Ветер с Севера

      — Ну как, не боитесь его? — спросил Раэтин у Ретты, устраиваясь с видимым удовольствием в кресле поближе к камину.       Муж в свою очередь расположился на диване, стоящем напротив, и она, недолго думая, присоединилась к нему.       Вопрос старого оборотня ее врасплох не застал. Наверное, он был ожидаемым, учитывая их первую встречу в лесу. Пусть кошаки и не умеют читать мыслей, но уж запах страха он почувствовал наверняка. А теперь? Что сказал бы ей этот умудренный жизнью рысь, если его спросить напрямую? Впрочем, ничего подобного Ретта, разумеется, делать не стала. Зачем? Это ее жизнь и ее муж. Они сами разберутся и на все вопросы непременно найдут ответы.       — Боюсь ли я Аудмунда? — улыбнулась она и, приподняв бровь, обернулась на князя. Тот посмотрел в ответ с нескрываемым любопытством. — Нет. Конечно, нет.       — И это правильно, — воодушевился Раэтин, — если оборотень выбрал себе спутницу, он не причинит ей зла.       «Чего нельзя, разумеется, сказать о людях, — подумала она. — А тем более о некромантах».       Мысль о Бардульве невольно заставила ее передернуться. Прошла всего пара дней, и воспоминания были еще слишком свежи. Аудмунд подался вперед, обнял ее одной рукой, и Ретта с удовольствием и заметным облегчением выдохнула и расслабилась.       Раэтин чуть пошевелился и закинул ногу на ногу. Было очень интересно за ним наблюдать. Он и Аудмунд — существа одной природы, но теперь, видя их рядом, Ретта понимала, что воспитание людей все-таки наложило на князя серьезный отпечаток. Да, он тоже оборотень, и это, безусловно, бросалось в глаза, однако она глядела на него, и его человеческий образ не плыл перед ее глазами, он был осязаем и монолитен. Раэтин же казался совершенно другим — он был текучим и переменчивым, словно река, и это, возможно, отчасти роднило его с магом. В каждом движении, в самой походке, во взгляде и в поворотах головы проглядывал зверь. Все чудилось, что вот сейчас он сменит обличье и побежит, обгоняя ветер, на всех четырех лапах сразу.       Конечно же, этого не происходило, но факт, тем не менее, оставался фактом. Наверное, она не смогла бы объяснить никому свою мысль более внятно.       «Пожалуй, стоило бы сравнить их обоих с другими сородичами, — подумала она. — Вдруг это все лишь особенности характера?»       Может быть, удастся понаблюдать за принцем Рамору, когда она увидит его, или за Тэньяти?       «Хотя на формирование сына Горгрида тоже в значительной степени оказали влияние люди», — напомнила она себе.       — Еще ничто не закончилось, — пророкотал тихо Аудмунд, и шепот этот звучал страшнее и громче, чем любой самый пронзительный рев.       Раэтин сощурился, и Ретте показалось, что во рту у него на один короткий миг сверкнули клыки.       — Ты прав, — ответил он. — Они должны заплатить. Я помню Горгрида юношей девятнадцати лет от роду, жизнерадостным и серьезным одновременно. Скольких опасностей им с Эргардом тогда удалось избежать! И для чего? Чтобы быть убитым исподтишка фатраинской тварью?       На этот раз ей не почудилось — советник зарычал, и голос его зазвенел от гнева. — Магистр Джараак слишком много на себя берет. Похоже, он успел вообразить себя владыкой всех окрестных земель. Пора напомнить ему, что он так же смертен, как и все остальные. Вы были правы тогда в лесу, леди.       Ретта с восторгом подалась вперед, всплеснув руками:       — Так это ваш смех я тогда слышала?       — Ну да, — довольно осклабился оборотень.       Она почти воочию увидела, как дед Аудмунда прищелкнул хвостом и обернул его вокруг тела. Хотя, разумеется, это было не так.       — Скажите, — снова задала вопрос она, — зачем некромантам вообще понадобилось все это затевать?       — Ну как зачем, — явно удивился ее наивности Раэтин, — они ведь не умеют восполнять силы от амулета, как прочие маги. Точнее, у них он тоже был когда-то — свой собственный, похожий на Асцелину, он-то и питал их, но две тысячи лет назад артефакт взорвался, причем по вине самих некромантов, попутно уничтожив Далиру. Такой вот неожиданный побочный эффект.       Аудмунд отчетливо скрипнул зубами и сжал кулак. Советник сделал вид, что не замечает гнева внука, а Ретта положила ладонь на его напрягшееся запястье и осторожно погладила. Князь расслабился и шумно выдохнул.       