Ветер с Севера

      Не сразу, но жизнь все-таки вошла в колею. Конечно, Горгрид не мог пренебречь долгом друга и советника, однако Таяна от него такой жертвы и не ждала.       — Она мне несколько раз говорила, — поведал как-то друг, — что перестала бы уважать, откажись я вдруг ради нее от того, что прежде составляло всю мою жизнь.       Поэтому он так и жил на два дома.       Рано поутру, едва рыжее, еще по-летнему жаркое солнце показывалось над крышами, он приходил в комнату, где обитал Эргард, и будил князя. Все так же вместе они готовили завтрак и тренировались во дворе. Это занятие доставляло удовольствие мышцам и истинную радость душе, и по этой самой причине ни тот, ни другой не желали от него отказываться.       После наступало время для дел. Переговоры с Иласару продвигались неторопливо, но уверенно. Они ходили во дворец отнюдь не каждый день, но проводили там по многу часов. Обе стороны — и люди, и оборотни — придавали будущему соглашению большое значение и долго, обстоятельно проговаривали каждый пункт.       После обеда, наскоро перекусив в одной из ближайших харчевен, Горгрид прощался с товарищем и бежал к Таяне. Радуясь, что тот вновь наконец нашел свое счастье, Эргард махал ему вслед рукой и шел к Кимеде.       Ему в самом деле было интересно с ней, с каждым днем все сильнее, и вотростенский князь поражался сам себе. Еще недавно скажи ему кто-нибудь, что он будет обсуждать с женщиной тонкости международной политики или стратегию игры в шахматы, он бы ни за что не поверил.       К тому же новая жена оказалась женщиной весьма начитанной. Разумеется, тут дело было еще и в памяти предков, и все же Эргард с готовностью забывал обо всем, когда она принималась рассказывать о каком-нибудь восточном писателе или о научном открытии, в котором сам князь, к его собственному немалому прискорбию, мало что понимал. Зато осознание, что все, хранящееся в памяти Кимеды, перейдет к сыну, вызывало восторг.       Дни неторопливой чередой проплывали мимо, словно рыбачьи лодки в ясный, погожий день. Домой возвращался Эргард уже ближе к ночи. Там зачастую его ожидали письма от советников, и он, прочитав их, оставлял на столике внизу, чтобы Горгрид, приходивший обычно немного позже, а именно вскоре после полуночи, тоже мог их прочесть. Дождавшись друга, князь садился с ним пить поздний чай, и только потом уже, после обстоятельной, неторопливой беседы, шел спать, чтобы вновь проснуться с рассветом.       Прошел всего месяц со дня женитьбы Горгрида, когда друг объявил:       — У нас с Таяной будет ребенок.       Так просто и буднично, словно рассуждал о перемещениях потенциального противника или налоге на соль.       «А впрочем, что может быть естественней, — напомнил Эргард сам себе, — чем сын от родной жены?»       Товарищ стоял и помешивал лопаточкой в кастрюльке подливку. Несмотря на очевидные успехи по части кулинарии, это нехитрое блюдо сам князь так и не смог освоить. Грибная подливка к гречневой каше.       — Поздравляю тебя! — от всей души порадовался Эргард.       Друг обернулся, и лицо его осветила широкая, удивительно ясная улыбка, какую князь не видел, должно быть, со времен беззаботной, беспечной юности.       — Спасибо тебе, — ответил он просто, но в словах этих ясно слышалось все то, о чем пока никто не решался заговорить вслух.       Боль расставания с семьей, которая ему неизбежно предстоит в будущем, бессонные ночи, волнения о том, как там жена и малыш без него в Истале, и неизбежная, как половодье по весне, радость встречи.       — Все будет хорошо, — заметил вслух Эргард, и Горгрид кивнул, соглашаясь.       — Я буду навещать его. Их обоих. Конечно, всякое может случиться, в том числе и непредвиденные дела. Но ведь в этом случае жена и сын сами смогут приехать ко мне?       