Связанные садом

Анна проснулась рано, выбрала простое утреннее платье, заколола волосы гребнем с опалом и решила до чая прогуляться в саду. Ноги сами собой привели ее к скамье под деревом. На ней сидел Павел, задумчивый и печальный. Рядом с ним на скамейке лежали пять крупных роз розово-персикового цвета. Увидев ее, Павел вытер платком часть скамьи, влажную от росы.  — Аня, доброе утро! Я смотрю, ты сегодня ранняя птичка. А я срезал розы для тебя. — Для меня? — удивилась Анна. Она скорее бы подумала, что розы предназначались графине. — Да, для тебя. Из тех, что есть в моем саду, это самые любимые… Мне нравится цвет, как мне кажется, в нем сочетаются нежность и яркость и сила жизни… — эти розы почему-то напомнили ему Анну — какой она была накануне в платье персикового цвета, в ее внешности были нежность, юношеская неискушенность и радость жизни — в отличии от графини, которая выглядела как красивая опытная женщина, знавшая себе цену… — Аромат у них очень приятный, и стоят они долго… — Спасибо… — Садись, что же ты стоишь? Анна села, Павел тут же взял ее руку в свою, не спрашивая, можно ли. — Это Ваша с Лизой скамья? — Нет. Теперь это будет наша с тобой скамья. При Лизе ее не было. Ее поставили потом. После… Сначала я тут просто сидел под деревом. Подолгу. Один… А потом приказал поставить скамью… Ну и с того времени на этой скамье и сижу. Бывает, вспоминаю Лизу. Она же здесь жила, любила этот сад… Хотя, конечно, тогда он был другим… — Поэтому Вы… ты такой грустный? — Грустный? Возможно… Просто я все еще под впечатлением, что ты увидела Лизу… незадолго до смерти… — Павел, ты веришь, что я вижу духов? — Анна задала очень важный для нее вопрос. — Аня, ты не знала Дмитрия и Лизы и не могла придумать то, что рассказала мне, да еще с подробностями, следовательно, ты это видела. Я не могу отрицать очевидного, хотя и непонятного для меня… — А Яков как-то сказал, что это все мистификация, цепь совпадений… — вздохнула Анна и решила рассказать Павлу про ссору со Штольманом. — Аня, здесь дело не столько в его вере или неверии в твое духовидение, сколько в доверии в целом. Что когда, как я понимаю, он уже был неравнодушен к тебе — иначе бы он не реагировал так бурно, он вообразил, что такой светлый и искренний человек, пусть и с какими-то особенностями, которых он не был готов понять и принять, его обманывал… Аня, это боль, это разочарование, и от этого отрицание всего, что с этим связано… Я тоже материалист, и мне трудно осознать, что подобное бывает, но если этому нет логического объяснения, это не значит, что его не существует… Ты видела Дмитрия и Лизу, я точно это знаю… А как назвать это — вещим сном, духовидением или как-то иначе, не суть важно. Важно то, что я знаю, что это не игра больного воображения, не безудержная фантазия и тем более не подлый розыгрыш с целью поиграть на моих чувствах… Ты всколыхнула мои чувства… очень сильно… но ты не играла на них… — Павел, я… не хотела, чтоб тебе было больно… в любом случае… — Знаю… иначе бы ты не была по отношению ко мне так… участлива… — Павел поцеловал ладонь Анны. — Я действительно очень нуждался в твоем утешении… Ведь твое видение было про один из последних дней Лизы… Это тяжело переживать снова… Как, конечно, и многое другое… Знаешь, я ведь даже на кладбище очень редко хожу, так как не могу там… Хоть и есть возможность… Даже специально туда ездить не надо, я ведь в Гатчине бываю по службе. — В Гатчине? — Да, в Императорском дворце. Не так далеко от него имение, которое раньше было Дмитрия, а теперь Саши. Отсюда оно верстах в тридцати пяти. Лиза там похоронена. — Ее похоронили не здесь, где она умерла? — удивилась Анна. — Было бы странно, если бы ее