***
Благоухание цветущих рододендронов заставило Гермиону довольно зажмуриться. Как хорошо! Всё в розовых-фиолетовых цветах, зелени, поют птицы. Она вдохнула полной грудью, взглянула на наручные часы. Завтра, ровно через пятнадцать часов возвращается Рон. От этой мысли потеплело на душе. Она поудобней перехватила сумку — ту, что пришла на замену бисерной — и зашагала по дорожке под цветущими рододендронами. Что Гермионе определённо нравилось в её доме, так это расположение. В магловском квартале, но недалеко от Министерства, рядом — сад. Иногда она любила пройтись, вместо того чтобы сразу трансгрессировать в нужное место — сегодня был как раз такой день. Светило солнце, на небе — ни облачка! Она особо не обращала внимания на идущих ей навстречу людей — как никак утро, многие спешат на работу. Но вдруг заметила мужчину в чёрном плаще и со старомодной шляпой в руке. Он так смотрел на неё… Гермиона поёжилась и прибавила шаг, чтобы поскорее миновать странного прохожего. Ей вдруг показалось, что она уже где-то его видела. Но когда они оказались напротив друг друга, Гермиону вскрикнула: её схватили за руку. Она обернулась. Человек в чёрном цепко держал её за запястье. — Отпустите меня, — возмутилась Гермиона. Но человек не ответил и не ослабил хватку. Вместо этого он рванул её на себя и, обхватив второй рукой за талию, прижался губами к её губам. Она вырывалась — честно. Несколько секунд она пыталась отдавить ему ногу или ударить в пах, или дотянуться до палочки в сумке. А потом… Она смотрит на пол с потемневшими красными пятнами. — Как это было? — не оглядываясь, спрашивает у стоящего за её спиной тюремщика. Сглатывает. — Сами не поняли. Он кричал сначала, стучал по решётке. Ну, мы пригрозили, что если будет буянить, то… Ну, вы поняли, мисс. Потом Роб пошёл проверять заключённых, через полчаса где-то. А он лежит и не откликается. Зашли, и тут вот… Ну, вы поняли. — Да. — Она вдруг замечает белые следы рядом с кровавыми пятнами. Присаживается, стараясь разобрать слова, выцарапанные на камне. Видно только несколько строчек, и то приходится догадываться, где какая буква: «Любил меня — верю — лучший в мире любил человек». Она резко поднимается, говорит тюремщику: — Идёмте, сэр. Всё.***
— Где хоронят узников Азкабана, Кингсли? Временно исполняющий обязанности министра Кингсли Бруствер отрывается от бумаг, с недоумением смотрит на неё. — На острове Носс. А что такое? — Можно ли… можно ли, чтобы одного узника похоронили в другом месте? — Конечно. Обычно тела выдаются близким покойного, и они сами решают, где будет могила. — У него нет близких. — Ты о ком? Она молчит, долго собираясь с духом. Так горько шутит Судьба: он так боялся смерти, а в итоге сам её пожелал. — О Драко Малфое. Он умер в Азкабане. Кингсли продолжает деловито перебирать бумаги и как бы про между прочим произносит: — Соболезную. Так каковы будут пожелания насчёт похорон? Ей становится не по себе от простоты вопроса. Хочется кричать, рыдать, задыхаться от отчаяния, а её спрашивают о похоронах. Хотя она же сама завела эту тему. — Кингсли, может ли Министерство взять на себя ответственность и упокоить Драко Малфоя не на острове, а в Лондоне, на Хайгейте? — Конечно, мы выдадим тебе тело и… — Ты не понял, Кингсли, — не даёт ему договорить она. — Ни его родители, ни мои друзья не поймут, если похоронами стану заниматься я. Можно ли, чтобы это сделало Министерство? Кажется, молчание настолько густое, что знаменитый британский гороховый суп и в подмётки не годится. Наконец, Кингсли говорит: — Да. Да, Министерство всё уладит. — Спасибо, большое спасибо. И она уходит из кабинета Временно исполняющего обязанности министра Кингсли Бруствера.***
