Солнечный зайчик

Как вы проводите утро? За чашечкой сладкого какао с рогаликами на запрятанной среди золотисто-желтых и винно-багровых крон деревьев террасе, как Лили Эванс и Джеймс Поттер? Возможно, в это время вы еще нежитесь в мягкой кровати и считаете секунды до звона будильника, как Лаванда, или спешите на зарядку, как Говард Эванс? В одном доме Эвансы могли не пересекаться неделями, лишь оставляя мелкие памятки, напоминающие, что родственники еще живы: еда, грязная посуда или исчезнувшее печенье с шоколадной крошкой. Эта самодостаточность каждого члена семьи, которая позволяла жить в одном доме и видеться лишь в редкие моменты - одна из многих вещей, которые невероятно нравились Петунии в семье. Если в доме родителей каждый жил согласно своему ритму — в доме бабушки всё подчинялось ее поистине королевскому "хочу". Петуния сидела с неестественно прямой спиной, грея холодные пальцы о горячую чашку чая, напротив расположилась Астер и смотрела, не мигая, на внучку. Для приличия она прятала взгляд, но страха не было — давно прошли те времена, когда старая ведьма пугала или вызывала ужас. Прошло почти десять лет, если не больше... Изменилось все: бархат на стульях, диване и многочисленных пуфиках обтерся; накрахмаленная скатерть не такая уж и белоснежная... многочисленные перемены не бросались в глаза сразу — надо было знать, куда смотреть. Пугающие мысли мелькали на краю сознания, но не успевали сформироваться. — Твой любимый чай, цени. Петуния дернулась от неожиданности и бледно улыбнулась, едва слышно благодаря за заботу. Они сидели вдвоем на крохотной кухне небольшого дома, который раньше наводил жуть запахом вишневого табака и тлена, оказавшимся банальной плесенью от постоянной влаги. В резиденции мадам Астер всего четыре комнаты: две спальни, зал, абсолютно бесполезная - при таком размере дома - столовая, открытая веранда и разросшийся розарий вокруг. Зеленые обои с серым растительным узором, высокие потолки и постоянный сумрак. Она переселилась сюда сама, после рождения Лили, когда, повинуясь мимолетному душевному порыву, решила отдать "Дом на Холме" разросшейся молодой семье. Сёстры Эванс проводили здесь месяц или два каждое лето, засыпая в обнимку на одной кровати - от страха перед причудливыми тенями за окном, которые казались колдунами и злобными троллями, что "крадут маленьких непослушных девочек и готовят из них нежнейшее рагу". Это было так давно, что казалось уже неправдой, игрой буйной фантазии обиженной девочки, а не ежевечерними разговорами за чашечкой чая. Сейчас Петуния отчетливо осознавала лишь то, что пришла в этот дом в кои-то веки добровольно, и бояться как-то не получалось. Не сейчас, не на крохотной кухне, на за этим столом, не с этим чайным сервизом, не с домашним овсяным печеньем и не рядом с бабушкой Астер, которую все в Коукворте звали обезличенным "мадам". — Может, теперь, — бабушка аккуратно поставила чайную чашку на блюдце, — поведаешь, почему ты явилась в два часа ночи? Петуния смотрела куда угодно: на кружевные салфетки, коллекцию фарфоровых чайников на полке у окна, рассматривала лиловые занавески, дубовый буфет с лепниной, пасторальную картину — она беспорядочно переводила взгляд от одного предмета к другому, подыскивая приличный ответ, пока не сдалась: — Домой не пустили, — ответ не хуже других. На самом деле в голове роилось бесконечное количество более изысканных вариантов, и любой из них не понравился бы бабушке, ее не так воспитывали. Правду она не оценила бы, ведь ей-то внучка изначально была не нужна, с другой стороны — любая ложь оскорбительна. — Ты опять поссорилась с родителями? — Астер постукивала портсигаром по столу. — Молчишь? И не надоело мать с отцом доводить? Петуния задумчиво крутила в руках чайную ложечку, поглаживая растительный орнамент, и не торопилась отвечать, не зная, что сказать. Астер вздохнула, достала сигариллу и начала крутить ее между пальцами. — Курить вредно. Слова ради слов явились не самым лучшим ответом на вопрос, Петуния поняла это, едва увидела поджатые губы собеседницы. — Лгать вредно, — отрезала та. — Может, все же ответишь? Астер ненавидела несколько