***
Путь к свободе пролегал длинными иглами, на которые Акасуна наступал мучительно медленно, позволяя тонким пикам входить в его плоть. Ведь именно по этим иголкам он ступал все время пребывания Учихи Мадары в клинике. Ждал его на входе, боясь упустить. Не мог уйти к Матильде, молясь, чтобы ничего не произошло за это время. Каждые пять минут Сасори сверялся со временем на наручных часах, ненавидя чертовы стрелки, что бежали быстро, приближая ночь. Мадара ленивой львиной походкой ступал по коридорам, постепенно освещающихся бра свечей — уже смеркалось. — Сасори, — позвал он его и уставше вздохнул. Остановился, деловито прижав правую руку к стану и оттопырив мизинец. — Ну что? Вы убедились? — Я обошел всю клинику, все посмотрел, пообщался с врачами, даже с пациентами успел перекинуться парой слов. Внешне они не подают никаких признаков, архив сгорел, база данных удобно заражена вирусом, но, тем не менее, я не оставлю все так. Я найму частного детектива, если надо будет, обращусь и в полицию. А вы пока что спокойно работайте, как и раньше, не подавайте самое главное виду! — Что? — опешил Акасуна. — Подождите, но пока ваш частный детектив будет заниматься расследованием, за это время сколько еще умрет пациентов? — Вы предлагаете взять винтовку и расстрелять персонал без суда и следствия? Акасуна едва не прокричал, что да! Но несмотря на горькие слова, застревающие в глотке иголками, они имели долю правды. Ничего у них нет, что могло бы ежесекундно закрыть клинику. — Как я смогу поддерживать с вами связь? — потерянно протараторил Акасуна. — Ах, точно. Возьмите мою визитную карточку, — мужчина с горделивой улыбкой протянул визитку. Сасори взглянул на неё и тут же побледнел. Глаза его растеряно бегали по иероглифам. Он с ужасом взглянул на учтиво улыбнувшегося Мадару, в чьих глазах, наконец, распознал то знакомое чувство, что видел в глазах коллег — неискренность. — Вы… — Директор фармацевтической компании «Красная Луна», если что — звоните, — и, похлопав Акасуну по плечу, как безутешное, сидящее в луже дитя, покинул клинку, на этот раз слишком быстро мчась к автомобилю для человека, который вышел победителем. Сасори, понимая весь ужас сложившейся ситуации в том, что только что пытался сдать исполнителей своему же боссу, скомкал визитку, откинув прочь. И, достав мобильник, дрожащими пальцами набрал номер полиции. Пускай он будет выглядеть полным идиотом, пускай его уволят и лишат лицензии. Он вытащит хотя бы Матильду.***
Стрелки часов — нож, выводящий время на стекле, заставляющий скрипеть зубами, сжиматься и отворачиваться. Время издевалось, и теперь Матильда понимала Сасори — нет ничего хуже упущенного времени. Невозможно ждать, смотря, как стрелка идет вперед, а ты беспомощно таращишься на неё, раскачиваясь взад-вперед, точно настоящий безумец. Судорожно проведя по лицу пальцами, Леруа поднялась, оттянув от себя прилипшую от пота одежду; хотелось разорвать её в клочья, настолько было противно от клеймящих обносок Красной Луны. В шкафу Матильда нашла сменную одежду — все мужского размера, в которых она бы утонула. И только одна ночнушка, чуть выше колен. В неё Леруа и облачилась, с удовольствием скинув старые шмотки, выкинув их в урну. Когда стрелка ударила по шестерке, она не выдержала. Открыла дверь, выглянула и, никакого не обнаружив, направилась на поиски Акасуны. Она была готова уже сбежать по карте, которую сжимала в ладонях, за которую предпочла сейчас держаться. Время ужина. Этаж пустовал, только лампы бра медленно зажигались, вереницей, ведущей вперед. Матильда заглядывала в пустые кабинеты и палаты. Остановилась возле одной, не закрытой до конца. Возле такой приглашающе-забытой закрыться. Чужое, светлое, не похожее ни на что в замке. Эта палата единственная напоминала настоящую палату престижной психиатрической клиники. Скорее даже, пансионата. Светлые тона обоев, комнатный цветок в углу, заправленная койка с запахом свежего кондиционера вместо блевотины и пота, к которому привыкла Матильда. Большое пластиковое окно, какие Матильда никогда здесь не замечала, с дверью балкона, внутрь которого развевались сквозняком занавеси. Напротив балконной двери стояло инвалидное кресло, на котором сидел человек, из-за широкой спинки кресла торчала красная с проседью в корнях макушка. Рука человека с вложенным