Повисла тишина. Стало слышно, как потрескивают в камине поленья. Раэтин неуловимо переменил позу и вновь заговорил:       — Наших предков не было на Перевале ветров. Когда это случилось, там дежурили другие кесау. Но насыщенное зеленое свечение разлилось после катастрофы к югу от гор и держалось довольно долго. Оно было заметно даже в Истале.       Ретта представила себе масштаб события и ужаснулась. Ведь горы высоки, а перевал от столицы весьма далек!       — Мне проще, я не связан с Вотростеном столь сильно, как Аудмунд, но и то мне не доставляет удовольствия та давняя история, а ему, как князю, стократ тяжелее ее вспоминать.       «Каково же это — помнить, как погиб твой народ?! — ужаснулась мысленно Ретта. — Ведь выжили тогда жалкие крохи!»       Она вновь посмотрела на мужа, и тот, заметив тревогу, подал ей пальцы, давая понять, что с ним все в порядке.       — Так вот, возвращаясь к нашим баранам, — продолжил Раэтин, — то есть магам. Хотя, по мне, это одно и то же. Когда они, пусть и невольно, уничтожили амулет, им стало жизненно необходимо найти иной способ пополнять силы.       — И они его отыскали, — прошептала Ретта, даже не пытаясь скрыть ужас.       Оборотень с мрачной готовностью подтвердил:       — Именно. Но кто же даст себя убить за просто так? Некромантам приходилось изворачиваться, идти на обман и подлость, бить исподтишка. Постепенно это стало их второй натурой. Но они желали большего, лелея мечты заполучить собственную «плантацию». Или скотобойню, как вам больше нравится, терминология тут не имеет значения. Важно то, что Вотростен, с которым его связывала давняя взаимная ненависть, подходил идеально. Гордые князья и их строптивые подданные слишком хорошо помнили зло, причиненное им, и упорно не желали его забывать. Втереться к себе в доверие они не позволяли. Оставалось только взять то, что им нужно, хитростью. Конечно, Джараак помог Гроиму живой силой, тут я не сомневаюсь, а когда пришло время, сыграл роль благодетеля. Эргард в юности был, несмотря на избалованность, чересчур доверчив и, став князем, не до конца изжил в себе это качество. Вера в лучшее — не всегда полезное свойство, особенно для правителя. Никогда не вредно сомневаться. Мне жаль его — он попал как кур в ощип, но, следует отдать должное, все же сумел выправиться, хотя и не без труда.       Ретта вздохнула и задумчиво посмотрела на огонь. Конечно, эта история ей была отчасти знакома, и все же сколь много нового ей преподнес вечер!       Солнце за окном постепенно опускалось к горизонту. Небо темнело, окрашивая западный край в причудливые фиолетово-розовые тона.       — Почему же князя Эргарда так избаловали? — поинтересовалась Ретта, обернувшись на мужа. — Мне казалось, традиции воспитания в Вотростене довольно сильны.       Аудмунд, до сих пор лениво поглаживавший ее пальцы, переплел их со своими и кивнул, поднеся к губам.       — Вы абсолютно правы, — согласился он, — но всегда случаются досадные промахи. Бабка после свадьбы почти десять лет не могла забеременеть. Поэтому, когда в конце концов долгожданный наследник появился на свет, с него сдували пылинки и исполняли любые прихоти. Вполне естественно, что отец в результате такого обхождения слегка обнаглел.       Тут оборотни переглянулись, и в глазах обоих княгиня прочла умиление и нежность, словно у родителей, наблюдающих за шалостями чада.       — Войдя в возраст, он захотел поехать повидать мир. Ох, и прибавил же он своим родителям седых волос! До сих пор они все уговаривали его жениться, но отец отбрыкивался столь рьяно, словно его ждал не брак, а плаха. Он никак не хотел сидеть дома и постоянно ввязывался в какие-то передряги, из которых Горгрид его потом вытаскивал. Отпуская непутевое чадо в очередное путешествие, мой дед каждый раз просил его товарища присмотреть за легкомысленным наследником, как более здравомыслящего из них двоих. И это несмотря на то, что они были ровесниками.       — И при этом князь Эргард умудрялся быть доверчивым и наивным? — пораженно уставилась на мужа Ретта.       — Феноменально, правда? — вставил Раэтин. — Он верил в лучшие человеческие качества. С возрастом и опытом, увы, печальным, это прошло. Оборотней память страхует от подобных промахов, людям же, к сожалению, приходится познавать прописные истины каждый раз заново. И это, случается, приводит к трагическим последствиям весь народ.       Старый оборотень сложил пальцы под подбородком и устремил сосредоточенный взгляд куда-то вглубь себя. Ретта обернулась и посмотрела на Аудмунда. Расстроили его эти воспоминания или нет?       — Все хорошо, — чуть заметно улыбнулся князь и, вздохнув, обнял жену двумя руками, прижав к груди. — Я знаю, что мой отец был далеко не идеален, но это не мешает мне всем сердцем любить его.       Ретта положила голова на плечо супругу и принялась задумчиво чертить пальцем линии у него на груди.       Раэтин выпрямился и весь подобрался, словно перед прыжком.       — Мне пора, — заговорил он, внимательно глядя на внука и его жену, — я обнаружил то, что хотел, и очень рад увиденному. И я познакомился с вами, Ретта. По обычаю мне, как старшему в роду, следовало бы преподнести вам какой-нибудь подарок. Но увы, когда я покидал Исталу, то не подозревал, что попаду на свадьбу. Поэтому…       Тут старый оборотень усмехнулся загадочно и полез в карман рубахи. Ретта с любопытством следила за его движением, и даже Аудмунд не скрывал заинтересованности.       — Вот, это вам, — объявил он наконец и протянул княгине тонкий шерстяной плетеный пояс голубого цвета с серебристой нитью и с замысловатым узором, напоминающим извилистую реку с порогами и перекатами.       Аудмунд восхищенно выдохнул и подался вперед.       — Когда ты успел? — спросил он деда.       Раэтин улыбнулся, явно довольный его реакцией:       — Долго ли сделать?       — А шерсть где взял?       — Купил здесь, в Асгволде.       Ретта приняла дар и провела по нему рукой, рассматривая.       — Это пояс с цветами и узором клана, — пояснил советник.       — Благодарю вас! — воскликнула она. — От всей души.       — Очень рад, что мой скромный подарок пришелся вам по сердцу.       Он поднялся и, вновь сложив руки на груди крестом, поклонился.       — До свидания, — сказал он и направился к выходу.       — Подождите! — окликнула его вслед Ретта, вспомнив еще один вопрос. — Скажите, а как звучало бы имя Аудмунда на родном языке?       Раэтин обернулся и почесал бровь.       — Вы имеете в виду, в том случае, если бы он остался жить в Аст-Ино? — уточнил он.       — Да.       Оборотень покачал головой и развел руками, ухмыляясь чуть-чуть лукаво:       — Ну откуда ж я знаю? Мы с самого начала знали, что Эргард заберет малыша с собой. Именно отец дал ему имя, мы с дочкой даже не пытались фантазировать на эту тему. Его родной язык — вотростенский.       Аудмунд с Реттой попрощались с Раэтином, и тот ушел. Княгиня еще некоторое время сосредоточенно прислушивалась, но никакого звука шагов различить так и не смогла.       — Скажите, а что значит этот поклон? — спросила княгиня, обернувшись к мужу. — Просто приветствие и прощание?       — А также демонстрация уважения к собеседнику, — отозвался тот.       Солнце окончательно опустилось за горизонт, последние всполохи зари погасли. Природа погрузилась в безмолвие, в густую и вязкую сонную дрему, словно застыла в безвременье.       Подойдя к окну, Ретта распахнула одну из створок и выглянула во двор. Стражи как раз открывали ворота.       — Говорят, если боги скорбят о погибшем, то они посылают в день погребения хорошую погоду — свой прощальный дар, — сказал Аудмунд, подходя сзади и кладя руку на плечо жене.       — Тогда надеюсь, что завтра до самого вечера будет светить солнце, — промолвила тихо Ретта.       От ворот вдоль дороги, ведущей в город и насквозь его пересекающей, как раз той самой, по которой въезжала и она сама, стали один за другим двумя цепочками зажигаться огни.       — Это стражи, да? — спросила она Аудмунда.       — Они самые, — подтвердил князь. — Они будут держать факелы вплоть до рассвета, чтобы осветить путь. Душа, покидая мир, не должна плутать.       Трепещущие огни придавали происходящему ореол таинственности. Запели горны, раскатившись по округе громким, протяжным эхом, и смолкли, растаяв в дали.       — Его сожгут? — спросила Ретта мужа.       — Да. В Вотростене испокон веков сжигают — большую часть года земля слишком твердая, к тому же, если тело все же будет закопано, то душа не сможет попасть к небесным богам. Из-под земли только один путь — в подземный мир Молгата.       Скоро стало видно, что на дороге появляются новые огоньки, гораздо меньше тех, что держали стражники, скорее всего, от свечек и от лучин. Поток их становился все более плотным, превратившись сперва в ручей, потом в реку, и двигался при этом совершенно очевидно в сторону замка.       — Это скорбящие? — снова спросила Ретта.       — Вы угадали, — тихо и немного печально ответил ей Аудмунд. — Огни зажигаются в знак печали. Потом, уже в тронном зале у самого тела, они будут затушены в специальной чаше с водой.       Ретта обернулась и посмотрела мужу в глаза:       — Горгрида так любил народ?       Князь пожал плечами. Зрачки его блестели, и она никак не могла понять, что это — слезы или просто отражение светильников?       — Горгрид всю жизнь служил Вотростену, — наконец сказал Аудмунд и, не удержавшись, судорожно вздохнул. — В молодости с мечом в руках, а позже как политик. Он был в принципе человек чести и старался, если это возможно, поступать справедливо. К тому же он был убит магами — уже одно это в глазах людей придает ему ореол мученика. Меня лично нисколько не удивляет скорбь горожан.       Перед глазами Ретты со всей отчетливостью встала улыбка старого вельможи, его мудрый взгляд, и она, не колеблясь, ответила:       — Меня тоже.       Аудмунд не глядя нашел ее пальцы, переплел со своими, и они так некоторое время стояли, глядя на становящуюся все более плотной реку огней.       — А враг не сможет проникнуть внутрь под видом скорбящих? — вновь задала она вопрос.       Аудмунд решительно покачал головой:       — Нет. Там повсюду стража, а сегодня еще и оборотни.       — Не лишняя предосторожность в свете последних дней.       В дверь постучали, и князь крикнул:       — Входите!       На пороге появился слуга с подносом и, оставив тарелки на столе, бесшумно удалился.       Поужинав, Аудмунд с Реттой начали собираться спать. Больше ждать им от нынешнего вечера было нечего, на сердце лежала скорбь, а настроение в целом нисколько не располагало к легким беседам.       Она легла и уже привычно придвинулась поближе к супругу. Тепло его тела согревало душу, даря умиротворение, а спокойное, ровное дыхание вселяло уверенность, что все непременно будет хорошо. Она закрыла глаза, и перед нею поплыли вересковые поля. Надрывно и печально пела невидимая свирель, терзая сердце, и Ретте невыносимо хотелось плакать, однако слез не было. Тонко и горько свистела в траве какая-то птица.       — Вставайте, Ретта, — услышала она голос Аудмунда и открыла глаза.       За окном рассвет уже накинул на небо золотую вуаль. Вдалеке протяжно и заунывно трубили горны.       — Пора собираться? — спросила она.       — Да, — ответил ей Аудмунд и, наклонившись, поцеловал в лоб.       Лицо его было печальным, а взгляд потухшим. Ей и самой захотелось завыть в голос, когда она подумала, что именно сегодня им предстоит.       — Я уже велел позвать ваших помощниц, — продолжил супруг. — Одевайтесь, Ретта.       — Конечно, — откликнулась она. — Я не задержусь.       Князь кивнул, думая при этом, похоже, о чем-то своем, и, поднявшись, вышел столь быстро, что она не успела его ни о чем спросить.       — Я скоро вернусь, — бросил он уже в дверях.       Подойдя к окну, она посмотрела на дорогу. Огни по обочинам уже успели потушить, однако поток желающих отдать старшему советнику последнюю дань не иссякал. Пронзительно-чистое, без единого облачка небо голубело, и Ретта подумала, что боги, должно быть, в самом деле скорбят.       Пора было начинать день. Пройдя в гардеробную, она приказала служанкам достать платье. То самое, белое, что она рассчитывала прежде надеть на свадьбу. Здесь, в Вотростене, традиции которого отличались от обычаев далекого юга столь разительно, самым подходящим поводом для него оказались похороны Горгрида. Волосы убрать она решила без украшений — в такой печальный день они смотрелись бы дико и неуместно. Отложив в сторону фату, она накрыла их простой белой накидкой и осталась наконец довольна собственным внешним видом.       — Госпожа, — заговорила вдруг одна из девушек и в избытке эмоций заломила руки, — вы позволите нам тоже пойти на похороны? Пожалуйста!       Ретта удивленно приподняла брови.       — Почему нет? — удивилась она. — Конечно, ступайте.       Убедившись, что их услуги больше пока не требуются, служанки удалились, а княгиня вернулась назад в спальню. Там уже ее ждал Аудмунд. Окинув жену быстрым оценивающим взглядом, он кивнул, давая понять, что увидел и остался доволен ее внешним видом, а вслух сказал:       — Тэньяти так и простоял всю ночь. Братья не смогли его увести.       — Что же будет теперь? — спросила Ретта с тревогой.       Князь пожал плечами:       — Я повидал Рамору. Он примет меры, так что будем надеяться на лучшее.       