Он посмотрел на Эргарда, словно именно от его ответа зависела вся дальнейшая семейная жизнь друга-советника. Быть может, дело было в том, что он и сам еще не до конца осознал произошедшее. Но, как бы то ни было, ответил князь вполне уверенно и искренне:       — Разумеется, что может быть проще? Таяна и сама наверняка уже пришла к тем же выводам. Вы не расстанетесь надолго.       Горгрид серьезно кивнул и вернулся к подливке.       — Мой сын, — прошептал он задумчиво. — Котенок…       — Ты все-таки уверен, что будет мальчик? — уточнил Эргард.       Друг секунду молчал, а потом пожал плечами и задумчиво проговорил:       — Конечно, может случиться всякое, но до сих пор у меня получались одни только парни.       Князь улыбнулся и принялся накладывать кашу в тарелки.       К концу лета они подписали договор с Иласару. На север полетел, обгоняя ветер, гонец, везя советникам копию соглашения, и вскоре от лорда Оймодда прибыл ответ.       — «Рад, что от вашего пребывания там есть хоть какая-то польза», — прочел Горгрид и, подняв голову, бросил быстрый взгляд на сидящего напротив в состоянии глубокой задумчивости Эргарда.       — Полагаю, яснее высказаться он не смог, — заметил тот вслух.       — Куда уж яснее, — пожал плечами Горгрид и проворно свернул письмо в трубочку.       Подперев подбородок бумагой, он задумчиво уставился на огонь.       — Конечно, тут дальше идут поздравления, — продолжил советник, — ведь договор в самом деле знаковый. Но они хотят определенности. Я, кстати, тоже.       В окошко ударил резкий порыв ветра. Благодатное лето уже миновало, и на пороге стояла осень. Листья успели пожелтеть, дожди шли все чаще и чаще. Но, впрочем, переписка между Исталой и Асгволдом от этого не стала менее оживленной.       — Кадиа в темнице бесится, — доложил Горгрид, открыв другое письмо.       Эргард поморщился:       — Пожалуйста, хотя бы до возвращения не произноси этого слова.       — Какого? — на всякий случай уточнил друг.       — Кадиа. У меня от него изжога начинается. Вернемся в Асгволд, тогда и решу, что с ней дальше делать. Впрочем, если не присмиреет, то, скорее всего, оставлю в темнице. А то ведь не сдержусь и убью тварь. Так что можешь отписать советникам, что у нее пока есть время подумать над собственным поведением.       Горгрид только головой покачал.       — Хорошо, — сказал наконец он. — А имя Бардульва при тебе упоминать можно?       — Да.       — Так вот, пацан скучает.       — По маме?       — По ней и по отцу тоже.       — Ладно, напишу ему письмо.       Горгрид страдальчески закатил глаза:       — Ему же год едва исполнился! Лучше игрушку пошли.       Эргард хмыкнул и спросил:       — А во что они в таком возрасте играют?       На этот раз друг молчал почти минуту.       — Ладно, — наконец вздохнул он. — Завтра сам куплю. Тут, кажется, где-то недалеко была лавка.       — Спасибо тебе, — поблагодарил князь.       Горгрид встал и, заложив руки за спину, подошел к окну. Накрапывал мелкий дождик, и листья бились на ветру, испуганно трепеща. Словно предчувствовали, что скоро оторвутся от веток.       «Вот и здесь уже до зимы рукой подать», — с легкой налетом меланхолии подумал князь.       — Так когда же мы вернемся домой, в Асгволд, Эргард? — спросил непривычно резким тоном Горгрид.       — Я знаю ответ на этот вопрос, — раздался от двери тихий, чуть мурлыкающий грудной голос, и оба мужчины вздрогнули.       Первым отреагировал советник:       — Рад хорошим вестям. Добрый вечер, Кимеда.       — Здравствуй, Горгрид, — улыбнулась она.       Товарищ подошел к столу, быстро собрал бумаги и, подмигнув Эргарду, поспешил наверх.       