Обманом обручённая

Чем дольше дни, подобно чайкам, летят, Тем удивительнее этот странный плен. Я потерял, что только мог потерять, Но обретаю много лучшее взамен! «Романс Олафа Кальдмеера» Канцлер Ги

      Царь Йотунхеймский идёт по Асгарду. Легка его поступь, не дрожит от неё земля, как то обычно бывает от шагов огромных йотунов. Взметается зелёный плащ над синими плечами, колышется в такт неспешным движениям. Сверкает в чёрных кудрях не привычный золотой шлем – ледяная корона.       Возвращается царь туда, где был его дом. Отныне дом его – ледяное царство.       «Да здравствует царевич Локи!.. Да здравствует царь Йотунхейма!..» И следом – холодящая тяжесть ледяного венца.       Ещё бы его не признали – это после того, как он сжёг Ингвара!.. Почти дотла, ослеплённый горем и жаждой мести. Остальные же, растерянные, испуганные, поспешили склониться пред новым царём. Слишком много событий произошло за один вечер для привыкшего к размеренности Ледяного царства.       А уж для его свежеиспечённого царя...       Локи не обольщался – мало надеть корону. Доверие дикого народа завоевать сложнее. Довериться богу обмана – сложнее стократ. Сейчас его боятся, но… плох тот правитель, чья власть держится исключительно на страхе!.. И век его недолог – йотуны горды, и помыкать собой не позволят даже богу огня. Особенно богу огня.       Тяжёлый вздох срывается с уст Локи. «Зачем ты только сунулся меня защищать!..» – вновь ожесточённо думает он. Он так рассчитывал, что ещё с полтысячи-другой лет сможет в своё удовольствие побыть царевичем…       Сыном.       Горячие слёзы вновь подступают к алым очам. Но Локи справляется с собой. Не сейчас. Позже, когда он останется в одиночестве. Хотя, пожалуй, он предпочёл бы после всех церемоний не рыдать в уголке, а расслабиться в нежных девичьих объятиях… Лучший способ, что бы там Тор ни говорил про добрый эль.       Способ, незаслуженно им забытый.       Кривятся горько уста, целовавшие дев без меры и счёта. Только одну деву нынче желает он видеть с собой рядом – что на ложе, что на троне. Жену законную. Без ведома её, без согласия у жениха уведённую, обманом обручённую.       Да только та Обманщика знать не желает. ***       Семейство ванов взирает на царя Йотунхеймского с разными эмоциями. Ньёрд прикидывает, как теперь поведёт себя Ледяное царство – до сего дня неплохой союзник, подпитывавшийся извечной враждой к асам. Теперь, когда ас пришёл к власти, с кем он предпочтёт сблизиться – по-прежнему с Ванахеймом или же родным Асгардом?..       Нанна неодобрительно смотрит, поджав губы. «Ну и вырядился, бесстыдник!..» – в сердцах думает она. Наряд йотунов весьма откровенный – тела их привычны к морозу. Одежда служит скорее приличиям и выражению статуса, нежели теплу. Нанна спокойно относилась к привычкам соседей, но в собственном зяте раздражает любая мелочь.       Бальдр по-прежнему отстранён. Будто не его враг вернулся с победой, принеся вместо одного сокровища три. Будто не он надел корону, обретя неизмеримо большее влияние.       Дочери же его хочется схватиться за голову: едва ли сутки назад ещё был царевичем, теперь – царь!.. Вот ведь подшутили норны! Фрейр бы взошёл на престол не раньше чем через пару-тройку тысячелетий...       – Досточтимые мои родственники, – Локи отвешивает театральный лёгкий поклон сгрудившимся ванам. – Я выполнил условия и принёс выкуп. Даже с верхом. Держи, тестюшка, – не скрывая насмешки, протягивает он Бальдру плат.       Бог света касается свёрнутого корабля с такой брезгливостью, будто тот отравлен.       – Отступные жениху, – тем же легкомысленным тоном продолжает Локи, кивком веля подвести Фрейру волшебного вепря. – А также царю и дяде, – уже серьёзнее говорит он, протягивая Ньёрду обручье.       – Что-то царя меньше всех уважил, – возмущается тот. На что Локи лишь пожимает плечами:       – Не понравится – заберу обратно через девять дней.       «Если понравится – всё равно заберу», – мысленно добавляет он.       – Итак, достаточно ли выкупа? – вопрошает Локи. И следом обращается лишь к Бальдру:       – Согласен ли ты, тестюшка, признать брак своей дочери?       – Я бы выжег тебе сердце, – размыкает губы бог света. – Но отныне твой венец – твоя защита. Я не желаю проблем Ванахейму. Потому оставлю тебя в живых.       – И отдам за тебя Сигюн. Добровольно, – вкрадчиво добавляет бог обмана.       Бальдр лишь крепче сжимает рукоять кинжала на поясе, чудом удерживаясь, чтобы не метнуть его в зятя. Скидбладнир, небрежно засунутый за пазуху, будто и впрямь обычный плат, выскальзывает на пол. Ньёрд, приметив это, резво наклоняется и прибирает его.       – Локи, довольно! – зычный голос Тора взметается к высоким сводам. – Заканчивай балаган.       – Ты разговариваешь с царём, брат. Выбирай выражения, – столь же вкрадчиво отвечает Локи, и Тор, изумлённый наглостью – и правдивостью слов Обманщика – умолкает. Локи же не унимается: – Скажи это, Бальдр. Ну же! Неужели это так сложно – признать поражение?..       В пол ударяет сноп света – от пола до огромного потолка. Слепящий, будто полуденное солнце. Бальдр ещё владеет собой – он не целится ни в кого, лишь сбрасывает напряжение.       Локи же, воспользовавшись суматохой, достаёт из-за пазухи веточку омелы и швыряет её в Бальдра. Прямо в едва прикрытую одеждой грудь.       Послом в Ванахейм Локи не хотел ехать.       Обычно лёгкий на подъём, в этот раз он заявил Одину, что предпочтёт побыть дома, в Асгарде, а послом пусть вон хоть Мимир побудет. Но Всеотца переспорить трудно даже красноречивому Обманщику.       Решив хоть как-то скрасить дипломатические будни, юный бог обмана принялся очаровывать ванов, расточая комплименты дамам и короткие улыбки суровым мужам. Дамы в ответ хихикали и томно вздыхали, мужчины смотрели с подозрением, пока не убедились, что ум аса столь же остёр, сколь и язык.       Так продолжалось, пока к пирующим – зал заседаний как-то плавно и незаметно превратился в пиршественный – не присоединился ещё один ван. Женские головки – не все, не все – мигом обернулись в его строну с не менее томными вздохами.       Локи не тревожился за женское внимание. Но, когда вошедший заговорил, стало ясно, что его влияние – мягкое, но настойчивое, очень похожее на стиль самого Локи – здесь куда выше. И речи красавчика направлены явно не на пользу Золотого Города, ради которой Локи и оказался здесь.       Младший царевич Асгарда пустил в ход всё своё красноречие, перетягивая одеяло на себя. Чем вызвал попытку незнакомого вана вежливо подколоть его. Локи улыбнулся – сперва мысленно, а следом – и открыто. Это была однозначно его территория.       Остаток вечера они провели, состязаясь друг с другом в остроумии и искусстве поддеть собеседника так, чтобы это не вылилось в политическое оскорбление. Когда же ван, сославшись на явно надуманный предлог, удалился, Локи с довольной ухмылкой приписал победу себе. И, склонившись к изящному ушку сидящей рядом девицы, спросил об имени красивого вана.       – Как, вы не знаете? – удивление было таким, будто он заявил, что миров на Иггдрасиле не девять, а один-единственный, и это не Ванахейм. – Бальдр Прекраснейший, Светлейший брат царя Ньёрда. Образец добродетели, на него равняются все ваны!..       Победное торжество резко улетучилось. Ещё и младший царевич – в точности как он сам. «Будто в зеркало заглянул…», – мелькнуло в мыслях. И тут же пропало – Локи неожиданно привёл с десяток доводов, что они вовсе непохожи. Настроение испортилось окончательно. Решение устроить Бальдру пакость, чтоб не задирал сильно прекрасный нос, пришло само собой.       И стараться особо не пришлось – ван сам подставил себя, отыгравшись на несчастной кошке.       