных крепких пальцах становятся белыми.       – Честное имя моей дочери опорочено, запятнано Обманщиком! Честное имя твоего сына, Ньёрд, смешано с грязью! И ты говоришь об удаче?! Здесь больше бы подошли слова об объявлении новой войны!..       Кинжал впечатывается в стену. Со звоном отскочив, падает на пол.       Форсети, подойдя, кладёт руки на плечи отцу. С силой надавив, усаживает того на незастеленное ложе – Ньёрд слишком поспешно поднялся на шум, устроенный братом.       – Теперь мы имеем возможность уладить нашу проблему, – меж тем вдохновлённо продолжает царь Ванахейма. – Мы сможем на самых что ни есть законных основаниях потребовать с Локи такой выкуп, с которым он либо не справится, либо сложит голову. А Один любит сына, даром что тот приёмный. Он не простит, если со ним что-то случится. И вполне может статься, сам развяжет новую войну, с его-то горячим нравом. Тогда Ванахейм, а не Асгард станет благородным защитником девяти миров!..       Сверкают очи Ньёрда. Размахивает он руками, в воображении своём уже представляя славу Ванахейма – на весь Иггдрасиль. И, разумеется, мудрого его царя, что сумел сдержать пыл Одноголазого…       Качает головой Форсети. Не по душе богу правосудия закулисные интриги. Но молчит он, не желая лезть в дела политики, признавая за дядей право на её вершение.       Хмурится Нанна. Едва от одной войны оправились, как новую хотят развязать! Не успела земля и по одному разу принести мирный, сдобрённый потом, а не кровью, урожай принести!.. Есть ли разум у мужчин?.. Но не перечит и она деверю. Всё одно окончательное слово за ним.       Сигюн же, прежде румяная пуще макова цвета, спадает с лица. Бледность будто заостряет и без того точёные скулы. Поднимает она взгляд на отца. Они враги с Локи, но отец её – воплощение благородства. Он не способен на подобное. Да и не захочет. Сам как-то признавался, что есть некая прелесть в многолетней вражде. Он же не станет избавляться от своего врага?..       – Скидбладнир, – хрипло произносит Бальдр, поднимая затуманенный взор на брата. – Пусть принесёт выкупом за дочь мою волшебный корабль. Пусть попробует его добыть у царя цвергов! Много храбрецов за ним в путь отправлялось – ни один не вернулся. Крепко стережёт свои сокровища подземный народ. Темны да извилисты их пещеры, много чудищ прячется в темноте, куда не падает луч ни от солнца, ни от луны. И сроку на то даю три дня!.. Иначе я буду требовать отмщения иными способами!       Взметает брови Форсети, слыша речь такую от отца. Слыхал он легенды про корабль волшебный, слыхал и про жадность да жестокость цвергов, что его охраняют.       – Хорошая идея, брат! – оживляется Ньёрд. Бог моря давно мечтал о чудесном драккаре. – Только три дня всё же маловато, Одноглазый не согласится. Поставь хотя бы неделю.       – Три дня! – кулак Бальдра опускается на подушку. И бесшумный этот жест заставляет вздрогнуть сильнее, чем если бы ударил бог света по столу.       – Что ж, на том и порешим, – удовлетворённо заключает Ньёрд. И туман локии почти развеялся – как удачно всё обсудили…       Всё?..       – Отец, ты всю жизнь ненавидишь бога коварства и обмана, – голос, будто звенящая на пределе струна. – Чем же твоё предложение отличается от его методов?..       – Сигюн!.. – окрик матери та, кажется, не слышит.       – Не ты ли учил нас поступать по чести? Не опускаться до того, чтобы ударить в спину, даже когда она удачно открыта? Что же ты делаешь сейчас?..       – Я мщу за тебя, Сигюн, дочь моя!.. – удивлению Бальдра нет предела. – Я хочу обелить твою поруганную честь!..       – Бесчестным поступком? – громко, в упор спрашивает богиня верности. Не одного только Бальдра – всех присутствующих. Смотрит по очереди на каждого. И, прежде чем старшие ваны выльют на неё возмущение пополам с наказанием за дерзость, быстрым шагом уходит. ***       В пещере цвергов не определить, день или ночь наверху. Как начнёт факел чадить, замены требовать – стало быть, сутки миновали.       Чадит факел в изголовье ложа Фрейи. Покоится её голова на груди брата.       