Связанные садом

Ливен только успел зайти в свой кабинет и сесть за письменный стол, как появился Мелентьев. — Павел Александрович, пересядьте на другой стул, мне нужно будет вести записи, — даже не поздоровавшись, распорядился помощник начальника Дворцовой полиции. Как будто записи нельзя вести и сидя на том стуле, куда садятся посетители. Но Ливен прекрасно понял — Мелентьев хотел унизить его, занять его собственное место, чтоб у себя в кабинете он был не хозяином, а постороним. Ну что ж, если Мелентьеву кажется, что он этим самым выведет его из себя — то очень напрасно. — Итак, Павел Александрович, что же такого сказал садовник, что Вы приказали его высечь да еще и выгнали? — Оскорбительно высказался в отношении моего племянника и Анны Викторовны. — А именно? — Вы бы Все равно узнали, что Яков Платонович, муж Анны Викторовны — внебрачный сын князя Ливена, моего старшего брата Дмитрия Александровича. Так вот, внебрачный сын. Но не ублюдок. Особенно для слуг и работников. Для них он Ваша Милость или на худой конец барин. И Анна Викторовна — не молодуха ублюдка, а Ее Милость или барыня. — Значит, Штольман — незаконный сын Вашего брата… А я, судя по его отчеству и фамилии, думал, что Вашей сестры. — У меня нет сестер и никогда не было. А что, Вас смущает, что Штольман — незаконный Ливен? Меня так нисколько. Он для меня такой же племянник, как если бы был рожден в законном браке моего брата. И я никому не позволю оскорблять его достоинство. — И все? — А Вам этого мало? Задета честь членов моей семьи. Впрочем, о чем я. Вам, видимо, такое понятие, как честь семьи не знакомо. — И какие у Вас отношения с госпожой Штольман? — Родственные. Сколько еще можно повторять, Анна Викторовна — жена моего племянника. — Только ли родственные? Госпожа Штольман — молодая красивая женщина… — Мелентьев, Вы забываетесь!! Если бы Вы задали этот вопрос не в рамках расследования, я бы вызвал Вас на дуэль! — Я не спросил у Вас ничего… предосудительного… Но по Вашей реакции сейчас я вижу, что Вы готовы на многое… на очень многое… Так Вы говорите, госпожа Штольман гостит у вас? — Да, но не только она. У меня еще гостит графиня Потоцкая, она составляет компанию Анне Викторовне. Наталья Николаевна — моя любовница, и, к Вашему сведению, я этого не скрываю. Она — вдова, с чужими женами, в отличии от некоторых, я связей не имею. Мелентьев аж побагровел. Он прекрасно понял, что имел в виду Ливен. Что у него кроме жены есть любовница, да не просто есть, а о ней знают среди Дворцовой полиции. И бывает он у своей пассии почти в любое время, так как ее муж служит управляющим в поместьи верстах в пятидесяти от Царского Села и приезжает домой не чаще одного-двух раз в месяц. — Ну хорошо… Оставим Вашу личную жизнь в покое… пока… И кто Вам донес о том оскорблении? Может, приврали? И не так все было? — Я сам случайно услышал. Если бы мне пересказали это, в первую очередь я бы проверил, не решили ли оговорить человека. Но это не тот случай. У Кузьмы всегда был поганый язык. Любил он гадости говорить про людей, как за глаза, так и в лицо. Говорят, мужики его за это не раз били. Так что обиженных на него — пруд пруди. — Так что же держали такого? — Садовник он был отменный. Мой садовник два года назад сломал руку, и этого взяли ему в помощь на время да так и оставили. Он много хорошего сделал в саду, например, кусты подстриг в форме разных фигур. Розы высадил новые, каких у меня до этого не было — розы крупные, очень ароматные и долго стоят. У него был дар зеленью заниматься и в земле ковыряться. Этого у него не отнять. Еще бы дегтем ему его поганый рот залить, и цены бы ему не было. — Или язык отрезать. Тоже помогает. Ливен вздохнул. — Ну так что? Вы причастны к убийству Сидорова? — Я же сказал, что я его не убивал. — Ну, может, Вы сами и не убивали, а приказали слугам убить. Они ведь