hot daddy.

Если сказать, что Чонгук в своей хоть и короткой, но все же полной всяческого опыта жизни еще никогда так глубоко не ошибался, то это ничего не сказать. Всякие глупые надежды типа «оу, вау, я остаюсь на ночевку в его доме», «он даст мне свою одежду, в которой я буду целую ночь спать», и самое обнадеживающие «а возможно, мы будем говорить всю ночь напролет, до самого утра» развалились в пух и прах как только Чимин показал гостевую спальню Чону и дал ему чистую одежду. На этом все — полный крах, игнорирование и тишина в квартире, равна вымершему человечеству. Ладно еще это, так уж и быть Чонгук с грустью, но не погасшей надеждой в душе лег спать; сон, между прочим, был не плох и даровал много энергии для следующего утра, которое по законам жанра должно было быть более радостным и впечатляющим, чем прошедшая ночь. Но куда там, ведь утром парень услышал нечто ужасающее для его наивной души, которое пробило его надежды и любовные перспективы словно снайперская пуля — резко и насквозь. Теперь здесь не поможет ни «Хьюстон, у нас проблемы», ни «вызывайте скорую»; остается разве что найти в аптечке пластырь с железным человечком и приклеить его на ранку (если это, конечно, поможет склеить разбитое сердечко). И впоследствии этого Чонгук уже с неделю ходит весь такой поникший и обиженный, угрюмо отвечая на любое слово Пака, который к концу недели все же заподозрил что-то неладное, но пока не решился выяснить все детали случившегося. А вот Намджун, сидящий рядом на высоком стуле и опирающийся руками о барную стойку, смотрит пока озадаченно и все не может расспросить о причинах грядущей чоновой депрессии. Тот лишь отнекивается, мол неважно, и продолжает понуро потягивать через трубочку ананасовый сок. Джун на это сильнее хмурит темные брови, растягивает полные губы в недовольной ухмылке, а затем бьет локтем между чоновых ребер со словами «вот же долбик» и просит приятного парня-бармена поновить напиток в своем стакане. — Он гомофоб, — совсем тихо давит Чонгук между потягиванием яркой жидкости из стакана, на что друг чуть ли не давится напитком, не понимая, послышалось ему или нет. — Это полный провал. — Что? — вытирая салфеткой влажное пятно на футболке, недоуменно переспрашивает Джун. — Он гомофоб, — уже намного четче и даже слегка грубовато. — Этот Пак самый натуральный натурал, пренебрегающий однополыми отношениями. — С чего ты это вообще взял? — на лице Намджуна все еще полное непонимание: губы сжаты в тонкую линию, темные глаза прищурены, а на высоком лбе появилось пару морщин. — Тогда, — Чонгук испустил тяжелый вздох с покусанных губ, — тогда утром я случайно услышал его разговор, наверное, уже с бывшим другом. — И что? — Он сказал, цитирую: «и чтобы я вас, сраных гомосеков, в своей квартире не видел», — Чон еще ниже опустил голову, пропуская странный смешок со стороны Джуна и громче продолжая, — и сказал это так презренно, будто геи это самое худшее, что есть во Вселенной. — И все? — Чонгук на это удивленно вскидывает брови и поднимает голову, уставившись на друга словно осел. — В смысле «и все»? — парень недоверчиво щурит глаза, медленно ими сканируя своего друга, ибо не может поверить в его слова. — Он ненавидит таких, как я, куда уж дальше? — Ну, не беги наперед, — более спокойно отвечает Джун, вновь прилегая к своему напитку. — Может, он шутил, — и легкая улыбка, дарующая волю милым ямочкам на щеках. — Ты точно спятил, если считаешь такие слова шутками. — Чонгук, не принимай все настолько близко к сердцу, — и улыбается так сладко и приободряющее, поглаживая большой ладонью по сгорбленной спине. — Давай, завтра забьешь на свои плохие мысли и отдохнешь нормально, выходные же, как никак. — Меня бесит это твое абсолютное спокойствие в любых ситуациях, — шутливо кидает юноша, все же выдавливая из себя ответную улыбку. — Что есть, того не отнять, — Намджун беззаботно пожимает плечами, в тот же миг потянувшись за вибрирующим телефоном в кармане джинс. — Ну и когда уже ты познакомишь меня со своей лапулей? — торопливо заглянув экран телефона, весело пробурчал Чонгук, делая акцент на последнем слове. — Как только, так и сразу, — в том же тоне ответил парень, что-то быстро печатая в телефоне. — Сокджин в основном занят работой по самое никуда, но думаю, что в скором времени мы сможем все вместе собраться. — Ну, буду ждать с нетерпением.

