***
Сасори терзал гнев. Но из-за Пейна ли? Из-за того, что он пренебрег его точкой зрения или из-за того, что, возможно, причинил боль его пациентке? Единственное, чего сейчас хотел Акасуна, чтобы Матильда наконец проснулась и прояснила ситуацию. Хотя, учитывая её привычное состояние, вряд ли он услышит нечто новое помимо историй о красных глазах. Она была его первым делом. Первая пациентка. Душа, за которую он отвечал. Но что он сделал для того, чтобы помочь ей?.. Пейн прав. Акасуна колеблется между сочувствием и профессиональным долгом. Так может, стоит прислушаться к коллегам и начать лечить, а не пытаться достучаться и понять?.. Из палаты Матильды доносились голоса, один из которых Акасуна припоминал с трудом. Сасори прислушался к разговору.***
При пробуждении Матильда даже не пошевелилась, смиренно лежала, прислушиваясь к тишине, к собственным мыслям, к собственному сердцу. Но стоило ей открыть глаза, как над ней вытянулся сидящий на её койке Дейдара, что, закинув ногу на ногу, уплетал прихваченное из столовки печенье. — О, француженка, с пробуждением. Ты проспала наше наказание и завтрак, но я принес тебе печеньки, угощайся. — Дейдара? — Леруа, не поднимаясь с постели, устало заморгала, лениво приняв протянутую дольку. — Можешь считать это завтраком в постель! — Дейдара, почему ты здесь? — У местных приспешников Дьявола сейчас совещание, вот я и сбежал из палаты, чтобы проверить, как ты. Тебя вчера не слабо приложило электрошокером. А после Пейн решил провести нам шоковую терапию для профилактики. Все кости до сих пор ломит! И в доказательство хрустнул косточками. — Дейдара, то, что мы видели вчера… — А, ты о пустой башне! — Я о лаборатории в башне. — Какой лаборатории? Матильда оторопело уставилась на невинно хлопающего ресницами Тсукури, что жевал печеньки и с любопытством ждал пояснения. — Которую мы видели в башне… — Эм, — Дейдара похлопал в ладоши, стряхивая крошки, и, пожав плечами, завалился на бок в ноги Леруа, подперев щеку ладонью. — В башне мы нашли пустые камеры с решетками, да паутину с пауками. — Дейдара, прекрати! — воскликнула сорванным голосом Матильда, вцепившись в его руку. – Ты видел её! Видел!! В палату вбежал Сасори, схватив Тсукури за шкирку и выгнав с постели. — Эй, полегче! Я же с миром пришел! — Ты Дейдара Тсукури? — с неприкрытый неприязнью отчеканил Акасуна. — Собственной персоной. А в чем дело? — А то, что приступы у моей пациентки происходят после общения с тобой. Это ты рассказал ей о «церберской башне»? Дейдара, опешив, попятился назад и в знак капитуляции замахал руками вместо белого флага. — Эту сказку знает вся клиника, я же не знал, что она так болезненно на неё отреагирует! — Твое общество здесь не желательно. Насколько я знаю из твоего личного дела, ты не невротик, а при светлом уме террорист, подорвавший собственный университет. А значит, вполне отдаешь значение собственным действиям в отличие от других пациентов. — Я не террорист, — процедил сквозь зубы Тсукури, — искусство - это...!! — Не желаю слушать о твоем больном восприятии искусств. Уходи, пока я не позвал Пейна. Акасуна говорил таким надменным и жестоким тоном, что Дейдара лишь напыщенно цокнул и, нахохлившись, громко хлопнул дверью на прощание. Матильда, все это время пряча лицо в ладонях, плакала, больше не в силах выносить свалившийся на её плечи груз. Больше всего она боялась, что окружающие окажутся правы — она сумасшедшая, которая не желает принимать свою болезнь и жестокую реальность. — Матильда….. — Что? — перебила Матильда надломленным вскриком. — Что со мной сделали? Что со мной сделали в этой клинике?! Я была нормальной! Нормальной! … — Прежде чем винить других, лучше бы вспомнила о своих действиях. Для чего ты проникла в заброшенную башню? — с ноткой сентенции пожурил Сасори, попытавшись придать голосу мягкость. — Если я начну объяснять, ты снова скажешь, что я сумасшедшая. — Если брать во внимание факт того, что ты и так находишься в психиатрической клинике, то терять тебе нечего. И Матильда ответила не сомневающимся более, уверенным голосом, убрав от