***
Сасори направлялся к Леруа с очередной капсулой, которую едва не выронил несколько раз из-за тремора. После вчерашнего курьеза в душевой, Акасуна так и не смог уснуть ночью — проворочался в кровати до самого утра. — Спокойно, Акасуна, она просто твоя пациентка и ничего больше.. — уверял себя юный врач. — Молодец, уже и разговариваешь сам с собой! Он остановился напротив палаты, прочистил горло и, придав себе самый строгий и безразличный вид, на какой был способен, прошел внутрь, несмотря на сильно дрожащие руки. При виде Матильды, лежащей с вытянутой рукой, Сасори опешил, но пройдя ближе, обнаружил, что девушка крепко спит. Осторожно опустив её руку, Акасуна не удержался и провел по лицу пациентки пальцами, но она, нахмурившись, перевернулась на бок. — Пора просыпаться. — строго не получилось, и Сасори прикусил нижнюю губу, мысленно пожурив самого себя. — Я в раю? — страдальчески простонала Леруа. — Пока что в психиатрической клинике. Матильда перевернулась, выгнувшись, наконец-то хрустнув позвонками. И, резко приняв сидячее положение, взглянула на предплечье, ища следы иглы. А также следы её рукопожатия с нечистой силой. — Сасори…. — М? — Кажется, сегодня ночью я заключила сделку с дьяволом. Что мог на подобное ответить Акасуна? Изогнул вопросительно брови и с ангельским терпением участливо кивнул, мол, он очень за неё рад. А после протянул приготовленную пилюлю. Матильда при виде лекарства шарахнулась, ударившись спиной о стену, сжалась вся в комочек, и как дикая кошка прошипела: — Я не буду больше принимать эту дрянь! Сасори непонимающе посмотрел на свою пациентку, но пилюлю все же спрятал в кулаке, предоставив девушке шанс обосновать свой протест. — Сасори, ты не поверишь! Я все поняла! Эти сволочи, они и правда ставят на нас эксперименты, больше у меня нет сомнений! Я все испытала на себе! Даже эти капсулы, уверена, с ними тоже что-то не так! — Матильда, мне кажется, тебе все же стоит выпить свое лекарство. Уверяю, я достал его из закрытой упаковки, с ним ничего не могли… — Сасори, я клянусь, — Матильда вцепилась в его руку, едва подавив в себе порыв обнять врача, — сегодня ночью меня забрали в одну из лабораторий, Якуши Кабуто отвез меня туда. Хидан и Какудзу ввели в меня раствор и подключили к аппарату. А после я заключила сделку с Красными Глазами, я продала ему душу! — Матильда…. — Сасори казалось, что больше он этого не выдержит и сейчас завопит как умалишённый, в приступе вырывая себе волосы. Только вчера ей уже было лучше! Но с утра все начинается по новой. — Якуши Кабуто никак не мог проводить ночью никаких процедур. Никто, тем более он: Кабуто всего лишь секретарь Орочимару, он не имеет доступа ни к какой аппаратуре. Хидан и Какудзу не твои лечащие врачи и не имеют к тебе никакого отношения. Никаких лабораторий нет, ни здесь, ни в восточной башне. — Сасори, в башне нет никакого хлама, там стоит вполне действующая аппаратура! Красные Глаза показывали мне, как пытали того парня, а тогда в душе они написали его имя. Его звали Учиха Саске! — и, вскочив на колени, будто умоляя поверить, вцепилась в халат Акасуны. — Матильда, успокойся! У тебя начинается припадок, я вколю тебе успокоительное, и все будет хорошо. Я вылечу тебя, я тебе это обещаю, — Сасори дотронулся до щеки девушки в невинном жесте и нежно провел пальцами, смотря в ясные голубые глаза. — Но я не сумасшедшая, — отрицательно замотала головой девушка, по щеке её скатилась слеза. — Не называй меня так! Я не могу больше выносить этого! Называй меня лучше полукровкой, но только не сумасшедшей! Акасуна успокаивающе гладил Матильду, как если бы тешил дитя. И увидев взгляд, полный жалости, Леруа отпустила халат, обессиленно сгорбившись, отвернувшись, не в силах видеть подобного отношения к себе. — Тебе меня жалко. Для тебя я всего лишь неразумное полоумное дитя, которое тебе приходится выслушивать каждое утро. По щеке скатилась долгая дорожка обиды, оставившая пятно на белой майке. Больше не выдержав этой картины, Акасуна поддался нахлынувшим