В саду Норы она наконец может вдохнуть полной грудью. Сейчас, когда горе вошло в дом Уизли, его обитатели ищут любой повод для радости — отношения Рона с Гермионой для них так же желаемы и долгожданны, как рождественские подарки. Никогда она не думала, что ей так тяжко будет в Норе, среди друзей. Но сейчас её буквально толкали в объятья к Рону, он, кажется, даже в неё влюблён. А ей и стыдно, и тошно. Прошёл всего месяц, ровно месяц, а тоска никак не проходит. Она садится под яблоню, гладит траву руками. Из кустов выглядывает садовый гном и с хихиканьем прячется опять. Шестнадцатое июня. Сегодня шестнадцатое июня. Она поднимается, идёт к задней калитке, ведущей на вересковые холмы. Та заперта простеньким заклинанием, но разве это препятствие для лучшей волшебницы своего поколения? Она бежит на вершину холма, туда, где заканчивается антитрансгрессионный купол, не заботясь, что её скоро хватятся. Спотыкается, пытается восстановить дыхание. Ну вот, она на месте. Хлоп! Через мгновение она уже стоит посреди старинного кладбища. Бежит по дорожке, словно может опоздать. Она была здесь всего однажды, но дорогу запомнила на всю жизнь. Вот уже вдали показался плачущий ангел. То самое надгробие. Драко Арманд Малфой 05.06.1980 — 16.05.1998 Над Ним в молитве капеллан Колен не преклонил; Не стоит мессы и креста Покой таких могил, Хоть ради грешников Христос На землю приходил. Самая глупая эпитафия, которую только могли подобрать министерские чиновники. Как укор, как вечное напоминание мертвецу. И ведь заморочились, нашли, что лучше подходит к случаю! Она берёт в руку горсть земли, размазывает по буквам. Теперь только имя и даты. Тишь такая, что и плакать неудобно — нарушать покой мертвецов. — Я и не думала, что твоё второе имя Арманд, — зачем-то произносит она. — Мне нравится. Никак не пойму, зачем ты… зачем ты всё это сделал. Почему не дал нам шанса помириться? Он был прав. Не в том, что перерезал вены, а в том, что не оставил им шанса. Так и должно быть. Всё, что было, бурьяном поросло. Только чувства остались. Она не плачет, потому что уже не может. За месяц все глаза выплакала. Только наконец говорит то, что так и не решилась сказать в те счастливые дни: — Драко, я… я тебя люблю. И ложится на могильный камень, как прежде ложилась ему на грудь.***
В тот вечер она пьёт: много и без остановки. Так, что дверь пришедшему по первому зову Гарри открывает долго и неуверенно. — Ты пришёл! — Она тут же на нём повисает и не отпускает до тех пор, пока он не усаживает её в кресло в гостиной. Она снова тянется к стакану, но Гарри отодвигает его подальше и незаметно прячет полупустую бутылку. — Гермиона, столько лет знакомы, а я впервые вижу тебя такой пьяной, — смеётся Гарри, когда она, наклонившись поправить носок на ноге, бьётся головой о журнальный столик. Она внимательно на него смотрит, пытаясь собрать мысли воедино, а потом медленно, запинаясь, говорит: — Рон признался мне в любви. — И всё-таки дотягивается до стакана. — Поздравляю. — С чем? — Она пытается сделать глоток и вдруг обнаруживает, что стакан пуст. — Я ведь не могу его любить. — Гермиона, Рон хороший парень, и… — И я люблю другого. — Она стукает стаканом о столик и утыкается лицом в ладони. Гарри молчит. — Понимаешь, я думала, это пройдёт, думала, что раз он отрёкся от нас, то могу без угрызений совести обращать внимание на других. А он меня любил! Любил до самого конца! Гарри! Он садится на подлокотник кресла, обнимает её за плечи. — Что с ним случилось, Гермиона? Она поднимает на него свои покрасневшие глаза. — Он умер, Гарри. Он покончил с собой, представляешь? — Она вдруг издаёт сдавленный смешок. — Драко так любил жить… И вдруг… Замечает удивлённый взгляд Гарри. — Да, Гарри. Я люблю Драко Малфоя. Не смотри на меня так, я сама не поняла, как всё