А тот еще некоторое время молчал, пытаясь осознать происходящее, потом резким движением вскочил, подошел к жене и, взяв лицо ее в ладони, посмотрел в глаза:       — Ты ждешь ребенка?       — Да, — улыбнулась та. — Так что можешь отписать домой хорошие вести.       — Спасибо тебе, — прошептал он и, склонившись, поцеловал Кимеду.       Огонь уютно потрескивал в камине, и уходить куда-либо решительно не хотелось. Эргард опустился обратно в кресло и усадил жену к себе на колени. Наконец-то результат после стольких усилий!       Он улыбнулся и, протянув руку, погладил ласково спину и плечо оборотницы.       — А если будет девочка? — вдруг спросил он.       Мысль пришла, как ни странно, вот только что. Кимеда рассмеялась:       — Нашел, когда начать переживать. Мы просто попытаемся еще раз, вот и все. А дочь останется со мной, вырастет и однажды сама решит свою судьбу, как и многие до нее. Не такая уж скучная на самом деле судьба.       — А если будет мальчик, то я его заберу?       — Как договаривались. Я не имею обыкновения брать назад уже данное слово. Могу увиливать и хитрить, пока не заключен договор, но потом пути назад нет.       «Как жаль, что я не могу назвать ее княгиней!» — с горечью в душе подумал Эргард и, подавшись вперед, вновь крепко поцеловал.       — Ты думала, как назовешь его? — спросил он некоторое время спустя.       — Сына? — уточнила Кимеда.       — Да.       Она покачала головой и, улыбнувшись ласково, погладила мужа по голове:       — Нет, в этом деле я тебе не помощница. Понимаешь, Эргард, имя — это судьба. Если я назову малыша на языке народа кесау, то это привяжет его к землям Аст-Ино. Не тот эффект, которого тебе хотелось бы достичь, верно?       Она замолчала, ожидая ответа, и князь, подумав над ее словами, кивнул:       — Ты, как всегда, права.       — Он мой сын, и я заранее люблю его. Однако пусть он растет человеком.       Она подняла голову, и мысленный взор ее улетел вдаль. Туда, где за деревьями и крышами Исталы начинались леса и поля. Туда, где бились свирепые волны в холодный берег и подступала зима, изгоняя осень с обжитых территорий. Быть может, будущая мать гадала, какая судьба ждет ее сына? Или просчитывала, чем обернется их с Эргардом союз для двух народов, уже много тысяч лет живущих бок о бок?       «Пока это все известно лишь Тате», — подумал князь и вознес короткую молитву богине, благодаря за ребенка.       «Пошли еще одну милость, — просил он. — Дай сына и наследника».       Впрочем, ответ ее они узнают еще не скоро. Пока же остается только ждать.       А время шло, летело, бежало. Золотая осень еще долго баловала погожими днями. Одетые в багряно-золотистый наряд деревья радовали глаз, и Эргард, как и прежде, дни напролет проводил на улице — в саду и в лесах. Частенько они с Горгридом уходили вдвоем за грибами, а после друг с удовольствием возился с засолкой.       — Где ты этому всему выучился? — однажды спросил недоуменно князь, наблюдая, как тот отбирает травы для маринада.       Горгрид загадочно улыбнулся в ответ, но после все-таки пояснил:       — У няни. Она была большая мастерица, и меня приохотила.       — Куда только твои родители смотрели, — проворчал Эргард.       Товарищ весело рассмеялся:       — Еще скажи, что ты недоволен.       Однако вскоре миновала и осень. Небо поблекло, окрасившись в однообразные серо-белые тона, в воздухе полетели первые снежные мухи. На сердце Эргарда было светло и грустно одновременно. Как быстро промелькнула жизнь! А вспомнить и нечего, по большому счету.       «Когда ты уйдешь, — снова и снова спрашивал он себя, — что скажут о тебе? О каких делах вспомнят?»       О неудачной войне? О женитьбе на фатраинской колдунье? О загулах молодости?       — Успеть бы сделать хоть что-то хорошее, — вздыхал тихо Эргард и качал головой.       А Горгрид вскоре и вовсе почти переселился к Таяне и навещал теперь гостевой домик на два-три часа в день, чтобы решить текущие дела. Он по-прежнему вел переписку с Асгволдом и ходил на приемы к Иласару. Хотя один договор уже был подписан, однако два умных политика всегда найдут, что еще обсудить. Скоро на север полетела копия соглашения о межгосударственной границе, за ним договор о торговых пошлинах. Тон писем советников сменился с сердитого на доброжелательный. Они благодарили Горгрида и Эргарда за успехи, а также с нетерпением ждали, кого же родит Кимеда. Кровь оборотней в жилах будущего князя, в отличие от крови магов, никого не смущала — за тысячи лет соседства вотростенцы вполне привыкли к хвостатым и высоко ценили их ум, ловкость и силу.       Поля покрылись пышными снежными одеялами, деревья нарядились в изящные, причудливой формы шапки. За северными горами в Вотростене бесновались ветра, и только необходимость прокормить семьи выгоняла в море отважных рыбаков.       Однако здесь, на юге, погода стояла куда как более мягкая и приветливая. Светило солнышко, сиял золотистыми искрами снег, причудливо контрастируя с разноцветной отделкой домов, и зрелищем этим Эргард был готов любоваться часами.       Но все заканчивается — прошла и зима. Проснувшись в одно прекрасное утро, князь за окошком услышал звуки капели. Рывком вскочив с кровати, он распахнул окно, впуская в комнату запах неумолимо подступающей весны, и улыбнулся широко и радостно.       Вскоре снег потемнел, покрывшись ноздреватыми порами, а когда подсохла земля и деревья укутались в зеленоватую дымку, будто женщина в шаль, родился сын Горгрида.       Это случилось рано утром. Проснувшись позже обычного, князь с удивлением спустился вниз и обнаружил, что друга нет. В гостиной все было точно так, как сам он оставил вечером. Пожав плечами, он поднялся наверх, но и в комнате Горгрида признаков оного не обнаружилось. В голову Эргарда закрались первые подозрения. По срокам выходило…       — Ну да, — пробормотал он, потерев задумчиво лоб. — Все вроде совпадает.       Уж до девяти он считать вполне умел.       Решив, что после обеда сам зайдет в дом Таяны, он с удвоенным энтузиазмом принялся готовить завтрак. Кашу он сварил, и даже не спалил ничего, а то, что она вышла недосоленной, так это не беда — потом в тарелке доведет до ума.       Чай весело пыхтел на огне, и Эргард уже совсем было решил приступать к еде, когда в дверь постучали. Он в легком недоумении отправился открывать.       На пороге сидел рысенок. Еще совсем юный и абсолютно незнакомый князю. Он неопределенно ткнул себе за спину лапой и пролаял:       — Таяна. Ребенок. Утро. Ждут.       И убежал, махнув на прощание хвостом. Эргард несколько минут провожал его взглядом.       Конечно, не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтоб понять. Малыш Таяны и Горгрида увидел мир на рассвете, и друг прислал случайного гонца с известием и приглашением.       Проворно позавтракав, князь оделся и побежал туда, где с недавних пор жил его товарищ. Уютный небольшой двухэтажный домик был окружен садом, как и все прочие усадьбы в Истале, и в обычное время хозяйка с удовольствием ухаживала за ним сама, не доверяя приходящим помощникам.       Эргард поднялся по ступенькам на веранду и, постучав погромче, толкнул дверь.       — Входи! — послышался бодрый крик друга, а секунду спустя он и сам сбежал по ступенькам вниз.       — Поздравляю тебя! — широко улыбнулся Эргард и стиснул друга-советника в крепких объятиях.       — Уже четвертый сын, — поделился радостью совершенно счастливый Горгрид, когда смог вздохнуть, — но такого у меня еще не рождалось.       