***
Громкие судорожные стоны ускорялись по темпу вбивания животной страсти в чужое тело. Вбивался он не человеческими усилиями, сжимал запястья железными тисками, завтра там появятся синяки; впивался пальцами в мягкие бедра, только чтобы раскрыть колечко шире. Шире, ещё шире, Тейнат кричит, выгибая спину, ударяется грудью о мощные мышцы. Они словно раскалены, обожгли его жаром. Тейнату до невозможного жарко. Горло осипло, но он не мог прекратить стонать, ноги онемели, но сейчас тело ему не принадлежало, нынешний хозяин не позволял менять позу. Невыносимо. Откуда столько желания к его телу? — Хва-атит! Сл-лишком бы-быстро! — он кричит из последних сил, только чтобы вспомнить человеческую речь, прекратить собственный сладострастный вокал чистой похоти. Уилсон грубо шлепнул его по бедру. — И глубоко, — зарычал Уилсон в ответ. — Хочу добраться до твоей гадкой, похотливой душонки. Как же Тейнату хотелось пить. Горло покрылось сухими трещинами, он сглатывал, но болезненно. Когда запястья отпустили, он забил кулаками по мощной груди и замычал в стенании. Уилсону это показалось невероятно сексуальным. Он расверипел и надавил на горло мозолистыми пальцами правой руки. — Это ж ещё и додуматься надо, диву даюсь. Мыл меня, кормил и сказки читал. Добрая и ласковая твоя душа, принимай куда поглубже мою благодарность. Последний толчок оказался особенно глубоким, Тейнат закричал и выгнулся. Воздуха катастрофически не хватало, под удары кулаков попали цепкие пальцы, но Уилсон не ослаблял хватки. Стон охрип, обрастал болезненным мычанием, Тейнат судорожно глотал крупицы воздуха, позволяемого не потерять сознание. Феерия горлового пения Уилсону очень понравилась, эти панические вздохи звучали как сладостная идиллия, и чтобы не потерять её, он убавил ритм фрикций. Разочарованный выдох особенно сладостно вырвался сам по себе, чем смутил своего обладателя. — Красиво стонешь, папашка, — болезненно врезалось в сердце всего одно слово. Если он снова скажет это… Если заметил… — Тебя это возбуждает? — Тейната всего передернуло в восторженном ужасе. — Какой ты мерзкий, удивительно. Если хорошо попросишь, я всегда буду называть тебя папочкой. Хочешь этого? — Нхы-ым, — миролог не знал, что выдавить в ответ проницательному ублюдку, лёгкие внутри сжимались болезненным усилием, натягивая серозную оболочку на его страстное дыхание. — Д-д…д… — Ох, как ты трясешься от одного слова, — он агрессивно ускорился, вбивая миролога в кровать, страдалец забился в судороге в попытке вырваться. — Я не расслышал. Говори чётче, а не вякай. — Н-да…! — болезненно громко сдался Тейнат в ответ. — Так, называть тебя папочкой? Да-да, будешь моим папочкой, извращенец, — темп обратился сумасшедшим танцем, и на перекошенное лицо бившегося в крупной судороге, Уилсон презрительно плюнул, — Похотливая свинья. В шоке от случившегося, Тейнат закрыл лицо руками и громко застонал, изливаясь бурным семенем на живот. Какое унижение. Унижение так резко отозвалось горячими пятнами под кожей и вспыхнуло внутри восторженным стыдом. Тейнату особенно стыдно признаться каким ярким взрывом экстаза ответило тело на его грубость. Уилсон почувствовал сжатие и восхищённо оскалился. Что в первый раз, что во второй, его так заводят эти гадости, любовник достался с явной перчинкой и Уилсону нравился такой поворот отношений. Вот он какой, старый депрессивный затворник, трясся под ним от шаловливых гадостей плюнутых в лицо. Разочарованный взгляд миролога привел учёного в чувство. — Так-так, что ты смотришь на меня такими глазками? Тейнат гордо молчал. Не замечая как сам насаживался на плоть, извивался на постели и тихо стонал сквозь губы. Смотрел прямо и вызывающе. Выглядел чертовски разгоряченным и несчастным, господин учёный широко улыбнулся. Весь красный, мокрый, Тейнат протягивал к нему руки и жалобно о чем-то просил. Сладкий извращенец. Один только взгляд на это лицо и всё внутри сгорало в гневе тестостерона. Наказать. Наказать за распутность. — Давай, проси меня, свинка, — зашипел он жаром над самым ухом, эякулянт его тем жарче растирался головкой о разбухшее колечко. — Попроси