в неё пультом с одной кнопкой для вызова медсестры свисала с подлокотника. Леруа подошла ближе и протянула руку в альтруистическом порыве положить руку старика на подлокотник. — Не надо, не отвлекай его, — окликнул голос в дверях. Дейдара, выспавшийся и будто посвежевший, стал больше похож на прежнего себя. Он прошел в палату и, взяв Матильду за руку, отвернул её от инвалидного кресла. — Не отвлекать от чего? — От просмотра фильма, длинною в жизнь, где он и сценарист, и режиссер. И продюсер, и постановщик. И актер. Десятки актеров, сыгранных им одним. — И давно он так сидит? — Леруа попыталась вновь взглянуть на несчастного больного. — Я никогда его раньше не видела. — С самого начала. Он давно ушел в себя и никого не слышит и не видит. Пойдем, не будем мешать ему. И обняв Матильду как истинный джентльмен, вывел Матильду из палаты, аккуратно закрыв дверь. — Итак, Матильда Леруа, ты искала меня, чтобы мы как настоящие киногерои сбежали из лап злодеев и ушли в закат?! — тараторя так, будто от этой спешки зависила его жизнь, Дейдара взял подругу под руку. — Да, только для начала я бы хотела найти Сасори. — Без проблем. Я передам ему и приведу его к подвалу, чтобы он догнал тебя. Идем! Леруа позволила привести себя к двери, ведущей в подвал. Спустившись вниз, она зябко поежилась, обняв себя руками, босыми ногами ступая по промерзлой земле. Тсукури установил большую пластилиновую фигуру, которая, придя в действие, взорвала висящий замок. Тсукури с потугами настоящего рыцаря отпер её, со всей силы толкая вперед. Заржавевший механизм проскрипел как настоящая ворчливая старуха. А Дейдара, утерев пот ладонью, со свистом выдохнул и указал большим пальцем, что все отлично и путь проложен. — Ву-а-ля! Свобода в двух километрах от тебя. Леруа будто в зачарованном сне шлепала по грязной воде и смотрела на свободу, обрамлённую рамкой дверного косяка и сточного туннеля. Неожиданно девушка схватила Тсукури за руку, сжала её в своей ладошке, и прокричала так, что эхо её прокатилось по туннелю: — Ты идешь со мной! — С ума сошла? А кто приведет сюда Сасори? Или ты решила бросить его?! Давай иди, а мы тебя догоним! — и попытавшись вырвать руку, подтолкнул ко входу. — Значит, я подожду вас здесь! — Матильда, блять, ты что, не хочешь сбежать?! Уходи, быстро! — В чем спешка, Дейдара?! Почему ты гонишь меня, словно от этого зависит твоя жизнь! — Леруа вырвалась из захвата Тсукури, пытающегося протолкнуть её за дверь и, шарахнувшись от него, едва не упала в сточную воду. — В чем-в чем! — с перекошенным лицом прорычал Дей, и в волнении взмахнув рукой, указал вверх. — В том, что сейчас ужин, самое идеальное время! Через полчаса врачи вернутся и хватятся нас! Тяжело дыша, каждый, гнущий свою линию, они оба не заметили, что смотрят друг на друга взглядами, не присущими друзьям. И если у Матильды это было разочарование и страх, то в единством глазу Тсукури плескался страх и гнев на грани истерики. И тогда Матильда протянула руку, приглашая, умоляя не разбивать её сердце, не разбивать её веру в людей. Она протянула ему карту, что он отдал. — Я иду с тобой или никуда не иду. — Я никуда не пойду, блять, упрямая ты сука! Как ты не понимаешь, я остаюсь! Остаюсь я! Это мой дом! Мое убежище, я никогда и не собирался отсюда уходить! Взяла руки в ноги и сбежала! Давай! Давай! Иди! — Тсукури осекся, прохрипев, как человек, задушенный в предсмертном крике. С ужасом он смотрел в широко распахнутые глаза Леруа, по щекам которой струились слезы. Карта упала в сточную воду, опускаясь на дно. Дейдара ударил себя по губам, и, невинно замахав руками, заикающимся, писклявым голосом принялся извиняться, что он просто перенервничал. Но Матильда больше не слышала слов сожалений: заглушили их слезы, сквозь пелену которых она смотрела в открывшие за спиной Тсукури Красные Глаза. — Матильда, ну прости меня, я просто весь на нервах! Иди давай, а я пошел за Сасори, мы догоним тебя через пять минут! — улыбнувшись самой лучезарной улыбкой в своей жизни, он щелкнул пальцами, развернувшись, чтобы кинуться обратно за Сасори. Но замер. Замер, как пораженный красотой Медузы Горгоны невежда, посмевший взглянуть в глаза смерти. И эти глаза принадлежали самому страшному, но давно забытому его страху. Учиха Итачи. Учиха Итачи. В больничной одежде двухгодичной