вещей: глупость, наивность, пустые беседы и откровенную ложь. Все это она нещадно вытравливала сперва у дочерей и пасынка, чуть позже — у внучек. Получалось, откровенно говоря, с переменным успехом. Одна дочь сбежала из дома в поисках счастья, вторая поспешно выскочила замуж за чужого жениха, пасынок создал свою вселенную; одна внучка с трудом поддавалась дрессуре, вторая — усердно пыталась избежать общения с бабушкой. Петуния смотрела на Астер и думала о том, как надо воспитывать детей, чтобы они не приглашали мать на Рождество? Что такого надо сделать собственному продолжению? — Мне долго ждать? — ехидная улыбка изменила до неузнаваемости морщинистое лицо Астер, а Петунию настиг запоздалый, детский страх: обычно после такой гримасы приходило жесткое, а порой жестокое наказание. Вдох-выдох. Она - сильная и независимая женщина, которая решила отпустить детство и страх. — Конца света? Обещают в следующем тысячелетии. Так что, раз на прошлый не успела, придется ждать долго. Астер покачала головой, она слишком стара для борьбы со старшей внучкой: та уже не ребенок, и её не наказать, а разговоры никогда не действовали на вздорную девчонку. Родители, устав бороться, давно отдали дочь на перевоспитание бабушке. Получилось не очень. — Прекрати, — отмахнулась Астер. — Это действует только на Лаванду. Так почему ты влезла в мой дом ночью? — Технически, я вошла. — Через окно. — фыркнула бабушка.— Я тебя не ждала. Значит — влезла. Она никогда не расскажет, как испугалась шума на кухне, а Петуния не скоро забудет бабушку в халате, наперевес с двуствольным ружьем. Они тогда друг другу лишь кивнули и разошлись по комнатам, но одна в спальне глотала успокоительное, другая — слезы. Сегодня они сидят напротив, у обеих покрасневшие глаза и слишком бледная кожа, успокоительный чай с мятой и мелиссой и непреодолимое желание закурить. — Окно было открыто. Значит, предполагала. — Ты знаешь, где запасные ключи, — Петуния кивнула бабушке, вызывая раздражение. Она, как зачарованная, смотрела на мелькающую между тонких пальцев сигариллу и разочарованно выдохнула, когда та сломалась. Бабушка редко поступает так: сигареты недешевое удовольствие и каждая на счету. — Что случилось, раз ты не смогла дождаться утра? — Мы поссорились с Верноном. — С этим мишкой? Причина так себе... — Какая есть, — пожала плечами Петуния под недоверчивым взглядом. — Лаванда, конечно, не придумала ничего лучше... Знаешь, моя дочь дура, раз считает, что у тебя с ним может получится нечто больше дружбы. Миссис Дурсль! Звучит глупо. — Не глупее сорокалетней мисс Эванс? Астер молчала долго, почти минуту, достала новую сигариллу, зажгла ее длинной спичкой, закурила — все это в абсолютной тишине. Петуния сделала глубокий вдох, жалея, что не может повторить за бабушкой — моветон. А та не признавала ни мундштуки, ни зажигалки, только спички, ощущение шершавости между губами и ничем не разбавленный дым, ибо он дарит "благородную горечь жизни, разбавляя приторность бытия". И это было одной из немногих вещей, которые их роднили помимо крови. — Лучше быть мисс, — вздохнула Астер. — Что у вас произошло? Вы не поделили торт? — Мы не сошлись во мнении с Мардж. — Мардж сходится лишь со своим питомником, — от этого небрежного тона у Петунии полегчало на душе, — но ссора была с Верноном? Кидай бесхребетного слюнтяя. Мужчина, который не может удержать в узде своих женщин, ничтожен. — Он не так уж и плох... — Бестолочью была, ею же и осталась. Зря надеялась на твои опасные знакомства... — Петуния привычно задержала дыхание, когда бабушка выдохнула удушливый вишневый дым прямо ей в лицо. — Не делай такие удивленные глаза, тебе не идет быть дурой. Лаванде подходит, сестрице твоей, пусть давно не видела, тоже, но не тебе. — Ругать не будешь? — Раз не сдала тебя родителям, — стряхнула пепел в хрустальную пепельницу Астер,— значит, не собираюсь. — И без подвала? — об укрощении буйного нрава Петунии вспоминать страшно всем, особенно соседям, которые слушали вой из зарешёченного окна, и полицейским, которые очень долго сомневались и не верили милой старушке, что там белугой воет волкодав, но пять