хорошо, а я исполню твоё желание. Чего ты хочешь? Компании. Обычного человеческого общения, возможности снова ощутить себя отцом, — очень чётко промелькнуло в его голове. Эта возможность нормальной жизни ускользнула так легко и стремительно, что только потеряв её, Тейнат ощутил насколько сильно более не желает оставаться один. Он не мог позволить себе даже думать об очередных десятилетиях одиночества, это отрисовывалось внутри жгучими узорами и страдалец хотел плакать. Его просьба была самой обычной. Ничего невозможного, для других людей она бы показалась даже пошлой, но Тейнат видел её как возвышенную недосягаемую мечту. Теперь, когда его дом это хаос Уилсона, без него ему не выжить в этой старой помойке. Так давай, скажи это, иного шанса не будет. Ты должен сказать. Ничего не бойся. Он сам попросил тебя сказать. Ты не имеешь права отступать. Ну же! Говори! Скажи, что хочешь именно ты! —…на столе, — задыхаясь, прохрипел он. Трус. Лицо Уилсона не поддавалось описанию. Вероятно, будь у самой нездоровой похоти лицо, оно бы нашло своё отражение в нём. Он рассверипел и оттолкнул дрожащее тело Тейната на пол. Ударив по мягким ягодицам ногой, выдавливая сперму из горячего сфинктера. Миролог болезненно застонал, выгнув спину, демонстрируя такую покорность, какую могло понять это животное. — Грязный… Никчёмный… — кто теперь в чей власти? Не способный противостоять сладострастному зрелищу он гневно встал с кровати и схватил Тейната за худые плечи. Опрокинув страдальца на тумбочку, не собираясь сдерживаться, Уилсон грубо шлепнул бедро алой печатью и невыносимо потерся налитым кровью членом о мягкие половинки. Миролог затрясся. — Давай, чёрт тебя дери... — Может хочешь всей длины, папуль? — гнусаво исказился Уилсон в усмешке. Он провел длинным носом по выемке позвоночника, пропитывая рецепторы молочным запахом домашней кошки, слизав его с шеи, господин учёный впивается в нежную кожу затворника. Когда Тейнат вскрикнул, Уилсон неровно заскользил в горячие тугие стенки. Глубокий выдох в лопатки доводит миролога до дрожи, он раздвигает ноги шире и податливо насаживается в ответ. Уилсон его сломал, довёл до неистовой похоти, а теперь сам удивлялся взращенным росткам. Удивление скоро сменилось яростью. Сколько бы не смотрел на эти тощие неразвитые изгибы никак не мог наесться их сладкой дрожью. Может сломать ему руку? Изувечить до открытого перелома и слизать мясо с костей. Как бы слиться с этим задохлым слабаком, растворить на своем языке и показать авторитет? Доказывать, доказывать, пока совсем не уничтожить. Его шершавый язык царапал выступающие кости, а хлюпающие чавканья бившего внутрь члена лишь раззадорили Уилсона. Множество укусов легли на кожу вразнобой. Тумбочка не разваливалась на одном энтузиазме, шаталась под ними обоими неразборчивым галопом. Схватив кулаком алые волосы Уилсон впечатал лицо в холодное дерево, от жара его дыхания и тела лак плавился. Тейнат еле дышал, никак не мог набрать в лёгкие достаточно воздуха, его тот час выталкивал венозный жар крепкого мужского достоинства. — Д-да… Делай… Делай со мной всё… Всё, что хочешь, ах! — Заткнись! — взревел учёный в ответ. — Пользуйся мной… Ах! Только не уходи…! — Чёрт, заткнись, свинья! — он слишком быстро излился от сказанных слов и чертыхнулся, грубо вдарив ладонью по бедру. — Тебе же хуже, чёрт возьми. Я тебя до потери пульса отымею. Не смотря на собственную усталость и невыносимые спазмы члена, он грубо выдохнул и проник всей длиной двадцати сантиметров напряжённого тестостерона. Тейнат закричал, выгибая спину, на что его голову чуть не ударили о тумбочку. Страх боли сжал упругую плоть тугим усилием, прочувствовав складки кожи, собирающихся гармошкой от каждого ритмичного трения, миролог забился кулаками и завопил. Судорожно выталкивал из лёгких невыносимое чувство, но чем громче кричал, тем сильнее оно разросталось в средостении. Горячая сперма вытекала с каждым толчком, обжигая ноги, её ощущаемый выход сводил с ума. Его нервным окончаниям уже больно, чувства изводили их до изнеможения, а от его громких, умоляющих криков становилось