Лоно Мадонны, или Полтора года в Тоскане

      7.       Следующий день стал истинным откровением для Анны. Она и представить не могла, сколь обширны их владения. Ещё не доехав до первого виноградника, баронесса уже была переполнена впечатлениями. Впервые в жизни ей довелось увидеть стройные ряды оливковых деревьев, унизанных крошечными, пока молочно-зелёными ягодками. Она с жадным интересом внимала рассказам Владимира и Паоло о том, как вырастить такое дерево, как сделать так, чтобы оно давало наилучший урожай, как поздней осенью многочисленные работники станут их собирать, а после на специальных приспособлениях из этих плодов получится превосходное масло. Не меньшее любопытство вызвало и обещание заехать на винодельню, расположенную на берегу быстрой холодной речушки, что крутит своим сильным потоком огромное колесо, посредством хитро устроенных механизмов помогающее своим вращением извлечению сока из винограда. Но более всего на Анну произвел впечатление целый лес апельсиновых деревьев. Широко раскрытыми глазами глядела она на зелёные плоды, что должны ещё увеличиться и стать постепенно одного цвета с щедрым итальянским солнцем. И всюду у Владимира и Паоло находились дела, они время от времени удалялись вглубь участков, извинившись перед баронессой, что оставалась на попечении нарочно для этого взятого сегодня с собою конюха. В эти спокойные минуты, оглядываясь вокруг, Анна вновь жалела, что не обладает талантом младшей сестры и не может запечатлеть на бумаге то, что видят её глаза. Всякий раз, уезжая с одного участка, ей было жаль расставаться с окружающей красотой, но переехав к следующему винограднику, испытывала ещё больший восторг от нового пейзажа, раскинувшегося перед ней, хотя порой участки находились друг от друга буквально на соседних склонах. Периодически супруг заботливо интересовался, не утомилась ли Анна столь долго находиться в седле с такими краткими перерывами, но всякий раз получал горячие уверения в том, что жена не чувствует ни капли усталости.       Возле маленькой хозяйственной постройки на краю самого обширного виноградника управляющий предложил подкрепиться. Они с мальчиком-помощником, исполнявшим обязанности сторожа на участке, вынесли из сарая довольно большой кусок плотной чистой ткани, расстелили его прямо на земле и ловко разложили припасы, которыми Лукреция буквально нашпиговала с утра едва ли не все седельные сумки четырёх лошадей под завязку, приговаривая под недовольными взглядами мужчин:       - Вам что, вы привычные по целым дням на сыре с лепёшками да копчёном мясе, а синьору нужно будет как следует накормить! Да и Джакомо вон тоже молодой паренёк, в этом возрасте аппетит у них хороший. Так что всё пригодится, мне уж лучше знать!       Лукреция не ошиблась, за полдня все успели сильно проголодаться. Даже Анна, несмотря на достаточно жаркую погоду, проведя много часов на свежем воздухе, против обыкновения, ела с большим аппетитом. По этому поводу муж не преминул довольно ехидно заметить, правда, к облегчению баронессы, по-русски:       - Вот теперь я знаю способ уговорить тебя поесть по-человечески, когда на тебя снова найдёт блажь голодания. Всего-то и нужно погонять тебя в седле по окрестным склонам четыре-пять часов.       Метнув в хитро улыбающегося супруга молнию сердитого взгляда, Анна украдкой запустила ему за ворот расстёгнутой на верхнюю пуговицу рубашки крошечную редиску. Последствия коварства своей «законной, Богом даденной, венцом венчанной» муж обнаружил слишком поздно, когда они уже двинулись к следующему участку, по пути к которому как раз и располагалась винодельня у реки. Положение барона усугублялось тем обстоятельством, что маленький корнеплод проник из-под рубашки дальше, за пояс брюк, видимо, когда Владимир подался вверх, подсаживая жену в седло. Извлечь попавший в столь интимную часть одежды предмет при посторонних барон не мог, остановиться по дороге предлога не нашлось, и он пережил практически все муки ада, ощущая тёплый твёрдый шарик, перекатывающийся между тканью брюк и бельём по самым уязвимым для мужчины местам, пока маленькая кавалькада не прибыла на винодельню.       Поначалу Анна не придала значения действиям мужа, приказавшего юному конюху помочь хозяйке и стремительно отправившегося за угол просторного здания в направлении механизма колеса. Но едва спешившись, наткнулась на удивлённый взгляд управляющего, каковым он настороженно провожал удаляющегося хозяина, и спросила:       - Синьор Пало, куда пошёл барон?       - Не знаю, донна Анна, – покачал головою Рамони, но в глазах его по-прежнему было написано недоумение.       Решив, что близко к механизмам подходить не станет, но хотя бы взглянет издалека, что же понадобилось Владимиру там, где до этого у него, по всей видимости, никогда не было никаких дел, Анна обошла винодельню вслед за мужем. Он стоял у невысокого ограждения, глядя в быстрые воды, вцепившись в перила побелевшими пальцами. На его лице было написано бешенство, смешанное с чем-то, название чему Анна не смогла найти с первого взгляда.       - Владимир!       Шум падающей с лопастей воды заглушил её голос, и женщина повторила громче. От дикого огня, полыхнувшего в бешеных очах Владимира, Анна отшатнулась.       - Чёрт побери, полюбуйся, что ты со мной сделала, несносная девчонка! Подойдите ко мне, Ваше Сиятельство! Ну!       