лица руки и осмысленно взглянув пристально в глаза Акасуны: — Красные Глаза привели меня в церберскую башню, где мы с Тсукури обнаружили бывшую лабораторию, в которой над одним из пациентов ставили опыты. — Матильда…. — голосом, полным скорби и жалости начал Сасори. — Нет! Нет! Только не этот тон! Я говорю правду! — Тсукури только что сказал тебе, что нет никакой лаборатории. — Но я говорю правду! — заверещала Леруа со всей силы, что Акасуна вздрогнул, вмиг замолчав. И на краю истерики на одном дыхании, из всей накопившейся боли и унижения за проведенное время в Красной Луне, Матильда выплеснула все эмоции в одном монологе, крича до раздираемых связок: — Знаешь, Сасори, почему я говорю, что я не сумасшедшая? Потому что я верю себе, а не тебе или Дейдаре! Я верю себе и только себе, потому что кроме себя никому доверять нельзя, даже если весь мир встанет в одну шеренгу и, указав на меня пальцем, провозгласит сумасшедшей! У меня не может быть шизофрении! Нет! Нет! Потому что шизофрения — это не простуда, которой можно заразиться. Она развивается долго, годами, десятилетиями! И у меня нет и не было никаких предпосылок! Я люблю жизнь! У меня никогда не было суицидальных мыслей, никогда не было депрессии! Не было проблем с родителями или школой, даже будучи полукровкой, меня это слово никогда не задевало! У меня нет проблем с мужчинами, меня никто не насиловал и не растлевал! На моих глазах никого не убивали и никто не умирал! Я жила обычной тривиальной жизнью, я самая что ни на есть посредственность, которая отличалась от миллиардов других одной маленькой деталью — участием в мелкой рок-группе! Так скажи мне, скажи как специалист, откуда, откуда у меня могла развиться шизофрения? Я-то снотворное стала принимать только из-за сломанного режима! Поэтому…поэтому… — слезы пеленой застелили глаза, голос охрип настолько, что не было сил больше кричать. — поэтому я верю в Красные Глаза. Дыхание сбилось. Леруа тяжело дышала, схватившись за горящую огнем грудь. Она боялась поднять взгляд на лечащего врача, молчание которого давило сильнее, чем уже привычная мигрень. — Ясно, — все, что произнес Акасуна. Матильда, задрожав, подняла заплаканный взгляд. И не могла узнать привычно отстраненного ей молодого человека, что смотрел на неё как на нечто больное, несчастное, как на забитого котенка, которого жалко, но нет желания взять с собой. — Я понял тебя, Матильда. Я все понял. У нас нет положительной динамики. Значит, мне придется следовать строго по курсу, выписанному Орочимару. Отныне никаких поблажек. Я пытался хорошо к тебе относиться. Но, видимо, Пейн прав; жалостью человеку не помочь. — Сасори, нет… — Матильда беспомощно вытянула руку, но Акасуна ушел.***
Голоса других пациентов — белый шум, не имеющий значения. Матильда бездвижно стояла под душем, прохладные капли били в затылок, растекаясь по телу. Время не имело значения. Леруа потерялась в нем, пытаясь оживить в памяти голос, которого страшилась, а теперь молила услышать вновь. Ведь он единственный произнес то, чего так желала Матильда. — Ты не сумасшедшая. Слезы перемешались с каплями воды, что по вкусу были не слаще слез. Леруа била кулаком по прозрачной перегородке, скрывающей её от других открытых душевых кабинок. Слезы никого не удивляли в Красной Луне. На них не обращали внимания. Слезы были положенным атрибутом Красной Луны, поэтому никому не было дела до тихих всхлипов. Почти никому. — Может, прекратишь уже ныть? Голова от тебя болит. Леруа подняла голову. Сквозь перегородку она разглядела очертания стройной фигуры и алые локоны, прилипшие к лицу. — Ты, кажется, Карин? — обратилась к ней, и закашляла, горло першило после стольких криков. — Верно, — девушка выключила поток холодной воды и выжала волосы. — Скажи, Карин, красные огоньки, о которых ты говорила. Что они собой представляют? — Просто красные огоньки. Ничего они не значат. Они лишь редкие ночные кошмары, мотаю я срок в этом санатории Сатаны не из-за своих глюков. — Тогда из-за чего ты здесь? — Я мазохистка. Плюс неконтролируемые вспышки ярости. Я избила до