хуже обоим. Тейнат никогда не слышал стонов Уилсона, но такое басовитое гортанное, даже смущенное рычание насаживало его сознание хлеще огромного члена. Он протяжно завопил и излился несколько раз. От очередного заполнения себя спермой больного наглухо садиста и его потрясающих стонов. Его мелодичного звучания. Тейнат обессилено упал на тумбу, господин учёный упёрся мощными руками рядом. — Я не специально… — он жалобно захрипел под грудой мышц, Уилсон ответил боданием. Чтобы усмирить бешеный галоп своего дыхания, он уперся лбом в спину и грубо нахмурился. Слова сами вырвались из сухого горла: — Так-так. Ты серьёзно что ли говорил? — лицо скосило высокомерие. — Папочка, ты хочешь чтобы я остался или отымел тебя? Выбери одно. — Сфинктральный червь, блять, — выцедил Тейнат с явной злобой. — Я выбираю проломить тебе голову, если не прекратишь свои выебоны. — Ты не в том положении чтобы мне условия ставить, — ехидно оскалился учёный. — Поубавь-ка гонора и объясни своё желание детальнее. Ты хочешь, чтобы я остался, так? Не страшно за такие желания? Страшно. До безумия. Не важно это. Тейнат всегда жил в страхе и напряжении. Он боялся неосязаемых призраков, не способный с ними бороться, чувствовал себя беспомощным и жалким. Уилсона можно ударить и оскорбить, ты не можешь обвинить себя в слабости — ты сделал всё возможное, ведь он сильнее. Лучше бояться, чем быть одному, но как грубо с ним обращается этот психопат. Даже секс обоюдного согласия превращает в изнасилование. Ничего не делает по-человечески, а зная о возникшей привязанности, только и может насмехаться. Лучше бы Тейнат ничего не говорил, лучше бы стонал, да молчал в тряпочку. Зачем ему это слышать? Что именно он хочет знать? Он же не чувствует к Тейнату абсолютно ничего, ему гроша ломанного не стоит всё бросить и уйти. На сердце потяжелело. Молчаливые раздумья прервал жар от шершавой руки на своей спине. Какое великолепное чувство, какой экстаз ощущать тепло чужой руки на своём теле. Тейнат сладостно протянул неразборчивые сонеты и растекся на тумбочке. Уилсон необычайно красноречив когда надо. — Я хочу узнать когда ты собираешься уходить. Учёный цокнул: — Рано ты о плохом думаешь, папуль. Лучше бы наслаждался моментом, пока я рядом, — он глупо улыбнулся. — Вернее в тебе. Ка-ак же ты меня сжимаешь, когда я называю тебя так… Меня веселит. Чувствую все твои складочки. — Хватит, ты сам знаешь, что мы достигли своего предела. Просто скажи когда. — Не скажу. Старайся чаще думать обо мне. Он вышел из мужчины со сладостным облегчением. Ноги Тейната подкосились от этого чувства и усмехнувшись, Уилсон сбил его равновесие. Упав на пол, миролог крупно задрожал, не ровен час как его ударят. Он чувствовал наступающую боль и очень явно это показывал, отчего Уилсон цокнул и схватив алые волосы, не внимая паническим крикам, оттащил бедолагу к кровати. Тейнат истерично вырывался. — Прекрати! Не надо! — Да тихо ты, — Уилсон злится гуще, грубо опрокидывая на кровать. — Я пока не собираюсь тебя бить. Тейнат закрыл лицо руками и задрожал, вжимаясь в себя. Жалкое зрелище, верно Уилсону противна его слабость. Учёный лишь вздохнул и устало упал массой восьмидесяти семи килограмм. Миролог встрепенулся и убрал руки с лица. От янтарного взгляда Тейната всего передернуло. Радужка отливала тёплым светом вечернего костра и шептала басовитые мелодии о загадочных мотивах. Не прибитые иллюзии его неразборчивых желаний. Вот бы он всегда смотрел именно так. Вот бы это сладкое тепло вечностью обнимала его взгляд. Тейнат неуверенно приобнял горячие плечи, Уилсон прозрачно усмехнулся. — Да. Да. Да. Вот так. Что ты хочешь от меня? Прежде, чем Тейнат смог додуматься до ответа, Уилсон уснул с закрытыми глазами. Прямо на нём, тихо посапывая. Миролог безыдейно погладил мужскую макушку. — Сам мне ответь, садюга…***