Он выглядел немного всклокоченным, однако глаза его блестели, как в двадцать лет, а с лица не сходила улыбка.       — Пойдем, я покажу его тебе, — почему-то прошептал Горгрид, хотя здесь, в холле, они явно не могли потревожить молодую мать.       — Идем, конечно, — ответил Эргард и принялся подниматься вслед за товарищем. — Мне самому интересно посмотреть.       — Таяна сейчас отдыхает, — тем временем продолжал тот. — С ней мать. Но мы не помешаем — просто войдем тихонечко и посмотрим.       Они прошли по длинному, украшенному многочисленными вьюнками и лианами коридору, и Эргард вслед за Горгридом проскользнул в спальню.       Таяна спала, и на лице ее играла широкая, удивительно светлая улыбка. В широко распахнутое окно влетали свежий ветер и безудержный щебет птиц.       Пожилая оборотница обернулась и, увидев вошедших, склонила в беззвучном приветствии голову. Друг приложил осторожно палец к губам и кивком головы показал на колыбель. Мать Таяны кивнула, и князь, приблизившись, заглянул внутрь.       Это был котенок и никто иной. По-другому назвать его не поворачивался язык. И хотя он был сейчас в человеческой ипостаси, однако нет-нет да и проглядывали на мгновение коготки, почти сразу же исчезая.       — Как его зовут? — одними губами прошептал Эргард.       — Тэньяти, — все так же безмолвно ответил Горгрид.       Вдруг малыш широко зевнул и, пошевелив в воздухе кулачками, распахнул глаза. Взору Эргарда предстали вертикальные звериные зрачки.       «Все верно, — подумал он. — У оборотней рождаются только оборотни. Интересно, как быстро он станет расти?»       Блуждающий взгляд младенца вдруг остановился на Горгриде, и князь мог бы поклясться, что новорожденный узнал отца. Эргарда подмывало заявить, что подобное невозможно.       «Но что мы, люди, знаем о детях-кесау? Мне самому еще только предстоит изучить этот вопрос во всех подробностях».       Горгрид протянул руки и уверенным, ловким движением взял сына.       Таяна все так же спала, и оба они вышли, чтобы ей не мешать.       — Я буду жить пока у них, — сказал друг, когда они оба оказались в гостиной. — Хочу побыть как можно больше с женой и сыном, пока мы не уедем.       — Конечно, — кивнул князь и подошел к окну. — Даже речи быть не может.       — Я буду приходить по утрам на пару часов, чтоб решить дела. Я успею.       — Ты только спать не забывай, — посоветовал Эргард.       Оба весело рассмеялись, и маленький Тэньяти заулыбался вместе с ними.       Теперь им оставалось только дождаться рождения сына Эргарда, и можно будет начинать готовиться к отъезду в Асгволд. Князь больше не сомневался в милости Таты и был абсолютно уверен, что это будет мальчишка. В конце концов, тот факт, что до сих пор все шло легко, словно по маслу, внушал веру в благоприятный исход.       Скоро деревья покрылись нежной бело-розовой дымкой, распустились цветы в полях и садах, и в начале лета, спустя два с половиной месяца после первого радостного события, на свет появился вотростенский наследник. Именно так в разговорах с Горгридом и в переписке с советниками привык его называть отец.       Это случилось ночью, в самое темное время суток. В саду стояла тишина, так что казалось, можно кричать во все горло — все равно никто не услышит и не откликнется. Последние дни Эргард, подобно другу, жил в доме Кимеды и Раэтина. Хотя жена говорила, что со всем справляется, однако муж все равно предпочел быть с ней рядом.       Они еще не успели лечь спать, когда Кимеда объявила, что начались роды. Сразу же известили Раэтина и послали за повитухой, живущей неподалеку.       