похоронили в усадьбе родственника мужа, если имение самого мужа было довольно близко. Дмитрий все же хотел соблюсти приличия. Княгиня Ливен, супруга Дмитрия Александровича, должна покоиться на его земле. — И отпевание было там же? — Да, в местной церкви. Я стоял у ее гроба и даже не смел плакать. И на кладбище тоже. А то бы это выглядело… подозрительно… что деверь так сильно горюет по невестке… — Павел, это так ужасно… так жестоко и несправедливо… — Анна крепче сжала руку Павла. — Я даже на поминки не остался. Зачем мне этот фарс? Поехал обратно в Царское Село. Заказал в церкви службу по Лизе и направился домой, в усадьбу. Там был только Демьян. При нем-то мне было не стыдно и разреветься, и напиться с горя… — Ливен сам не знал, почему его потянуло на подобную откровенность. — А другие слуги? — Их рассчитали сразу же после смерти Ее Сиятельства. Да и слуг было не так много — две горничные, одна из которых ухаживала за Лизой, Сашина няня, лакей, повар, садовник и работник на конюшне. Им всем предложили пойти в услужение к одному крупному помещику в его новое имение в Астраханской губернии и очень хорошую компенсацию за переезд… Это был мой знакомый, я договорился с ним об этом заранее. — Зачем всем надо было давать расчет да еще и перевозить за тридевять земель? — Что ж, скажу тебе, раз у нас зашел такой разговор. Потому что Ее Сиятельство они знали как мою жену, жену князя Павла Александровича Ливена… Дмитрий приезжал в усадьбу как мой брат, а не как ее супруг. — Павел, как такое возможно?? Как подобное вообще можно было устроить?? — Анна была ошеломлена. — Поверь на слово, это было возможно. Мы жили очень уединенно, никого не приглашали. Кроме Дмитрия к нам не приезжал никто. Разве что доктор. Но он был доктором Дмитрия и никогда бы нас не выдал. Слуг из местных не было вообще, их всех привезли издалека, из разных мест, людей одиноких и не болтливых. Елизавета Алексеевна, княгиня Ливен, для них, естественно, была моей супругой. Из слуг кроме Демьяна никто не знал, кто мне была Лиза на самом деле. — И про Сашу он знает? — Доподлинно не знает. Но догадывается. С чего бы мне было жить с беременной женщиной, если она носила под сердцем не моего ребенка? — А как же Сашу окрестили? — Саша родился в Петербурге, мы перевезли туда Лизу примерно за месяц до того, как он появился на свет. Я присутствовал при рождении Саши и взял его на руки сразу после Дмитрия. Саша там же в столице и был крещен, как и положено — как сын князя Дмитрия Александровича Ливена, своего официального отца. А я стал его крестным. — Как же тебе тогда должно было быть обидно… и больно… — посочувствовала Анна Павлу. — Аня, мне не на что жаловаться. Я с самого начала знал, что так будет. Таков был уговор, и я сам на это согласился. Что если от наших с Лизой отношений будет ребенок, то его отцом будет считаться Дмитрий. Дмитрий был Саше прекрасным отцом, каким я из-за своей службы никогда бы ему не стал. Кроме того, Дмитрий вырастил Сашу хотя бы до восемнадцати лет, а со мной в любой момент могло случиться что угодно… — На твоей службе? — Да. — Что же это за служба? — Ты же знаешь, сейчас я — заместитель начальника охраны Императора. — Но это не только… непосредственная охрана Государя? — Не только. — А что еще? — Это не моя тайна. — У тебя такая… опасная служба? — Аня, эта служба не опасней любой другой. Просто на ней может случиться всякое. — И когда она началась? — После смерти Лизы. Когда мне стало все равно, что со мной будет… Анна посмотрела прямо в грустные бирюзовые глаза: — Павел, мне не все равно… — Анюшка, я знаю… — не отрывая взгляда, сказал Павел. Эти короткие фразы были больше, чем просто слова. — Павел, а ты был на