фунтов все решили. — Какой подвал, — последовала новая затяжка,— ты сама меня можешь туда затолкать, как грозилась в восемь лет. Тебя и твой бешеный характер может обуздать лишь нормальный мужчина, и под "нормальным" я имею в виду не слабовольного Вернона Дурсля. Ты уничтожишь его. Даже подчиняясь, ты уничтожишь его. Он - не твой мужчина, и это будет глодать вас всю жизнь. Ты, Петуния Розали Эванс, как бы я не сопротивлялась, и как бы не отрицали это ты и твои родители, никогда не будешь счастлива с таким, как Вернон Дурсль. — Счастливой не буду я, но жаль тебе Вернона, — Петуния провела длинным пальцем по золотистому ободку чайной чашки. Ей нравилось здесь гораздо больше: возможно, из-за проведенного здесь детства, а может, все дело в вишневых сигариллах. — Жалости достойны лишь слабые, — стряхнув пепел, Астер снова вдохнула дым, блаженно прикрыв веки, — ты моя внучка, в тебе моя кровь, а я пережила изгнание из семьи, двоих мужей, смерть дочери, воспитала внучек, — она усмехнулась, — одну уж точно, и троих детей... Ты идиотка, если тратишь свою молодость на такого, как Вернон. — Он не слабак. — Про прошлого ты то же самое говорила. А еще почти убедила всех в том, что он хороший. Петуния Эванс, как и твоя мать, ты совершенно не умеешь выбирать мужчин. Хочешь совет? Не кривись, он тебе обязательно поможет. Если тебе понравился мужчина, до искр в глазах, до аритмии, и ты чувствуешь, что готова за ним последовать даже на тот свет... — она сделала многозначительную паузу и категоричным тоном закончила. — Разворачивайся и беги, не оглядываясь. Этот человек не принесет тебе ничего хорошего. — Вернон не настолько мне нравится. — Из всего, что я сейчас сказала, ты услышала лишь это, — Астер покачала головой. — Знаешь, как будет дальше? Ты придумаешь сказку, собственно, как и всегда. Не смотри так удивленно, в пику сестре ты будешь самой обыкновенной домохозяйкой. Обязательно переедешь, ведь в Коукворт будет приезжать Лили, а еще здесь родители, они все же влияют на тебя, и, — повисла драматическая пауза,— я, которая, смею надеяться, все же занимает в твоем сердце хоть каплю места. Не перебивай, не заставляй сомневаться в собственных воспитательских способностях. Ты переедешь куда-то ближе к Уэльсу или, если Вернон решит заняться бизнесом серьезно, в пригород Лондона. И ты умрешь. Твой будущий муж станет убийцей... Больше не будет Петунии Эванс — она растворится в быту. Ты превратишься в бесполезную домохозяйку, которая будет любить лишь сплетни, ребенка, уборку и мужа. Именно в таком порядке. Вернон станет тираном и всю жизнь будет вспоминать, как ты воротила от него нос, молчать, когда на тебя будут засматриваться другие мужчины, и устраивать скандалы дома. А ты... Ты, девочка моя, будешь фанатично закармливать его едой, ведь на другие подвиги во имя "любви" ты не будешь способна, не кривись, не в пансионе "чистых и благородных". Ты убьешь Вернона, а он тебя. И будете вы друг друга уничтожать каждый год, каждый месяц, каждый прожитый совместно час. — Он хороший, — Петуния громко отхлебнула чай, заставляя собеседницу поморщиться. — Правда, хороший, и я его вчера сильно обидела, я вообще вчера слишком многих обидела и повела себя недостойно. — Петуния Розали, если из всего сказанного ты понимаешь лишь это... — Астер потёрла виски. — Прекрати стучать, за столько лет не можешь отучиться дергать ногой, это выдает твою нервозность, а еще перестань громко отхлебывать чай и крошить печенье. Или ешь, или отложи. Вся в мать. Она тоже никогда не понимала, что хочет. — Ты знаешь, что я терпеть не могу овсяное. И вообще, все эти предупреждения лишние — мы просто друзья. - Петуния небрежно уронила самый большой кусок печенья на скатерть, мысленно передергиваясь от количества темных крошек на полотне, и сдержала порыв смести их, чтобы вновь стало чисто. — А малыш Верни в курсе? — Астер с удовольствием макнула печенье в чай и откусила. — Даже мои соседушки, старые клуши, пытаются угадать дату свадьбы. — Он просил для работы.