полусмерти своего боксера-отца. А когда в очередном приступе резала свое тело, немного увлеклась и задела вены, вот меня и упекли сюда, — спокойно заявила сокамерница. У Матильды дух перехватило от такого заявления. Она сглотнула и тяжело задышала. — Кстати, — интригующе-елейно протянула Карин. — У тебя очень симпатичный врач. Любая пациентка бы мечтала о таком лечащем враче. Какой он, Сасори? — Эм… — Матильда опешила. Меньше всего в клинике её занимали мысли о мужском поле. — Он всего лишь мой врач, я даже не… — Даже совсем чуточку не представляла себя с ним в одной постели? — рассмеявшись, спросила Узумаки, юркнув из душа и подхватив с сушки полотенце. По всему телу Карин, словно узоры, проступали шрамы. — Вот я бы с Хиданом оттянулась на полную катушку, если бы не этот вечно бдящий старый жмот! — Что?! — возмутилась Матильда. — Еще чего… Я… мне… эм… Конечно же, симпатичный, но… — Матильда, заплескав водой из-за резких движений, густо покраснела, смущенная таким выпадом. — Значит, все-таки представляла! — заключила Карин и, странно захохотав, пошлепала босыми ногами на выход. Матильда оглянулась вокруг. Она осталась совершенно одна. Только шум открытой воды сопровождал её одиночество, от которого скрывал поднимающийся в душевой пар. Расслабившись после непринуждённой беседы, немного отвлекшей от крамольных мыслей, Матильда прикрыла глаза, наслаждаясь кусающими капельками. И в этой призрачной идиллии не могла знать Леруа, что на вспотевшей перегородке, словно по мановению волшебной палочки, черточка за черточкой выводились алые иероглифы, на запревшем пластике стекающие каплями вниз. Матильда выключила воду, повернулась, чтобы взять полотенце, и замерла. Сжимающаяся коробка ребер заставила затаить дыхание, ведь сердце забилось о реберные прутья, принося жгучую боль. В глазах отражалась написанная на перегородке кровавая надпись: «Его звали Учиха Саске». Иероглифы размывало не то от стекающей сверху водой, не то от застеливших слез. Перед глазами поплыло, и, завалившись на бок, Матильда потеряла сознание. Кровавая надпись растеклась, исчезая, предназначенная лишь для одного адресата. Вода в душе включилась сама, смывая остатки, словно следы преступления вокруг лежавшей в обмороке пациентки, которая находилась под пристальным присмотром Красных Глаз, закрывшихся, стоило смыться последней капле.***
Сасори не хотел идти к Матильде, его гложила сложившаяся неприятная ситуация. Он просто сорвался на ней и Дейдаре из-за утреннего скандала у главврача. Двое пациентов, которые если в чем-то и повинны, то лишь в том, что не смогли справиться с собственной психикой, не были виноваты. Как всегда перед сном, Сасори нес капсулу для Матильды. Он даже хотел извиниться перед Леруа, но упрямство и гордость не позволяли этого. Пейн прав, если он покажет слабость, то Матильда может воспользоваться этим и окончательно сядет на шею. Но Акасуна не мог себе врать: в каком-то смысле он симпатизировал своей пациентке. Её упрямству, её улыбке, её резко меняющемуся настроению, даже её бесстрашию. Она была и правда слишком тривиальная. Простая, как кекс с изюминкой, который кто любит, а кто выплёвывает — зависит от вкуса. И Сасори нравился этот изюм, пока он смотрел в ярко-синие глаза, в которых видел осмысленность и искру живого человека. Таких глаз не бывает у сумасшедших. По крайней мере, простых… Сасори не обнаружил Матильду в палате и привычно вздохнул, прикидывая, куда на этот раз успела влипнуть Леруа. Поставил стакан воды с капсулой у койки и выбежал в коридор. Охрана растеряно пожала плечами: с ужина пациентка не возвращалась. Акасуна прочесывал этаж, даже успел подняться на второй к излюбленному архиву. Навстречу шел Хидан, волоча за собой матерящуюся Карин, которая порядком успела набраться от своего врача. — Хидан, ты не видел Матильду? — Пф! Мне откуда знать? Мне своей психованной хватает! — Я психованная?! Я тебе череп проломлю! — завизжала Узумаки, угрожающе заерзав в смирительной рубашке, но, увидев Сасори, успокоилась и мило улыбнулась, любезно отозвавшись. — Я видела Матильду минут двадцать назад, она была в душе. Сасори кинулся в сторону женского душа. — Эй, а поблагодарить? — прокричала Карин, возмущенная такой невоспитанностью, но Хидан подхватил её за шкирку и хорошенько встряхнул.***