закрутилось. Он присылал мне глупые записки, потом подарки на праздники. Я просила его прекратить, и… не знаю, Гарри. Мы часто ругались: я называла его дураком, а он меня дурой, а потом добавлял, мол, свела судьба. Он был неидеальный, но я его люблю. Она утыкается носом Гарри в плечо и теперь уже плачет. — Знаешь, что я видела в его камере? Он и раньше писал мне коротенькие стихи — ему нравилось красиво ухаживать — но это… Будто на мгновенье протрезвев, она серьёзно и совсем другим голосом говорит: — «Я в дыму, проклинать всё ж не смею Свой удел — я счастливее всех. Потому что любил меня — верю — Лучший в мире любил человек». — И снова всхлипывает. Гарри наконец стряхивает оцепенение и ласково произносит: — Я рад, что у тебя была такая любовь. Но это не причина хоронить себя заживо. — Я хочу быть счастливой, Гарри. Но это меня не отпускает. Её взгляд вдруг проясняется, и она с жаром начинает трясти Гарри за руку. — Гарри, я… я всё придумала! Сотри мне память, Гарри! Сотри всё про него! И я смогу полюбить Рона, я уверена, и буду счастливой. Гарри, ты же мой друг! — Ты уверена? — Абсолютно. — Я никогда не применял его. — У тебя получится. — Ты пьяна, а потом пожалеешь. — Гарри! Ты же мой друг! — Ладно. — Только, Гарри, никогда о нём не говори. Не напоминай. — Конечно. С этого момента жизнь потекла по-новому. Гермиона открыла глаза, посмотрела в лицо человеку, только что её целовавшему. Почему-то всё вокруг расплывалось, но когда зрение восстановилось… — Драко! — Она бросилась ему на шею. Всё это сон, длинный сон. Но какой сладкий! Он тоже обнял её, но бережно, как фарфоровую куклу. Среди цветущих рододендронов они наконец нашли друг друга.***
Гермионе ужасно не хотелось возвращаться домой, поэтому они с Драко устроились на одной из скамеек на цветущей аллее. Одно лишь тревожило её: странное воспоминание, вернувшееся вместе с остальными. Позади стоял тот человек, такой, каким она видела его позавчера: в чёрном плаще, в смешной шляпе. Он будто не замечал её, в упор глядя на мистера Макензи. — Дугал Макензи. Родился двадцать второго июня 1939 года. Умер двадцатого апреля 2004 года в одиннадцать пятнадцать. Причина смерти: сердечная недостаточность. Мистер Макензи в последний раз указал на человека пальцем и закрыл глаза. Теперь она знала, кто был тем человеком. Но не могла понять, что это воспоминание значит. Пока Драко исступленно целовал её пальцы, она глядела на него и подмечала каждую мелочь. Он никогда не любил чёрный, но, как и прежде, носил только его. О таких вещах, как тренч и федора, он наверняка и слыхом не слыхивал. Бледность кожи никуда не делась, волосы оставались такими же белёсыми, но что действительно взволновало Гермиону — за шесть лет он ни капли не изменился. Что ни говори, а разница между человеком в семнадцать и в двадцать три разительна. Драко же остался точно таким, каким Гермиона видела его мёртвое тело. Он наконец заметил её тревожный взгляд, отпустил её руку. — Что такое? Не зная, как правильно объяснить, Гермиона перебрала в голове с десяток формулировок — всё мимо. Наконец, она задала самый простой вопрос, какой только можно: — Что с тобой, Драко? Будто невзначай погладив шляпу, лежащую у него на коленях, он опустил глаза. — Драко, — тихим, встревоженным голосом продолжала Гермиона, — я видела тебя мёртвым, приходила на твою могилу. Но сейчас ты сидишь передо мной живее всех живых и… Не понимаю, как это возможно. Он вдруг поднял глаза, дерзко зыркнул на Гермиону, будто бросил вызов. — Ты всегда была умной. Догадайся. Вспомни всё, что знаешь. — Когда на меня напали, ты был невидим, пока с тебя не сбили шляпу. То есть невидим ты именно из-за шляпы. — Это раз. — Драко стал загибать пальцы на руке. Не то чтобы ему очень