Он говорил отрывисто, и мысли его явно были далеко от покоев. Печальный взгляд и неподвижное лицо слишком очевидно говорили о неподдельном горе, что бушует у него внутри. Подойдя ближе, Ретта положила руки ему на грудь, и муж накрыл ее ладони своей. Взгляд его дрогнул, и она прижалась щекой к груди. Сердце оборотня часто билось. Так они и стояли, словно застывшее изваяние, памятник скорби, пока не пришел Ингдун. Серьезный и мрачный, без своих обычных колких шуточек, он смерил Аудмунда с ног до головы внимательным взглядом и жестом велел ему укладываться в постель.       — Сегодня я намерен выйти из комнаты даже вопреки твоей воле, — заявил князь мрачно.       Старый лекарь ощерился, словно дворовый пес:       — Не стоить дерзить, мой мальчик, тебе никто не желает зла. Конечно, ты выйдешь, задерживать тебя у меня более нет причин.       Говоря это, он быстрыми, ловкими движениями снял повязку, и Ретта, приблизившись, увидела лишь тонкий шов с нежной розовой кожицей по краям.       — Вот такая она, кошачья регенерация в действии, — прокомментировал лекарь, и Ретте оставалось лишь беспомощно развести руками. Подобного ей не приходилось видеть нигде и никогда.       — Поздравляю вас, — сказала она супругу.       — Благодарю, Ретта, — ответил он.       А Ингдун заметил серьезно:       — Но это не значит, что ты можешь прямо сейчас хвататься за меч. На ближайшие два дня я прописываю тебе щадящий режим. Никаких перегрузок.       Оборотень весь как-то сразу ощетинился, и ей показалось, что он вот-вот выпустит клыки. Однако лекарь не дрогнул и стойко, спокойно выдержал взгляд.       — Я понял тебя, — наконец проговорил Аудмунд, цедя сквозь зубы.       — Ты не очень-то шипи, — наконец сварливо бросил Ингдун. — Я твоих клыков не боюсь. Я понимаю твои чувства, так что давай-ка ты вставай и отправляйся вниз, князя там уже заждались.       Лекарь принялся собирать вещи, а Аудмунд встал и, тряхнув головой, провел руками по лицу. Он стоял осунувшийся и бледный, и Ретта, желая его поддержать хоть как-то, подошла ближе и взяла за руку. Что может сделать она? Забрать на себя хоть часть его боли не в ее силах. Все, что ей подвластно — просто быть рядом.       Аудмунд посмотрел на нее, его звериные зрачки сузились, и он, взяв ее пальцы, поднес их к губам.       — Благодарю, — прошептал князь.       Ингдун, попрощавшись, покинул покои, и слуги поспешили принести завтрак. Пора было отправляться вниз, чтобы выполнить последний тяжкий долг и проводить того, кого они все так любили.       Заметив на каминной полке букетик незабудок, Ретта взяла его и закрепила за поясом.       «Должно быть, Бериса уже позаботилась», — подумала она с благодарностью.       — Ну что, вы готовы? — спросил жену Аудмунд, и та, вдохнув поглубже, кивнула.       — Да.       Тогда он подошел к столу и, взяв стоящие на нем две зажженных свечи, одну из них протянул ей.       Во дворе снова протрубил горн. Князь подал руку, и Ретта вложила в нее чуть подрагивающие от волнения пальцы. Дежурные гвардейцы распахнули двери, и княжеская чета покинула покои, в которых провела почти безвылазно больше двух дней.       Солдаты звучно ударили копьями о пол, приветствуя их, и Ретта на короткое мгновение ослепла и оглохла. Если накануне замок тонул во мраке, то сегодня можно было подумать, что светильники со всего Вотростена свезли в Асгволд, дабы достойно проводить одного из своих сынов.       «В таких коридорах заблудиться душе и в самом деле будет проблематично», — решила княгиня, и в груди ее разлилось теплое чувство светлой грусти. Они не смогут, конечно же, вернуть Горгрида, но в их силах достойно его проводить. И он, разумеется, навсегда останется с ними в сердцах.       Гул ударов нарастал, волнами распространяясь от комнат Аудмунда по коридорам и залам замка. Князь с супругой шли вниз по лестнице, и отблески светильников сверкали в надраенных до блеска полах, доспехах и зеркалах, слепя глаза. Вот впереди показался тронный зал, и копья, вздрогнув в последний раз, замерли. Командир караула приложил руку к груди и склонил голову перед княжеской четой.       — Князь Аудмунд и княгиня Алеретт! — объявил глашатай, и стражи широко распахнули тяжелые двери.       Головы присутствующих одновременно повернулись в их сторону. Зал был набит народом почти до отказа. Советники все еще неполным составом, гвардейцы и знать, купцы и простые горожане: пекари, ткачи, шорники, кожевенники, гончары, оружейники и, конечно же, женщины и дети. Все стояли, одинаково сложив опущенные руки перед собой, и глядели на владык.       