Связанные садом

Анна поднялась к себе в комнату. Надела лучшее из утренних платьев и сама сделала себе прическу, хотя для этого у нее сейчас была Марфа. Павел сказал, что по отношению к нему много лет не проявили нежности, чтоб просто утешить… не желали как мужчину, а жалели и сочувствовали как человеку… Как точно он сказал… Павел был красив и лицом, и фигурой, но она ни в коей мере не желала его как мужчину. Единственным мужчиной для нее был и всегда будет только Яков. Павла ей хотелось именно жалеть и сочувствовать ему. И хоть немного облегчить ту боль, которая была в нем долгие семнадцать лет… Семнадцать лет, за которые он, похоже, не имел возможности даже по-настоящему выплакать свое горе, поговорить по душам о своей утрате, а так и держал все в себе. Кому можно было рассказать такое да еще ожидать понимания и сочувствия? Он сожительствовал с женой брата и прижил с ней бастарда. Любовница умерла, ее супруг забрал байстрюка и сделал его своим законным наследником… Ведь именно так люди бы все и восприняли. Кому тут было сочувствовать? Явно не Павлу, а обманутому мужу, который несмотря ни на что повел себя благородно. А что муж не любил свою жену, что она ему и вовсе была не нужна, это уже дело десятое… Кто поймет, что это Павел был настоящим мужем Лизы, что безумно любил ее и их сына, которого у него забрали… Забрал брат, которому был нужен законный наследник, а не его мать, которая для него была лишь княгиней, женщиной носившей его титул и имя, и более никем… Не единственной любимой женщиной как для Павла, по которой он убивался вот уже сколько лет… Бедный Павел. Бедный ее Павел. Ее Павел… ЕЕ Павел? Да, ее Павел. Только так, а не иначе. Не князь, не Его Сиятельство, не Павел Александрович, не дядя Павел, а Павел, ее Павел. Павел больше не был для нее просто знакомым или родственником мужа. Он стал для нее близким человеком, близким и дорогим, и отрицать это было бессмысленно. Он был нужен ей, как и она была нужна ему. Она чувствовала, что всегда могла рассчитывать на его понимание и сочувствие, как и он на ее, что он всегда поддержит и никогда не осудит… Что если б он был рядом, когда они с Яковом поссорились, именно к нему она бы пошла, чтоб рассказать о случившемся, спросить совета… и почувствовать душевное тепло, которое он бы ей дал, держа ее руку в своей… как тогда на скамье у их дома в Затонске… За завтраком, где им прислуживал Матвей, они обменялись всего парой фраз. Анна сказала, что накануне она собиралась начать писать письмо мужу, но так и не сподобилась. А князь, что отправил племяннику телеграмму из Петербурга, что они добрались до усадьбы благополучно. Ливен спросил ее, понравилась ли ей усадьба — она сказала, что дом великолепен, вид на пруд очень живописен, а вот сад она еще осмотреть не успела. И тогда после завтрака Его Сиятельство пригласил гостью прогуляться в сад, чтоб показать ей наиболее красивые места, где она могла бы потом отдыхать, например, читая книгу. Они вышли из дома, но Павел не обращал внимания на то, что было вокруг, он провел ее мимо красивых цветочных клумб, мимо кустов, подстриженных в форме разных фигур, мимо фонтана… и увлек в куда-то в глубину сада, где под большим раскидистыми деревом стояла скамья. — Давай здесь присядем. Они сели рядом, и Павел взял руку Анны в свою, таким, казалось, привычным жестом, будто делал это уже множество раз. — Аня, нам нужно поговорить о том, что случилось… Я не думал, что это произойдет… а если и произойдет, то по крайней мере не так быстро… Не через день после того, что было в Затонске… Еще там я почувствовал… нечто необычное — когда уговаривал тебя поехать ко мне. — Вы хотели… — Ты, — поправил ее Ливен. — Называй меня на ты, когда мы одни… Нет больше «Вас» после всего… для меня… Надеюсь, что и для тебя тоже… — Вы… ты хотел, чтоб я поехала к… тебе, потому что… что-то почувствовал тогда? — Анна не понимала, что хотел до этого сказать Павел. — Я хотел, чтоб ты поехала, чтоб, если все же в Затонске будут какие-то неприятности, ты была далеко оттуда… и рядом со мной… Ну и чтоб Яков остался наедине с самим собой, если он считает, что так ему будет легче… Я очень хотел, чтоб ты поехала… Ливена разрывали противоречия — сказать, то что он хотел, или нет? Он был зрелым мужчиной, Анна — молоденькой женщиной, можно сказать, девочкой. Сможет ли она понять его, если он сам не до конца разобрался в себе? Как сказать так, чтоб им обоим не было неловко? Чтоб не отпугнуть ее своим