эмоциям, упал на койку рядом и, притянув к себе Матильду, обняв, впился в её губы нежным и осторожным поцелуем. Матильда, не сразу поняв, что произошло, слегка дотронулась рукой до его щеки, неуверенно ответив на поцелуй. В этом искреннем порыве чувств Сасори осторожно уложил девушку на койку, не разрывая поцелуя. Нехотя он отстранился, напоследок подарив невесомый поцелуй в уголок губ. Она смотрела в его глаза, не понимая, зачем он это делает. Леруа потянулась к нему, но Сасори резко встал с койки. — Я зайду позже, Матильда. Все будет в порядке, я вылечу тебя, обещаю… — с этими словами молодой врач покинул палату и запер дверь. Матильда, поняв, что её заперли, кинулась к двери и начала буйно стучать. — Сасори, открой! Я не вру! Я говорю правду! Проверь в архиве папки, там должен быть пациент с именем Учиха Саске! Прошу, выслушай меня! Сасори отдалялся от палаты, не слушая ни слова из того, что кричала Матильда. Он направлялся за транквилизатором, и уже у своего кабинета его окликнули: — Проблемы с Матильдой? У открытой решетки окна на подоконнике сидел Хидан с сигаретой в зубах. Резко затянувшись, он выпустил серый дымок в окно и злорадно ухмыльнулся, расслабленно откинувшись. — А разве с сумасшедшими может быть без проблем? — вопросом на вопрос ответил Сасори. — Это зависит от метода лечения, – не без намека пожал плечами Дзимпачи. — Хидан, мне нужно взять транквилизатор, — Сасори желал поскорее уйти от начинающегося неприятного разговора. — Зачем? Посади её на электрический стул. Какая разница? Зачем с ними сюсюкаться, они все равно отсюда никогда не выберутся! — и, сделав очередную затяжку, сделал многозначительную паузу, ожидая реакции, которая последовала незамедлительно. — Что ты сказал? Дзимпачи едва сдержал едкий смешок, подавив улыбку. Он принял самый что ни на есть расстроенный вид, что нечаянно проболтался. — Говорю, что отсюда еще никто не выбирался. — В смысле? — А? Ты что, еще непросвещённый? Ой-ой, я сболтнул что-то лишнее, — и, скрыв смех за кулаком, извиняющееся взметнул бровями, — Видимо, Орочимару тебе еще не доверяет, — и, вздохнув, выкинул сигарету в окно. — Раз начал тему, доводи её до конца. — Прости, чувак. Не могу. Военная тайна, — Хидан театрально развел руками и почесал затылок. — Если я посажу её на электрический стул, расскажешь? — Пф. Еще чего! Ну, ладно… Немножко расскажу, но только посмей взболтнуть, что это я сказал, — Хидан провел пальцем по горлу. — Шучу-шучу. И, после недолгого молчания, продолжил: — Пациенты могут выбраться, но только пройдя 12 фаз. Считай их стадиями выздоровления. Пока что выдерживали максимум до 7, а потом умирали. Именно поэтому отсюда еще никто не выбирался, — объяснил Хидан, смотря в окно. — Однако был один, который прошел все 12 фаз, но и он остался здесь. — И кто же это? — Это я, — жутким елейным тоном провозгласил Хидан, развернувшись с маниакальной улыбкой на лице. У Сасори перехватило дыхание. Он не поверил своим ушам; глупая байка, которую он однажды слышал от Матильды, но тут же прервал её, сославшись, что не желает слушать сплетен про коллег. — Что? Но… — Именно. Я — бывший пациент «Красной Луны». Моим лечащим врачом был Какудзу. Ему повезло, что именно его пациент смог поправиться, такая редкость для этого места. Но это лишь благодаря моему диагнозу, — оскал рассек лицо Хидана, как зияющий порез, глаза лихорадочно заблестели, а кулаки сжались. — А диагноз у меня был очень подходящий — садомазохизм. Непроизнесенный возглас Акасуны был заглушен непрекращающимся словесным излиянием Хидана: — Да, я любил причинять боль и себе, и другим. Это прекрасное чувство эйфории, эти великолепные моменты истинной боли: я помню прекрасную агонию, какую испытал в этой клинике. Да, чудесный лик боли… Благодаря любви к боли я выдержал все процедуры в «Красной Луне». Но когда я вылечился, то понял, что психиатрия — это моя стихия, и решил остаться. Орочимару не был против. Вообще здесь у всех врачей есть своя история со скелетами в шкафу, поэтому мы и