для Вас на все готовы. — У меня дураки не служат. Даже если бы я и приказал убить, тела Вы бы не нашли так же, как если бы это сделал я сам… И не стали бы убивать в день ссоры да еще и возле Императорского парка… — Как знать, как знать… — Подполковник, Вы что себе позволяете?? — с криком ворвался в кабинет Ливена обычно любезный начальник Дворцовой полиции Ширинкин. Оба подполковника вскочили и вытянулись по струнке при появлении полковника. — Вы садитесь, садитесь, Ваше Сиятельство, — более спокойным голосом обратился к Ливену Ширинкин. — Подполковник, кто дал Вам право заниматься делом, которое находится вне вашей компетенции, и почему я узнаю о преступлениях последним?? — снова перешел он крик. Мелентьев стал что-то лепетать про близость мест преступления к Императорским паркам и возможных подозреваемых. — Извольте доложить по форме, а не мямлить!! Мелентьев в несколько словах доложил о ситуации. — Все документы, заметки, показания, что Вы собрали, мне лично в руки! Дело будет передано Никольскому, начальнику следственного отделения уездного полицейского управления. Вон!! Мелентьев отдал Ширинкину папку и покинул кабинет. — Значит, Вы у него единственный подозреваемый, Павел Александрович? — спросил полковник Ливена, бегло просматривая содержимое папки. — Ну а кто еще? Это же самое очевидное, по его мнению. А других подозреваемых еще искать надо… — Вот же послал Всевышний такого дурня в помощники! Как говорят, заставь дурака Богу молиться, а он себе лоб разобьет… Все выказать себя перед начальством из кожи вон лезет… Надеюсь, что после этой его выходки я наконец смогу от него избавиться. Вы, Ваше Сиятельство, не беспокойтесь, Никольский во всем разберется, я уверен, он, как Вы и сами знаете, профессионал высокого уровня. Вы побеседуете с ним? Он в коридоре дожидается. — Конечно, побеседую. — Я оставлю Вас с ним тет-а-тет. Никольский — блондин с голубыми глазами, которому было чуть за сорок, высокого роста и прекрасной выправки, зашел сразу же, как полковник Ширинкин вышел. В его руках была папка. — Хотелось бы сказать Вам, Ваше Сиятельство, доброе утро, да такое утро добрым не назовешь. — Вот именно… — Мне бы присесть куда… — Так садитесь за стол. — Ну не на Ваше же место. Вас что с него Мелентьев согнал? — Ну зачем я буду на человека напраслину возводить, не согнал… скажем так, распорядился. У Никольского полезли брови вверх: — Да кем он себя возомнил?? — Ну, видимо, на тот момент — имеющим… очень большие полномочия… — Те, которых ему никто не давал, в том числе и его непосредственный начальник полковник Ширинкин? — Что, и в коридоре слышно было? — А то… Никольский раскрыл папку и посмотрел бумаги гораздо внимательнее, чем Ширинкин. — Для помощника начальника охраны Императора работа слишком топорная, а для князя — слишком кровавая… — усмехнулся следователь. — Неужели, господин подполковник, Вас не учили, как человека по тихому убрать? Без рек крови… Можно ведь было просто… скажем, придушить, чем-нибудь тяжелым по голове стукнуть, пристрелить аккуратненько в конце концов… К чему вся эта театральщина, а, Ваше Сиятельство? — Да будет Вам, Роман Дамианович, поерничали и хватит, — миролюбиво сказал Ливен своему давнему знакомому. - Давайте уже по существу, а то у меня скоро важная встреча, да и Вам время терять тоже ни к чему… — Да уж, времени потеряно и так слишком много… Так что Вы можете сказать по существу, Павел Александрович? Ливен кратко рассказал то, что уже рассказывал Мелентьеву. И про оскорбление Сидоровым его племянника и племянницы, и про наказание и изгнание садовника из усадьбы. И про угрозы. И про довольно хлипкое алиби. — Ну Ваше алиби меня меньше всего интересует, так как если бы я Вас и стал подозревать, то в последнюю очередь… А вот Ваших слуг и работников — гораздо больше. — Думаете, кто-то из них? — с сомнением спросил