Обманом обручённая

Карты скинуты и выверен итог: Вам – победу, а мне – считать потери; Память горькая нажала на курок, Ветер зимний захлопнул в осень двери... «Романс Олафа Кальдмеера» Канцлер Ги

      В Йотунхейме не встаёт солнце. Смену дня и ночи йотуны давно уж приноровились определять лишь по внутренним ощущениям да по огромным песочным часам, что привезли соседи-ваны.       Хоть ещё рано, Лафей, раскинувшись, возлежит на ложе. Он и с утра не торопился подниматься. В последнее время он вообще мало куда торопится. Нетороплива его походка, медленны жесты, равнодушна речь. То скорее пристало бы утомлённому жизнью старцу, чем царю и воину в расцвете лет. Ну, может, пора расцвета и минула… Но по меркам йотунов Лафей ещё в силе.       «Я подливаю Одину яд каждый день, отец», – вспоминает он слова сына. Кривятся тонкие губы: кажется, не Один, а он, Лафей, пьёт тот яд. Иначе откуда такое бессилие и нежелание делать хоть что-то для собственного царства?..       Тяжесть проигранной войны так и не покинула плеч царя. Не простил он Всеотцу ни поражения, ни того, что вверг он мир в вечный мрак, обрёк йотунов на прозябание. Но более не мог простить он Одину то, что по его милости лишился всех сыновей: старшие сложили головы в войне с асами, а младший…       Если бы Один измывался над царевичем, если бы только позволил заподозрить дурное обращение… Но Локи был здоров, умён и весел, имел все привилегии наравне с Тором, называя того – и искренне считая – братом, а ненавистного Одноглазого – отцом. Когда-то застенчивый мальчик вырос в красивого, ловкого воина и мага, о чьей хитрости слагали легенды. Лафей верил и не верил словам Локи о ненависти к асгардской семье, и всё никак не мог определиться.       Ларец!.. Йотунхейму нужен Ледяной ларец – лишь с его помощью йотуны воспрянут духом. Тот, в чьих руках он окажется, и будет определять политику царства. И тогда возмущение народа можно будет направить в иное русло – на Золотой Город. Асгард ослаблен после войны с ванами: поговаривают, Один и предложил перемирие, чтобы не проигрывать…       Лафей поднимается с ложа, расправляет плечи. Привычным жестом водружает на голову корону.       – Ингвар! – неожиданно сильный голос эхом отдаётся от стен дворца.       – Да, мой царь? – советник возникает столь быстро, будто за поворотом ждал. Лафею делается не по себе. Но он прогоняет остатки дурмана, ощущая, как по венам – будто в лучшие времена – разливается сила и жажда действия.       – Я хочу обратиться к народу, – заявляет царь Йотунхейма, и тень страха мелькает в глазах советника.       – Мой царь, не стоит так утруждаться. К тому же уже столь поздно... Йотуны недовольны, как бы чего не вышло… – говорит он, но Лафей властно перебивает:       – А на что мне главный советник? Не затем ли, чтобы озаботиться безопасностью государя и выполнять его приказы?.. Я засиделся здесь, но довольно киснуть. Иди и делай, что велено.       Ингвар, не посмев перечить, уходит, но в глазах его посверкивает хорошо затаённая ненависть. ***       Заметив Тора, упражняющегося во дворе Золотого Чертога, Сигюн облегчённо выдыхает. Хотя бы не пришлось бегать по дворцу с вепрем в поводу, выискивая наследника трона.       – Царевич Тор! – окликает ванийка.       Громовержец, прервав тренировку, подходит к ней, сверкая белыми зубами в улыбке.       – А, царевна прибыла! Где потеряла моего брата? – шутливо склоняет он голову набок.       Сигюн, уже свернувшая Скидбладнир, протягивает его Тору со словами:       – Ло… царевич Локи добыл выкуп втрое больше требуемого. Настоятельно просил спрятать сокровища в надёжном месте. Сам он вернётся через день-другой – дела Ледяного царства требуют его присутствия.       