войне? — Аня, я — военный, офицер, конечно, я там был. — На русско-турецкой? — Да, на ней. Для другой я был еще слишком юн. — Страшно? — Да, страшно, — не стал скрывать он. — Ты… был ранен? — Был. — Сильно? — Главное, что не убит… — Ливен не хотел говорить ни о войне, ни об ее ужасах, ни о боли — ни о душевной, ни о физической, через которую ему пришлось пройти… Незачем его девочке знать подобные вещи… — Аня, пойдем в дом выпьем чаю, — предложил он. — А потом я поеду во дворец, вернусь скорее всего около полудня. Павел подал Анне руку, помогая встать, а затем она взяла его под руку. Дворецкий будто все время стоял у двери, поджидая Его Сиятельство и его гостью. — Матвей, найди вазу для роз и подай нам с Анной Викторовной чай. Поставь мейсен, мой любимый, для нас обоих, — распорядился князь. Анне показалось, что Матвей на долю секунды как-то странно посмотрел на Его Сиятельство. Но тут же принес посуду из фарфора такой невиданной красоты и хрупкости, что было боязно даже брать в руки. На чашке был кусочек сада с одним и тем же раскидистым деревом в разные времена года, одно время года плавно перетекало в другое. Лето — где дерево было зеленое с плодами, осень — где у дерева были разноцветные листья, урожай, по-видимому, уже собрали, и зима — где у дерева были голые ветки с парой одиноких листочков. На чашке не было весны. Картинка с весной оказалась на блюдце — там дерево было все покрыто нежно-розовым цветом. — Аня, это мейсенский фарфор, маленький сервиз на две персоны Jahreszeiten. Это очень ценный и дорогой для меня подарок. Это подарок Лизы. Я получил его… уже после того, как она умерла… Я понял значение этого подарка только после того, что случилось в комнатах Лизы, когда ты спросила, хотела бы Лиза, чтоб я страдал, а я ответил, что она хотела, чтоб я был счастлив… Неужели человек может из-за скорби быть слепым целых семнадцать лет? Лиза в тайне заказала этот сервиз на две персоны, заранее зная, что вместе с ней я уже из него чай пить не буду. Что я буду пить чай из него с кем-то другим… или, как думала Лиза, с другой… Но все эти годы я пил чай из этого сервиза один… Второй комплект поставили на стол впервые — для тебя… Анна поняла, сколько для Павла значил этот жест — поставить для нее сервиз, который был подарком его любимой женщины да еще и последним, посмертным подарком. — Павел, это чудесный подарок, он несомненно был выбран с любовью. Такого красивого фарфора я не видела никогда в жизни… Спасибо тебе, что ты… счел меня достойной… этого сервиза… — Нашел тебя достойной? — недоуменно посмотрел на нее Павел. — Думаю, ты — тот человек… с кем Лиза хотела бы, чтоб я чаевничал вместе… человек, который мне… близок и дорог… — Для меня очень важно, что ты сейчас сказал, — призналась Анна. — Павел, значит, ты вернешься около полудня? — уточнила она. — Где-то так. — Я, наверное, буду в саду. На нашей скамье или у пруда. Только я не буду знать время, у меня с собой нет часов. — Я могу найти тебя сам или попросить Матвея найти тебя. Или, если хочешь, я могу дать тебе мои часы. — Твои часы? А как ты сам? Ливен засмеялся: — Аня, ну что ты право, не одни же часы у Его Сиятельства. Сейчас принесу тебе. Павел вернулся с карманными часами, они были не золотыми, как те, что она видела у него в Затонске, а серебряными с золотым рисуном, но видно, что тоже дорогими: — Можешь держать их у себя все время, пока ты гостишь здесь. Мне они не нужны. Ну все, Аня, мне уже нужно ехать. — Ой, я не отдала тебе письмо для Якова. Ты подождешь минуту? — Если только минуту, — улыбнулся Ливен. — Аня, конечно, подожду. Анна сбегала за письмом. — Вот, — она отдала Павлу письмо в том конверте с вензелями, который он дал ей