Уилсон не выспался из-за закрытых глаз. Он очень редко так спал, необычайно тяжело спать, доверяя окружающей обстановке, кошмары мучают чаще и мышцы напрягаются от стресса. Учёный бодро потягивается и зевает, мельком взглянув в окно. Сквозь тучи пробивались белоснежные осенние лучи солнца, неожиданно хорошая погода отозвалась в учёном омерзением. Взгляд очень скоро упал на зрелище более приятное, он глупо улыбнулся и провел большим пальцем по мягким губам миролога. — Какое тупое лицо, — прыснул он. — Когда-нибудь я в этот рот… Его всего передернуло и он глубоко выдохнул. — Спокойнее, Саатр, спокойнее, — усмехается мужчина. — Дай мне перевести дух, я пуст на пару литров. Господин учёный немного поерзал и собирался встать с кровати. Тощие руки ранее спавшего затворника обвились вокруг талии и ненавязчиво потянули назад. Учёный крепко остался на месте и широко ухмыльнулся. — Упертый баран, — спросонья пробубнил миролог. — Не уходи. Полежи рядом со мной. — Чего-о? — удивился Уилсон, слегка подавшись к нему. — Ты хочешь, чтобы я полежал рядом с тобой, папочка? Тейнат покраснел и отвернулся, но хватки не ослабил. — Давай просто поговорим, — жалобно пробубнил он. — Ты же умеешь говорить, не так ли? Не только всё подряд насиловать и бить. — Так-так, подумаем, — Уилсон почесал подбородок и откинулся к стене. — У меня в запасе много увлекательных историй. Помню, как-то сражался с огромным медведем-барсуком, — заметив искру в чужих глазах, он криво усмехнулся. — Правда мне скучно просто так что-то рассказывать. Пустая трата времени и моего гения, разве нет? Может развеселишь меня? Он потянул Тейната за худенькую шею и погладил пальцем кадык. — У тебя спермотоксикоз что-ли? — Рот открой. Испуганный и в какой-то степени разочарованный взгляд мужчины особенно трепетно запал в душу. Уголок губы ядовито вздрогнул. — Но я же никогда этого… — Тейнат задохнулся полуслове от одной только мысли. — Я никогда… — Звёзды-атомы! — Уилсон громко засмеялся. — Какой же ты извращенец. Глаза блестят как у конченной куртизанки. Да-да-да, тебе ещё как понравится, — а потом щёлкнул пальцами и встал с кровати. — Только позже. Мой организм производит немыслимое количество спермы, но вчера я изрядно опустел. Н-да… — оглядев синяки и укусы на бледной коже, он добродушно прыснул. — Здорово повеселились. Почаще бы ты был таким раскрепощенным. — Да я просто хотел полежать вместе… Ничего сверхъестественного же… — Гр, «полежать-полежать», — от грустного тона Тейната его гневно перекосило. — Пустая трата времени, твоё «полежать». Учёный встал посредине комнаты, надел нижнее белье и глубоко выдохнул. Через мгновение он развёл руками и Тейнат увидел странное действо, каким он сам когда-то занимался лет тридцать назад — утренняя гимнастика. Вместо того, чтобы присоединиться, он удобно уселся на подушки и наблюдал. Его смущало собственное наблюдение, но оторвать взгляда не мог. Натянутые кожей мышцы рисовали влажным светом рельеф, отливали силой и здоровьем. Если бы кожу не уродовали увечья, его атлетичное тело могло стоять рядом с Гимеротом и ничуть не уступать ему в обольстительности. Тейнат не по собственной воле вспомнил запах воротника и глубоко выдохнул. Верно, этот мужской аромат и сейчас покрывал его сильную шею и слизывал мягкость кожи, заменяя её несгибаемой важдой. Сексуальность так и курилась с его мужественных равнин. Правильно ли так думать? Тейнат смутился и посмотрел в окно, не заметив как объект его бестолкового наблюдения вышел из комнаты. Миролог опасливо вырвался из подушек и посмотрел через щель в двери. Он чувствовал себя последним идиотом, всегда когда был рядом с ним, но сейчас удивил даже сам себя. Откуда такой страх? Откуда непозволительное желание быть с кем-то? Тяжко в последствии не узнавать себя, за столь короткий срок. Мужчина вернулся с двумя стаканами воды, один он поставил на тумбочку, другой держал в руках и серьёзно смотрел в огромные стыдливые глаза. Тейнат не прикоснулся к стакану, зато не прекращал наблюдать. Каменный влажный торс сам сводит его колени. Тейнат обнял подушку и смущённо отвёл взгляд. Уилсон осушил стакан залпом и осмотрел алые щёки. Какое глупое и смешное зрелище. — Не умеешь прятать свои желания, — Уилсон игриво цокнул и навис над мирологом, демонстративно играя мышцами. Тейнат обомлел, ему так хотелось прикоснуться к ним и помять, может даже попробовать? Какие