Эргард мерил шагами гостиную внизу и вспоминал рождение Бардульва. Тогда он даже совещание не прервал, а после хладнокровно уехал в порт по делам. Теперь же мысли метались подобно своре затравленных лисиц, сердце бешено колотилось, грозя вырваться из плена ребер, и он никак не мог понять, как же друг-то прошел через такое четыре раза.       «Он же не такая циничная сволочь, как я».       Впрочем, окажись он рядом, то не преминул бы напомнить, что женщинам рожать куда тяжелее. И все же Эргарду от этой мысли было ничуть не легче.       Клепсидра методично, хладнокровно отсчитывала минуты. Князю надоело метаться по гостиной, и он пошел в сад. Попробовал сидеть, но через пять минут вскочил и продолжил хождение.       Следовало подумать, как защитить сына от происков Кадиа. От магии его убережет природа оборотня, а что до всего остального…       «Надо будет посоветоваться с Горгридом», — наконец решил он.       Сам он сейчас думать был определенно не в состоянии.       Тени сгущались, казалось — протяни руку, и она растворится в беззвездной, чернильной мгле. Небо плотно укрыли облака, поэтому ни лунный, ни звездный свет не достигали замершей в ожидании неизвестного земли.       Из покоев Кимеды не доносилось ни звука. Зная жену, Эргард не сомневался, что она скорее умрет, чем начнет кричать. Он было уже совсем решил, что стоит пойти наверх и самому расспросить, когда вдруг раздался пронзительный, возмущенный крик младенца. Похоже, он выражал недовольство окружающей его обстановкой. Эргард уронил лицо в ладони и с облегчением выдохнул. Свершилось.       Минуту спустя, а может быть, четверть часа — сейчас он не смог бы сказать определенно — он бросился в дом и увидел там повитуху, которая как раз его искала.       — У тебя мальчик, князь, — сообщила она, и новоиспеченный отец, невнятно поблагодарив, кинулся наверх.       Перед дверью он остановился, собираясь с духом, потом потер лоб и решительно шагнул в комнату.       Кимеда лежала, совершенно очевидно уставшая, но счастливая. Эргард неловко сел на краешек низкой кровати, к которой за много месяцев так и не смог привыкнуть, и посмотрел на личико сына, лежащего рядом с матерью. На голове его пробивались светлые волосенки, и отцу казалось, что малыш похож именно на него. Хотя пока еще трудно было сказать определенно.       — Спасибо тебе, — прошептал он и, подавшись вперед, нежно и ласково поцеловал любимую.       — Придумал уже, как назовешь его? — поинтересовалась та.       Эргард кивнул:       — Да. Аудмунд. Так звали моего деда со стороны матери. Он был благородный, честный и мужественный человек.       Кимеда улыбнулась и погладила сына по голове:       — Ну, здравствуй, Аудмунд.       Тот, словно в ответ, продемонстрировал коготки, и Кимеда пояснила:       — У маленьких котят могут быть спонтанные обороты, которые с возрастом проходят. Он пока еще не умеет владеть своим телом, но непременно научится, так что ты не пугайся.       — Хорошо, — согласился князь. — Я буду помнить.       Тут дверь широко распахнулась, и в покои Кимеды вошел Раэтин.       — Знакомься, папа, это Аудмунд, — сообщила мать.       Дед подошел ближе и оглядел малыша.       — Красивый, сильный котенок, — заявил он с гордостью и сделал движение, намереваясь взять его на руки.       Эргард вздрогнул и инстинктивно подался вперед, словно хотел загородить сына. Раэтин рассмеялся:       — Ты заберешь его, как мы и договаривались, князь. Но, по крайней мере, сейчас я могу подержать собственного внука?       Эргард сделал над собой видимое усилие и кивнул.       «Надо известить Горгрида, — подумал он, — и сообщить в Асгволд советникам».       А за окошком постепенно начинала бледнеть темнота и в просвет облаков показались первые робкие лучи теплого летнего солнышка.