Да брата ли теперь?..       Спит Фрейр, любовной ночью утомлённый. Как поцеловала его сестра, так будто жаркий да тёмный омут его в объятия свои затянул. Будто прозрел он, признался сам себе в чувствах, что носил все эти годы, на братскую любовь списывая. И Фрейя то поняла раньше, чем он озвучить успел. Не дала и слова сказать – устами жаркими прижалась, телом горячим прильнула… И забыл Фрейр о свадьбе, о невесте своей, о престоле ванахеймском. Вся его жизнь будто в Фрейе сосредоточилась, наконец-то смысл обрела.       Проснулась Фрейя раньше него. На локте приподнялась – смотрит в лицо любимое, наглядеться не может. Вздыхает тихо да тяжко: совестлив брат, проснётся – о невесте вспомнит, терзаться начнёт. Рухнет нечаянное счастье.       А сегодня ещё и Брисингамен готов должен быть... Как представит Фрейя плату, что цверги потребовали – так передёрнется вся. Особенно после брата, молодого да пригожего… Впрочем, она изначально не собиралась им «платить». А сейчас… Интересно, что брат скажет на это?       Пещеру им обрушит?       – Фрейя? – сонный голос выводит царевну ванахеймскую из раздумий. – Почему так темно, где мы, в плену? Асы добрались до Ноатуна?..       Царевна вздыхает. Сейчас начнётся…       Не обладает даром прорицателя Фрейя, но здесь как по рунам всё прочла. Помрачнел челом Фрейр, встрепенулся. Высвободил плечо, сел на ложе, покрывалом прикрылся.       – Фрейя, – голос глухой, ровно из бочки доносится. – Я ведь жениться вчера должен был. Эта ночь должна была стать брачной ночью. Что мы наделали?..       Возводит очи к потолку богиня красоты. Сам на неё после поцелуя набросился, да с таким жаром да пылом… А теперь каяться приспичило.       – Сигюн, – бормочет Фрейр, соскакивая с ложа. И тут же оседает обратно, пытаясь дотянуться до брошенных штанов сидя, прикрываясь покрывалом. – Сигюн, бедная моя Сигюн…       – Фрейр, ты достаточно хорошо сложен, чтобы стесняться, – раздражённо говорит Фрейя. – Тем более сейчас.       С упрёком поворачивается к ней ван:       – Добилась своего, сестра? Довольна? Теперь понимаю я, отчего невеста моя не по душе тебе была. Ну же, торжествуй, пляши победный танец! Теперь наш брак наверняка можно считать расторгнутым – какая дева выйдет замуж за жениха, забывшего о собственной свадьбе?!..       Поднимается и Фрейя. Тело роскошное не укрывает, как есть нагая стоит перед братом, не стесняется. И то сказать – снявши голову, по волосам не рыдают.       – Что ж ты не оттолкнул меня, коли так невесту любишь? – колко, зло спрашивает. – Что ж бросился меня искать в свадебный свой день? Что ж остался? Я тебя за рукав не тянула, брат.       Прекрасна Фрейя даже в гневе. Смутился Фрейр, взгляд опустил. Крыть нечем – сам остался. Сам поддался жару запретному. Как теперь невесте в глаза смотреть? Как клятвы сдержать, друг другу данные?       А что отец об этом скажет?.. Кабы чужая дева была, проще было бы. Здесь же все – семья, все кровными узами связаны… Не сбежишь. «Стану царём – запрещу кровные связи», – думает Фрейр в сердцах.       Вздыхает тяжко царевич ванахеймский. Но делать нечего – расхлёбывать надо, что заварил.       – В Асгард возвращаться надо, сестра. Отец, верно, места себе не находит. Как бы не обвинил он асов в моём исчезновении да перемирие не нарушил, – твёрдо говорит он, застёгивая камзол. И, не выдержав, добавляет уже тише: – Ты бы оделась, Фрейя…       – А не то – что? Боишься, что второй раз не сможешь уйти? – с вызовом спрашивает Фрейя. Наклонившись, поднимает одеяние своё. – Ты иди, а я пока останусь.       – За ради какой такой надобности? – хмурится Фрейр.       – Ради Брисингамена, любезный брат. ***       – Куда прёшь? – ледяные алебарды преграждают путь посыльному Лафея. Пожимает тот плечами:       – Мне к царю, отчитаться о поручении.       Стража переглядывается. Один, повыше, сплёвывает ледышкой:       – Проваливай давай. С поручением он…       Недоумённый йотун разводит руками:       – Но мне приказано…       – Что за поручение? – вопрошает главный советник, появившись будто из ниоткуда. Посыльный светлеет лицом:       – Царь Лафей посылал меня найти царевича Локи, но его нет в Асгарде…       – Где же он? – участливо спрашивает Ингвар.       – В Свартальфхейме…       Очи Ингвара вспыхивают нестерпимым алым блеском. Но вот он вновь собран и вежлив – образцовый государственный деятель.       – Царевича, должно быть, сопровождает большой отряд, как и пристало его чину, – как само собой разумеющееся произносит он. Но посыльный Лафея, не чуя подвоха, радостно возражает:       – Вовсе нет. Это-то и странно, что он отправился в полном одиночестве! Даже сын Одина, с которым они неразлучны, не пожелал отправиться с ним. Говорят, во дворце был большой скандал… Говорят, Одноглазый изгнал его… А иные говорят, что во дворце полыхало всё утро и целый день после, так, что до горизонта пламя светилось… Всё-таки, я могу пройти к царю Лафею? – спохватывается он наконец.       Ингвар приобнимает посыльного за плечи, ненавязчиво подталкивая в направлении, противоположном закрытой двери.       – Царь Лафей отдыхает, – говорит он. – Твои новости, безусловно, важны, но я сообщу их наутро. А пока не отдашь ли ты письмо, с которым посылал тебя царь?..       – Так я отдал его, – столь же простодушно отвечает посыльный. – В Асгарде дядя мой проживает по матери. Он и доставит письмо, как царевич Локи возвертается.       Главный советник прикрывает глаза.       – Это ты хорошо сделал, – искусно пряча досаду, говорит он. – Дядя – это хорошо… ***       – Сигюн! Открой!..       Прозвав ещё раз пять и не получив ответа ни на стук, ни на зов, Нанна вздыхает.       Что за вздор вселился ей в голову! Надерзить отцу, запереться – Нанна бросает взгляд за окно – и уже пятый час кряду не желать видеться с семьёй! Нечестно, понимаешь ли!.. Да с этим мерзавцем только так и надо!..       …Вспомнила жена Бальдра довольную усмешку Локи, когда оглашали ему условия. И бровью не повёл, мерзавец, когда послали его к цвергам. Ждали, что потребует тот эскорт стражи, хотя то и бессмысленно: в узких туннелях большой отряд только застрянет да задержится.       Младший же царевич Асгарда не стал ни торговаться на выставленные условия, ни просить отряда. Даже собственного брата не захотел с собой брать, хоть Тор и вызвался сразу, как услышал.       – Будет тебе корабль, тестюшка, – только и вымолвил безмятежным голосом. И улыбнулся. Да столь счастливо, что Бальдр едва вновь на него не кинулся. Лишь незаметный, но чувствительный тычок от царственного брата заставил его обуздать себя.       Только одно послабление выторговали для Локи. Как и говорил Ньёрд, настоял Один на сроке в неделю вместо трёх дней. Подул себе в бороду, опёрся на Гунгнир многозначительно. И царь ванахеймский, не желая накалять обстановку, вновь ткнул брата, заставляя согласиться.       – …Да Сигюн же! Ну и сиди тут, пока не поумнеешь, негодница!.. – в сердцах бросает Нанна, поворачиваясь уходить.       Богиня верности сидит, обхватив колени руками. Привычны крики от матери: та любит покричать, да сердце у неё отходчиво – тут же и приголубит, и всплакнёт над обиженным раньше, чем у того самого слёзы обиды высохнут. Но теперь на то надеяться не стоит. Столь серьёзных размолвок с семьёй у неё ещё не было.       Но не было и повода! Слова Бальдра обычно не расходились с делом. То, что она услышала сегодня, не вязалось с привычным образом. После сегодняшнего разговора пошатнулась не любовь Сигюн к отцу – пошатнулось уважение.       Что страшнее?..       А может… может, она о нём многого не знает?.. Он никогда не посвящал семью в дела, обсуждаемые с братом. Лишь участь заложника и сплотившее всех несчастье развязало ему язык – при них. Может… может, он не столь светел, как кажется?.. Свет может убивать. Она знала это и раньше, но никогда это знание не было столь острым, как сегодня в тронном зале. Чем же тогда свет лучше тьмы?       