— недоумение,— Тем, кто в серьёзных отношениях доверяют больше. — Серьезно? — Астер посмотрела так, словно Петуния неизлечимо больна. — Вот прямо для работы? Петуния, детка, прекрати заниматься ерундой и начни жить. Сколько тебе лет? Впрочем, — она отмахнулась от ответа, — неважно. Не спеши со своим плюшевым Верноном, не слушай своих родителей. У них тоже с дружбы начиналось. — фыркает,— Только спасали друг друга от навязанных женихов, а не для заработка. Может, плюшевый мишка тебе платит? — Но... — Не перебивай! — бабушкины руки хлопнули по столу. — Плевать, друзья вы или любовники. Тебе нельзя быть с таким, как Вернон Дурсль. Однажды ты проснешься, а ты проснешься, обещаю тебе, внучка, это обязательно произойдет, и увидишь, как изменился мир, как ты постарела, не прожив и дня. И что ты будешь делать, когда осознаешь, насколько бездарно провела эти годы? К чему эта спешка? Ты беременна? Петуния захлебнулась чаем. — По себе судишь? — едко бросила она, старательно вытирая темные пятна на скатерти кружевной салфеткой. — Не подавись собственным ядом, деточка, — фыркнула Астер, — не отвлекайся от процесса мышления, твоей светлой головушке это крайне трудно с непривычки. Так что думай над ответом и, ради всего святого, прекрати портить ткань, ты пачкаешь её еще сильнее. Петуния пропустила шпильку мимо ушей — бывало и хуже, сколько раз она убегала в парк к их с Лили тайному месту, плакала, успокаивалась и возвращалась, как ни в чем не бывало, сразу в гостеприимно открытый подвал: у них с бабушкой были взаимопонимание и гармония. — Ты из-за этого дома не ночевала? — неуверенный кивок,— Не стыдно лгать бабушке в глаза? Стыдно...— пару секунд молчит, а потом резким тоном, — Петуния, тебя есть три секунды для размышлений и составления грамотного объяснения почему явилась ко мне, а не домой? Лаванда не могла выставить ребенка на улицу ночью. — Лили приехала, — отрешенно сказала она, — с женихом, если верить матери, — теперь подавилась Астер, но быстро пришла в себя. — Лгать нехорошо. Значит, сама не захотела? Петуния откинулась на спинку стула, прикрыла глаза вспоминая. Лаванда была удивлена приезду старшей дочери, но все же рада. Их разговор был коротким и, как всегда, громким - в основном из-за неё - и полным недопонимания. — Сама. — Петуния, ты в курсе, что твои соревнования с сестрой гроша ломаного не стоят? Астер тяжело вздохнула, и Петунию пронзило жуткое осознание: бабушка стара. От когда-то нерушимой как скала "мадам" осталось немного: осанка, закрытое на бесконечное количество пуговиц платье и привычка курить сигариллы. И сейчас особенно бросалась в глаза изможденность, прослеживающаяся в каждом вздохе, повороте головы, в любом действии и даже в самой атмосфере дома. — Понимаю, но поделать ничего не могу. Не хочу видеть ни ее, ни этого "очаровательного мага, который приехал с чрезвычайно родовитым и талантливым родственником"... — Так красив? — иронично спросила Астер: зная дочь, этот маг должен, как минимум, быть вхожим в Палату Лордов и быть неотразимее Алена Делона*. — Не знаю и знать не хочу. Мне хватило разговора... — Ты понимаешь, что это нездорово? Твои попытки превзойти младшую сестру — глупы. Петуния потянулась к чужому портсигару и спичкам. Она все прекрасно понимала, но поделать пока ничего не могла. Возможно, намного позже придет понимание не только к разуму, но и душе, а пока — непреодолимо. — Понимаю... — она вздохнула, — категории разные. — Ты поэтому так ухватилась за Вернона? — с затаенной грустью посмотрела Астер на внучку, думая о том, что многое пропустила в воспитании. — Девочка моя, это новый вид сестринского соревнования? Кто первый? Пойми, это не тот вид спорта, где необходимо состязание в скорости. Сестричка выходит замуж в неполные двадцать? Пожалей дурочку или порадуйся за нее, раз это ее суженый, но сама не смей выскакивать за первого, кто подвернётся. — Думаешь, она может быть беременной? — Не говори ерунды. В отличие от тебя, Лили воспитывали правильно, и если это тот маг Поттер, который за ней с первого дня знакомства бегает... Девочка молодец, за первого встречного не торопится замуж. — Вернон не первый встречный, — привычно повторила Петуния, — мы знакомы с детства, он всегда был рядом и поддерживал, всегда помогал... А