признанием? Может, лучше промолчать? Но что, если то, что произошло комнате у Лизы, случится еще раз? Он боялся повторения подобного, но… не исключал возможности, что так может случиться… Что если Анна… заподозрит его в чем-то… греховном? Где найти правильные слова? Господи, он как будто собирается с духом признаться в любви! Нет, признаться в любви, наверное, было бы легче… Может, все же не говорить? Но если он не скажет сейчас, то будет жалеть об этом до конца жизни, он знал это абсолютно точно… — Аня, понимаешь, я почувствовал какую-то особую связь между нами, я не чувствовал ничего подобного никогда в жизни… Но я боялся, чтоб ты, не дай Бог, не восприняла это как что-то порочное, безнравственное… а не светлое, теплое и… абсолютно невинное… Я не хотел пугать тебя. Но сегодня… это вышло из-под контроля… В тот момент я так нуждался в тебе… в твоем участии… теплоте и нежности… И я не мог отказать себе в этом, пусть бы это и было один-единственный раз… Я осмелился положить голову тебе на колени, а ты продолжила гладить мои волосы… За эти мгновения я бы отдал все семнадцать лет своей пустой жизни, в течение которых никогда не ощущал такой заботы, поддержки, сопереживания, что ты проявила, просто касаясь своими пальцами моих волос… Аня, какая у тебя светлая душа, раз ты про других не думаешь дурно… А у меня, видимо, с темными пятнами, ведь я опасался, что ты могла посчитать, что у меня могли быть намерения воспользоваться ситуацией… Я бы не знал тогда, что бы делал… — Воспользоваться ситуацией? Павел, ты о чем? — она, сама того не заметив, обратилась к Ливену по имени и на ты. — О том, как мужчина может попытаться воспользоваться… добротой девушки… Но тебе такая… низость и в голову не пришла… Аня, я никогда не причиню тебе зла. Никогда. Никогда не приму твою нежность… твою ласку… как повод для чего-то… иного… И ласка с моей стороны — это тоже только теплота и нежность, ничего кроме этого, никак не завуалированное влечение — что мужчина может испытывать по отношению к женщине. Я никогда не притронусь к тебе как мужчина… Он замолчал на мгновение, но все же решился сказать самое главное, даже если будет выглядеть… нелепым… или жалким… — Но… мне необходимо быть с тобой рядом… хоть иногда… Не отталкивай меня, пожалуйста… — бирюзовые глаза снова смотрели на нее с мольбой, как утром. — Мне достаточно держать твою руку в своей… вот как сейчас, — он чуть сжал ладонь Анны, — чтоб чувствовать… умиротворение… покой… и подобие счастья… чего я не чувствовал с того времени… как потерял Лизу… — Павел словно проникал взглядом внутрь ее, затрагивая потаенные уголки ее души, но она не испытывала неловкости или стыда, как если бы подобным образом на нее смотрел кто-то другой. — Аня, не пойми меня превратно. Это не романтические чувства или любовь мужчины к женщине, определенно не это, ведь я знаю, что это такое. К тебе у меня совсем другое чувство, но я не могу даже себе объяснить какое… Вот, кажется, он сказал все, что хотел… Все получилось сумбурно, скомкано, нескладно, так, что, наверное, истолковать это можно было как угодно… Только бы Анна не посчитала его сумасшедшим, а то и вовсе подонком, который пытался заговорить барышню, чтоб скрыть свои грязные намерения… Но ничего уже не изменить… Стоит лишь надеяться на чудо… Он был слишком взволнован, чтоб далее удерживать взгляд и отвел его в сторону. Анна призадумалась — задуматься действительно было о чем, а затем позвала его: — Павел… — Да, моя девочка? Она посмотрела прямо в глаза Павла, говорившие больше, чем все слова, которые он только что произнес. — Такое чувство, что это родство, только не кровное, не физическое, а душевное? Когда ты нашел родного человека и он стал как бы частью тебя, твоей души… и тебе с ним хорошо? И ты хочешь показать ему своей теплотой и нежностью, как он много для тебя значит, как тебе дорог, и пытаешься помочь ему преодолеть… тяжелые моменты? Что ты его понимаешь, чувствуешь и… надеешься, что он чувствует то же самое?.. — Анна ощутила, как от волнения Павел еще больше сжал ее руку. Ей не хотелось выдернуть ее, наоборот, ей хотелось, чтоб он так и держал ее. Потому что… им обоим в этот момент это было необходимо. — Но это не единение с любимым человеком, когда вы с ним одно целое… как бывает между мужем и женой… Это совершенно другое… — Да, пожалуй, душевное родство — это именно то, что я чувствую по отношению к тебе. Как точно ты это выразила… — на сердце у Павла отлегло, а душа — ликовала? Что Анна поняла все так, как это чувствовал он сам. Только сейчас он заметил, как крепко сжал руку Анны — хоть бы не сделал ей больно, он раскрыл свою руку и поцеловал ей ладонь. — А я в свои почти пятьдесят не мог найти для этого подходящих слов… — Зачем Вы… ты говоришь про свой возраст? Хочешь, чтоб я чувствовала себя маленькой девочкой? — Ты всегда будешь моей девочкой, маленькой, большой, но моей… Якова и моей… и ничьей больше… — Он будет ревновать? — забеспокоилась Анна. — Конечно, будет. Это же Яков, — чуть улыбнулся Павел. — Но не потому, что подумает о чем-то непристойном между нами, а так как не захочет тебя ни с кем делить… — Павлуша, он… поймет? — волнуясь, она и не обратила внимания, как назвала Павла — Вряд ли, если ты назовешь меня Павлушей при нем, — засмеялся Ливен. — Павла он еще стерпит. Но не Павлушу. Анна зарделась, Павел был Павлушей в тот момент, когда… он в этом нуждался… Но как ее угораздило так назвать его в обычном разговоре? — Извините… Извини, если это показалось тебе… неподобающим или неуважительным… — Анюшка, в этом нет ничего неподобающего. Мне приятно, очень приятно. Неимоверно приятно. Это согревает мне сердце. Так меня называли всего два человека в моей жизни, два самых близких — Дмитрий, когда я был ребенком, и очень редко, когда я был уже взрослым, и Лиза… Нет, я приврал немного, Саша еще пытался меня так называть, когда как-то услышал, что меня так звал Дмитрий, — на губах Ливена появилась теплая улыбка. — Но Дмитрий пересек это, сказал, что негоже мальчику так обращаться к взрослому мужчине… Что касается Якова, он должен понять. Анечка, мне придется ему все объяснить. Когда-нибудь. Когда я сам все же больше разберусь в себе. Я не хочу потерять ни тебя, ни его… Это было бы для меня настоящим ударом, подобным потере Лизы… Поэтому я этого никогда не допущу. Верь мне. — Верю, — кивнула Анна. Человек, который был ей так дорог, не мог… не смел солгать ей. По крайней мере не об этом. — Павел, я так беспокоюсь за Якова. Как он там… — Девочка моя, для твоей тревоги нет оснований. Есть очень, очень малая вероятность того, что может произойти что-то неприятное, что еще больше осложнит жизнь Якова и твою. Я… я сделал все, что, как мне кажется, в моих силах, чтоб этого не случилось… — Это не только… ужин в ресторане, чтоб все видели, что Его Сиятельство признает своего племянника? И не только семейные портреты? — Не только. Конечно, не только… Но давай не будем об этом… — Павел, сколько же ты на нас потратил… И в ресторане, и на снимки… и подарки привез, никого не забыл, а Якову так очень дорогие… мне даже неудобно… — Глупенькая, на кого же мне тратить как не на вас? Конечно, я и Саше дарю что-то по возможности, просто, чтоб сделать ему приятное. Но в этом нет нужды, у него состояние в несколько раз больше моего. — То есть он намного богаче тебя?  — Намного. Он же единственный наследник старшего из братьев, которому от нашего отца досталось больше всего, да и имение от прадеда очень внушительное… — А ты сам? — У меня достаточно средств, чтоб не отказывать себе в очень многих вещах. Кроме того, я не мот, не игрок, семьи как таковой, которую нужно содержать, у меня нет, поэтому мне более чем хватает. Так что если тебе будет что-то нужно, пожалуйста, не стесняйся… — Я совсем не это имела ввиду… — А я именно это. Я ведь знаю, что Якову гордость не позволит у меня что-то просить, а тебе — совесть… Анна вздохнула. — Аня, я привез тебе кое-что из Петербурга. Надеюсь, тебе это понравится. Это будет у тебя в будуаре… Мне нужно идти, я еще должен посмотреть кое-какие бумаги до приезда графини, — Павел снова поцеловал ей ладонь, выпустил ее из своей и встал со скамьи. — Если хочешь, погуляй сама. Найдешь дорогу обратно, не заблудишься? — Думаю, что найду. Я еще чуть-чуть здесь посижу и пойду напишу несколько строк Якову. А отправлю письмо позже, после того, как познакомлюсь с графиней. — Хочешь поделиться с Яковом впечатлениями о моей любовнице? — улыбнулся Ливен. — Что ж, это вполне… понятно… Когда будешь писать ему, не забудь и про то, что лебеди у меня все же есть, а не только утки, — посмотрел он на Анну со знакомой ей усмешкой. Рядом с ней стоял такой привычный Павел Александрович, дядя Павел — тот, который постоянно усмехался и ухмылялся в Затонске… а не ее Павел, который своим душераздирающим взглядом молил ее о ласке и нежности… и пытался сдержать слезы, когда она гладила его по волосам чуть ранее в этот день…