давности. Учиха Итачи с привычно собранными в хвост волосами. Учиха Итачи, не умеющий нормально улыбаться. Учиха Итачи, чье имя — высокомерие и презрение, затаившееся в глазах. Учиха Итачи — взгляд, что преследовал Дейдару всю жизнь, пока он не попал в Красную Луну. Надменность и непринятие. — Ну, здравствуй, мой дорогой друг. — голос Учихи Итачи холодный и такой же надменный. Одно большое скопление всего ненавистного Дейдаре. Попятившись назад, завизжавший Дейдара рухнул в сточную канаву, опершись ладонями о шершавую землю, и смотрел в этот взгляд с пьедестала, до которого ему никогда не дотянуться. Задыхаясь, издавая нечленораздельный хрип, он молился, чтоб кошмар закончился. Кошмар, который не посещал его два прекрасных года. — В чем дело, Дейдара, ты не узнаешь меня? — Учиха Итачи, — констатировал Дейдара, разразившись коротким грудным смехом. — Надо же, все-таки помнишь. — Что за хуйня? Ты же умер, — едва не плача, Дейдара поднял умоляющий взгляд, будто небеса могли услышать и забрать покинувшую их на время душу. — А знаешь ли ты, как именно я умер? —Что? — опешил Тскукрии, задрожав. — Нет, нет, нет! Тебя нет, ты умер, это не может быть! Ты не реален! — Если я не реален, значит, твоя боль тоже не реальна? — Какая бо… ААААА! — пронзенную кухонным ножом руку пришпорило к земле. Зайка-убивайка, похихикав, вытащил нож, вытерев его об лицо дрожащего и мокрого от пота и сточной воды Тсукури. — К-к-кра-сные г-глаза, ты и есть Красные глаза? Значит, и Ангел т-то-же. — Верно, я так же реален, как и Хаюми Конан. Так же, как реален и ты. Итачи сделал шаг, подняв руки, и вода в канаве забурлила, закипая полупрозрачным алым озером. — Итачи, — будто наконец-то осознав, кто перед ним, оторопело повторил Дейдара, тупым обезумевшим взглядом смотря в лицо друга и машинально забрякав ногами и руками, отполз дальше. — П-прости меня! Прости, Итачи! У меня не было выбора! Прости меня, умоляю! Господи, не надо! Я не хотел этого! У меня не было выбора, — но с каждым выплюнутым словом сожаления, сквозь слюну и слезы, голос Дейдары скрипел и твердел, переходя на истеричные гневные нотки, в которых не было ни капли раскаяния. И в этом искреннем порыве ненависти, брызжа слюной, Тсукури выплеснул всё одним раздирающим криком: — Я не хотел, это все ты! Ты, чертов ублюдок! Все проблемы начались из-за тебя и твоей ебанной навязчивой идеи! Ты втянул меня во все это дерьмо! Ты же использовал меня, для тебя я был очередной Тоби-дурачок, инструмент для получения желаемого! Тебе нужны были только ты и твое горе! Вернулся бы за мной? Вернулся?! Ты бы никогда не вернулся, ублюдок, потому что тебе на всех наплевать, кроме себя и своей цели! Что смотришь на меня? Не смей смотреть на меня свысока! Не смей смотреть на меня этим убогим взглядом, каким смотрели все они! Ты никогда не воспринимал всерьез ни меня, ни мое искусство! Зато я жив! Я жив!! — и, выпучив глаз, самозабвенно забил себя по груди, завопив, раздирая связки — Ты сдох, а я жив! Может, я и не герой, как ты, может, я и не садомазохист, как Хидан, но я выжил! Выжил в системе, которая пережевала и выплюнула тебя! Я выиграл! Я выиграл! А ты проиграл! Не смей на меня так смотреть, ты проиграл, а не я! — растопырив руки, едва не завалившись на спину, Тсукури облокотился о землю, и, плюнув в Учиху, запустил руку под толстовку. — Я взорву тебя! Я взорву здесь все: тебя, эту клинику, себя и все услышат обо мне! Каждый ребенок будет говорить о прекрасном взрыве Дейдары Тсукури! Матильда, все это время наблюдающая тошнотворно-грязную сцену, от которой не переставала плакать, прижав ладони к груди, попятилась назад. За весь монолог, наполненный жгучей болью и ненавистью, Учиха даже не пошевелился, не свел с Дейдары ненавистного ему взгляда. И пока Тсукури искал припасенную бомбу, подрывник не заметил, как плачет его единственный за всю жизнь друг. Кровавые дорожки заструились по бледнеющим, точно уходящий туман, щекам. Лицо Учихи Итачи пролегло черными нитями, будто выступающими венами на ставшей полупрозрачной сизой коже. Резинка на волосах растворилась в тенях, длинные локоны, точно Учиху пронзили сотни вольт, медленно подымались вверх, совсем как наэлектризованные. Больничная форма исчезла, уступая место теням, покрывшим все тело. Длинные когти вытянулись на когда-то аристократичных