Акасуна, не смея медлить, забежал в женский душ. Первое, что бросилось ему в глаза — отсутствие дежурных. Хотя, судя по времени, они уже могли уйти, и, следовательно, никого из пациентов здесь тоже не могло быть. Тем не менее, все еще доносился звук включенной воды. У одной из душевых кабинок на полу виднелись очертания фиолетовых волос. Врач кинулся к кабинке, на полу лежала обнаженная Матильда без сознания. Сасори упал на колени. Наклонившись над телом девушки, он медленно приподнял голову Матильды и положил её на свои колени. — Матильда, ты меня слышишь? Очнись! — Сасори слегка пошлепал по бледным щекам, но Матильда не приходила в сознание, бледная, как кафель на стенах. — Черт, нужен нашатырь! Сасори, подхватив Матильду на руки, переложил на диван, что стоял в дежурном отделении у женского душа, и кинулся к аптечке. Найдя нашатырь, он вернулся к девушке, подставляя пузырек с жидкостью к её носу. — Ну же, Матильда, давай! Лицо девушки дернулось, исказилось, но она не пришла в себя. Акасуна, заметив, что дыхание Леруа затруднено, нашел единственно верное решение. Убрав пузырек на пол, он попытался откачать её с помощью массажа сердца. После тщетных попыток оставался последний способ — искусственное дыхание. Слегка надавив на холодные щеки девушки, Сасори дотронулся до её губ своими, даря собственное дыхание. Его всего трясло. Ничего не помогало. Она совсем не дышала. Сасори вдохнул полной грудью и повторил попытку. Дыхание Матильды постепенно восстанавливалось, грудная клетка резко надулась и опустилась, но Сасори не отстранился от мягких прохладных губ, что манили к себе для сладкого поцелуя. Но увидев, как девушка открыла глаза, Акасуна резко отстранился, будто обжегшись. — Где я? — прошептала Матильда, тяжело дыша. — Ты потеряла сознание в душе, — также шепотом ответил Акасуна, не отрывая взгляда от голубых глаз Матильды. — Мне холодно… — Матильда скрестила руки и, обнаружив, что лежит совсем голая, в глазах её промелькнула беззащитность и испуг. Сасори вскочил и, сорвав первое попавшееся полотенце, не поворачиваясь лицом к Матильде, перекинул его через плечо. Матильда замоталась, дрожащими от холода и волнения руками замотав узел. — Все, можешь разворачиваться, — Матильда попыталась встать, но голова тут же закружилась и она накренилась в сторону. Сасори вовремя повернулся и успел подхватить её. — Мне нужно тебя осмотреть. У тебя был сильный удар головой, — Сасори мимолетно пробежался уже по слегка прикрытому телу девушки и взял её на руки, вынося из душевой. — Это были снова они, — прошептала Матильда усталым голосом, положив голову на плечо лечащего врача. — Глаза? — спросил Сасори, хотя сейчас он меньше всего мог воспринимать какую-либо информацию, разум его был полностью затуманен. — Да, они написали кровью надпись на стене… Сасори ничего не ответил, не желая обсуждать корень их проблем. Вместо палаты он принес Матильду к себе в кабинет и устроил на кушетке. Сам второпях собирал необходимые медицинские приборы, чтобы послушать дыхание и изменить давление. Показатели оказались приемлемыми после оперативного обследования, не считая немного упавшей температуры. И, судя по всему, Леруа удалось избежать сотрясения, отделавшись большой шишкой на затылке. — Не волнуйся, всего лишь ушиб, до свадьбы заживет, — улыбнулся Сасори, снимая перчатки. — По-моему, я волновалась меньше всего, — усмехнулась девушка, пытаясь встать. — Чего?! — такое заявление ввело молодого врача в тупик, отчего он смутился, восприняв фразу двусмысленно, и попытался придать голосу возмущение и строгость. — У тебя такое лицо было, как будто ты умрешь, если со мной что-то случится, — если бы солнце могло улыбаться, это была бы улыбка Матильды, даже испытывая физический дискомфорт и смертельную усталость, она улыбалась искренне. Сасори отвел взгляд в сторону и, прикусив губу, покачал