мне, с моей внешностью, не стоит перебирать вариантами. — Дура! — прокомментировала Астер. — А еще у твоего мишки луженый желудок, большой кошелек, невыносимая сестра, и он как-то забыл тебя в Лондоне. Пойми же, — она покачала головой, видя упрямо поджатые губы и скрещенные руки, — не хочу больше это обсуждать. Уж лучше этот чернокнижник Снейп. Не смотри так удивленно, весь Коукворт знает, что ты спелась с магом, и мне будет интересно посмотреть на реакцию Вернона. Астер погасила сигарету и просто ушла, тихо шелестя подолом сливового платья и тяжело облокачиваясь на трость. Петуния расслабленно откинулась на резную спинку стула, выдохнула дым и попыталась представить свою жизнь с Верноном, но получилось не особо — трудно было вообразить даже одно утро. Немного посидев, она поднялась с твердым желанием привести себя в порядок. В любом случае, Вернон должен приехать извиниться или хотя бы занести сумочку, а там они помирятся. Так было всегда. Возможно, если бы она узнала о знакомстве своего не то друга, не то жениха с Сириусом Блэком, то забеспокоилась бы, а не стояла с задумчивым видом у шкафа. Быть может, она принесла бы стакан воды или яда, увидев его измученный вид... А Вернону Дурслю было очень плохо, он страдал. Очнувшись от слишком ярких и слепящий солнечных лучей, он проревел что-то неразличимое, но очевидно ругательное, и попытался вновь уснуть. — Ма-а-а-ардж! — вторая попытка оказалась более удачной. Не дождавшись ответа, он со стоном нащупал у подножья кровати покрывало и закутался в него с головой, но теперь появилась тошнота. Раздраженное откидывание тяжелой вонючей ткани и накрывание больной головы прохладной подушкой помогло, но не надолго. Было тошно, по непонятной причине мутило, а еще хотелось пить и в туалет: голова раскалывалась, руки тряслись, а горло охватил спазм — так и не придя в себя, Вернон поднялся и, прикрывая глаза одной рукой, спотыкаясь о разбросанную одежду, наощупь начал искать дверь или выключатель. Солнце выключить не получилось, зато нашлась дверь в ванную. Тускло мигающая лампочка в кои-то веки не разозлила; отключенная из-за ремонтных работ горячая вода даже обрадовала — у Вернона не было уверенности, что без ошибки и с первой попытки он включил холодную. Стало легче, но не настолько, чтобы идти готовить завтрак или хотя бы разобрать хоть что-то на циферблате часов. — Ну их всех в бездну — простонал он, когда из спальни послышалась пронзительная трель будильника. Тяжело вздохнул и, грузно шлепая пятками по полу, пошёл обратно в спальню — утихшая было головная боль вспыхнула с новой силой. — Всегда мечтал это сделать! — он с силой кинул будильник в стену и облегченно встряхнулся, когда звон прекратился. Стало легче, и Вернон, растянувшись на постели, попытался вспомнить хоть что-то. Не получилось. Всё обрывалось на лукавой, словно у Мефистофеля, улыбке Сириуса Блэка, который протягивал граненый стакан с чем-то бирюзовым и горящим. Они точно были в каком-то баре, из тех, где обитают "избранные", где много музыки, алкоголя и денег... Потом все шло обрывками: громко смеющийся Блэк что-то пьет из горла и выдыхает пламя, потом тот же Блэк орет об избранности и обещают захватить мир и доказать своей семье, что он тоже может бить! Вернон осоловело смотрел на отчего-то шевелящееся одеяло и понимал, что совершенно не хочет знать, почему это происходит, а также ему совершенно лень вспоминать проклятого фокусника-факира и собственные слова о... — Пэт! Я не хотел, — он с ужасом рассматривал выглядывающую из-под одеяла блондинку. — Ты кто? — Я Фиона, — та поежилась от того, как пристально Вернон рассматривал черную розу на левой груди. — И жаль, что не хотел. — Вернон, — он кивнул и закутался в покрывало. — Будешь уходить - захлопни дверь. — Верни, может... — Я Вернон! — отрезал он. — И я - спать. Отец всегда говорил, что сон и коньяк — лучшее лекарство. От коньяка пришлось отказаться — одна мысль о нём вызывала спазм. Вернон пытался уснуть, но царапающая, какая-то тревожная мысль не давала покоя: он чувствовал вину за... Возможно, дело в том, что сквозь сон он услышал: "Знаю. Виделись у Эвансов".