они на вкус? Прошло не так много времени, когда Тейнат осознал — к нему в голову опять залезли чьи-то проницательные наблюдения. Он не разозлился, даже слегка обрадовался, ему не придётся самому спрашивать или решать его очередные садистские истерики. Здорово, когда в твоей голове кто-то есть. Только… — Почему ты такой проницательный? Ты чужие мысли что ли читаешь? В аду, из которого ты пришёл, ёбанное чудовище, учат читать чужие мысли? — Чувство такта тебе не занимать, папуль, — он прилёг рядом, бесцеремонно обнимая плечи рукой. — Думаешь, я умею читать мысли? Матерь Господня, разговор! Так, спокойнее, Тейнат, не просри всё, — миролог воодушевленно напрягся. — Ты… — он набирался решимости сказать вслух слова, поразившие голову ещё месяц назад. — Ты предугадываешь все мои действия и слова. Всегда знаешь, что я хочу. Откуда тебе все это известно? — Не могу поверить, что ты сказал это вслух, — ну вот опять! Как он это делает? Заметив испуганные глаза, Уилсон прыснул. — Ты сам даёшь нужное количество информации. В конце концов, мне тут приходится думать за двоих и выбора у меня не было. Миролог нахмурился. — В каком это смысле? — Так-так, Парацельс, — усмешливо хрипит учёный. — Неужели готов услышать, что же я всё-таки увидел в твоей нематериальной сущности... Ох, душе? — В моей душе? Ты же уже так говорил, а, — Тейнат смущенно захлопал глазами, он вызывающе скрестил руки и нахмурился, ожидая контратаковать. — Ну и что же ты увидел? Жертву для своих невнятных бредней? Грушу для битья? — Так-так, — Уилсон почесал подбородок и мелодично щёлкнул пальцами. — Ты жил в этом доме двадцать лет. Без смысла жизни, в одиночестве и вечном страхе, так? О чем это может говорить? Ты абсолютно отвык от общения и верно, искал утешение в окружающих вещах. Это очевидно, — Уилсон пробубнил под нос несвязный итог. — Ты был хозяином дома, а как только появился я, потерял над ним контроль. Выходит ты никогда им не владел. Что же это может значить? Предполагаю, твоё отторжение. Выходит, моё появление дома тебе понравилось не смотря на истерики. Ты с самого начала не хотел меня убивать, тоже очевидно, у тебя было много возможностей, но ты ни одним не воспользовался. Отчего ты так испуганно смотришь? Конечно, я заметил это, ты что думаешь, я не замечу нежелание убивать? Это ведь серьёзное решение, а ты ничего не хотел решать и отдал выбор в мои загребущие лапы. Я этим пользовался. Ты созависимый, безответственный слабак, — мужчина усмехнулся и пожал плечами. — Сказалась обстановка. А я самодостаточный. Очевиден факт авторитета. Ты не смог меня оставить, даже когда я захандрил, продолжал ждать решения. Я бы уже давно ушёл, а ты остался, — он усмехнулся и посмотрел в обиженные глаза. — Та-ак. Ты думаешь, я не ценю это? Он не ценил, Тейнат знал. Он говорил то, что миролог хотел слышать, он играл и экспериментировал; никогда нельзя предугадать мысли в его голове, всегда сумасбродил. Уилсон ничего не делал ради чувств других людей. Ни при нём, ни ради него. — Конечно нет, козёл, ты тот час принялся мен… — учёный навалился сверху, затыкая Тейната настойчивым поцелуем. Такой горячий и упрямый, под одеялом с ним лежать ещё жарче. Его мощный торс словно плавил вечно зябкое тело. Таким жаром полыхала его кожа, по-теплому жарко. Миролог обхватил талию ногами, зарываясь пальцами в жёсткие угольные волосы. Вот бы чаще с ним так разговаривать или просто лежать. Никаких унижений или оскорблений, или очередного всплеска насилия, жить как нормальные люди. Тейнат сладостно застонал в десна и прильнул к горячей груди плотнее. Какой скользкий, горячий и сладкий язык. Уилсон возжелал отстраниться, но его не отпустили. Миролог держал его губами, удерживая в своём рту как можно дольше, упивался тонким персиковым силуэтом, зализывал шрам, гладил неаккуратную щетину мягкими пальцами. Таял в удовольствии, желал большего, желал упиваться его присутствием внутри себя на всех возможных уровнях. — Чёрт, — Уилсон зарычал в мягкую шею, вырывая очередной стон. — Сам же просил разговоров, разнылся как сука, а теперь трешься о меня своим