Обманом обручённая

– Ах, всё на свете против нас: и люди, и пространства. И вы мне снились в эту ночь опять с ножом в груди. – Но ведь за нас моя любовь, моё в ней постоянство. – Ах, нет, милорд, ах, нет, милорд, несчастья впереди!.. К/ф «Д’Артаньян и три мушкетёра»

      Огонь. Огонь – от края до горизонта. Будто и впрямь наступил Рагнарёк. Будто не выдержали девять миров гордыни, заполонившей их.       Бежать? Куда? И есть ли смысл в этом бегстве, если куда хватает взгляда плещется пламя – рыжее, злое, яростное… Безумное в своём веселии, надеется утолить извечный голод, ненасытное.       Треск. Запах гари и дыма проникает в лёгкие, унося прочь доводы рассудка. И вот уж ноги сами несут – прочь, прочь!..       – Отец!..       Так его могут называть лишь двое. Но у Форсети голос не столь звонок.       – Что скажешь, тестюшка?       А уж этот голос он узнает из тысячи. Как же порой хочется, чтобы у его обладателя вовсе не было возможности говорить. Хоть бы рот ему кто зашил, что ли!..       Оборачивается бог света – и ноги будто к земле прирастают, даром что вокруг полыхает. Дочь его стоит посреди бушующего пламени, объятая им. Стоит, ровно былиночка в поле. Будто на пригорок весенний погулять вышла – также свежа и нежна.       – Отец…       – Сигюн!..       Рванулся Бальдр навстречу дочери – да взметнулось пламя перед ним, злое да колючее. Плюёт в лицо, огрызается. А из огня слова доносятся, быстрые да колкие:       – Нет тебе хода к ней, тестюшка. Настал и мой час мести. Моя Сигюн отныне! Вовек моя!.. Да не силой взята, не дурманом околдована – по своей, по доброй воле в объятья мои она ступила!..       И хохот – громкий, злорадный. И треск пламени будто громче. А языки его ровно выше да ярче, хотя куда уж – и так едва в небо не упирается…       – Отец. Не ходи за мной.       Развернулась Сигюн, к самому высокому столбу огня прижалась, ровно друга милого обнимает. Шагнула сквозь него – и пропала.       А Бальдр в ту же минуту глаза открыл. В потолок тёмный смотрит, не понимает ничего. То имя дочери выкрикнет, то кары на голову зятя своего призовёт…       – Бальдр! – просыпается жена его. Видит, что тот не в себе, руки на плечи ему кладёт, к себе привлекает, к телу родному. – Муж мой, опомнись!.. Привиделось что?       Дышит бог света глубоко, потихоньку в себя приходит, сон от яви отличать начинает.       – Привиделось, – отвечает мрачно. – Если этот гадёныш не сломает шею у цвергов, собственными руками сверну!.. ***       Сигюн нерешительно топчется перед конюшней. Столь ранним утром туда ещё надо пробраться – желательно тихо. А царская конюшня внутри охраняется… Об этом она не подумала.       А ещё – приходит в голову внезапная мысль – лошади в принципе бесполезны. Локи ведь уехал на Фенрире. Никакая лошадь не поедет бок о бок с волком.       Ну не пешком же ей за ним идти?!..       – Утро доброе, госпожа, – говорит конюх Бради, бесшумно растворяя двери конюшни. – Вы чего, опять покататься в эдакую рань хотите?       Сигюн молчит, не желая вновь сцепляться со злым на язык асом. Кажется, сейчас её вернут домой, как нашкодившую девчонку…       – Никак, госпожа Сигюн, вы сбежать задумали, – продолжает конюх, оглядывая цепким взором и тёплый плащ ванийки, и котомку, самым краешком выглядывающую наружу. – Да ещё желаете, чтоб никто про то не прознал. И сбежать хотите не иначе как за молодым царевичем.       На последних словах на лице конюха расцветает усмешка, и Сигюн злится: она что, настолько прозрачна для какого-то конюха? Что тогда говорить о страже?.. А о Хеймдалле?.. Да он вовсе её никуда не выпустит!       – Тебе-то что за дело? – резко отвечает она. – Я гостья царя Асгарда, могу находиться где пожелаю!..       – Да вы не обижайтесь, госпожа, – уже без усмешки продолжает Бради. – Вы давеча для меня доброе дело сделали: не выдали, когда языку я удержу найти не сумел. И нынче я вам помочь хочу.       Раскрывает Сигюн очи недоверчиво. Помощь? От аса?.. Ей, заложнице?..       – Царевич Локи лошадей не уважает, всё на волке своём ездит, и в этот раз на нём уехал. Так что на лошади вам ехать не след. Только из Асгарда на ней выберитесь да там из вод морских змея мирового покличьте. Ёрмунгандом он прозывается. Царевич Локи его как-то от смерти спас. Сказывают, собственному брату помешал убить его. С тех пор змей тот у него в должниках. Покличьте его да расскажите, куда да за кем вы направляетесь, он и свезёт вас. Если не испугаетесь, конечно, госпожа Сигюн, – насмешливо добавляет Бради, и дева, при упоминании мирового змея струхнувшая, выпрямляется.       – Не испугаюсь, – молвит гордо. И, посветлев лицом, улыбается: – Стало быть, и ас вану помочь может…       Молчит конюх. Но вот скупая улыбка трогает и его губы.       – Когда-то было так, госпожа Сигюн. Может, вам с царевичем Локи и суждено вернуть то вновь… ***       – Куда твой хахаль-то подевался? – недоверчиво вопрошает с утра Фрейю Двалин, старший из цвергов. – Али брат он тебе? Одно лицо на двоих будто, а я полночи из-за ваших… братских изъяснений уснуть не мог!..       Вздыхает царевна ванахеймская:       – Дела неотложные внимания требуют. Отец в отъезде, нельзя царство без присмотра оставлять. Как всегда, бросают меня в одиночестве… – Надутые губки. Нахмуренные бровки. Ни дать ни взять – девчушка, у которой куклу отобрали, а не гордая царевна.       – Отчего же в одиночестве? – мурлыкает невесть откуда появившийся Берлинг. – Мы готовы скрасить его тебе, о Прекраснейшая.       – Ожерелье готово, – добавляет Альфригг. – Почти, – спохватывается он тут же.       Оживляется Фрейя. Хмурится Двалин.       – Взгляни, царевна, – торжественно молвит Грер. На бархатной алой подушечке лежит-переливается ожерелье.       – Ты его ещё не примерила, царевна, а я уж силу его чувствую, – говорит Альфригг, ближе к Фрейе подходя. – Прямо влечёт меня, понимаешь, к тебе, неудержимо. Всё, как ты и просила.       – Теперь оплату нам, – вновь мурлыкает Берлинг – И тогда не останется в девяти мирах ни одного мужчины, что пред чарами твоими устоять бы сумел, Фрейя Прекраснейшая!..       Улыбается богиня красоты. Руку вперёд протягивает, ладонью повёрнутую: де ничего в рукаве не прячу, вот она я!..       – Дозвольте примерить, – нежно молвит. Взмах ресниц – будто ветерок весенний по пещере пронёсся.       Как откажешь весне?       – Примерь, – неуверенно говорит Берлинг, на старшего оглядываясь.       Взяла Фрейя ожерелье. Подержала в руках благоговейно. Примерила к груди высокой и так, и эдак. Замерли цверги. Застегнуть ожерелье попыталась Фрейя. Волосы густые отбросила в сторону, да всё одно за спиной несподручно орудовать.       – Помогите. – А это уж не просьба – приказ. Скрылась на миг нежная девушка, грозная царевна показалась, повелительница валькирий. Двое братьев едва лбами не столкнулись, на помощь кинувшись.       Выпрямилась Фрейя. Повернулась царственно, неторопливо в одну сторону. В другую. Зеркал нет, да ей будто и не нужно.       – Когда оплату вносить? – молвит вновь нежным голосом. Бархатным, что твоя перчатка. Что ножны для кинжала.       Переглядываются цверги. Улыбаются.       – Да хотя бы и сейчас, – пожимает плечами старший.       Опускает Фрейя очи, будто смущается. Огоньки задорные прячет.       – Я-то согласна… Только, – оглядывает брезгливо пещеру, – в другое бы место перебраться. Я тут уж четверо суток, плохо мне от вашего воздуха подземного. Да и… сами заметили, с братом родным возлежать здесь пришлось. Осквернила ваш дом, но да не оскверню ваше ложе. На лужайку бы мне, на бережок ли…       А сама плечами поводит, будто невзначай, и платье сползает с плеча белого. Самую малость. Но для распалённого воображения и щепка – полено.       – Ну хорошо, – нетерпеливо восклицает Грер. – Пойдём же.       – Куда? – осаживает его Двалин. – Я первый! По старшинству! С каких пор мальчишки разговаривают?       Подхватывает Фрейю за руку крепко, к выходу ведёт. А та и льнёт к нему то бедром, то локотком. Разгладилось чело цверга. Предвкушать начал он любовь Фрейи сладкую. Не заметил, как хватку ослабил.       А из пещеры к тому времени уж вышли.       – Мяу!..       Метнулась Фрейя в сторону, ладонь выдернула. Кошки, хозяйку почуяв, рванули к ней. Подхватил Фрейр сестру, на колесницу посадил. На кошек, будто на коней резвых, гикнул. Прогнули те спины, мявкнули дружно – и понесли что есть духу.       Сверкает на солнце Брисингамен. Смеётся Фрейя. Через колесницу свесясь, рукой машет выбежавшим братьям:       – Спасибо за ожерелье!.. Оплата будет в следующий раз!.. ***       Хмур и неприветлив Свартальфхейм. Будто спрашивает незваного гостя: зачем пожаловал? Убирайся-ка подобру поздорову!..       Только шестерых йотунов, укрывшихся за высокими камнями, не трогает гнетущая атмосфера. После вечно мрачного Йотунхейма как бы не слишком ярким им Свартальфхейм кажется.       – Долго нам ещё ждать? – сплёвывает один. – Ингвару хорошо, сидит себе среди родных снегов, а мы торчи тут на голых каменюках Один знает сколько!.. Ещё не стал царём, а уж наблатыкался приказы-то отдавать…       – Тебе что за дело? – пожимает могучими плечами второй. – Нам платят, чтобы мы делали свою работу. И хорошо платят. Делай и заткнись.       – Да я же не против, – тушуется первый. – Просто хотелось бы побыстрее…       – Тшш!... – шипит третий, чуть возвышающийся над самым высоким валуном. – Вон он!..       На повороте вырисовывается чёткий силуэт всадника. Только едет тот непривычно низко и мягко.       …Локи, беспечный, совершенно довольный произведённым впечатлением на Бальдра, вовсе не страшился предстоящего приключения. Слышал он про цвергов немало мрачного. Только богу обмана ли не знать, что слабое место есть у любого, лишь поискать да надавить как следует. А там, где сила, умаявшись, отступится, хитрость сквозь закрытую дверь пройдёт. Оттого лишь посмеялся лукавый бог, услышав требование ванов. Думал, сложнее что потребуют…       Расслабился Локи. Победой над врагом своим упивается, победу скорую над цвергами предвкушает да возвращение триумфальное. Интересно, что Бальдр скажет, когда он под ноги ему Скидбладнир расстелит?.. Снова светом плеваться начнёт?.. Или?..       Фенрир затревожился. Носом повёл вправо-влево, ушами прянул, фыркнул. Остановился.       – Что такое?       Наклонился царевич – посмотреть, не поранил ли где лапы зверь. То его и спасло. Шипящий свист послышался. Такой знакомый, такой… родной?       Вот уже йотун восседает на волке, сам готовясь запустить ледяной шар с ладони.       