Гул копий в коридоре позади смолк. Установилась тишина столь полная, что стало слышно, как кто-то сдавленно всхлипывает в толпе.       В центре зала расположился укрытый красной бархатной тканью помост, а на нем стоял гроб с телом Горгрида. Увидев его, Ретта не сдержалась и чуть заметно вздрогнула. Кровь отлила от ее лица. Память подсказывала, что еще недавно он был жив и полон сил, и душа, вторя ей, упорно отказывалась верить глазам.       Ноги советника были укрыты знаменем, в руки вложен меч, а в изголовье стояла резная золотая чаша с водой. Слева от тела отца, подобно безжизненным изваяниям, застыли сыновья. Бёрдбрандт, Тэньяти и еще двое, имен которых Ретта не знала. С одинаково потухшими, неподвижными взглядами, осунувшиеся и бледные. Смотреть на них было невыносимо и больно. Две дамы в белом позади них украдкой вытирали глаза. Тоже члены семьи? Быть может, жены средних братьев? Или одна из них невеста Бёрди?       К помосту от распахнутых дверей тянулась ковровая дорожка. Аудмунд и Ретта прошли по ней, и князь, выпустив ладонь жены, встал на колени и коснулся сперва губами, а затем лбом края одежд советника и тяжело, словно нехотя, встал. Затушив свечу, он сунул ее за пояс и, склонившись, коснулся губами лба советника.       — Прощай, — прошептал он, и в голосе князя Ретта отчетливо услышала тщательно сдерживаемые нотки рыдания. — И прости, что не уберег…       Сердце рванулось у нее в груди, захотелось завыть в голос, но огромным усилием воли она сдержалась. Аудмунд переменился в лице и застыл, опустив глаза. О чем он думал? Прощался? Просил прощения? А впрочем, какой смысл гадать?       Княгиня подошла, неуловимым движением коснулась руки мужа, давая понять, что она по-прежнему рядом, и, в свою очередь затушив свечку, сунула ее за пояс и склонилась, целуя руку советника.       — Прощайте, — едва слышно прошептала она. — Спасибо вам, что так сердечно приняли меня. Как жаль, что нам не довелось познакомиться получше…       В толпе надрывно вскрикнула какая-то женщина. Достав букет, Ретта положила его на грудь Горгриду и отошла, взяв Аудмунда под руку. Тот пошевелился и осторожно сжал ее пальцы.       На улице вновь пропел горн. Князь обернулся к дверям, и глашатай объявил торжественно:       — Принц Рамору и советник Раэтин!       Тэньяти вздрогнул и поднял глаза. Гости замерли в напряженном ожидании. Вероятно им, несмотря на столь длительное соседство, не так уж часто доводилось видеть кесау.       Двери распахнулись, и на ковровую дорожку ступили двое. Одного из них Ретта видела уже накануне. Дед Аудмунда. Но вот второй…       Теперь стало ясно, что переменчивость и подвижность натуры общая черта оборотней, воспитанных сородичами. Высокий и мощный зрелых лет рысь с черными волосами, перетянутыми зеленой налобной лентой с красной нитью, напоминал огонь. Именно это сравнение приходило на ум в первую очередь. Пламя костра, которое вспыхивает то и дело, словно танцуя, а язычки его тянутся к небу, и искры тают в вышине. Если бы он был человеком, ему бы можно было дать лет тридцать пять или сорок, но сколько ему на самом деле? Шестьдесят? Восемьдесят? Ретту снедало любопытство, но приставать с расспросами к Аудмунду прямо здесь, посреди тронного зала, было явно неуместно.       Оборотни подошли и, сложив руки на груди, поклонились князю с женой и сыновьям Горгрида. Бёрди вернул поклон по обычаям Вотростена.       — Спасибо, что пришли, — проговорил он.       — Горгрид был нашим другом, — лаконично ответил Раэтин.       Некоторые из присутствовавших в зале стояли с достоинством, стараясь не пялиться во все глаза, иные не могли сдержать любопытства. Рамору подошел к Горгриду и, встав на колено, повторил жест Аудмунда, поцеловав край одежд. Его примеру последовал и Раэтин. Затем старый оборотень, поднявшись, отошел в сторону, а принц приблизился с Тэньяти и, взяв его за плечи, тихонько заговорил, так что слышали его лишь близстоящие:       — Я понимаю твои чувства и разделяю их. Я тоже много лет назад потерял отца. Но ты мужчина и оборотень, у тебя есть долг. Ты должен жить и исполнять его, как бы ни было больно. Что будут делать твои подчиненные без своего командира? Скажи, Горгрид обрадовался бы, узнай он, что ты тут заморил себя голодом и позволил своему ведомству развалиться?       