накануне. — Увидимся позже, — Павел поцеловал Анне ладонь. Павел уехал, Анна подумывала, чем бы заняться, и в это время спустилась графиня. Выглядела она бесподобно — красивое платье, вроде бы простого кроя, но очень элегантное, очень приятного василькового цвета, волосы в прическу явно уложены не ей самой, а Марфой. Наверное, она так старалась для князя… Или она всегда такая — как с картинки? Она ведь не она, Анна, которая не привыкла, чтоб ей так прислуживали… Да и на мужчину ей производить впечатление не нужно — Яков видел ее всякой, в том числе и не в самом лучшем виде — и когда она болела, и когда как-то в полубессознательном состоянии пришла в обносках в участок к Штольману… Она была уверена, что от того, что ей прическу не делает постоянно куафер или камеристка, а ее наряды не все последнего сезона, для Якова она менее… желанной не станет… А вот графине, похоже, нужно было поддерживать интерес князя к себе… Она же сама говорила, что не надеется быть с ним до скончания века… — Доброе утро, Анна Викторовна, — улыбнулась графиня. — Доброе, Наталья Николаевна. — Не составите мне компанию выпить чаю? — Я только что попила с дядей Павлом. — Князь у себя в кабинете? — Нет, он уехал во дворец, вернется около полудня. — Конечно, служба есть служба… Но, надеюсь, в те дни, пока мы с Вами гостим, он постарается не проводить во дворце больше времени, чем это действительно необходимо… — Наталья Николаевна, не думаю, что Павел Александрович будет задерживаться специально, разве что если этого потребуют служебные дела… Ведь для него служба превыше всего, Вы сами так сказали, да и я знаю по своему мужу… — Конечно, я понимаю это. А Ваш муж часто задерживается на службе? — Задерживается? Начальник следственного отделения Штольман иногда там живет, — грустно улыбнулась Анна. — Если какое-то серьезное преступление. Но, слава Богу, Затонск все-таки не Петербург, у нас, конечно, и убийства бывают, и ограбления… Но все же не каждый день… — Но Вы о них беседуете с мужем, в том числе и за столом? — Да, подобное бывает… Графиня хмыкнула про себя — о времена, о нравы! Беседовать с такой очаровательной юной женушкой об убийствах за столом? Хоть бы у ее мужа хватило ума в спальне с ней это не обсуждать… — Привыкли к тому, что мужа часто не бывает дома? — Стараюсь привыкнуть… Эта неделя у него очень непростая, его почти все вечера не будет дома, вот мы и решили, что раз так, то грех не воспользоваться приглашением дяди Павла… посмотреть, как он живет… и познакомиться с Вами… — настоящую причину поездки в усадьбу князя Ливена Анна решила не озвучивать. — Я очень рада, что Вы приехали. Но жаль, что Ваш муж не смог поехать вместе с Вами. Скучаете по нему, наверное? — Конечно, скучаю, — вздохнула Анна и добавила про себя «и очень беспокоюсь». Ей по несколько раз на дню приходила мысль, как там ее Яков, все ли у него хорошо, не появились ли новые злопыхатели… Хоть Павел и сказал ей, что переживать нет причин, она не могла не думать о том, а что, если… — Анна Викторовна, у Вас есть какие-нибудь планы на день? — Совершенно никаких. — Не хотите сходить покормить уток? — Почему бы нет? — Я потом вернусь в дом, возможно, займусь вышиванием, затем отдохну — дорога сюда вчера мне показалась утомительной… Но все время сидеть здесь я тоже не хочу, подумываю о том, чтоб после обеда взять экипаж и проехаться по окрестностям, может, до ближайшей деревни. Не желаете присоединиться? — Вы поедете с Павлом Александровичем? — Анне не хотелось нарушать уединение графини и Павла. — Нет, не думаю. Скорее всего, он будет занят служебными бумагами. Если он уезжает во дворец всего на полдня, то просматривает документы сразу по возвращении, а