Только, завидев летящие в его сторону ледяные снаряды да йотунов, скачущих наперерез, передумал Локи льдом обороняться. Огненный шар на ладони его возник. Второй. Четвёртый…       – Вам глаза снегом запорошило? – кричит. – Царевича не признали?       Падает крайний йотун на землю. А зверюга его путь и без всадника продолжает.       – Отчего же, признали, – скалится самый крупный йотун. – Оттого и встретить тебя хотим со всей ледяной душой!..       Каскад ледяных стрел обрушивается на Локи. Едва успевает тот стену огня выставить да растопить их все. Фенрир скалится вовсю. Спрыгивает Локи наземь, за его спиной укрывается. Оттуда огнём мечет.       – Полукровка, – шипит всё тот же йотун-заводила. – Думаешь, подвластна тебе чужая стихия, так то спасёт тебя?       И с копья в его руке, казавшегося ледяным, сползает наземь лёд. Железное, летит оно в царевича.       Да Фенрир, извернувшись в прыжке, ловит его зубами. И надвое перекусывает. А следом перекусывает и метнувшего копьё йотуна.       Локи быстро оглядывается по сторонам. Если их только шестеро, то Фенриру они – на ползубка. Если ещё пара отрядов в засаде не притаилась…       Мелькает в воздухе тонкая золотая цепочка. Ещё не понимая, что это, Локи чувствует неприятный холодок. И тот превращается в настоящий холод, когда огромный волк, обвитый тоненькой цепочкой, не может двинуться. Инстинктивно рука бога обмана дёргается к горлу, касаясь столь же тонкого, сколь и надёжного стража.       Йотунов лишь четверо, но они все верхом на чудных своих зверях, а он остался пешим. И Фрейиной накидки больше нет… Огонь. Лёд. Кто кого?..       Только он один, а их четверо. Может, надо было всё же брать с собой Тора?..       Локи поднимает было руку для нового огневого залпа – и локоть пронзает боль. Рука повисает плетью. Следующий меткий удар – он успевает это отметить – приходится на вторую руку.       Это пустяк. Он быстро восстановится.       …Только у него не будет времени.       И, когда отчаяние уже охватывает Локи, стремительное сильное тело сбивает его наземь, отшвыривая в сторону.       ...Раздавленные трупы йотунов и их зверей. Никто не ушёл от смертельной хватки мирового змея.       – Да уж, – качает головой Сигюн. – Может, уберёмся отсюда подальше?       – Надо было хоть кого-нибудь оставить в живых!.. – морщится Локи. – Так я даже не знаю, по чьему приказу они действовали!..       – Они хотели тебя убить, – пожимает плечами ванийка.       – Спасибо, а то я сам об этом никак не догадался, – язвительно отвечает бог обмана. И наконец задаёт очевидный вопрос: – А что здесь делает дочь младшего царевича ванахеймского, хотел бы я знать?       Сигюн равнодушно пожимает плечами:       – Я не желаю, чтобы из-за меня разгорелась новая война. Поэтому помогу тебе достать этот дурацкий выкуп. Как видишь, моя... наша помощь тебе уже пригодилась.       А сама осанку держит – ровную-ровную. Дунь на такую – переломится, к ногам рухнет…       – Ой ли?.. – прищуривается лукаво бог обмана. – А я уж решил, что ты по мне соскучилась…       – Можешь думать что хочешь, – сухо отвечает Сигюн. Подойдя к Фенриру, снимает пленившую его цепь и прячет за пазуху. Запрыгивает на змея верхом и, не глядя, бросает Локи:       – Мы едем? Сроку на всё неделя, сутки уже минули. ***       Колесница, запряжённая двумя кошками, подъехала к Золотому Чертогу. Бради, принимая животных, ворчит себе под нос:       – Скоро честному конюху совсем работы не останется… Мало нашего царевича с выкрутасами – так и ванийские не сильно умнее!..       