Лоно Мадонны, или Полтора года в Тоскане

      5.       Владимир решил сделать жене сюрприз и приехать на обед домой. Ему жаль было драгоценного времени на дорогу до виллы и обратно, ещё многое нужно было узнать о выращивании винограда и виноделии, но он до боли скучал по Анне. Целый день разлуки с любимой порою был просто невыносим. Да и жена вечером встречала такими крепкими объятиями – не оторвать! – что барон понимал без слов: его любимая девочка непередаваемо тоскует. Подъехал к конюшне, оставил Диабло на попечение молоденького конюха Джакомо и почти бегом направился к вилле.       Сюрприз не удался. Ни Анны, ни Лукреции дома не было. Рассерженный барон потребовал подать себе немедленно обед.       Он уже отправился в обратный путь, когда увидел их с экономкой в деревенских нарядах. Две молодые женщины, золотоволосая хрупкая блондинка и высокая крепкая жгучая брюнетка, весело переговариваясь, словно лучшие подружки, шли со стороны моря.       - Что за маскарад, Аня? – строго спросил барон, догнав их у самой ограды виллы.       - Не ругайтесь, синьор! Это моя вина. Я предложила надеть на прогулку донне Анне что-нибудь полегче. Такая жара стоит!       - Вы понимаете русский язык, синьора Лукреция? – попытался холодно осадить её Корф.       - Нет, – озорно блеснула глазами-маслинами на барона итальянка, – но по Вашему суровому взгляду без всяких слов понятно, что Вы сердитесь. Не хмурьтесь, синьор, когда Вы улыбаетесь, Вы становитесь такой красивый!       Анна прыснула при виде внезапно покрасневшего мужа, сбитого с серьёзного настроя. На секунду опешив, Владимир махнул рукой и поскакал прочь, на чём свет костеря про себя нахальную экономку.       Войдя на виллу, Анна первым делом расспросила Катарину:       - Синьор говорил, почему он приехал посреди дня?       - Нет, синьора, – затараторила громкоголосая итальянка. – Не застал Вас дома, жутко рассердился, у него не только глаза, даже нос стал сердитый, как клюв у коршуна, вот так, – кухарка щепотью вытянула воздух у носа вперёд, сделав суровое лицо, – а потом громко так велел, обед несите мне, да побыстрее – и всё, синьора! Поел, от кофе отказался, опять на своего Люцифера вскочил и ну погонять!       - Диабло, Катарина, – вздохнула Анна. Хроническая забывчивость кухарки порой раздражала, но готовила она при этом превосходно, ничего не упуская добавить в котёл.       - Ой, синьора, боюсь я эту чёрную скотину! Она, говорят, кроме синьора никого к себе не подпускает!       - Глупости, Катарина. Муж прекрасно с ним справляется, да и Джакомо ходит за ним. Обычный конь, только горячий.       Анна вспомнила оставшегося в Двугорском Грома. Вот там был зверь так зверь – конюхи действительно обходили десятой дорогой. Как Никита получил вольную да из поместья ушёл, так и вовсе с ним сладу не стало. Двугорское… Господи, как она, оказывается, по Варе скучает! Хоть проси Владимира вызвать её сюда.       - Синьора желает обедать? Подавать?       - Да, Катарина, подавай. Я только переоденусь.       - Осмелюсь сказать, синьоре очень идёт местный наряд. Вы такая красавица, донна.       - Спасибо, Катарина. И ещё одно: поставь, пожалуйста, два прибора и скажи Лукреции, что я прошу её сегодня обедать вместе со мной.       - Да, синьора, как прикажете.       Если кухарка и удивилась хозяйкиной блажи, то рассуждать об этом не посмела.       Мужчины вернулись лишь в сумерках. Катарина давно ушла домой в деревню, поэтому Лукреция была весьма признательна Анне, предложившей помощь в сервировке стола, покуда она сама разогревала рагу из баранины, нарезала свежий сыр и овощи.       За этим занятием и застал жену барон, когда спустился к ужину переодетый и умытый.       - Ты уволила всю прислугу? Чем они тебе не угодили? – украдкой целуя изящную шею, шепнул муж, проходя к своему стулу.       - Просто помогаю Лукреции. Кухарка уже ушла. Завтра все будут на своих местах, не волнуйся.       - Я не волнуюсь, Анечка. Ты же знаешь, в домашние дела я не вмешиваюсь, ты вольна менять прислугу по своему вкусу.       Видимо, одновременно вспомнив разбитных бабёнок, встретивших их в первый вечер во дворе виллы вместе с Рамони, они сначала одновременно фыркнули, подняли глаза друг на друга и захохотали от души без видимой причины.       Успокоило супругов лишь появление Лукреции в сопровождении старшей дочери, худышки лет восьми, с невероятно важным выражением лица поставившей на стол кувшины с вином и лимонадом.       За ужином жена решилась просить совета барона относительно экономки.       - Владимир, как мне обращаться к Лукреции? Я не могу понять! Дома было всё просто – к крепостным господа обращаются на «ты» независимо от возраста, даже к деревенским старостам. Здесь же… Они свободные люди, но обращаться к простым крестьянам «синьоры»? Я не знаю, как себя правильно вести с Рамони. Как ты называешь Паоло?       