держимся друг за друга. Или, точнее, держим друг друга под прицелом. Ты у нас тут единственный святоша. Так что советую посадить эту девку на электрический стул, наконец завоевать доверие главврача и начать работать с нами бок о бок, — закончив свой рассказ, Хидан напоследок похлопал Акасуну по плечу как старого доброго приятеля. То, что рассказал Хидан, не могло быть правдой. Грязное, шокирующее, аморальное, неправильное, не поддающееся объяснению. Одно логическое объяснение Сасори мог найти: Хидан над ним посмеялся, разыграл, просто поиздевался. И лучше бы так и было. Но промелькнула маленькая, как колибри, мысль: что, если это правда? Тогда и Матильда не врет. Это бы объяснило её кошмары с экспериментами. Сасори вспомнил об Учихе Саске, имя которого якобы написали на стене душевой. Сколько бы Акасуна не пытался, не мог вспомнить точно, видел ли это имя в архиве, а значит остается одно — перерыть архив вверх дном, но убедиться, что Учихи Саске не существует. Но даже если он найдет его дело, Матильда могла увидеть его, когда проникла в архив. С какой стороны не подойди, он не мог вынести ни одного абсолютного утверждения. На вахте Акасуна забрал ключ под предлогом, что Орочимару просил найти нужные ему файлы. Охранник повелся. И Акасуна уже через пять минут стоял в архиве, оглядываясь на величественные стеллажи, забитые папками. Перед началом своего исследования Акасуна заперся изнутри, а затем принялся досконально изучать каждое дело, ища нужное имя. Больше часа Сасори чихал от пыли и стирал выступающие от нее же слезы. Иероглифы и цифры плыли перед глазами; везде один и тот же похожий текст: имя, номер образца, фазы, восприимчивость к вакцинам, психическое и соматическое состояние пациента. — Нарэ Отова, образец номер 34, умерла при 5 фазе, восприимчивость к вакцинам 2-а, 6-д. Что это значит? — с каждым прочитанным предложением Сасори понимал, что Хидан, если даже и сумасшедший, то точно не лжец. — Кото Карематэ, образец номер 67, умер при фазе номер 3. Не могла шутка зайти так далеко. — Учиха Саске… — прочитал Акасуна дрогнувшим голосом, — образец номер 45, умер при фазе номер 7… О черт, Матильда. Неужели… — Сасори продолжил просматривать остальные папки. — Учиха Итачи, образец номер 60, умер при фазе номер 4. Тоже Учиха. Родственники, что ли? Сасори открыл фотографии и положил папки рядом, сравнивая внешность. И правда, сходство на лицо. Найдя все, что нужно, Сасори забрал обе папки с собой и покинул кабинет, закрыв его на ключ. Акасуна был настроен решительно. Поэтому, когда после стука в дверь главврача он не получил одобрительного «войдите», хотя голоса были прекрасно слышны, Сасори это не остановило, и тот вторгся во владения начальства. — В чем дело? — раздражено прокричал Орочимару. — У меня к вам пара профессиональных вопросов, — серьезным тоном произнес Акасуна, пройдя в кабинет. Рядом со столом Орочимару стоял Кабуто с таким же недовольным выражением лица. Он, никак не прокомментировав такое поведение сотрудника, отошел в сторону, предоставляя место Сасори. Молодой врач кинул две папки на стол перед Орочимару и занял место напротив. — Что произошло с этими мальчиками? Орочимару, все еще зло смотря на своего подчиненного, откинулся на спинку кресла и подтянул папки. Когда он открыл их, его глаза задрожали, как и кадык, бровь нервно изогнулась, а на губах всплыла натянутая улыбка. — Мне казалось, что архив закрытое место! — ядовито процедил он. — Я прекрасно это знаю. Эти папки я нашел подкинутыми у себя на столе и хотел узнать, почему мне их подсунули, если эти мальчики уже мертвы, — соврал Акасуна. — Ваш вопрос начинался с другого, — заметил Орочимару. Но Сасори промолчал, ожидая ответа. — Ладно. Если вас это успокоит, братья Учиха покончили жизнь самоубийством, такое часто случается… — При такой хорошей охране? — не поверил ему Сасори: тем более после разговора с Хиданом он прекрасно знал, что они умерли не от суицида. — Верно. Даже охрана не может быть всевидящей. Есть еще вопросы? — Есть. Я