пальцах, покрывшихся черной золой. И тогда Матильда поняла, это были не тени — дым, исходящий от зажаренного заживо тела. Она чувствовала запах горелой плоти, заполнивший все вокруг. Она видела сожжённую кожу и лопнувшие сосуды на глазах, заполнивших их пролитой кровью. Черная тень из поглотившего его огня. Теперь Матильда знала наверняка: Учиха Итачи никогда не был призраком. Учиха Итачи был… Дейдара, нервно захохотавший, нащупал фигурку с бомбой и самодовольно оскалившись, швырнул её, но огонь разверзшейся бомбы поглотили черные тени, сжавшие его в сферу. Дейдара, не увидев больше призрака почившего пациента, с неподдельным страхом и ужасом смотрел на стоящего в его ногах монстра. — Знаешь ли ты, Дейдара Тсукури, как именно я умер? — прокатилось искаженное эхо. — Что? Н-нет, я не… — Конечно. Ты не удосужился узнать, потому что посчитал, что незнание освобождает от ответственности. Сжавшуюся сферу тени рассекли яркие лучи, что взорвались, словно вспышка на солнце. Но солнцу не было места в мире теней. Красная луна повисла тяжелым диском в небе Цукиеми, на водной глади которой застыли три фигуры. Матильда в ужасе, Дейдара в неведении, Итачи, властно подняв руку, по велению которого поднялись прозрачно-алые пики, подымающие над собой тело Дейдары, и материализующиеся в операционный стол. Ремни сковали тело Тсукури по рукам и ногам. — Что? Какого?! Отпусти меня! Слышишь, Учиха, не смей недооценивать меня! Я убью тебя, слышишь! Я убью тебя! Тебе не место здесь! Подошедший мужчина с обглоданным животом и выгрызенными глазами достал из собственного вскрытого тела три шприца инъекции. Мальчик с петлей на шее положил руку на рычаг аппарата электрошоковой терапии, стрелка которого ползла вверх. Зайка-убивайка резво запрыгнул на ноги Дейдары и, удобно устроившись по-турецки, подпёр щеку лапкой. — Итачи, — прошептала Матильда в попытке остановить это безумие. Но Учиха, не глядя на неё, вытянул руку, силовым толчком теней отбросив назад. Матильда рухнула в сточную канаву, очутившись в подвале. Рядом с выгнувшимся в агонии телом Дейдары Тсукури, чей дикий вопль разрезал тишину. Долго билось тело Дейдары, что не в силах пошевелить свободными конечностями извивался в агонизирующей боли, истекая слюной. Матильда, схватив Дея за плечи, пыталась остановить его истерику и, плача, молила прийти в себя, не отпускала его до самого конца, но, не в силах смотреть на жуткую картину, подняла тяжелый взгляд на стоящего напротив Итачи, держащего руки на уровне плеч ладонями вверх. Последний ослабший хрип — финальные аккорды, закончившие мучения Дейдары, что с пузырящейся на губах слюной рухнул расслабившимся телом в канализацию, поглотившую его наполовину. — Однажды, одно чудовище сказало мне, что самый страшный и опасный монстр — это человек, — слова Итачи, искаженные эхом, прозвучали как эпитафия. Опустив руки, он двинулся к Леруа, не отрывающей от него напуганного взгляда. — Тогда я не понимал смысла этих слов. Чем именно он опасен… Красные Глаза протянули Матильде руку, как тогда, в бреду в операционной, когда она приняла протянутую руку помощи, продав душу Дьяволу, не осознавая последствий. При виде того, как отпустив тело Тсукури, Матильда медленно поднялась и попятилась назад, прочь от него, Итачи взглянул на свои руки, покрытые дымчатыми тенями, и запрокинул голову. — Прости, ты видела мою настоящую форму лишь раз, и, наверняка, не привыкла к ней. — Уходи. Алые глаза расширились, пустив новую дорожку по щекам. — Я вернусь наверх, найду Сасори. Мы выполним свое обещание, но, пожалуйста, уходи. И Красные Глаза закрылись, исчезнув в подземном кладбище Красной Луны.***
Массивная железная дверь с выбитым изображением быка не открылась ни в назначенный час, ни позже. Западная Башня хранила сакральное молчание, в котором тонул Пейн, стоящий напротив двери, ведущий из подвала. Но Матильда не пришла, как было велено. Включённая рация, вытащенная из-под халата, зашуршала помехами, настраиваемая на нужную волну. — Дейдара, в чем дело? Но Тсукури не ответил на сигнал начальства. Сжав рацию с такой силой, что та затрещала, Пейн откинул её, разбив о стену. И, круто развернувшись, ринулся к лестнице. Красная Луна над замком показалась из-за облаков, вышедшая столь рано, будто почуявшая жертву, в скором времени принесённую в её власть.