Локи быстро понял – для Бальдра это была ошибка, досадная, нелепая случайность. Судя по его признанию – и тому, как он держался, когда на него ополчилась царская семья Ванахейма едва не в полном составе. Бог обмана почти зауважал его. Но поставить на одну доску с собой зазнайку-вана – было выше его сил.       …Не одно десятилетие понадобилось Локи, чтобы понять – он всё же признал в Бальдре равного.       Только не друга – врага.       И порой богу обмана казалось, что это самый честный вид отношений.       …Полёт тонкого зелёного побега кажется вечностью. Две царские семьи прекрасно помнят легенды смертных.       Ньёрд выдыхает: их план всё же удался. Не так и не тогда, как планировалось, но – вот оно, покушение на члена царской семьи, у всех на глазах, среди бела дня!.. Ни Одину, ни Локи теперь не отвертеться.       Бальдр не сразу понимает, что произошло. И оседает на пол – то ли от удивления, то ли вспомнив полагающуюся ему роль.       – Покушение! Нет – подлое, бесчестное убийство у всех на глазах! – Ньёрд спешит укрепить позиции. – Девять миров ещё не видывали такой наглости от сотворения!.. И такой глупости, – не выдержав, добавляет он.       В самом деле, Локи что – рассудком повредился? Вот так, при всех, даже не дав противнику возможность хотя бы попытаться нанести первый удар, чтобы можно было всё списать на защиту… Сам же виновник злодеяния лишь усмехается, скрестив руки на груди.       Поднявшийся было гам перекрывает удивлённый возглас Нанны, бросившейся к мужу:       – Что это?..       В руках её вместо побега омелы – дубовая ветвь с маленькими желудями*.       Бальдр чувствует себя неуютно. Хотя и придумал это всё не он, а Ньёрд. «Легче было и впрямь умереть от этой треклятой веточки», – думает бог света.       – Ты бы ещё яблоко Идунн швырнул, – хмуро говорит он Локи. Впервые ему хочется, чтобы земля разверзлась не под ногами бога обмана, а под его собственными. Но Локи тоже хорош со своими иллюзиями, демоны его побери!..       – Минута торжества над твоим трупом не принесла бы мне столько удовлетворения, сколько доставил этот маленький спектакль. Вы все так смешно всполошились… Неужели ты решил, что я куплюсь на легенды смертных? – насмешкой в голосе Локи можно резать, словно ножом. – Я был о тебе более высокого мнения… Видимо, зря.       – И этот трюкач женат на моей дочери!.. Сигюн!.. – неожиданно громко взывает бог света, и та, вздрогнув, медленно подходит к ним.       – Этот мерзавец принёс требуемый выкуп. По закону он может требовать тебя, – нехотя цедит Бальдр. – Что ты на это ответишь?       К горлу ванийки подкатывает комок. Кажется, само сердце, подпрыгнув, трепещет в неположенном месте и не позволяет ни вдохнуть, ни внятно ответить. Отец спрашивает её, согласна ли она пойти за Локи?! Что с ним случилось? Красноречие Форсети пробрало? Или жёлуди?       Только… что теперь ответить? Совсем недавно ей бы в голову не пришла сама эта ситуация. Нелепая, как снег среди ясного лета. Невозможная. Но, как говорил её учитель о сущности богов и иных существ: «трикстер призван невозможное делать возможным»…       Она бы рада ответить «да». Но не под этим насмешливым наглым взглядом!       Не дождётся.       – Я думаю, отец, что этот брак послужит к пользе обоих миров, – молвит наконец богиня верности. – Мои же чаяния не столь важны на этой чаше весов. Если моя судьба – быть женой Локи, я не смею противиться.       Бальдр хмуро взирает на Сигюн. Переводит взгляд на бога обмана.       – Я думаю, нет нужды говорить, что если с головы моей дочери упадёт хоть один волосок…       Локи хмыкает:       – Я заварю ей укрепляющий отвар для густоты волос.       Возмущённые возгласы отца с дочерью порадовали бы его. Если бы не холод в голосе богини верности. Если бы не гордый её вид, просто кричащий о том, что хоть она и покоряется судьбе, доброй её воли в том нет ни капли.       – Не думай, что я подам тебе руку… зять, – наконец говорит бог света.       – Упаси меня папенька от этого!.. – фыркает Локи. – Я вовсе не собираюсь держать потом ладонь в кислоте, чтобы…       – Локи! – перебивает его взволнованный голос брата. Лицо Тора непривычно серьёзно.       – Отец зовёт нас. Пойдём, мать уже у него. ***       Опочивальня Одина всегда напоминала склеп. Без единого окна, с мрачно поблескивающими золотыми стенами, с парой неизменных факелов в изголовье, она всегда навевала Локи не лучшие ощущения.       Но никогда – так ярко, как сейчас.       Один, явно державшийся из последних сил в тронном зале, неестественно бледен. Тор с тревогой опускается рядом, на ступеньки «ладьи». С тревогой спрашивает:       – Отец! Ты звал вчера лекаря, что сказал он тебе? Вид твой тревожит и подданных, и нас, твоих близких.       Единственный глаз Одина, когда-то пронзительно-голубой, как сейчас у Тора, красноват и мутен. Из груди со свистом вылетают хрипы. Будто давит что и душит царя девяти миров.       – Побудьте со мной, – голос его становится ещё тише. Видно, не имея нужды держать лицо, как в тронном зале, совсем сдал царь. – Сейчас… принесут моё вино, вы посидите со мной, мои… дорогие.       И Локи будто ледяным кнутом стегает: он ведь совсем забыл!.. Заколдовав слугу подливать яд Одину на случай своего отсутствия, он и не подумал снять заклятье, уходя к цвергам. Бог обмана вспоминает, что сам он в последний раз добавил половинную дозу, слуга же, не получивший новых инструкций, продолжал выливать полный флакон.       – Мой царь, – слуга с привычным поклоном подаёт царю чашу.       «Хоть тебя суметь защитить…» И тяжесть ледяного тела в руках.       Он уже потерял одного отца. Теперь потеряет и второго?..       Неловкое движение. Чаша, будто извернувшись, выскальзывает из рук слуги. Вино орошает ему ноги, растекается по полу. Тревожно, пугающе нестерпимо сверкает в блеске факелов.       – Простите, мой царь, – слуга поспешно поднимает чашу. Откуда вдруг такая нерасторопность? Будто расписная посудина сама решила упасть… Добро не разбилась. – Я сейчас принесу новую порцию.       Локи поднимается было с ложа, но ладонь Одина, хватающая его за полу, останавливает его.       – Сын… Побудь со мной. Побудьте со мной все, – вторую руку Один кладёт на колено сидящего рядом Тора. Фригг же, встав, с встревоженным видом сама кладёт ладони мужу на плечи.       Локи медлит – и упускает момент, когда можно было под благовидным предлогом уйти. Возжелать удалиться сейчас, в миг, чтобы ему пусто стало, семейного единения – значит оскорбить всех. Значит, вызвать подозрения.       Что ему делать? Второй раз упавшая чаша – это уже слишком…       Но Локи не может позволить Одину испить хотя бы глоток. Тот так выглядит… Быть может, именно сегодняшняя доза окажется смертельной?       ...Золотая цепочка, ограничивающая свободу пребывания в Ледяном мире. Золотой ошейник.       – Ты даже не мой отец, какое право ты имеешь распоряжаться моей судьбой?! Говоришь о любви, а сам посадил на цепь, будто собаку дворовую!.. Будь проклят тот день, когда ты выкрал меня! Будь проклят ты сам!       – Я забочусь в первую очередь о благе собственного царства! И желаю дать тебе воспитание аса, а диких обычаев родной крови ты нахватаешься и сам!..       …Двое подросших мальчишек стоят на пороге классной комнаты.       – Возлюбленные сыновья! Вы оба рождены царями. Когда-нибудь вам придётся править царствами, и я позабочусь о том, чтобы вы были их достойны. У вас будут лучшие учителя, но первый урок я проведу сам. Самый важный для будущего царя. Итак…       – Папа, а разве этот урок ты не должен рассказывать только мне? Я буду править девятью мирами, а Локи – только одним! Зачем ему это знать?       Он не успел даже обидеться на Тора. Один властно оборвал родного сына:       – Величие царя определяется не широтой власти, ему отпущенной, а тем, как он распорядится ею! Правители огромных держав умирают в презрении и бесчестии, вожди безвестных племён достигают почёта и славы. Царём делает не корона, Тор. Твой брат имеет равные с тобой шансы как стать величайшим правителем, так и пустить царство с молотка.       …И совсем давнее, но яркое, больное, пронзающее толщу веков будто наточенный клинок – беззащитное горло:       – Один и мой папа тоже!       – Верно, Локи. Ты мой сын. И всегда им будешь.       Всегда им будешь. Всегда будешь сыном…       – Мой царь…       Плещется вино в расписной чаше. Локи даже не уверен, что там отрава. Он ничего не приказывал слуге на такой случай.       Порывисто поднявшись, он выдёргивает руку из ладони Одина – и встаёт между ним и слугой, оттесняя последнего.       – Отец, тебе стоит более пристально смотреть за своими слугами. Мне не нравится это вино.       – Но мне надо… в горле пересохло, – почти умоляюще шепчет Всеотец. И трясущейся рукой ухитряется взять проклятую чашу.       – Отец, не пей!.. – терять уже нечего, и Локи локтём выбивает чашу из рук Одина.       Вином забрызган его камзол. Вином облит рукав одеяния царя Асгарда.       – Вот как. Сделал наконец выбор, – произносит тот совершенно ясным и чётким голосом, столь разительно отличающимся от недавнего хриплого полушёпота. Смотрит вмиг проясневшим оком на редкое зрелище – застывшего с открытым ртом младшего сына.       Надо отдать Локи должное: справляется он с эмоциями быстро.       – Ты знал, – звучит почти обвиняюще.       Резво поднявшись – ах, какое это наслаждение – более не играть дряхлого умирающего старикашку!.. – Один сварливо заявляет:       – Не я ли тебя учил не быть слишком самонадеянным? Но мои слова, видимо, пролетали насквозь, не оседая в разуме. Неужто ты и впрямь думал, что я не замечу отравы, Локи? Или не вычислю мерзавца? Проверяй дальнего врага и близкого друга – и скорее всего отыщешь второго.       Во время тирады Одина Локи инстинктивно отступает назад, к дверям. Но высокие створки с лязгом и грохотом захлопываются за его спиной, пред тем исторгнув наружу незадачливого слугу. Царская семья остаётся в одиночестве. И до последнего непосвящённого начинает доходить.       – Локи… – Тор приподнимается с ложа, принюхивается к разлитому вину. Переводит взгляд на откатившуюся в угол чашу. На непривычно бодрого Одина. – Ты… ты травил отца, брат? Поверить не могу! Как…       – Ядом в вино, – охотно отвечает травимый. – Я уж, признаться, и не чаял, что ты передумаешь, – насмешливо обращается он к сжавшемуся у дверей Локи.       – Как видишь, он выбрал тебя, – негромкий голос Фригг переводит всё внимание на себя.       – Мама! И ты знала? – восклицает Локи, и в этот миг ему как никогда хочется провалиться к корням Иггдрасиля.       Грозно блеснув очами, царица подходит к младшему сыну.       – Знала. И болью в сердце моём отзывалась каждая отравленная чаша. Знай, ты травил не только отца, но и меня. – Тон непривычно, безжалостно сух, будто выжженная в жару трава. Редко такой услышишь от царицы.       Но вот грустная улыбка трогает уголки губ Фригг, и говорит она уже мягче:       – Однако я рада, что ты передумал.       Поцеловав Локи в лоб, Фригг отходит. И место её тут же занимает Тор.       – Я считал тебя братом, скользкий змей!..       – Не здесь, Тор, – говорит Один.       – И не во дворце, – добавляет Фригг, наблюдая, как старший её сын, схватив младшего за шиворот, пинком распахивает тяжеленные двери, волоча свою «добычу».       – Ай!.. Тор, может, ты вспомнишь о моём дипломатическом иммунитете?.. Арр!..       – Тор, может, договоримся?.. После Лафея осталась неплохая казна… Ох!..       – То-о-ор!..       – Потише, братец. Или ты желаешь создать себе репутацию любителя непотребств с мужчинами?       – Если это пойдёт на пользу твоей репутации, любезный брат – то да… Тор, больно же!.. Я же передумал в конце концов!..       – Я прекращу, – Тор и впрямь останавливается. – Если ты снизишь таможенные пошлины для Асгарда на двадцать процентов.       – Это же грабёж! – возмущается Локи. Но, когда пудовые кулаки вновь начинают увлекательное путешествие по его распластанному телу, резко передумывает: – Хорошо, я подумаю!.. Только прекрати!..       – Ты упустил свой шанс, – усмехается Тор. Он даже не запыхался. – На сорок процентов. И не «подумаю», а «сделаю сегодня же», о великий и коварный Обманщик!       – Тор, хоть кто-то из нас должен остаться образцом чести и справедливости!.. Тридцать процентов, и убери ты его уже с меня!       – Такой скользкой змее он к лицу, Локи. Поверь, мило смотришься.       – Будущий царь Асгарда – забияка и торгаш. О, горе тебе, Золотой Город!..       – А царь Йотунхейма – несостоявшийся отцеубийца, – хмыкает Тор и, отвесив Локи последнего – душевного – пинка, убирает с его груди Мъёлльнир. – Тридцать пять процентов.       Со стоном бог обмана поднимается – не с первого раза. Нет сил даже привести в порядок одежду, порванную и измазанную в пыли. Но очи его блестят по-прежнему хитро, когда он произносит в широкую спину брата:       – Я не только раньше тебя женился, Тор. Я раньше стал царём. Признай уже, что завидуешь.       – Чему? Шилу в твоей заднице? – уже добродушно усмехается Тор. – Моё от меня не уйдёт. Пойдём домой, брат.       И Локи понимает – Чертог Одина и впрямь останется ему домом. Даже в другом мире, в другом дворце и с ледяной короной на голове.       Кивает:       – Пойдём… брат. ***       Фрейр чешет Гуллинбурсти за ухом, приговаривая:       – Какой же ты всё-таки у меня умный! Поумнее иных наших придворных будешь, да и местных тоже… И быстрый, ровно ветер сам. Щетинка моя Золотая…       Переливы смеха с порога заставляют его умолкнуть.       – Фрейя!.. – царевич Ванахейма смущён, но не слишком. В конце концов, Фрейя со своими кошками тоже носится сверх всякой меры. Но то дева, а то – мужчина и воин, царь будущий…       – Как легко ты забыл Сигюн, – уже не смеясь, богиня красоты опускается рядом с братом. – Как доволен этим зверем. Он и впрямь чуден, конечно…       – Он чудесен. Договаривай, Фрейя.       Царевна расправляет несуществующие складки платья на коленях.       – Меня пугает лёгкость, с которой ты отказался от невесты, – заявляет она, глядя Фрейру в очи. – Грозился вызвать Локи на поединок, а стоило ему вручить отступные, так теперь только сам с собой соревнуешься: в который час дня более погладить вепря – в утренний или в вечерний! А то не дай Один обидится животное!..       Ван изумлённо пожимает плечами:       – Я думал, ты рада будешь, что мы расстались с кузиной миром! Фрейя, неужели тебе не по душе то, что ты одна теперь для меня желанна?       Фрейя, помолчав, говорит уже тише:       – Боюсь, как бы на её месте однажды не оказалась я…       Чмокнув брата в губы, вспархивает легко. Будто и не сидела тут. Царевич лишь пожимает плечами. «Не поздновато ли спохватилась, сестричка?» – бормочет он, вновь склоняясь к вепрю.       Разделив с братом ложе, будто изменилась Фрейя. Будто сложнее стала. Непонятнее. Это близнец-то единоутробный!.. Только напрасны страхи её. Разве сестру Фрейр оставит? Всё одно что от себя уйти.       – Посиди-ка без меня, Гуллинбурсти, – треплет царевич того по загривку и поднимается. Надо найти и успокоить сестру.       Любимую. ***       Затих Золотой Чертог. Поздний час, разошлись все в опочивальни – от гостей высоких до слуг. Только одному асу не хочется возвращаться в свои покои. К другим дверям его тянет. К покоям заложницы Асгарда.       Останавливается бог обмана пред дверями теми. Корит себя за глупость да несдержанность, да ноги никак обратно идти не желают. «Наверняка ведь спит…», – думается ему, когда ладонь будто сама собой на ручку ложится.       «Хоть на спящую взглянуть».       