хочу знать, что происходит в этой клинике. Орочимару переглянулся с Кабуто. Их негласные переговоры продолжались недолго, и Орочимару с абсолютным непониманием изумленно посмотрел на Сасори. — Здесь происходит лечение больных, — спокойно ответил главврач, скрестив руки. — Почему тогда пациенты записываются как образцы? — Потому что мне так удобней, — чуть раздраженей хмыкнул Орочимару, передернув плечами. — Я бы не советовал лезть не в свои дела, Сасори. У вас есть пациентка, так занимайтесь ей… — Знаете, краем уха я услышал от пациентов, что отсюда никто еще не выбирался… — Вы верите сумасшедшим? — тут же перебил его Орочимару с долей пренебрежения. — Они хоть что-то говорят. В отличие от вас. — Я думал, вы более благоразумный. Я бы посоветовал вам меньше общаться с сумасшедшими и больше лечить их. Иначе мне придется назначить Матильде другого лечащего врача, а вас перевести в другое учреждение. Я ответил на все ваши вопросы, а теперь, будьте любезны, у меня очень много дел, — на этом Орочимару закончил беседу. Сасори, забрав папки со стола, направился на выход. — Куда вы несете эти папки? — Отнесу туда, где они должны лежать, — с этими словами Сасори покинул кабинет. — Ну и ну! — тут же вставил свое слово Кабуто. — Очень интересно, кто же это из нашего персонала такой болтливый, — прошипел Орочимару, косо смотря на Кабуто. — Думаете, кто-то из наших? — Огня без дыма не бывает! Что касается Матильды, я так понял, она выжила? — перевел к старому разговору Орочимару. — Выжила, ещё как. Третья фаза, а побочки не прибавились, — резюмировал Кабуто, поправив очки. — Хороший иммунитет, обидно выкидывать на свалку такой материал. — Пока что не выкидывай. Пейн не уточнил, когда именно её утилизировать, — облизнувшись, заключил главврач.***
Сасори не вернулся. Матильда ждала его, сидя на полу у двери, поджав к груди колени, и смотрела в кусочек свободы — маленькое оконце под потолком. Она ждала, верно, с надеждой услышать голос, больше не в силах выносить тишины и одиночества. Все, что она желала — человека, который смог бы понять её, поверить. Но получала лишь жалостливый, сочувствующий взгляд и ядовитые слова. — Ты сумасшедшая. — Если я и сумасшедшая, то только в том, что начинаю питать чувства к своему врачу. — девушка дотронулась губ, вспоминая еще неостывший поцелуй, и вытянулась на полу. Послышался скрип открывающейся двери. Матильда, никак на это не отреагировав, продолжала лежать, решив, что Сасори вернулся с успокоительным. Но звуков шагов не было слышно, а дверь продолжала скрипеть. — Сасори, хватит скрипеть дверью, вкалывай уже успокоительное. Я хочу уснуть, даже если это принесет мне новую боль, здесь не лучше, — и с тоской стиснула пальцы, до боли впившись ноготками в кожу. Но в ответ ее оглушило карканье прямиком в ухо. Матильда резко подскочила, приложив ладонь к пульсирующей внутри головы барабанной перепонке. На пороге открытой двери сидела ворона с красными глазами. Как только девушка взглянула на нее, птица улетела за дверь. Леруа больше не сомневалась, дверь открыта — так выходи, нет времени на раздумья. На этаже стояла та же одинокая тишина. Закрыв дверь, Матильда обнаружила за ней адского пса с налитыми кровью глазами, ту самую тварь, что пыталась её загрызть. Если, конечно, пыталась... Он не рычал, не бросался на неё, просто смотрел, будто выжидая. И в этом взгляде, поняла Матильда, не было жажды её крови. Однако игра в гляделки не могла долго продолжаться, и псина направилась по коридору, как собака-поводырь повела Матильду сквозь темноту. Поднимаясь по лестнице, ведущей к церберской башне, она остановилась, подождав, когда Леруа нагонит её. В безмолвной прогулке — будто прогулки с собственной галлюцинацией по замку это что-то естественное — они дошли до железной двери, у которой стоял Зайка-убивайка. Не с первой попытки плюшевая игрушка допрыгнула до засова, взломала его ножом и пустила псину, за которой проследовала Леруа. Зайка замкнул процесс. Матильда обернулась, чтобы убедиться, что