стояком. — Уилсон… — третий стон жаром опалил ухо и учёного передернуло. Он сдержанно откинул голову и глубоко выдохнул. Очень глубоко и протяжно, выказывая всё свое негодование. — Издеваешься? — голос заметно погрубел и обратился рычанием. — Решил с огнём поиграть? Тейнат глубоко вздохнул, уравнивая дрожащее дыхание. Он грубо отталкивает Уилсона и садится на подушки, отвечая на угрожающий взгляд партнёра шипением. — Ты эгоист, нарцисс и бессовестный манипулятор, — скрестив руки на груди, почти что выплюнул строптивый страдалец. — И ты абсолютно заслужил это. Строишь тут из себя хозяина ситуации, хотя не перед кем тебе выёживаться. Тут тебе не боевой ринг, нет здесь ничего угрожающего, а ты принёс сюда свою больную обстановку, ни капли стыда не испытывая. Думаешь, я верю тебе? Никогда ещё не шёл против своей выгоды, ещё чего, ценит он, опять игру садисткую затеял, чтобы позлить. Ты меня обвиняешь в безответственности, а сам такой беспорядок устроил, всё перевернул вверх дном, да ещё и посмеялся. Это я-то безответственный. Тогда ты циничный, жестокий уебок с манией величия. Ученый широко улыбнулся. Кажется, его не продолжительная тирада возымела успех и миролог обиделся. — Мне так нравятся твои тщетные попытки демонстрации гордости, — Уилсон хотел ущипнуть Тейната за щеку, но от его широкой ладони небрежно отмахнулись. — Когда не получаешь желаемое. Сука лицемерная. Мужчина обиженно одернул голову. — Я и без тебя нормально жил. Да, это была не идеальная жизнь, но я не жаловался, я мог существовать так ещё пару лет. Ты только всё испортил. — Не спорю, — усмехается Уилсон, поднимаясь. —Твоя правда. Тогда я оставляю тебя наедине с нормальной жизнью. Тейнат испуганно вздрогнул, вся обида на его лице сменилась разочарованием. — Да погоди же ты, придурок! Идиота кусок! — встрепенулся он, хватаясь за отдаляющиеся руки. — Как же я ненавижу тебя, еблан! — Звёзды-атомы. Да мне только в туалет отойти.***
Смысл вставать с кровати появился недавно, однако Тейнат не желал им пользоваться. Слишком много размышлений посещали его с утра и они не красили ему, что настроение, что характерные его черты. Слишком уж эти размышления тоскливы и ужасны, — и то верно, Тейнату совсем не нравилось их думать, даже знать об их существовании. Вопрос будущего встал перед ним настырно и сокрушенно давил молотами всю храбрость и извротливость миролога в таких деликатных жизненных темах. Встать — означает признать собственное поражение, признаться в ужасе перед будущим и теми уж бессмысленными планами, долго копившихся в его голове как грязь, о счастье и покое, может быть смысле — если повезёт. А что же делать мне дальше? — верно страшнейший из этих вопросов сейчас для Тейната. Так ловко изворачивась от него последние недели, сейчас не в силах был противостоять и страдал. Ответственность, чистолюбие, прагматизм, — всё это ему не принадлежало, всё это не находило пристанища в его больной голове, он был сломлен и давно, он более не видел в жизни своей воли. Однажды оказавшись за гранью реальности, путая сон и настоящее; однажды испугавшись смерти, боясь её во всех проявлениях — вернуться назад непосильный труд. У Тейната нет ни желания, ни средств к возвращению воли, зачем когда можно дождаться смерти и не жить никогда, чтоб не бояться? Как ему жить дальше, если жизни то нет? Если воли нет, а за неё один лишь чистый ужас? Тейнат встаёт с постели, лишь бы не отвечать на эти вопросы. Ответ у него есть, но ответ этот негоден, а может миролог и правда ничего не знает и запутался, нет у него ответов, может быть? Дом осточертел. Ранее представлялись ему до боли знакомые силуэты и пыль на них, всегда находили ласковую отдушину в нём, а сейчас Тейнат смотрел с таким отвращением на всю полюбившуюся ему мебель: на столики, кресла, занавески, вот и граммофон, он им никогда не пользовался, но сейчас возгорелся желанием. Миролог поставил пластинку, по дому тот час прошлась волна очаровательной симфонии — «Eine kleine Nachtmusik» уважаемого товарища Моцарта, какого так любил отец, и дед Тейната, и он сам. Волнение закралось в его сердце и он тяжело