нравилась такая игра, но сказать прямо у него язык не поворачивался. — Хотя, — засомневалась Гермиона, — я видела тебя и в шляпе. — Сбой, — коротко пояснил он. — Давай дальше. Бросив на него мимолётный взгляд, Гермиона вдруг хихикнула. — Не могу. У тебя такой забавный вид: такой сосредоточенный. — Грейнджер, возьми себя в руки. Дальше. — Так, во-вторых, мистер Макензи умер сразу, как только увидел тебя. И ты назвал его имя, дату рождения и смерти. Хотя откуда бы тебе всё это знать? — Хорошо. Это два. — Загнул ещё один палец. — Я видела тебя на кладбище. Ты, кстати, был тогда таким смешным, когда отбивался от меня. Люди обычно не сидят на могилах, причём на… — Гермиона вдруг поняла то, что так до этого не приходило ей в голову: — на собственных могилах. — Это три. Вскочив, она принялась ходить из стороны в сторону. — Всё равно не понимаю. Ты вечно там, где кто-то умер или умирает. Весь в чёрном, как Снейп, упокой Господь его душу, иногда с вороной, знаешь имена и даты, хотя людей видишь впервые. И… как ты посмел стереть мне память?! — Так же, как ты её стёрла. — Допустим. Я всё равно не пойму, что с тобой случилось. Скажи, и дело с концом. Она снова присела на скамейку, словно решила, что ждать сидя менее утомительно. — Ну, скажи уже. Драко сглотнул. «Я ангел смерти», — прозвучит наподобие: «Я Санта-Клаус». Зайти издалека? — Я… И тут он заметил движение где-то сбоку. Обернулся: под цветущим рододендроном стояла Фхина. Она поманила его пальцем. Драко глазам своим поверить не мог. Его раскрыли. — Мне нужно идти, — бросил он Гермионе и поднялся со скамейки. — Прощай. — До свидания, — с нажимом сказала она. Не оборачиваясь, Драко преодолел расстояние до Фхины. — Рада тебя видеть, Дрого, — улыбнулась она, а потом кивнула в сторону Гермионы: — Вижу, она тебя вспомнила. Поздравляю. — Что со мной будет? — спросил он. — Поживём — увидим. И Фхина, схватив его за руку, исчезла вместе с ним.***
Они оказались у озера. Фхина тут же отпустила его руку, поправила складки на платье. — Ну что ж, милый, идём? — Куда? — Драко с трудом выдавил из себя даже такое короткое слово. Помни о Граннусе. Помни, что нас ждёт, если перестанем подчиняться. — Вперёд. — И Фхина указала на озеро. — Но мы ведь… — Так нужно, — резко перебила она. — Иди. Раньше Драко думал, что у него нет сердца, потом — что оно окаменело. Сейчас ему казалось, что оно в несколько минут решило сделать все удары за те шесть лет, что провело без дела. У самой кромки воды он едва не споткнулся. Однажды он видел мертвеца, которого не приняли. Его оболочка сгорела в несколько мгновений, но дух, теперь не имевший даже постоянного облика, кричал и метался. Так появляются призраки. Неужели он заслужил? Он лишь вспомнил, просто вспомнил. Драко зажмурился и шагнул вперёд. Ноги тут же стали мокрыми, но ни жжения, ни тем более адской боли Драко не ощутил. Тогда он стал шагать дальше, на глубине пришлось плыть. В один момент он почувствовал, что его тянет на дно. Переставшего сопротивляться Драко поглотила вода.***
Он очутился в маленькой комнатке, посередине которой стоял стол, два стула напротив друг друга. На одном из стульев сидела девушка в белом платье, темноволосая, с красивым профилем. Драко неуверенно сделал шаг вперёд — тут же звякнул колокольчик, и девушка повернулась к нему. Он посмотрел на потолок, усеянный разномастными колокольчиками: стеклянными, медными, бронзовыми, фарфоровыми, глиняными. — Серебряный, — объявила девушка. — Значит, грех искуплен. — Что? — Садитесь. — Она указала на свободный стул. Драко оказался за столом прямо напротив неё. — Моё имя Луфа, что означает… — Любовь. Девушка улыбнулась. — Верно. Кому как не любви решать, что с вами делать дальше. — Дальше? — удивился Драко. Он уже