заяц не попытается выпотрошить её со спины. Но тварь только растянула улыбку из кровавых клыков, будто хвастаясь, что уже успела поживиться чьими-то другими органами. Адская гончая остановилась. Они стояли посреди вереницы пустых камер, ни одна лампочка не освещала пространство. Пес обернулся к пациентке: на долю секунды Леруа показалось, что в кровавых глазах собаки промелькнуло сожаление. Гончая рассыпалась на десятки черных ворон, взмывших в разные стороны. Матильда стояла напротив двери лаборатории, на табличке которой раньше было написано «Не входить», а теперь горело «Истинная Боль». Интуиция подсказывала, что псина хотела, чтобы она вновь проникла в напложённое место. Зайка-убивайка тоже исчез; теперь не у кого искать поддержки — даже у монстров. Леруа дернула ручку и потянула дверь, шагнув в неизвестность. Красный свет ослепил, принеся жуткую мигрень, от которой Леруа закричала, схватившись за виски. Она шла вслепую, протягивая руки вперед, чтобы не споткнуться. Она не собиралась оборачиваться и убегать. Послышался звук захлопывающийся двери. Все еще стоя с закрытыми глазами от слепящего света, она не выдержала и обернулась. Открыв глаза, Матильда не обнаружила двери: вокруг неё стлалось алое бескрайнее небо, заполненное черными, будто пролитые чернила, облаками. — Где я? На кровавом небе светила такая родная красная луна, под ногами мерцало рябое алое море — бездна, края которой не было вне времени и пространства. Холод окутал в одеяло и пронзил шипами до самых костей, парализуя и не позволяя сделать и шага. Небо разрезало тревожное карканье кружащих ворон. Птица пролетела над головой и устремилась вперед. Хлопнула крыльями и села на плечо стоящего напротив человека. Леруа удивленно заморгала, не веря собственным глазам. Уж точно, чего она не ожидала здесь увидеть, так это человека. Всего в нескольких шагах спиной к ней стояла фигура стройного высокого мужчины, чьи волосы, собранные в хвост, развевал ветер. Отпустив птицу обратно в небо, человек медленно обернулся… Человек. В красном пространстве, где рассекали вороны, рыскали рогатые псы, и сновал вокруг Зайка-убивайка, стоящий напротив юноша выглядел слишком по-человечески. Ничего отталкивающего, ничего отпугивающего. Бледная фарфоровая кожа, выкованное с надменно-уставшим выражением лица, гладкие волосы цвета вороньего крыла, собранные в хвост, больничная форма совсем как у самой Матильды. На мгновение Леруа показалось, что она просто столкнулась с пациентом Красной Луны, который как и она забрел в неположенное место. Но долго всматриваясь в лицо человека, Матильда погружалась в алый цвет радужки, который поначалу приняла за отблеск красного мира. Красные Глаза. — Кто ты? — по слогам проговорила Матильда. — Ты меня видишь? — эхом прокатился его бархатный голос. Безусловно, Матильда узнала его — единственный, кто прошептал ей, скользящей на лезвии безумия боли, что она не сумасшедшая. Голос, что велел прибыть в церберскую башню. — Да, вижу, — растеряно ответила Матильда. – Ты… ты человек, не монстр? — Вот как? – легкая усмешка пролегла на тонких губах. – Позволь узнать, каким ты меня видишь? — Ну, ты симпатичный парень лет двадцати, брюнет… Глаза только странные, красные, как и все пространство вокруг. — при последних строчках девушка судорожно сглотнула. Но не глаза пугали её, а то, как улыбнулся человек. Было в этой улыбке нечто колючее, неприятное, словно за губами её вот-вот проступят клыки. — Как интересно. Но так даже лучше. Человек всегда видит то, что хочет. Не зря говорят: «Глаза — проекция нашей души». — На взметнувшуюся к небу руку сел черный ворон, наклонивший пернатую голову к молодому человеку, будто шепча что-то на ухо. — Два года попыток, и мне, наконец, удалось докричаться. С вороном на запястье брюнет сделал шаг вперед, но Леруа, ощутив усилившийся холод, попятилась назад, угрожающе выставив руки. — Стой! Не подходи! Ты не ответил на мой вопрос! — Где мои манеры?.. Прошу меня простить. Я Учиха Итачи, почивший мир два года назад.