выдохнул, осмотрев комнаты. Проверил все, какие заприметил, музыка волшебным образом изменила этот дом до неузнаваемости, будто Тейнат и не жил здесь никогда. А может и не музыка то была, а лишь трезвый её взгляд на вещи, так авторитетно возвысился над ним. Свет как-то по-особенному всё освещал, а пыль то ли под мелодичный такт, то ли от балды, закружилась вокруг него, в осеннем свете. Тейнат совсем уж разволновался, как это не его дом? Он тут жил, с дедом жил, сам жил, как же тогда он здесь мог жить, если это не его дом? Отчего всё сделалось таким незнакомым? Сколько бы не проверял комнаты — вспомнить, осознать их как раньше не мог, началось ли это сейчас или уже давно, когда страдал от сломанных вещей? Неуютно потоптавшись, смущаясь да раздражаясь всякий раз как не узнавал комнаты, Тейнат открыл последнюю на этаже и очень неприятно удивился. Комната не то чтобы узнана им, миролог был уверен в её иллюзорности, однако и то, что в этой маленькой комнатушке, возведённой под швабры, прятался ребёнок — Тейнат голословить по поводу головы своей больной уже не мог. Девочка эта им узнана, очень неприятно и досадно узнана, и давеча не испытывая неприязни к живым существам в своем доме поспешил это исправить. Злость так и заковала его на месте. Сколько она здесь сидит, девка эта? Сколько уже прячется по дому, ходит голодная и нечесанная? Насколько сильно надо испугаться Уилсона, чтобы месяц не показываться наружу, со своими страшными дружками-упырями? Тейнат неприветливо скривил губы и малышка вжалась в себя ещё усерднее. Пусть вжимается, никакой он к ней жалости не испытывал, только отцовскую злость за её непорочность, а сама девка эта — та ещё заноза бесноватая, жизнь ему отравляющая, в никтофобии виноватая. Отчихвостил бы прямо тут, но не такого он склада человек. — Как ты себя чувствуешь? — голос у него прозвучал совсем уж холодно и девочка не ответила. Она виновато отвела взгляд и сжала грязными пальчиками свои хрупкие коленки. Однако миролог не желал звучать сладостно, уж очень он устал от этого разговора, хотя и минуты не прошло. — Хочешь есть? Малышка взглянула на него недоверчиво, сощуря и без того узкие глазки. Так и читалось в ней: «Тебе-то какая выгода, дед? К нему отведешь?» Тейнат даже под угрозой жизни бы так не поступил, хотя неделями ранее готов был пожертвовать ею, дабы избавиться от страшного гостя и сексуального насилия. Только всё уже не так как раньше, слишком он размяк за последнее время. Тейнат протянул было руку, но малышка только завертела головой в ответ и задрожала, слишком уж она напугана была. Миролог понимающе её успокаивал, покамест не уговорил спуститься на кухню. Он налил ей тёплого чаю, положил рядышком пряники, а на тарелку выложил всё, что нашёл в рюкзаке её насильника, — мясо и овощи. Девочка набросилась на это с большим аппетитом и пока жадно всё поглощала, чувствовала на себе хорошо скрываемый, взволнованный взгляд. Что же он раньше так на неё не смотрел? Она остановилась, с трудом пережёвывая мясо кролика крохотными зубками, задрожала вдруг крупно и горько заплакала. Тейнат сочувственно погладил её по голове, ожидал он эти слёзы. — Ну-ну… — замычал он устало. — Не плачь… Я ему больше не позволю тебя и пальцем тронуть. И слушая всё это, чувствуя мягкие его руки на своей голове, девочка заплакала громче, совсем уж пропадая в своих ладонях. Поздно Тейнат вспохватился, поздно совсем и понимая это, находился в напряжении прямо сейчас, в ужасном некомфорте. С каких пор он несёт за неё ответственность? С каких пор он вообще несёт ответственность за всё происходящее в доме, который сейчас ему даже не принадлежал? Это не его дом и не его проблемы, но раз уж так оно и есть, то пусть уезжает! Пусть бежит отсюда и не возвращается никогда! Как тяжело решиться, как тяжело вообще что-либо решать, но сейчас ему так стало обидно за эту девочку, так ему неприятно от её судьбы, хоть и противная она до мозга костей. Как же всё исправить? Как бы всё вернуть? И пока девочка не успокоилась, Тейнат сидел рядом и угукал, будто колыбельную пел своему потерянному сыну. Их спокойную идиллию, прервал