Тор, присвистнув, оглядывает плат:       – И вот эта маленькая тряпочка разворачивается в самоходный драккар?.. Воистину, цверги великие мастера! Впрочем, то я знаю с тех пор, как Всеотец вручил мне Мъёлльнир. Кабана тоже уводить?       – Вепря, – уточняет ванийка. – Это вепрь Гулинбурсти.       – И впрямь Золотая Щетинка, – Тор смеётся и треплет чудесное животное по загривку. – Ну, пойдём, вепрь.       – Ещё обручье, – протягивает Сигюн Драупнир.       Забрав и его, царевич кивает. Переступает с ноги на ногу, будто собираясь с мыслями, и наконец спрашивает:       – Мой брат… сильно тебя обидел?       Сигюн рассматривает узорную кладку двора под ногами, припорошенную пылью. Что она должна на это ответить? Что Локи обидел её дважды: сперва поцеловав, а после – отказавшись от поцелуя?..       – Я думаю, что брак аса и ванийки укрепит шаткое перемирие и положит начало восстановлению дружбы меж нашими царствами, – официальным суховатым тоном заявляет наконец Сигюн. – Как член царской фамилии, я не могу думать только о собственной выгоде. Брак с Фрейром был бы хорош в мирное время, сейчас же стоит озаботиться дипломатией.       Во взгляде Тора проступает уважение:       – Слова истинной царевны.       – Я не царевна, – привычно поправляет дева. На что громовержец лишь взмахивает могучей ручищей, захохотав:       – Ну да, не царевна – будущая царица Йотунхейма!..       Подмигнув ванийке, он тянет вепря в поводу, направляясь в Золотой Чертог. Сигюн остаётся стоять, борясь с желанием приложить с размаху ладонь к собственному лбу и завыть в голос.       Йотунхейм! Как она могла забыть – Локи с детства прочили ледяной трон…       Родители встречают Сигюн молчанием.       Она тоже не знает, что сказать. Потоптавшись в дверях, также молча садится на сундук в углу покоев, сложив руки на коленях. Повисшую тишину можно потрогать. Сигюн никогда не ссорилась с роднёй всерьёз. И теперь не знает, как разбить это почти обжигающее молчание.       Кажется, родители на неё даже не смотрят.       – Сестрёнка!.. – от звука голоса вошедшего Форсети богиня верности вздрагивает. – Вернулась, беглянка, – беззлобно корит он сестру. Но таким бы тоном отчитывать стянувшую без спроса сладости маленькую Сигюн, а не взрослую деву, сбежавшую за ненавидимым всей семьёй асом.       Всей ли?..       – А где шурин? – интересуется Форсети, усаживаясь рядом с сестрой на нешироком сундуке и непринуждённо закидывая ногу на ногу.       Бальдр впервые проявляет интерес к вернувшейся дочери, метнув в её сторону безмолвный взгляд.       – Вернётся через сутки.       Услышав ответ, Бальдр также бесстрастно переводит взгляд на цветные витражи в окне.       Бог правосудия хлопает в ладоши, вновь разбивая тишину.       – Дорогие мои, вы ведёте себя несознательно, – заявляет он. – Чтение мыслей, бытовавшее, по слухам, на заре времён, давно утрачено, так что извольте объясняться словами! Итак, объявляется слушание по делу Сигюн, богини верности, и всем известного бога обма…       – Форсети! – резко обрывает его Нанна. – Не устраивай балаган!..       – Это моя работа, мама, – с достоинством отвечает тот. И уже мягче продолжает: – Мы все стали слишком серьёзны за годы войны. Возможно, немного балагана и шуток пойдёт на пользу?..       Пред Форсети возникает стол, как в зданиях суда. В руке – судейский молоточек. Сам он, преобразившись, будто становится выше.       – Итак, властью, данной мне, объявляю слушание по делу Локи, бога обмана, царевича двух миров и моего шурина, открытым… ***       Снег скрипит под ногами Локи, когда он привычным маршрутом направляется ко дворцу. Глаза быстро привыкают к темноте, да и не настолько уж темно в Йотунхейме: снег отражается от нависших местами тяжёлых туч. Но, вспомнив покушение, заказчика которого он так и не узнал, Локи изменяет решение оповещать всех желающих о своём прибытии.       …Тюлень с хитрым выражением морды на удивление быстро передвигает ластами, почти сливаясь с окружающими снегами.       Зачем он здесь? Из-за отцовского письма?.. А если это ловушка? А если это вообще написано не Лафеем? Кто-то же нанял убийц…       Он должен выяснить, кто.       – Мы долго ждали, пора воспрянуть духом! Пора отомстить за века наших страданий и унижений! Пойти войной на проклятый Золотой Асгард!.. – зычный голос Лафея разносится над толпой.       Будто молодость вернулась к царю Йотунхейма: кипит кровь по венам, зовёт в бой, к великим свершениям!.. Он ведь ещё не стар… Больше он не станет отсиживаться в Ледяном дворце, подобно выжившему из ума старцу. Нет, он соберёт армию и поведёт её в великий поход на ненавистный Золотой Город!       Только бы Локи не подвёл.       А коли и так… Губы Лафея слегка кривятся при очередной тираде. Но сам он решил твёрдо: если сын не пожелает помогать, он пошлёт своих разведчиков в Асгард. Пусть выкрадут ларец из сокровищницы Одноглазого.       …Ингвар смотрит из-под полуприкрытых век на своего царя. На столпившихся йотунов. Где-то он ошибся: не дожал или, наоборот, слишком сгустил краски… Скоро царь убедится, что никакого бунта в ледяном царстве не назревало.       Кроме затеянного главным советником, конечно.       Но Ингвар не слишком волнуется. Ему прекрасно известно, что народ не особо-то жаждет войны с Асгардом. Пусть и ослабленные, асы всё ещё сильны. Даже вернись Ледяной ларец, потребуется время, чтобы Йотунхейм вернул былое величие. И мало кому захочется, глотнув лучшей жизни, обрекать себя на тяготы войны из-за мхом поросших обид прошлого.       Может быть, его слова о нежелании йотунов повиноваться не так уж и далеки от истины?.. Тем более что принести Ледяной ларец – некому… ***       Две кузины смотрят друг на друга. Сигюн ещё не понимает, отчего во взгляде Фрейи, всегда не особо любезном по отношению к ней, теперь сквозит неприкрытое торжество.       – Где Фрейр? – спрашивает богиня верности. – Мне нужно с ним поговорить.       Фрейя молчит. Лишь запрокидывает подбородок, чтобы при равном росте казаться выше кузины. На груди её красуется переливающийся Брисингамен.       – Фрейя, – устало говорит Сигюн, – оставь своё обаяние для мужчин. На меня оно никогда не действовало, прости. Просто скажи, где твой брат. Ты всегда знаешь, где он, а мне срочно нужно обсудить с ним…       – Фрейя, где брат твой? – зло передразнивает богиня любви. – Все бегут ко мне с этим вопросом! Никому и в голову не приходит спросить слуг или отца! Только Фрейя!.. Что ж, иди, побеседуй с ним, – поводит она изящным плечиком. – Может, тогда убедишься, что Фрейя больше, чем вечный близнец!..       Развернувшись, богиня красоты быстрым шагом уходит. Сигюн недоумённо качает головой. Может, кузина злоупотребила гостеприимством Одина Всеотца – говорят, он тонкий знаток вин...       – Сигюн! – знакомый голос окликает её, и богиня верности внутренне подбирается. Как и с Тором, стоит делать упор на политику – Фрейр царевич, он поймёт… Не сразу, но поймёт…       Она очень на это надеется.       