Тэньяти энергично помотал головой, не поднимая глаз. Рамору кивнул:       — Я тоже так думаю. Поэтому приказываю — ты должен жить.       — Повинуюсь, мой принц, — уже почти твердым голосом ответил младший сын Горгрида.       Он пошевелился, немного беспомощно обвел зал взглядом, словно не мог сообразить, что ему теперь делать и куда идти, и обернулся к Бёрди. Старший брат подошел и крепко обнял его одной рукой, отведя в сторонку.       Ретта подумала, что братья, должно быть, уже говорили ему все то же самое, но лишь слова принца произвели должный эффект.       «Это что, привычка повиноваться с тех самых пор, когда вожди спасли их народ?» — размышляла она.       — Пора, — проговорил тихо Аудмунд, и снова, уже в который раз, словно вторя его словам, послышался за окном сигнал горна.       Гвардейцы подошли и подхватили гроб на плечи. За ними пошли сыновья Горгрида, затем князь с княгиней, советники, а после все остальные. Забили барабаны. Женщины, не сдерживаясь больше, зарыдали в голос. Оборотни шли вместе с людьми, и это была, должно быть, самая необычная процессия, которую когда-либо видела Ретта.       Они вышли из замка и спустились во двор. Ворота распахнулись, солдаты опустили подъемный мост, и свежий ветер, напоенный терпким запахом трав, дохнул им в лицо. Солнце ярко светило, и Ретта, подняв лицо, посмотрела в небо. В самом деле, чудесный дар, особенно если вспомнить, какая в последние дни стояла погода.       Печальная процессия обогнула холм, на котором расположился княжеский замок, и вскоре глазам княгини предстало строение, не виденное ею прежде из окон донжона. Сделанное из простого серого камня, оно тем не менее внушало уважение монументальностью и основательностью. Пять одинаковых башенок тянулись к небу, почти под самой крышей были прорезаны узкие оконца, забранные цветными витражами.       — Это княжеская усыпальница, — объяснил Аудмунд, заметив ее заинтересованный взгляд. — Горгрид будет похоронен там.       — А он?..       Ретта удивленно покосилась на мужа. Что ни говори, но прежде ничто не намекало, что советник Горгрид принадлежит княжескому роду. Однако Аудмунд покачал головой:       — Конечно нет, он не потомок Асгволда, но в усыпальнице хоронят не только князей, но также выдающихся граждан, послуживших славе и процветанию Вотростена. Быть погребенным там — огромная честь.       — О, теперь понимаю, — откликнулась Ретта.       Все те, кто по разным причинам не смог попасть для прощания в замок, теперь теснились около княжеской усыпальницы, ожидая появления процессии. Перед входом уже был сложен высокий погребальный костер, чуть в стороне стоял небольшой алтарь, почти такой же, как в храме Всех богов.       Народ расступился, освобождая дорогу, и гвардейцы, приблизившись, положили гроб на поленья.       Солнце по-прежнему ярко светило, отражаясь в металле оружия и доспехов, и птицы надрывно пели, словно тоже провожали павшего вместе с людьми.       Вперед вышел жрец и, воздев руки к небу, заговорил:       — Прими, Великая Мать, одного из лучших своих сыновей в небесных чертогах. Он жил, стараясь не причинять зла, и служил своей стране верой и правдой.       Он говорил, а младший служитель тем временем вынес голубя и, разжегши костер, принес птицу в жертву. Жрец закончил речь, еще раз выразив надежду, что Тата позаботится на небе о душе Горгрида, и четыре советника, подойдя с разных сторон, запалили погребальную пирамиду.       Толпа потрясенно выдохнула, кто-то снова в голос зарыдал. Ретта стояла и до рези в глазах всматривалась в язычки пламени. Как быстро и некстати проходит жизнь. Еще совсем недавно он был молод и счастлив, радовался появлению на свет детей, и вот теперь он ушел, оставив боль и скорбь в сердцах людей и оборотней.       Огонь делал свое дело. Ретта с Аудмундом, а также советники и сыновья Горгрида стояли и терпеливо ждали. Народ тоже не спешил расходиться. Наконец, когда костер уже начал прогорать, лорд Весгард вынес мраморную урну, в которую солдаты собрали прах. Аудмунд взял ее, и они все вместе пошли внутрь здания.       — Ему тоже две тысячи лет? — поинтересовалась Ретта, когда они уже подошли к дверям.       — Почти, — откликнулся Аудмунд. — Тысяча девятьсот восемьдесят шесть.       — И здесь похоронены все князья?       — Да, начиная с князя Асгволда.       