головой. — Конечно, ведь я отвечаю за тебя, если с тобой что-нибудь случится, я буду отвечать головой перед начальством, — деловито заявил Сасори, кашлянув в кулак. Но девушка на это улыбнулась лишь еще шире. Увидев уже полюбившуюся ему улыбку, Сасори непроизвольно тоже улыбнулся. — Вот как, это начальство вас заставляет так нежно целовать своих пациенток? Тут Сасори совсем загнали в угол, он открыл рот, чтобы уже что-нибудь возразить, но решил промолчать и иронично улыбнулся, отведя взгляд в сторону. — Знаешь, я бы мог тебе сейчас сказать, что это было просто искусственное дыхание, но ты и сама это должна понимать, — более мягким голосом объяснил Сасори. — Почему ты пошел на психиатра? — внезапно отошла от темы Матильда. — Ты совсем не похож на этих садистов! — Хм. Хороший вопрос. Наверное, это семейное… У меня все в семье были психиатрами. — Были? — Да. Я потерял родителей, когда был ещё ребенком. Старшие брат и сестра не желали со мной знаться, обвиняя меня в их смерти. Меня воспитывала бабушка. — Оу. Прости, — Матильда заметно сникла, сконфуженно потупив взор. — Ничего страшного. — Значит, это семейное… А чем занимаешься еще, помимо спасения сумасшедших, которые теряют сознание в душе? — Ну, мое хобби слегка специфично, в свободное время я мастерю куклы, — Сасори устало присел рядом на койку, потерев затекшую шею и вытянулся, опершись о стену. — Тебе бы больше подошло быть лечащим врачом Дейдары. Вам бы было о чем поговорить, — Матильда рассмеялась, вспомнив про забавное «искусство» своего друга. — О да, а тебе бы достался врач, после лечения которого приходится приходить в себя больше недели, — с отвращением вспомнив про Пейна, Сасори слегка скривился. — Кстати, насчет Тсукури. Кажется, Пейн сжалился над ним и он в полном порядке, знаю, что тебя это наверняка беспокоило. — Волновало, ты так накричал на него и внезапно выгнал, что он наверняка заточил на тебя зуб. — Ну, а ты, кем ты была до появления Красных глаз? — Я? Не поверишь! — с горделивой улыбкой Матильда ударила кулаком по груди. — Барабанщицей в рок-группе. Я об этом, кстати, уже говорила, но ты, видимо, не придал значения. А еще у меня была куча пирсинга, конечно, не как у вашего чокнутого рыжика, но не мало, но потом родители заставили снять и все дырки заросли. Тогда мой юношеский максимализм перерос в новую стадию — яркий цвет волос. Чего только не было на моей голове! Я часто пропадала на концертах, на первом своем выступлении набила себе татуировку, думаю, ты заметил её, когда нашел меня в душевой, — снова лукаво улыбнувшись, Матильда рассмеялась. — Нет, что ты, змейку на пояснице я не заметил, — наигранно строго отмахнулся Сасори. — А потом...появились они… — улыбка тут же спала с лица девушки, стертая невидимым ластиком. — Может, ты употребляла наркотики или другие психотропные вещества? И из-за этого пошел такой эффект. — Нет, до наркотиков я не опустилась, — оскорбленно опровергла Матильда. — Ничего такого не принимала, я сама не понимаю почему… Но, знаешь, Сасори, я правда перестала их бояться. Наверное, это можно посчитать за прогресс? — Будем считать, что так, — вымученно Сасори пожал плечами. — Сасори… — тихо позвала Матильда, зевнув, — я устала, можешь меня отнести в палату… — Да… Только возьми сменную одежду, — лечащий врач протянул девушке больничную одежду и, встав с кушетки, снова отвернулся. Девушка оделась, ее снова взяли на руки и понесли в её палату. Устало прикрыв глаза, Леруа удобно устроила голову на плечо врача. В его руках было тепло и уютно. Но, к сожалению, её палата была слишком близко от кабинета, и насладиться моментом не представилось возможности. Сасори уложил девушку в постель. Матильда, воспользовавшись моментом, обвив его шею, нежно поцеловала в щеку в благодарность и тут же завалилась на подушку. — Спокойной ночи, Сасори. Сасори, слегка растерявшись, лишь улыбнулся и направился на выход. — Спокойной ночи, Матильда, — с этими словами Сасори закрыл палату. — Молодец, Сасори, твой хвалёный профессионализм летит к чертям, ты полностью перешел черту между врачом и пациенткой.