князь. — Не исключаю такой возможности, — честно сказал Никольский. — Мне придется поехать в Вашу усадьбу. Думаю, сегодня чуть позже. Или в крайнем случая завтра. После Вас у меня встреча с доктором Антоновым. Он сейчас как раз телами занимается. Надеюсь, сможет увидеть больше, чем тот, кому Мелентьев это поручил. — И я надеюсь… — А Штольман действительно Ваш племянник? — Да, это так. — Он никогда не говорил, что в родстве с князьями… — Вы его знаете? — удивился Ливен. — Да, мы учились в одно время в Императорском училище правоведения. Но я много лет его не видел, случайно как-то встретились в Петербурге лет пять назад. Он тогда был чиновником по особым поручениям. Чего он с того времени достиг? — Вашей должности в маленьком заштатном городишке… Но в чине коллежского советника. — За какие-такие… заслуги? — Да, думаю, это он Вам сам сможет рассказать, когда приедет ко мне в усадьбу в гости. — А с какой стороны он Ваш племянник? Просто очень любопытно. Штольман никогда не хвастался этим как другие мальчишки… — Как Вы своим дедом? — Нет, я не… — Wirklich, Ihre Gnaden?* — усмехнулся Его Сиятельство. — Ну если только совсем чуть-чуть, — признался Никольский. Дед Никольского со стороны матери был бароном Ралем, у него оставшийся без отца, погибшего на Крымской войне, Роман и проводил много времени до того, как его, болезненного мальчика, отдали не в кадетский корпус по стопам отца-военного офицера, а в Императорское училище правоведения. — Так что же Штольман? — Он сын моего самого старшего брата Дмитрия Александровича, он и сам об этом узнал совсем недавно. Так что хвастаться ему в годы учебы в училище было нечем… Как, впрочем, и стыдиться тоже… — Он САМ сын князя? Я-то подумал, что он не родной, а какой-нибудь двоюродный или троюродный племянник, что Вы в более отдаленном родстве… — Нет более чем в близком… — Простите, а что именно Ваш бывший садовник сказал, что Вы его розгами приказали высечь? — Гадко высказался по поводу… его происхождения… — Княжеским отродьем что ли назвал? — догадался Никольский. — Если бы… ублюдком… — не стал скрывать князь. — А Мелентьев это достаточным поводом для наказания не посчитал… — А что же тогда достаточный? Когда… княжеского племянника нецензурным словом бы обозвали? — Не знаю. У нас с ним, видимо, понятия о чести очень разные… Не такие, как у нас с Вами… — И подобные инсинуации он по отношению и к другим людям допускал? — Ну какими выражениями он других слуг крыл, я могу только догадываться. Сам этого не слышал. Слышал только про своего племянника и его жену. — А с кем он разговаривал? — Я этого не видел, лишь слышал пару фраз, которые садовник произнес. Голос был его, это я точно могу сказать, у меня музыкальный слух очень хороший, я бы не ошибся. — И что Вы сделали? — Развернулся и пошел на конюшню, сказал Трофиму, кучеру своему, найти мерзавца и у столба привязать, а когда все соберутся, прилюдно высечь… Чтоб другим неповадно было… — Какие там у Вас в усадьбе страсти, Ваше Сиятельство, — картинно покачал головой Никольский. — Да вот такие, Ваше Высокоблагородие, — в тон ему ответил Ливен. — Вы Штольману сообщили, что произошло? — Зачем? У него и своих забот хватает… Я был бы рад, чтоб и его жена, Анна Викторовна, ничего не знала. Но так и уж получилось, что она в курсе всего… — С ней стоит разговаривать? — А смысл? Она садовника всего несколько раз мельком и видела… Что она может сказать? Как он теми ножницами кусты подрезал? — А про второго убитого? — Ну уж если я не знаю, кто это, так она и подавно… Меня можно все же с натяжкой назвать местным жителем, а она сюда всего пару дней назад приехала… — Павел Александрович, если Вам покажется, что есть что-то, что могло бы пролить свет на эти преступления, дайте мне знать. — Непременно, — пообещал Ливен… думая, что, возможно, ему придется нарушить обещание…