Сигюн не спит. Стоит у распахнутого в ночь окна, вслушивается в стрекот цикад из дворцового сада. Ночной гость входит бесшумно, но она будто кожей чувствует, что уже не одна.       – Отчего не спится в столь поздний час высокой гостье Асгарда? Кого ты ждёшь, Сигюн?       Дева не оборачивается. «Подойди же. Обними меня. К чему пустые вопросы, говорливый Обманщик?..»       – Значит, наш брак – выгодная сделка для двух миров. – Голос едок, будто сок молочая. – И ты согласна принести своё счастье на алтарь общей пользы.       Сигюн по-прежнему молча смотрит в усыпанное звёздами небо.       – Только мне не нужна такая жертва, – зло говорит Локи, и богиня верности наконец оборачивается.       А муж её продолжает – уже не зло, а устало:       – Что ж, будем считать это политическим браком. Я ведь теперь правитель… В ближайшие пару-тройку десятилетий я не смогу позволить себе развод. Думаю, статус царицы Йотунхейма компенсирует доставленные тебе неудобства. Со временем я изыщу способ, как нам расстаться без урона для обоих. Считай это время… ещё одной возможностью как следует изучить йотунов. Может, пригодится.       Губы Локи кривятся. О да, он был бы рад, если бы она взялась за изучение одного отдельно взятого йотуна. Основательное такое изучение, желательно в горизонтальной плоскости…       Но есть нечто ещё более желанное. Искренняя улыбка. Потеплевший взгляд. То, что разбило бы стену меж ними, возведённую войной, враждой…       Стену, которую укреплял он уже собственноручно.       Локи прикрывает глаза. Он ведь уже всё решил. Отчего так сложно озвучить своё решение? На что он только обрёк себя этой глупой женитьбой? Он не думал о деве, верша свою месть. Теперь всё вернулось обратно – и едва ли не в большем размере. Как жить с желанной… любимой женщиной – и вести себя с ней, будто с надоедливой придворной леди?..       – А теперь желаю тебе спокойной ночи. Никто не нарушит твой покой – ни в эту ночь, ни в последующие.       – Вот, значит, как, – недовольный голос Сигюн останавливает его, уже взявшегося за ручку двери.       Богине верности столько всего хочется сказать – и давно теснящего грудь, и нахлынувшего от обиды. Заморочить ей голову, заставить забыть Фрейра, отца, Ванахейм, а после заявить – «я найду способ расстаться»?.. Воистину, нет совести у Обманщика!       – Знаешь что, царь Йотунхеймский!.. – выпаливает она наконец в спину Локи. – Не катился бы ты в свой снежный мир вместе со своей короной! Ищи себе царицу во льдах и изо льда! Она будет тебе под стать – такая же холодная, как твоё сердце!..       И Локи наконец понимает. Бог обмана обманул сам себя – дважды. Что ж, он умеет смеяться – в том числе и над собой. Только не сегодня. Потом.       Медленно, очень медленно он оборачивается. Смотрит на возмущённое лицо девы. На то, как гневным огнём даже в темноте полыхают серые очи. Облегчение – нежданное и оттого лишь более сильное – затапливает его.       Но трикстер остаётся верен себе.       – Упрашивай меня, Сигюн, – хрипло говорит Локи. В ответ на недоумённый взгляд находит силы усмехнуться: – Я ведь говорил, что ты будешь меня желать, умолять поцеловать тебя… Начинай.       Скрестив руки на груди, напускает на себя самый небрежный вид. Но, Один всемогущий, каких усилий это стоит!..       – Вот ещё!.. – гордо вздёрнув подбородок, Сигюн в два шага сокращает расстояние между ними. Ухватив Локи за воротник камзола, тянет на себя. И наконец целует желанные губы, будто стирая весь яд, что исторгался из них. Разверзнись под ногами бездна, полейся сверху огненный дождь, да начнись хоть сам Рагнарёк – она не отстранится.       У бога обмана мелькает было мысль изобразить ледяную статую самому себе. Но тёплые губы на губах, тонкие руки, зарывшиеся в его кудри, не оставляют место глупым мыслям. И умным – тоже.       Разжав скрещенные руки, царь Йотунхеймский наконец обнимает жену. Так крепко, будто не намерен отпускать до конца времён.       И отвечает на поцелуй.