сухой треск двери. Злобный тиран, против какого Тейнат сейчас строил козни, вошёл на кухню с видом важным и заносчивым. Учёный не ожидал застать здесь хоть кого-то, а ему в лапы попалась и сладенькая девочка и не менее сладкий папашка. От его больной, широкой улыбки, пара вздрогнула, и более не отрывала от него своего испуганного взгляда. — Так-так, как же я люблю эту парочку, — усмехается Уилсон, он уверенно подошёл к чайнику и налил себе стакан. — Как не захожу куда, так смотрят на меня преисполненные ужасом. Миролог, напряжённый каждым своим нервом, невольно заслонил собою малышку. Он сам удивился как легко решился на столь глупый, ответственный шаг, но слишком уж ему её жалко стало — при виде мужчины вся забилась в судороге, грудка её вздымалась бешено, а сама она в стену вжалась. Тейнат более не желал знать, что между ними произошло. — Ой, будет тебе, — задорно цокнул джентльмен-учёный. — Ты уже за неё подставился, благородный отец. — Тебя веселит постоянно вести себя так, будто ничего не произошло? — вскипел Тейнат. — А зачем мне держать в себе эмоции прошлого? Только такие ничтожества как ты вечно оглядываются назад, а я живу настоящим. — Ты гадкий маньяк извращенец, взял и изнасиловал её, а ведёшь себя как царь! — Что-то я не слышал чтобы ты жаловался на мою извращенность сегодня ночью. — Не при ребёнке, идиот! Девочка взглянула на них ошарашенными глазами и хотела было пискнуть невнятное. — Ешь! — дуэтом воскликнула сумасбродная парочка и малышка смущённо понурилась в тарелку. — Извинись перед ней! — незамедлительно гаркнул Тейнат, слетая со стула. — Не буду. Я никогда, — последнее слово выговорено отчётливо и сокрушенно. — Никогда не буду извиняться за своё поведение. Что сделано, то сделано. Так-с. — Мразь, ты Уилсон. Делать — делец, извиняться — хуец. Я за неё тебе по кумполу дам. — Так-так. Попробуй. Давно ты мне ножом не угрожал, да? Хе, хе, — ядовито посмеялся он. Малышка испуганно вскрикнула, Тейнат внезапно повален на стол, цепкие его руки пригвождены к поверхности. Ногами он бил очень усердно, однако Уилсон мог вытерпеть эти неразборчивые удары и чем дольше он терпел, тем ярче злился. — Давай я тебя прямо на глазах дочурки отымею, а, — плутовски улыбается он. — Посмотрит как я тебе не нравлюсь. Посмотрит как ты её от меня защитить хочешь, а? Подставляйся за неё, давай, лицемер. — Ирод! — стыдливо взревел миролог. — Не при ребёнке, тварь ты бесовская! Не смей с ней больше ничего делать! — Но-но, что же ты так испугался, папуля. Стыдно стало перед леди за свою распутность? — Не при ребёнке! — он буквально завопил в ужасе, и в исступлении забился под Уилсоном. Их панибратсво малышка не понимала, однако понимала чувство своего сожителя. Ему сейчас если и не стыдно, то очень страшно. Она думала, он боится за неё, видела это, хоть он всячески это скрывал давеча. Она решилась через страх, ведь обладала необычайной бойкостью духа, встать и надвигнуться на них. Малышка храбро за миролога заступилась. Забила хрупкими ручками по массивным мужским плечам, и хоть уже знала как это бессмысленно, кричала всё: «Нет! Нет!» и била кулачками. Уилсон подумал сколько ещё продержится с такими сладкими сожителями. Он откинулся от миролога и очень внимательно осмотрел девочку, пока тот всё извивался да дёргал ногами. Во взгляде его читалось всё то же животное бессознательное, облагаемое похотью и голодом. Так её этот взгляд испугал, что она затряслась и швырнулась к стулу. — Не пугай её, урод! — недовольно воскликнул Тейнат и как зарядил всей оставшейся с армии и тюрьмы, мужской силой Уилсону по лицу, отчего тот аж пошатнулся. Миролог воспользовался моментом и саданул ногой по животу, Уилсон скрючился. Тейнат сейчас же хватает девочку за руку и выбегает с ней из кухни. Больше ничего не повторится, он больше не хозяин этого дома, дом более ему не принадлежит, так и черт с ним. Делай, что хочешь, не бойся за дом, убегай и защищай, вещи более не дороги тебе как раньше. Под звонкий, сладостных смех бежали они по лестнице, Уилсон закричал им в спины: — Беги, трус! Знаешь, ведь как мне такое нравится!