Мелькает мысль, что, не будь жених кузеном, было бы проще. Можно было бы расстаться навсегда. Но потерять ещё и любимого брата – встречаться на семейных ужинах, сцепив зубы и не глядя в глаза… Или – того хуже – натягивая фальшивые улыбки…       – Фрейр… – голос неожиданно жалок. Сигюн умолкает, собираясь с духом, не сразу замечая, что брат в том же смятении.       Но начинает он всё же с обвинений – это всегда проще.       – Богиня верности… Сферу сменить не желаешь? – слова – едкие, колкие, полные боли и… облегчения?       Сигюн молчит, лихорадочно подбирая слова в ответ. Такие логичные, теперь они выглядят как жалкие оправдания…       – Ну давай, расскажи, как тебя, бедную, обманули и обвели вокруг пальца! Как ты за целый день и целую ночь не отличила одного от другого!.. – распаляется Фрейр, вспоминая, как сам купился на поддельное письмо.       – Фрейр, я думаю, что из этого брака можно извлечь выгоду для двух миров, – с усилием произносит наконец Сигюн.       – Уже и врать научилась от своего муженька? – хмыкает царевич, скрестив руки на груди. – Это ради пользы ты за ним ломанулась в чужой мир в одиночку?       – Не в одиночку, – коротко улыбается дева, вспоминая сильное тело Ёрмунганда. – Фрейр… ты имеешь полное право злиться и ненавидеть меня, но… Раз уже всё так сложилось, я хочу вернуть тебе клятву, – серьёзно произносит Сигюн, ожидая бури.       Ван вздыхает. Ему уже стыдно за вспышку – не удержался… Сам ведь хорош!       – Я тоже хочу, – медленно говорит он, и богиня верности распахивает в удивлении глаза: так быстро? Она ожидала шума и пыли… Фрейр же продолжает: – Я добровольно сбежал с нашей свадьбы. Тоже… попался в ловушку Локи, – кривится он. – Но это не главное…       Фрейр мнётся, и кузина не узнаёт его: несвойственно то царевичу. Умея хранить нужные вещи в секрете, во всём остальном Фрейр был прям и благороден, как любимый его меч.       «Чем-то он похож на Тора», – думает Сигюн, вспоминая улыбки громовержца – и рассказы о том, каков тот в битве. С наследным царевичем Асгарда она чувствовала себя непринуждённо – насколько может то испытывать заложница. И с Фрейром было то же… пока кому-то из них не показалось, что помимо родственной связи неплохо бы добавить ещё и любовную.       Только лёгкость та не шла ни в какое сравнение с пожаром, что возжёг в ней лукавый бог огня.       – Видать, напророчили мне норны с сёстрами быть и в любви неразлучным, – говорит наконец Фрейр. – Лишь Фрейя, сестра моя, отныне достойна называться любимой моей… ***       Тюлень, завидев толпу перед дворцом, прячется за невысоким холмом. Обернувшись йотуном, магией облачившись в официальные царские одежды, Локи тратит ещё некоторое время, окружая себя невидимой защитной сферой. Кто знает, с какой стороны ждать нового покушения?..       Он лавирует в толпе, будто танцует. Кто-то расступается, завидев царевича, но чаще приходится огибать. Ледяные гиганты… В лучшем случае царевич макушкой едва достаёт соплеменникам до рёбер. В худшем…       Не позволяя себе расстраиваться по этому поводу, Локи выбирается к ступеням, где стоит царь Йотунхейма. Он давно не видел отца в столь приподнятом настроении.       Стража, кивнув царевичу в знак приветствия, пропускает его. Лафей же, вдохновлённый, со взглядом, устремлённым вдаль, не замечает сына, поднявшегося вровень с ним. Лишь когда тот осторожно трогает отца за локоть, Лафей, встрепенувшись, переводит взгляд на бога обмана.       – Ты просил прийти, отец. Я здесь, – тихо говорит Локи.       – А ты принёс?..       