Ретта тряхнула головой и крепче вцепилась в руку Аудмунда. Подобную преемственность поколений ей было представить чрезвычайно сложно. В Месаине с ее бурной, полной потрясений историей даже не всех правителей знали по именам, и уж подавно далеко не у каждого было известно место последнего упокоения. Многие историки годами спорили, существовал в действительности тот или иной вождь, или это лишь отголоски легенд. А тут, в Вотростене, и спорить не о чем — вот они, постаменты с бюстами владык — стоят внутри усыпальницы в несколько рядов.       Стены изнутри были украшены довольно грубыми барельефами, сюжеты которых Ретта пока не смогла разобрать и решила при случае подробней расспросить мужа. Однако, сопоставив рассказы Аудмунда с теми контурами, что просматривались четче всего, она догадалась, что здесь, вероятней всего, изображена гибель Далиры. И вдруг прямо перед собой она заметила табличку с именем того, кого меньше всего ожидала увидеть.       — Бардульв?! — почти в голос воскликнула она. — Он что, тоже здесь похоронен?!       Аудмунд обернулся и несколько секунд недоуменно смотрел, словно не мог понять причину столь бурной реакции.       — Ну да, — подтвердил он наконец с ясно читаемым недоумением в голосе. — А что вас так удивило?       — Но ведь он же предатель!       Князь пожал плечами и, сдвинув брови, уставился неподвижно в точку перед собой.       — Хороший или плохой, — проговорил он в конце концов отрывисто и твердо, — Бардульв тоже князь Вотростена. Я не хочу, чтобы древняя традиция прерывалась на мне. К тому же он мой брат, уж какой ни на есть, он сын моего отца, и тот по-своему любил его.       Ретта покачала головой и подумала, что и впрямь пока мало знает своего мужа. Ее собственному отцу, несмотря на его мягкий характер, вряд ли бы пришло в голову хоронить в семейном склепе предателя, и уж конечно она не ожидала ничего подобного от Аудмунда. И тут же подумала, что, пожалуй, ей нравится такая черта в супруге.       Тем временем Аудмунд приблизился к пока еще пустому мраморному постаменту и поставил урну внутрь ниши. Подошли мастера и закрыли провал табличкой с именем Горгрида, его полным титулом, занимаемыми постами и датами жизни.       — Чуть позже здесь появится бюст, — пояснил Аудмунд Ретте, дожидаясь окончания работ, а после вернулся к пьедесталу и вновь встал на колени, коснувшись лбом таблички. Сыновья Горгрида повторили его жест, и лишь Тэньяти, опустившись, обнял основание будущего памятника двумя руками, да так и замер, не двигаясь с места. Бёрдбрандт приблизился и положил руку младшему брату на плечо.       — Тэньяти, — позвал он тихо. — Пойдем.       Тот встрепенулся, словно очнулся от сна. Подняв отсутствующий, больной взгляд, посмотрел на брата, затем оглянулся растерянно, и Бёрди, взяв его за плечи, помог встать, а затем обнял и повел прочь из усыпальницы; двое других братьев присоединились к ним.       Аудмунд вздохнул и, оглянувшись на Ретту, подал ей руку.       — Пойдемте в замок, — прошептал он немного потерянно.       Подошел Раэтин и, взяв внука двумя руками за голову, коснулся лбом его лба:       — Скорблю всем сердцем о вашей потере.       — Надеюсь, виновные понесут наказание, — добавил Рамору и повторил жест старика. — Оборотни приложат для этого все силы.       Они распрощались, и князь с женой направились в их общие покои. Ветер обдувал лицо, осушая слезы, трепал волосы. Было горько и больно, и Ретта никак не могла подобрать нужных слов.       В замке все так же ярко горели светильники.       Поднявшись в комнаты, Аудмунд сел перед разожженным камином в кресло и, уронив лицо в колени, замер. Ретта застыла в дверях, не зная, что ей следует сделать или сказать в подобной ситуации — ей еще ни разу в жизни не доводилось кого-либо утешать. Она подошла, присела на ручку кресла и, погладив Аудмунда по голове, тихонько вздохнула.       Тот глухо заговорил:       — Я любил его. После отца он был самым близким мне человеком.       Ретта ласково поворошила его волосы:       — Я не знаю, что вам сказать, мой муж. Если бы я могла, то постаралась бы взять часть ваших страданий себе, но это ведь невозможно. Просто знайте, что я всегда с вами. Что бы ни случилось.       Аудмунд поднял голову, уткнулся лицом ей в живот, обхватил с силой стан и судорожно вздохнул. Ретта ласково обняла его и принялась гладить по волосам. Плечи князя дрогнули.       Советник Весгард, заглянув было в комнату, вышел и бесшумно закрыл за собой дверь.