Чем же тогда Бальдр лучше Локи?.. Отчего они враждуют? Столько лет была она убеждена, что всё это – происки бога обмана. Теперь уже не уверена…       Мысли Сигюн скачут, будто горные козочки по крутым склонам. Локи… Бог коварства и обмана. Она слышала о нём столько ужасного… Так, что не сразу поверила, что вот этот худощавый улыбчивый ас и есть знаменитый Обманщик. О нет, она не скажет, что его слава преувеличена, вовсе нет!.. Он женился на ней обманом, чтобы отомстить её отцу. Горечь не утихает с тех пор, как она это осознала. Но… разве она видела от него что-нибудь дурное сверх женитьбы?..       Он показал ей горы Альвхейма. Вытащил её в другой мир впервые в жизни – сколько раз она просилась у Бальдра отправиться хотя бы с Форсети на очередной его процесс?.. Ухаживал за ней – легко и весело, порой неожиданно, в неподражаемой манере трикстера.       …Он не воспользовался ни своим правом мужа, ни возможностью свободно взять её в чужой личине в брачную ночь.       Если бы он не был асом… Если бы он не был врагом отца… Если бы не клятва Фрейру… Она бы приняла его ухаживания?       Да.       Простое и ясное осознание накатывает, будто вечерний дождь, что смывает дневную пыль. Признание. И надо же это понять, когда даже слепому ясно, что всё затеяно ради Бальдра!..       Сигюн поднимается, подходит к окну. Смотрит вдаль, прислонившись лбом к прохладному стеклу. «Один не простит, если с Локи что-то случится…» Щемит сердце от этих слов. Не хочет Сигюн, чтобы вновь вверглись в войну два мира, не успев толком из прежней выкарабкаться. А пуще того не хочет, чтобы случилось дурное с царевичем двух миров.       Оторвавшись от стекла, богиня верности сосредоточенно принимается собирать дорожную суму. ***       Фригг, сбросив плащ, ещё не обсохший от дождя, присаживается рядом с мужем.       – Я столько пропустила, отлучившись спозаранку из Золотого Чертога, – качает она головой.– Даже не успела поздравить Локи с новым статусом…       Один фыркает:       – Было бы с чем – с подставной свадьбой!.. Воистину, женитьба, достойная бога обмана.       Царица мягко улыбается:       – Быть может, он и совершил необдуманный поступок, но теперь ему придётся разгребать последствия, а значит, взрослеть. Жена – не рукавица, не стряхнёшь, за пояс не спрячешь. Даже обманная жена.       – Да уж, стряхнёшь вас, пожалуй, – тихонько бурчит в бороду царь Асгарда, на что получает возмущённое «Эй!..». И родственный тычок в плечо.       – Я так мало знаю эту ванийку, – становясь серьёзнее, произносит царица асгардская. – Надо бы поближе познакомиться. Хотелось бы знать, в кого уродятся мои приёмные внуки.       – Ты только Локи этого не говори, – хмыкает Один. – Он и сам не прочь с ней поближе познакомиться. Так что о внуках – это к Тору. Через пяток-другой годиков.       Царица недоумённо смотрит на мужа. Но вот понимание отражается в глубоких серых очах.       – То есть… брак фиктивный?       – Да. Сигюн сказала. И вот тут я сына не понимаю, – пожимает плечами Всеотец. – Будь я на его месте… – не договорив, он протяжно и сладостно вздыхает.       Вопреки ожиданию, Фригг даже не одаряет его привычным грозным взглядом. Смотрит мягко и расслабленно, улыбаясь краешками губ. Не раз подмечал Один такую улыбку и у младшего сына, не переставая дивиться, как неродная кровь сумела стать родной.       Или всё же – не сумела?       Капля за каплей падает в чашу яд… Не касается тела, но всё сильнее разъедает душу.       – А я понимаю, – уверенно говорит Фригг, выдёргивая Одина из грустных раздумий. – Это значит, что она дорога ему более, чем он думает. Или хочет думать.       – Вот и мне этот брак по душе, – задумчиво вторит жене царь Асгарда, ненавязчиво находя ладонь Фригг. – Он станет залогом мира куда лучшим, чем заложники. Их нельзя держать вечно, а браки заключаются если не навсегда, то надолго. Для укрепления мира хватит. Думаю, Локи вряд ли согласится на развод по причине своей мужеской неспособности, – со смехом добавляет он, сжимая уже обе ладони царицы. – А уж низкий статус царевичу двух миров всяко не грозит!..       Фригг склоняет голову на плечо Одина.       – Хитрец перехитрил сам себя, – молвит она. – Только ещё сам того не понял. Пусть пока головушку у цвергов проветрит…