если они требуют тщательного изучения, занимается ими еще и поздно вечером… По крайней мере так было, когда я приезжала сюда зимой… — Наталья Николаевна, а чем конкретно занимается Павел Александрович? — Понятия не имею. Если честно, никогда не вникала. Это мужские дела. Я не особенно интересовалась подробностями службы мужей… И уж тем более никогда не выспрашивала князя. Мужчины не любят, когда женщины суют нос в их дела… — Да, Вы правы. Не всем мужчинам это нравится, — Анна судила по Штольману, своему собственному мужу. — Знаете, мне расспрашивать у мужей о их службе и времени-то особо не было — я занималась домом и детьми в обоих браках. — Я Вас понимаю, — кивнула Анна. — Наталья Николаевна, Вы меня подождете здесь или у пруда? Я хочу сходить на кухню попросить хлеба для уток. — Я буду ждать Вас у скамейки около пруда. Харитон с радостью дал Ее Милости бумажный кулечек с хлебом для уток, и Анна поспешила к графине. После первых кинутых в воду кусочков, утки подплыли к берегу, а пара, что были похрабрее, даже вышла на травку. — С утками у меня связаны самые приятные моменты. Мы с мальчиками в хорошую погоду частенько ходили кормить уток в парк. Иногда и Константин к нам присоединялся. Мальчики очень любили, когда отец с ними гулял… Какие это были прекрасные дни… — Наталья Николаевна, Вы сказали, что оба мужа Вас любили и Вы были с ними счастливы. — Да, была счастлива и сама любила их обоих. — Вы… полюбили… до свадьбы? — решилась Анна на вопрос. — В Андрея я определенно была влюблена до свадьбы, точнее мы оба были влюблены. С Константином, как я и рассказала Вам, было по-другому, мы поняли, что не можем друг без друга, что должны быть вместе. У нас несомненно были чувства друг другу, а вот как именно назвать их — я затрудняюсь. Наверное, это какая-то вариация любви, но точно не влюбленность. Влюбленность и страсть пришли чуть позже. — Любовь, но не влюбленность? Как так? — Мы стали сначала дороги и близки друг другу как люди, как друзья, а затем как мужчина и женщина. Иными словами, полюбили друг друга сначала душой, а уж потом… телом. Нам хотелось быть вместе, но страстно желать друг друга — как любовники, мы испытали это после венчания. И оба были удивлены, как сильно нас влекло друг к другу и какая страсть вспыхнула между нами… Возможно, в тех обстоятельствах, что мы были, мы просто боялись… дать волю своим чувствам из опасения потерять человека… А как поженились, то и опасаться уже было нечего — ведь связаны, как говорится, до конца жизни… — А как Вы считаете, Наталья Николаевна, могут между супругами возникнуть чувства, если… они вступили в брак не по собственной воле… И они во всем очень разные… Я почему спрашиваю, у нас одну барышню, она дочка офицера из гарнизона, выдали замуж за… сына богатого помещика, — на ходу сочинила Анна историю. — Этот брак устроили родители с обеих сторон, офицеру хотелось для дочери мужа со средствами, а помещику для сына — жену из дворян… Сын помещика — человек хороший, но от отца зависимый и старше ее более чем на двадцать лет… А она — такая тихая, скромная, не могла перечить отцу, когда он выбрал ей мужа… В таком браке по принуждению могут возникнуть какие-то чувства между ними? — А почему бы нет? Все зависит от самих людей — хотят ли видеть этот брак как "каторгу" всю жизнь или попытаются найти в нем положительные стороны, а в навязанном супруге те черты, которые им приятны. Тогда может возникнуть хотя бы симпатия, а это уже немало. Конечно, если один из супругов или оба имели к кому-то сердечную привязанность, а их принудили к браку с другим человеком, то в этом случае все сложнее, хотя и тогда есть шанс на счастье. — И так бывает? — Бывает. В свете