Преодолевая разливающийся в душе холодный липкий страх, Анна медленно двинулась к мужу.       - И не говори, что это не ты!       С трудом оторвав взгляд от бледного, дышащего клокочущим внутри бешенством лица мужа, Анна увидела в его ладони редиску. Изумлённо захлопала ресницами:       - Но, Володя, это же была просто маленькая шутка!       - Шутка?! А знаешь ли ты, дорогая, куда попала твоя шутка?!       Робко покачав головой в ответ, женщина попыталась утихомирить неистовствующего супруга ласковым прикосновением руки.       - Успокойся, умоляю, Владимир, – но голос предательски дрожал, на барона было жутко смотреть.       - Успокойся?! Успокойся! Твоя чёртова редиска едва не свела меня с ума!       Он со злостью указал глазами вниз. И только тогда Анна увидела, что его брюки оттопыриваются так, что едва выдерживают застёжки.       - О! – женщина в смятении прикрыла рот ладонью, не в силах оторвать округлившихся глаз от свидетельства крайнего возбуждения супруга. – Но я ведь… за ворот… а как она?..       - Как?! – пуще прежнего взревел барон. – Как?!!       Внезапно он шагнул к жене, резко отбросив прочь маленькое орудие недавних пыток, жёстко впился в приоткрытые губы глубоким, неистовым поцелуем, притиснув к себе, заставив чувствовать свою возбуждённую плоть низом живота даже сквозь многочисленные слои одежды, разделяющие в этот миг их тела. Он был не в состоянии сам контролировать себя, лишь надеясь, что Анна оттолкнёт, закричит, даст пощёчину, наконец, укусит не дающий ей воздуха обезумевший рот. Владимир жадно сминал испуганно-немые губы, шаря по телу жены с лихорадочностью сумасшедшего, до боли сжимая нежную грудь с шариками твёрдых сосков. Твёрдых?!!       Руки баронессы вначале метнулись к его плечам, чтобы попытаться оттолкнуть, предотвратить столь близкий контакт, неприличный в присутствии совсем недалеко множества людей, но спустя считанные секунды нежные пальчики уже страстно вцепились в тёмные волосы, отблескивающие на солнце оттенком жареного кофе. Почувствовав отклик сладких, покорных губ, Владимир зарычал. Ещё два шага – и жена вжата в стену винодельни так, что едва не дух вон. Ещё один яростный поцелуй. Не отпуская рта Анны из властного плена, возбуждённый до предела барон лихорадочно задирал юбки дорожного платья, не способный в этот миг думать ни о приличиях, ни о репутации жены, ни о работниках, что могли в любой момент прийти на балюстраду над механизмом колеса в поисках господ. Треск тонкой ткани панталончиков, безжалостно разорванной яростно вцепившимися в упругую попку пальцами – и первый толчок заставил баронессу содрогнуться всем телом так, что она больно ударилась затылком о почерневшие доски добротно сколоченной стены. Не обратив на это никакого внимания, женщина бесстыдно закинула ножку на бедро мужу, жарко встречая исступлённые удары мужского копья. Владимир не выпускал её рта из плена, ловя каждый стон, хотя это было ненужной предосторожностью – все звуки поглощал шум вертящегося колеса. Но Анна и сама вжималась в лицо мужа, отдавая каждый вздох, каждый крик его губам.       Всё кончилось стремительно, ослепительно-оглушающей вспышкой совместного безумия, на миг вознёсшего супругов к прозрачно-пенным облакам, проплывающим у них над головами. Они ещё долго стояли неподвижно, не доверяя собственным ногам, боясь пошевелиться. Казалось, каждая косточка в теле стала мягкой и невесомой, оторвись от стены – рухнешь на дощатый пол балюстрады, покатишься к краю, свалишься в быстрые, холодные воды и размелет тебя, беспомощного, лопастями безостановочно вращающегося колеса.       - Ань, я не знаю, что…       Тонкая ладошка столь молниеносно взлетела вверх, что на какой-то миг Владимиру почудилось, что она залепит ему сейчас увесистую оплеуху, но пальчики лишь плотно запечатали его губы.       - Т-с-с… Люблю тебя… – тихий выдох в шею.       Поправив одежду, Корфы вышли к главному входу. Паоло вежливо представил баронессе старшего из виноделов и предложил прохладительный напиток. Джакомо бестолково поправлял упряжь на белоснежной кобылке баронессы, старательно пряча сплошь покрытое красными пятнами лицо. Значит, их всё-таки искали…       К вечеру Анна была переполнена впечатлениями, казалось, ничуть не менее, чем за всё путешествие из России в Италию. Молоденький конюх старался ничем не показывать, что видел что-нибудь лишнее, стараясь держаться позади. Известно ли что-либо Паоло – так и осталось тайной. Успокаивающие и подбадривающие взгляды Владимира скоро вернули Анне душевное равновесие, придавая лишь некоторую пикантность всем событиям насыщенного дня мимолётными воспоминаниями о наслаждении, полученном украдкой.       Увидев порядком утомлённое лицо хозяйки, Лукреция закудахтала, как наседка, и только властный укорот мужа, что-то негромко сказавшего ей прямо в лицо, слегка остудил возмущение экономки. За ужином баронесса почти засыпала, едва не падая со стула. Последнее, что она смутно запомнила, были ласковые руки мужа, вначале несущие её наверх, а затем тихонько обтирающие освобождённое от одежды, наполненное тягучей усталостью тело влажным полотенцем.       - Ты возьмёшь меня с собой ещё когда-нибудь? – на то, чтобы это выговорить, ушли последние силы засыпающей «путешественницы».       Ответа мужа она уже не слышала.