Только царевич с царевной не слышат его ворчания. Фрейр – торопится отцу объявиться да пред невестой предстать. Не знает, как ей теперь и в глаза смотреть, как клятвы, данные друг другу, сдерживать. Да и захочет ли она вообще его слушать, на свадьбу не явившегося?..       Фрейя же выступает спокойно да гордо, по сторонам ровно вовсе не смотрит.       – Мой царевич!.. – Скирнир выходит навстречу Фрейру, будто ждал – да так оно и было. – Как я рад видеть вас – невредимого!..       Опускает Фрейр голову.       – Верно, мой отец извёлся весь, – молвит он. – Как ещё не гудит весь Асгард, я удивлён.       Скирнир мнётся. Вроде бы и надо сообщить, а вроде бы… Ох, тяжка работа дурного гонца!..       Даже для любимого слуги.       – Мой царевич… Царь Ньёрд знал, где вы, – деликатно начинает он.       Фрейр останавливается.       – Как скоро ты рассказал ему? И о чём?       Скирнир удивлённо пожимает плечами:       – Ни о чём, мой царевич. Я ведь и не знал, куда вы направились. О том поведали другие. Ваша бывшая невеста, к примеру.       – Сигюн… – вина остро колет Фрейра, и он не сразу замечает странность в словах слуги. И лишь спустя минуту спохватывается: – Бывшая? Сигюн… откуда, я ведь… Я могу всё объяснить… Где она? – требовательно спрашивает он, внутренне распаляясь.       Да, он хорош – сбежал, сошёлся с сестрой… Но и Сигюн – расстаться вот так, заочно, да ещё на весь дворец – иначе откуда слуге знать об этом?..       – Бывшая! Вот ещё!.. Где Сигюн, моя невеста? – раздельно поизносит он, внутренне уже переложив ответственность на её плечи.       Скирнир вздыхает, наслаждаясь последними мгновениями спокойствия и неведения.       – Мой царевич… Ваша невеста – ныне жена бога обмана Локи, младшего царевича асгардского. ***       Вечерние тени легли на долину. Вытянулись, заострились.       – Пожалуй, на сегодня хватит, – Локи мягко осаживает Фенрира, и тот останавливается, позволяя соскользнуть с себя.       В стороне от дороги лежит замшелое бревно. На него бог обмана и усаживается, непринуждённо закинув ногу на ногу. Будто не в чужой долине сидит, а у себя в Асгарде.       Или в Йотунхейме.       – Неужели муж твой настолько ужасен, что его обществу ты готова предпочесть общество диких зверей и местных жителей? – насмешливо вопрошает он Сигюн, направившуюся в сторону от дороги. – Цверги не любят чужаков.       Ванийка оборачивается.       – Я хочу набрать хворосту. Или ты предпочтёшь замерзать в темноте и холоде?       У ног Локи рыжим пламенем вспыхивает костёр.       – Магические штучки, – бормочет Сигюн, но всё же присаживается на край бревна – подальше от Локи. Но вскоре невольно пододвигается ближе.       Пламя костра завораживает. Кажется, вокруг становится ещё темнее, ещё опаснее. Чужой мир, не слишком дружелюбный… Но тепло огня отгоняет страхи, возвращая душе ясность.       Язычок пламени подкрадывается к её ноге. Не успев отскочить, Сигюн вскрикивает, опережая боль.       И удивляется тому, что боли нет.       – Я ведь всё-таки бог огня в первую очередь, – немного печально говорит Локи. – Об этом почему-то забывают…       Пламя ластится уже к коленям Сигюн, и она, дрожа, протягивает руку, чтобы погладить огонь. Тот, взвившись, обвивается вкруг её ладони. Щекочет запястье, вызывая лёгкий смешок – и неконтролируемое тепло в душе.       – Почему – огонь? – спрашивает Сигюн, вспоминая дневное побоище. – Ты ведь наполовину ледяной великан.       Локи молчит. Желание сплести красивую легенду умирает само собой.       – Хотел согреться, – отвечает он наконец.       Огонь расцветает в её руке рыжим цветком. Наливается алым. Как кровь. Как восход над горами. Как цветок, в далёком детстве добытый для неё застенчивым мальчишкой, не побоявшимся влезть в бурный водопад…       – Какой красивый, – тихо говорит Сигюн. – У меня когда-то был похожий цветок. Тоже красный, будто пламя. Его для меня достал какой-то мальчик… Не из ванов, приезжий. Не помню, как его звали. Помню, цветок так долго стоял, будто едва сорванный – несколько лет… Когда мы подросли, Фрейя начала хвастаться ухажёрами и дарами. И так обиделась, узнав, что из нас двоих дар первой вручили мне… Порой кажется, она до сих пор это не может забыть.       Что-то тревожит Локи в словах девы. Воспоминания из детства – те, что он так не любит – всколыхиваются волной. «Я – ледяной великан, я чужой здесь…» Не то, дальше, раньше…       Ледяная волна. Водопад, грозящий расплющить о камни маленькое тело. Зачем он туда полез?       Девочка в белом платье. Алый цветок…       – Водяная лилия, – Локи не узнаёт свой голос. – Это была водяная лилия.       Сигюн смотрит на него во все глаза.       – Так это был…       – Так это была…       Оба отворачиваются. Сигюн – пытаясь унять бешено бьющееся сердце. Локи – складывая воедино восхитившую когда-то, почти забытую девочку и взрослую, прекрасную, гордую деву.       Молчание повисает над костром. Лишь пламя, беззаботное, потрескивает также весело.       – Неудивительно, что царская семья Асгарда наносила визит Ванахейму, – говорит наконец богиня верности. – Странно, что я этого не помню.       Локи улыбается уголками губ:       – Один таскал нас с братом повсюду. Пока не началась война.       По памяти воссоздав алую лилию, вручает Сигюн. Та берёт её. Крутит в руках так и эдак, будто сверяет с той, памятной. Поднимает глаза на бога обмана. И сглатывает от близости лица, в отсвете костра ставшего ещё притягательнее – как в тот памятный вечер после помолвки Тора. От близости тела, чьи объятья она уже успела испытать. Кровь мчится по венам, умоляя, требуя – прикоснуться, обвить, как лоза…       Краешком сознания Сигюн понимает, что должно сейчас произойти. Но не отворачивается. Не делает попыток сбежать, отодвинуться, закрыться. Не находит сил.       Локи наклоняется к ней ближе. Так, что она видит его расширившиеся зрачки. Лицо бога обмана приобретает хищное выражение. Наконец-то он сумеет отомстить Бальдру в полной мере!..       Локи склоняется совсем близко. Так, что слышит, как учащённо бьётся её сердце. Чувствует прерывистое тёплое дыхание на своём лице. Рот Сигюн чуть приоткрыт – то ли в попытке что-то сказать, то ли готовясь к поцелую. Губы блестят в свете костра, и Локи кажется, что соблазнительнее зрелища он не наблюдал давно.       Отчего же он медлит? Отчего не вершит сладкую месть?..       …Бальдр? Кто такой Бальдр? Зачем он?       Девочка в белом платье. Алый цветок. Вода, ставшая льдом. Заложница пред враждебной толпой… Как холодно! Как жарко…       Как страшно. Отчего – так страшно? В ледяную воду нырнуть было легче…       – Локи…       Он скорее почувствовал, чем услышал. И, уже почти коснувшись её губ, в последнее мгновение бог обмана отклоняется. Целует её в лоб – и шепчет сонное заклятье.       Подхватив мягко оседающую деву, Локи укладывает её. Укрыв собственным плащом, смотрит на манящие черты лица. На упавшую прядь волос. На мерно вздымающуюся грудь.       И с чувством говорит себе:       – Идиот!