есть много тому примеров… Я расскажу Вам про один, это о моей хорошей знакомой. Она была молоденькой барышней из дворянской нетитулованной семьи, но с завидным приданым. Он — старший сын графа, на двадцать с лишним лет ее старше, у него тогда была дама, в которую он был влюблен, но явно не из того круга, который бы одобрил старый граф. С кем его сын проводил ночи, ему было безразлично, а вот кто ему подарит законного внука, следующего носителя титула — очень. В общем, старый граф, который уже был не так здоров, решил женить сына, и выбор пал на мою знакомую. С обоих сторон родители были весьма довольны возможной партией для детей. Дочь получала титул графини, сын графа — приданое и юную невинную барышню, которая, естественно, не имела скандальной репутации его любовницы. Но ему самому не была нужна неопытная барышня, а ей — светский волокита на двадцать лет ее старше, за которым тянулся хвост любовниц… Но у обоих хватило ума не начинать семейную жизнь со ссор, взаимных упреков, а тем более ненависти… Сохраняли нейтралитет, стали узнавать друг друга, выделять те черты, которые им импонировали… Он был доброго нрава, балагур, очень интересный собеседник, разбирался в искусствах, в литературе, умел вести себя с дамой — делать комплименты… ну и, конечно… другое… Моей знакомой такой… кавалер понравился. А он открыл для себя, что жена у него не девочка, едва вышедшая из юношеского возраста, и не пустогодовая кокетка, которых в свете более чем достаточно, а весьма умная и образованная молодая особа, и к тому же чувственная… Он не ожидал, что недавняя барышня, а не только дама с опытом могла желать мужской ласки… В общем, приноровились друг к другу… А потом она оказалась в положении, тут уж у него чуть ли не ум за разум зашел — как же, первый ребенок в сорок с лишним лет ожидался. Он с нее пылинки стал сдувать, окружил ее всяческой заботой, чуть ли не на руках носил везде… Ну и пропал, как говорится. И у нее к нему чувства появились… Живут в браке уже лет двенадцать, оба счастливы, трое прекрасных детей… А ведь могло бы быть и совсем по-другому, если б оба сами не постарались в этом поначалу насильственном браке найти свое счастье… Но, конечно, более высокие шансы на счастье в тех браках, где супруги сами выбрали друг друга и поженились по любви… У Вас ведь так в браке, Анна Викторовна? — Да, именно так. Я спросила Вас просто из любопытства, мне было интересно, есть ли шанс у моей знакомой… — Как я сказала, если оба захотят этого, почему бы нет… Анна Викторовна, за беседой мы и не заметили, как скормили уткам весь хлеб. Не желаете вернуться в дом? — Я только на минуту — возьму какую-нибудь книгу в библиотеке и обратно в сад. Сегодня замечательный день, и мне не хотелось бы сидеть в комнате. Анна посмотрела книги в шкафах, но так и не смогла выбрать ни одной, книг было слишком много, и она решила позже спросить у Павла, есть ли какие-нибудь, которые он мог бы посоветовать ей прочитать. Дверь в кабинет князя была открыта, и Анна заглянула туда. В кабинете была Марфа: — Ваша Милость, пока Его Сиятельства нет, я тут прибираю. Марфа вытирала комод, на котором стояли снимки. Только мужчины, только Ливены. Дмитрий Александрович, Павел и Саша лет четырнадцати-пятнадцати. Александр явно больше походил на Павла, чем на Дмитрия. Павел и Александр — кровные отец и сын, видимо, один из недавних снимков. Павел и Яков — ее любимый снимок, где они были так похожи, если не видеть Дмитрия Александровича. Да, мужчина уже в возрасте, но с ним у Якова гораздо больше сходства. — Ваша Милость, бывает же так. Как Яков Дмитриевич на своего батюшку Дмитрия Александровича похож, просто одно лицо. Сразу видно, что его сын, тут и