приготовился к забытью. — Да, дальше. Не думали же вы, что жнецам достаточно окунуть покойника в озеро, и его душа сама отправится в мир иной? О нас всегда все забывают. — Кто вы? — Мы что-то вроде жнецов. Но вы искупаете свои грехи, а мы все — невинные жертвы. Поэтому нам, чистым душам, разрешается принимать решение, чего достоин человек: перерождения, забвения или мучений. Но давайте поговорим о вас. Так вас отправили к нам из-за воспоминаний? Вы всё вспомнили? Драко нашёл в себе силы только на кивок. — Волшебно. Луфа встала со стула — Драко только сейчас заметил, что за её спиной громоздятся бесконечные полки, уставленные папками с бумагами, — и принялась что-то искать. На стол плюхнулась одна из папок, но письмена, которыми она была подписана, Драко прочесть не сумел. — Итак, давайте посмотрим. Грех — самоубийство. Искуплен. А вот что делать с воспоминаниями? Думаю, их можно оставить, а вас — на перерождение. — Что? — Ну что вы как болванчик! Грех искуплен, вас — на перерождение. — Я не понимаю. Я ведь… я ведь всё вспомнил, разве за это… не в пыль? Луфа расхохоталась. — Вы, жнецы, все такие смешные. Что вы вспомнили? — Прошлое. — Конкретнее. — Девушку, которую люблю. — Вы что-нибудь слышали о Ромео и Джульетте? — Непонимание. — Тристане и Изольде? Ну, может, о Парисе и Елене? Да, придётся объяснять. Любовь не даётся просто так. Её нужно заслужить, пусть страданиями и жертвами, но заслужить. Но со смертью она никуда не исчезает. Если в первой жизни любовь приводит к гибели, то в следующей — воскрешает, понимаете? — Если честно, — признался Драко, — пока не до конца. Любовь вечна, это я понял. — Будучи живым, вы именно пытались любовь заслужить. Там, — Луфа подняла глаза вверх, — решили, что вы это смогли. Поэтому вам даётся второй шанс. В следующей жизни вы встретите ту же девушку и, скорее всего, будете с ней счастливы. — Скорее всего? — Никто не говорил, что вы сами не можете всё испортить. Но высшие силы вмешиваться не станут, так что ни пожаров, ни наводнений, ни войн — ничего, что может помешать. Поняли? — Кажется, да. — А теперь идите. — Луфа указала ему за спину, и Драко вдруг заметил, что всё это время там была дверь. — А как же все мои проступки? То, что я показывался ей на глаза, вернул ей память? Изменил воспоминания того ростовщика, в конце концов? Прикрыв рот ладонью, Луфа зевнула и тут же отмахнулась от него другой рукой. — Вы же не думаете, что делали что-то без Его ведома и не с Его согласия? Не льстите себе. — Скажите, а я могу… увидеться с ней в последний раз? — Можете. — Спасибо. Уже взявшись за ручку, Драко обернулся и снова повторил: — Спасибо. Спасибо вам за всё.***
Гермиона стояла под цветущим рододендроном, вдыхала терпкий аромат. Её вдруг обняли сзади, но она не удивилась, будто почувствовала, что он вернулся. — Я так скучала. Ты так и не сказал, что с тобой произошло. Он коснулся её уха губами, выдохнул. — Я искупал свой грех, понимаешь? Я забирал души, которым пора было на тот свет, был помощником смерти. А теперь меня простили. — Понимаю. — Она довольно прикрыла глаза, наслаждаясь его близостью. — Значит, ты больше не придёшь? — вдруг поняла Гермиона. — Я тогда… я тогда тоже пойду за тобой. — Не говори глупостей. Если наложишь на себя руки, тоже станешь жнецом. И тогда неизвестно, как скоро мы встретимся и встретимся ли вообще. — Так мы встретимся или нет? — нахмурилась она. — Встретимся. — Он поцеловал её в шею, в щёку, снова в ухо. — В следующей жизни мы обязательно встретимся. И будем любить друг друга долго-долго. — До конца жизни? — Дольше. Ведь любовь вечна. Только сейчас ты меня не вспомнишь — так надо. А теперь просыпайся, и живи дальше. Мы ещё встретимся. — Мы ещё встретимся. И Гермиона открыла глаза.