Владимир удивлённо посмотрел на жену, отложив приборы, в задумчивости пригубил вина.       - Я как-то не задумывался об этом. Управляющий – самый важный человек в имении, пусть и простого происхождения. К тому же, Паоло почти вдвое старше нас. Знаешь, я гораздо охотнее и весьма искренне говорю «синьор Паоло», нежели когда-то «господин Шуллер». Тем более что происхождение этого пройдохи никто никогда не выяснял. Возможно, в своей Курляндии он был сыном последнего свинопаса.       Анна тихонько засмеялась, вложив пальчики в протянутую ладонь супруга. Получив нежный поцелуй тонкого запястья, ласково погладила потемневшую от постоянного пребывания на сильном солнце руку.       - Значит, ты считаешь, не зазорно говорить «синьора Лукреция» простой женщине?       - Я думаю, уважение к людям начинается от нашего личного к ним отношения, Анечка. Решай сама, как будешь к ней относиться. От этого и выбери обращение. А уж если нашей не в меру деятельной экономке что-то не понравится, она не побоится показать этого. Уж кто-кто, а Лукреция Рамони за словом в карман не полезет, – хитро улыбнулся Владимир, вспомнив весьма эмоциональный спор экономки и конюха сегодня утром. Бедному парню пришлось позорно ретироваться под напором претензий темпераментной итальянки.       - О, да! Ты абсолютно прав, Владимир! Она, подобно нашей Варваре, никому спуску не даст!       Против воли на лице баронессы отразилась печаль при воспоминании о любимой нянюшке.       - Скучаешь по ней?       - Очень, – призналась Анна с тяжёлым вздохом. – Как ты думаешь, Владимир, можем мы как-то привезти её сюда?       - Ты ведь понимаешь, Анечка, одну её отправить в подобное путешествие слишком опасно. Даже если выписать ей вольную и попросить Мишеля выправить документ на выезд, что она будет делать без знания языка, без сопровождения?       - Ты прав, разумеется, – поникла Анна.       - Если только мне самому зимой за ней поехать.       - Что ты, Владимир! Так долго я без тебя не выдержу. А может быть… – призадумалась баронесса.       - Что, родная?       - Скажи, Репнины собираются возвращаться в Италию? Может быть, родители Мишеля могли бы взять Вареньку с собой? Она бы в дороге им за прислугу была, – молящим взглядом Анна посмотрела на мужа так жалобно, что у него сжалось сердце.       - Анна, прекрати сию же минуту! Иначе я сейчас пообещаю тебе луну с неба, – нежно улыбнулся муж шустро опустившей реснички супруге. – Я и сам, признаться, по Варвариной стряпне скучаю. Напишу Мишелю на днях.       Не удержавшись, баронесса вскочила со стула и обвила шею мужа, наградив сладким поцелуем. Воспользовавшись тем, что его певчая птичка попалась ему в загребущие лапы, барон тотчас унёс своё сокровище наверх. Анна была невероятно смела и раскована. В этот вечер муж узнавал и не узнавал свою Госпожу Ледяную Безупречность, что ходила с прямой спиной и слишком дерзко вздёрнутым для крепостной подбородком по родительскому дому, мучая своей прозрачной чистотой его изъеденную запретной любовью больную душу. Эту ли жаркую одалиску полуживой куклою ввёз он всего два месяца назад в ворота небольшой белоснежной виллы? Кто подменил ему его скромную Анечку, которая из любви к нему позволяла вытворять с собою откровенные вещи, наслаждаясь и сама вместе с ним, но никогда, никогда! не сводила его с ума таким жарким откликом, как сейчас?       - Почему тебе здесь стало проще со мной? – скрывая робость перед возможностью услышать очень неприятные для себя причины прежней скованности жены, шёпотом спросил барон на ушко усталой от бесконечных ласк возлюбленной.       - Не знаю, Володя.       - Ты действительно стала хотеть нашей близости?       - Да. Я и раньше хотела, там, в Двугорском. Но мне всегда было неловко тебе это показывать.       - Отчего же, любимая?       - Я сама не понимаю. Мне казалось, что ты станешь любить меня меньше, если я не буду безупречна во всём.       - И как же новоиспечённая баронесса Корф понимала безупречность в супружеской постели?       - Понимаешь, – Анна опустила глаза, – я думала, что не должна позволять себе распущенность. Мне казалось, что воспитанная дама всегда и во всём ведёт себя сдержанно. А то, что ты заставлял меня чувствовать… – мучительно краснея, казалось, от макушки до самых пальчиков на ногах, жена зажмурилась. – Я думала, что так, как мне хотелось, ведут себя только… неприличные женщины.       - Те, в чьих объятиях, по мнению моей законной супруги, я научился всему тому, что доставляло тебе удовольствие? – словно у маленького ребёнка, елейным голосом поинтересовался барон.       - Владимир, умоляю тебя! – Анна несчастными глазами робко посмотрела на мужа, не поднимая лица.       - Анечка, слухи о разнообразии моих увлечений сильно преувеличены! Я бы даже сказал – весьма сильно. Разумеется, монахом я не был, иначе вряд ли нам с тобою теперь было так чудесно вместе. Ведь нам же хорошо? – муж приподнял едва отошедшее от густой краски личико, заглянул в печальные глазки. – Но я никогда, слышишь, никогда не опускался до неприличных женщин! Всё-таки скучающих светских дам весьма сложно назвать столь уж неприличными, не так ли? – но про себя подумал: «Хотя многих из них стоило бы».       - Прошу тебя, избавь меня от подробностей! Пощади свою несчастную жену.       Вместо ответа Владимир поцеловал любимую. Сладко, нежно, наслаждаясь свежим нектаром мягких губ.       - Мне очень, очень хорошо в твоих объятиях, любимый. И потом… Мы с Лукрецией ходили сегодня в одно волшебное место. Возможно, это оно так подействовало на мои желания, – вновь отчаянно пламенея, Анна даже закрыла глаза, не в силах смотреть на мужа, так крепко, так тесно обнимающего, что их тела казались спаянными воедино.       - Так, а вот с этого места подробнее, пожалуйста, Ваше Сиятельство! Что это был за маскарад с переодеваниями, Анна Петровна? В высшем свете так дворянки пользуются одеждой своих служанок, чтобы незаметно выскользнуть из дому на свидание к любовнику!       - Что ты, Владимир! – Анна даже позабыла смущение, так возмутили её слова мужа. – Как ты можешь такое говорить? Это вовсе не то, о чём ты мог подумать!       - А о чём же я должен думать, увидев жену в столь странном наряде?       - Но Лукреция ведь объяснила тебе, что день был жаркий, а путь у нас нынче был неблизкий, – оправдывалась баронесса, чуть не плача.       - Вы ходили пешком чёрт знает куда вдвоём, без всякой охраны! – взревел Корф. – Не взяли с собой даже щенка Джакомо!       - Но мужчинам туда нельзя! – в отчаянии воскликнула Анна.       - Да? Неужели? А может, это просто выдумка, чтобы оправдать своё… свои…       От нарастающего бешенства Владимир даже не мог подобрать слов, которые можно было произнести вслух при благородной даме.       - Прекрати, прекрати немедленно! – насилу вырвавшись из железных объятий разгорячённого неизвестностью мужа, затрясла она его плечи изо всех своих немногих сил. – Почему ты считаешь меня способной на подобную низость? Чем я это заслужила? Вспомнил Репнина? Или низкое происхождение моей матери? Что, что дало тебе право думать, что, в отличие от тебя, сумевшего безупречно пережить месяцы воздержания во время моего нездоровья, я сама, сходя с ума каждую ночь в твоих неистовых объятиях от непереносимого, неземного блаженства, могу осквернить узы нашего брака, презреть клятвы, данные у алтаря, едва лишь венчанный супруг покинет меня на целый день, оставив без приставленного цербера?!       Владимир отшатнулся от её крика, словно от пощёчины. Поник, опустил голову.       - Прости. Прости меня. Я так ревную тебя. Аня, я так безумно люблю тебя, что меня способна свести с ума одна только мысль… – он, не поднимая лица, снял узкие ладошки со своих плеч, зарылся в них лицом – так совестно ему не было ещё ни разу за всю жизнь.       Почувствовал, что руки жены силятся поднять его тяжёлую голову, превозмогая жгучий стыд, выпрямился, заглянул в лицо любимой взглядом побитого пса. Ласковые розовые лепестки накрыли его губы невесомым, ангельским касанием.       - Любимый мой ревнивец, – лёгкий смешок мягким ветерком пронёсся по щекам. – Я тоже, может быть, схожу с ума от мысли о том, что делает мой законный супруг целый день вне дома… – мгновенно вскинутый удивлённый бархатно-серый взгляд встретился с искрящимися смехом и лёгкой издёвкой живыми аквамаринами.       - И… что ты делаешь, чтобы справиться с ревностью? – напряжённо сглотнул Владимир.       Беззаботно дёрнув плечиком, жена открыто, ясно улыбнулась:       - Просто верю любимому. Так просто, правда?       - Прости, Анечка! – схватил порывисто, прижал что есть мочи, до хрустнувших тонких косточек. – Я верю тебе, верю! Но ревную… Вот такой у тебя муж непутёвый, – со вздохом заключил барон.       - Ну что же поделать, – старательно изображая покорность судьбе, весело вздохнула Анна. – Кому в верности перед Господом клялась, того и любить теперь придётся. До самой смерти. Какой уж достался!       Чуть ослабив объятия, Владимир потянулся к манящим устам. Его губы любимая встретила со всем жаром.       - И всё же, ты расскажешь, куда вы ходили с Лукрецией? – отдышавшись, спросил барон.       - Ах, так Господина Ревнивца всё-таки интересует истина?       - Разумеется, Госпожа Безупречность.       - Хорошо, так уж и быть, я удовлетворю Ваше любопытство, господин барон. Знаешь, Володя, там так красиво…