гадать нечего, — словно прочитала ее мысли Марфа. — А ты видела Дмитрия Александровича? — Конечно, он же приезжал к нам иногда. Анна хотела поговорить с Марфой о настоящем отце Якова, но зашел дворецкий и сказал ей заняться кладовкой на втором этаже и найти для Его Сиятельства коробку, в которой были какие-то заметки, как только она закончит в кабинете. Анна посчитала, что ей лучше удалиться — вряд ли бы Павлу понравилось, что она своими разговорами отвлекала слуг от работы. Ей не оставалось ничего иного как просто погулять в саду. Ей очень нравились подстриженные в форме разных фигур кусты, и она бы задержалась, чтоб рассмотреть их получше, если бы не садовник, который их подравнивал, он снова посмотрел на нее каким-то недобрым взглядом и буркнул что-то неразборчивое — видимо, вместо приветствия. Что ж, бывают такие буки, главное вон какую красоту сотворил. Фигуры можно рассмотреть и в другой раз, когда садовника не будет поблизости. Анна прогулялась около клумб, все они были очень красивыми, видно, что садом занимались с любовью. Посидела на скамье у фонтана и полюбовалась радугой, которую образовывали падавшие капли воды. Затем провела немного времени у розария, розы там были нескольких сортов — от крупных величавых красавиц, среди которых были те, что утром для нее срезал Павел и что стояли теперь в ее будуаре, до простеньких, но не менее очаровательных чайных. Из розария Анна пошла к скамье, на которой сидели они с Павлом. Она присела на нее и не заметила, как пустилась в размышления. Анна вспомнила разговор с графиней о браках. Как хорошо, что она вышла замуж по любви. Пусть тайно, без родительского благословения. Но она сама выбрала себе мужа. И была с ним счастлива… А вот бедную Лизу заставили выйти замуж. За князя, за самого старшего из братьев Ливенов, который бы унаследовал больше всех остальных и был до тех пор все еще холост. За мужчину почти пятидесяти лет, у которого за всю жизнь было множество любовниц, но которому не была нужна юная жена, ни как женщина, ни как, по возможности, близкий человек… Лиза была для него только княгиней Ливен… женщиной, носившей его титул и фамилию… Рассказывая графине про брак поневоле вымышленной офицерской дочери и сына помещика, она, конечно, думала о браке Лизы и Дмитрия Александровича. Ей хотелось знать, могли ли они в таком браке, по мнению графини, быть не только чужими людьми… Получается, что если бы Дмитрий Александрович и Лиза постарались узнать друг друга получше, увидеть что-то хорошее, как знакомая Натальи Николаевны и графский сын, может, у них появилась хотя бы взаимная симпатия… Но, видимо, они к этому совершенно не стремились, и поэтому у них не было вообще никаких отношений. Был только ненужный и тяготивший их обоих формальный брак… Вот как так жить?.. Не поэтому ли Лиза согласилась позже на отношения с Павлом? Пусть не с законным мужем, а с любовником и позднее сожителем, но любившим, желавшим ее, стремившимся сделать ее счастливой, заботившимся о ней… Пусть хоть так, если иначе никак… Пусть хоть такое тайное счастье… И тут у Анны возник вопрос. Павел сказал, что о них никто не знал, но жить… под постоянным страхом того, что они могут быть разоблачены — так ли уж много в этом счастья? Или они об этом не думали, точнее старались не думать, а жили, так сказать, одним днем? А там будь что будет? Анна вынула часы Павла — время приближалось к полудню, значит, он скоро приедет в усадьбу. Перед возвращением в дом она решила сделать круг по саду — прогуляться чуть дальше, чем она уже ходила… Анне показалось, что в траве у дорожки что-то было, вроде бы пуговица. Она подняла ее, и в глазах у нее потемнело… Она увидела… Лизу, как та падала…