Царевич кивает. Развернувшись к толпе лицом, вновь шепчет царю:       – Да. Позволь мне… – и следом продолжает уже вслух: – Дорогие мои!.. Долгие столетия Йотунхейм жил во тьме, лишённый силы и могущества. Так вышло, что мрачные эти события совпали с днём моего появления на свет…       Локи замолкает, выдерживая паузу. Прислушивается к толпе. Та угрюмо молчит. Но не видел он энтузиазма на лицах и когда Лафей говорил о войне. Слишком много прошло времени: вошли в силу уже те, кто слышал о войне лишь из рассказов. Это радует, ибо воевать с Тором бог обмана не намерен.       – Оттого печаль не покидала меня всё то время, что проводил я в Чертоге Одина. – Локи брезгливо кривится при упоминании приёмного отца. – Но дни его сочтены. Потому возрадуйтесь и наполните ваши души весельем! Ледяной ларец, сердце Йотунхейма, вернулся домой!..       Нарастающий гул в толпе. Шёпотки, взволнованные вздохи. Минута – томительная, будто миг тишины перед злой метелью…       И громкий, будто единожды вырвавшийся из множества уст, вздох, когда в руках бога обмана голубым светом вспыхивает Ледяной ларец, чуя родину.       Голубой луч устремляется к нависшим низким облакам. Будто отодвигает их, играючи – к краю горизонта, обнажая прозрачное в вечерней своей неге небо. Облака же, посрамлённые, закатываются за край, открывая почти скрывшееся светило.       И вновь изумлённый вздох повисает над толпой. Солнца йотуны не видели со времён поражения: отобрав Ларец, Один лишил Йотунхейм и света. Оттого теперь к изумлению и восхищению примешивались болезненный крики: даже закатное солнце вызвало боль и резь в привыкших к вечному мраку алых очах.       – Не смотрите на него! И завтра тем более ни в коем случае не пытайтесь – солнце лишит ваши ослабшие глаза зрения!.. – обернувшись к дворцовой прислуге, Локи продолжает: – Немедленно организовать выдачу всем от мала до велика повязок на глаза из плотной тёмной ткани! Я лично прослежу за этим.       …А Ледяной ларец в руках царевича переливался немыслимыми узорами, вспыхивал и сиял не хуже вернувшегося светила. Он будто пел, вернувшись из долгой разлуки домой, к вечным снегам и льдам, из которых был сделан. Будто льнул к рукам, освободившим его из долгого плена, державшим его нежно и бережно – рукам царевича и мага.       Когда-то сам Бергельмир создал ларец из льда, северного сияния, магии – и безграничной любви к холодному суровому миру и его народу. Накрепко связан Ледяной ларец с Йотунхеймом.       – Мой царевич! Как это прекрасно, что вы сумели вернуть ларец! – главный советник склоняется пред Локи. – Только позвольте узнать, – вкрадчиво продолжает он, – как отреагировал царь Асгарда на кражу реликвии? Не ждать ли нам разъярённых асов? Не слишком ли опрометчивое решение было принято, мой царевич?..       От слов Ингвара будто веет холодом. И холод Йотунхейма тут ни при чём.       Локи никогда особо не жаловал главного советника. Всегда учтивый, тот вызывал неизъяснимое отторжение у бога обмана. И, кажется, Ингвар платил ему той же монетой. Но то лёгкая неприязнь, а то – покушение на единственного царевича...       Сомнения нахлынули было – и спали, погребённые под острым чувством опасности. Бог обмана привык доверять интуиции – не раз благодаря ей спасал и собственную жизнь, и чужие.       Кивнув на перила, Локи дружелюбно предлагает советнику:       – Прошу, присядьте. Так нам будет удобнее обсуждать решения.       Тот, пожав плечами, подчиняется – пусть все видят, что он покладист пред царской особой…       Перехватив ларец одной рукой, другую бог обмана резко кладёт Ингвару на лоб. И проникает в его разум. «Переходим к плану «Уруз»…       Поняв, что раскрыт, главный советник сбрасывает руку Локи со своего лба. Вскочив на перила, став выше даже обычного йотуна, уже не сдерживаясь, шипит:       – Полукровка… Не вышло у меня – выйдет у кого-нибудь другого!..       …Стража даже не успела понять, что Ингвар обращался к царевичу – настолько быстро всё произошло. А вот Лафей, знавший и о способностях Локи, и в момент сообразивший о причине своего затворничества, понял. И рванулся вперёд, загораживая сына от ледяного снаряда, словив его собственной грудью.       В спину ему ударил огненный шар – Локи атаковал в ответ.       – Отец!.. Зачем… Я бы справился сам…       Кровь льётся изо рта Лафея. Красная. Синяя кожа у йотунов – а кровь также красна, как у асов, ванов, людей…       Голова царя йотунхеймского лежит на коленях царевича. Тот лихорадочно пытается шептать слова заклятий, но тщетно – жизненная сила стремительно покидает Лафея.       И он это понимает.       – Не… стоит, – слегка мотает он головой. Даже столь простое движение даётся с трудом. – Я ухожу к тем, кто меня заждался, Локи. Йотунхейм… теперь твой.       – Отец... – впервые Локи чувствует себя столь беспомощным. Лицо его искажается, он закусывает изнутри губу. Но слеза всё равно скатывается вниз, застывая на холодном воздухе неприятной ледяной корочкой.       – Я не жалею, – голос царя становится всё тише, и Локи наклоняется, сквозь пелену слёз стараясь уловить родные, столь редко виденные черты. Расслышать – напоследок… – Я не спас… никого. Так хоть… те…       Холоден Ледяной мир. Холодом веет и от тел йотунов. Только могут они тот холод контролировать. Тело же в руках бога обмана теперь напоминает ледяную глыбу.       Царевич Йотунхейма поднимается. Разворачивается к страже, что, наконец опомнившись, скрутила руки главному советнику.       – Отпустите, – хрипло говорит стражам Локи, кивая на Ингвара. – И отойдите.       В ладонях его взметаются огненные столбы. ***       В раскрытое окно покоев Одина влетает Хугин. Взволнованно что-то каркает, даже не сев, по обычаю, на руку царя. Один в ответ лишь качает головой – и усмехается в бороду. Таким его и застаёт Фригг, неслышно ступившая в покои мужа.       – Какие вести нынче в девяти мирах? – нежным голосом вопрошает она.       Всеотец оборачивается.       – Я ведь говорил, что грядёт пора обновления, – нараспев говорит он, медленно идя навстречу царице. – Через десяток-другой лет, дорогая, мы наконец сможем поселиться в Мидгарде, в тех прелестных горах с видом на фьорды. Будем спать до последних петухов, неторопливо прогуливаться по вечерам…       – Что случилось? – прерывает Фригг мечты Одина. – Локи?.. Лафей всё же решил сделать его своим ставленником?       Один улыбается уголками губ. Он не рад гибели давнего врага. Как, впрочем, и не опечален. Долгие годы приучили его воспринимать всё происходящее с мудростью философа. Горячий нрав давал о себе знать, но нынешняя весть об уходе царя Йотунхейма напомнила о том, что и собственный уход близок.       – Лафей более ничего не решает, – отвечает он наконец на заданный вопрос. – Твой любимый сын стал царём Ледяного мира…       – Но ведь не Локи его… сместил?.. – со страхом спрашивает Фригг, и Один возводит единственное око к потолку. Кажется, Фригг будет любить Локи, даже если тот возжелает обманом захватить все девять миров.       – Локи жаждет только моей смерти, – сварливо заявляет Всеотец. – И, раз уж он сделал выбор – а точнее, его подтолкнули к выбору – то подтолкну-ка я его к ещё одному. Мне надоело притворяться дряхлеющим старцем, я жажду отойти на покой без этих ужимок.       Фригг улыбается – мягко и грустно. Как и всегда.       – Он выберет тебя, – тихо, но уверенно отвечает царица.       Один тяжело вздыхает, но мудро решает не спорить с женой.