🐰🐰🐰

Когда Чонгук добрался до квартиры Пака, его настроение уже достигло отметки «не подходите ко мне и не смотрите на меня, иначе глаза на жопу натяну и ноги оторву». За пятнадцать минут до выхода он умудрился пролить на себя чашку кофе, который больше не собирается пить, да, чисто из принципа, и застирывать огромное коричневое пятно, что имело вид детской радости и гордости. И да, ему пришлось поменять теперь уже удачливую желтую рубашку на первую попавшую вещь в шкафу (да, ею оказалась сралоханская толстовка две тысячи шестого года рождения). В автобусе какой-то жирный мужлан с грязными волосами и противным запахом во рту, будто он ел блядскую протухшую рыбу с утра, отдавил ему каждый гребаный палец на обеих ногах, не щадя новых светлых кроссовок, которые Чон, редкостный придурок, додумался сегодня обуть. И невозможно забыть то, как он обжег себе весь рот, глотку и, наверное, желудок чаем (кипятком, в котором кружилось пару листиков заварки), купленным в одном из ларьков возле городского парка. А еще Чон до сих пор хранит беспочвенную обиду на Пака, да, хотя тот об этом не особо и подозревает. Потому Чонгук был в преогромном восторге, когда указательным пальцем давил на затертую кнопку звонка. Пока за дверью слышалось копошение, Чон устало прикрывал зевки и потирал сонные глаза: за выходные так и не удалось нормально выспаться (спасибо Пак-гребанному-Чимину и мокрым снам). Замок громко щелкнул, заставив этим парня неосознанно вздрогнуть и расправить плечи. В дверном проеме показался Чимин с привычной ему ленивой улыбкой и слегка опухшими глазами, по утрам они всегда имеют чуток безобразный вид, пока старший не исправит это еле заметными подводами и тенями. — Тебе уже не обязательно каждый раз теребить звонок, — мужчина пропустил Чонгука внутрь, закрывая за ним дверь. — В следующий раз пользуйся кодом, хорошо? — Хорошо, — спустя пару секунд выдавил из себя юноша, подавляя в голове колкие мысли, по типу: «неужели тебе, мистер сраный гомофоб, даже лень собственноручно открыть мне гребаную дверь?». Но внешне он остался непоколебим, разве что брови приподнялись немного вверх от удивленного с красным знаком вопроса в голове: «когда я стал так агрессивен?». — Будешь кофе? — у Пака в глазах целые Вселенные сияют, а у Чонгука в сердце сосуды разрываются, да и принципы походу тоже, когда мужчина на него так смотрит: слишком нежно и заботливо. — Если не сложно, — отвечает, робко улыбаясь и попутно снимая обувь. И похрен, что полчаса назад Чон клялся всей своей жизнью, что больше ни капли этого мерзкого «ебучего» напитка не попадет к нему в рот. Ведь когда предлагает такой мужчина (в которого Чон вроде уже по уши) невозможно отказаться от чего либо, и если бы тот сейчас предложил парню переспать, то, святые брокколи, он бы отдался сразу, забивая хрен на тот факт, что Пак вроде как гомофоб и тому подобное. Но все же Чонгуку остается лишь слюнку на кулак наматывать (сбережения на будущие длинные ночи), ведь такому исходу никогда не бывать, как бы сильно Гук этого не желал. — Где Мэй? — спросил Гук, зайдя на кухню. Он был удивлен, что малышка не выскочила с одной из комнат и не кинулась ему в объятия, не дав даже спокойно снять обувь, как обычно это бывает. Потому в душе засело необъяснимое чувство, будто что-то не так. — У себя в комнате, — тихо ответил мужчина, заливая в кружки только что приготовленный напиток. Пак аккуратно поставил возле чонгуковых ладошек кружку, ту, что и в прошлый раз — бежевую с непонятными узорами (кажется, она обрела себе окончательного владельца), и тяжко вздохнул, возвращаясь к тумбе и разворачиваясь к Чонгуку обратно спиной. — Спасибо, — еле слышно пробормотал Чон, обнимая чашку длинными пальцами, а затем более громко добавил, — что-то случилось? — Что? — удивленно переспросил тот, но юноша заметил в этом коротком вопросительном слове желание оттянуть время и избежать возможного разговора. Возможно, ему все же стоит расспросить и поддержать, а, может, нужно оставить старшего в покое? — У вас с Мэй что-то произошло? — более уверенно, и на подсознательном уровне Чон уже для себя решил — он любыми способами должен узнать все о Паке и помогать ему буквально во всем изо всех сил. — Нет, все в порядке, — все так же продолжая стоять спиной к парню, Чимин сделал глоток кофе, пытаясь скрыть легкую дрожь, накатившую из-за накопившихся проблем. Он хочет отдохнуть от всего; его, похоже, уже достала такая жизнь. — Господин Пак- — Я же просил меня так не называть, — с усмешкой в голосе протараторил тот, вновь смачивая губы таким полюбившимся в последнее время напитком. — Чимин-хен, — твердо поправил себя юноша. — Присядьте, пожалуйста, — с такой неприкрытой мольбой и желанием аккуратно протянуть навстречу руку, но, к сожалению, лишь желанием. Мужчина, в который раз тяжело вздохнул прежде, чем сесть напротив парня, в темных горошинах которого неуверенно плескалась нежность и забота. Иногда Чимину кажется, что Чонгук для него как глоток свежего воздуха и приятное напоминание о его беззаботной и отрывной молодости. Молодости, коя утекла так быстро, словно песок сквозь пальцы, оставляя за собой лишь бутоны цветов в душе, что с каждым днем медленно увядают под натиском окружающего мира, и маленькое солнышко, которое подпитывает усталые лепестки своим теплом и светом, не жалея собственных сил. И с каждой минутой очередного дня, проведенного в компании (длиной хотя бы в несколько минут) Чонгука, Чимин привыкает, медленно и постепенно, но привыкает: к размеренному мягкому голосу, который бы идеально звучал в изящном танце, напарницей в каком могла бы быть совершенно любая песня, это не изменило бы того восхитительного звучания; к детскому личику, что выглядело незаконно мило, когда его владелец был чем-то недоволен; и даже к по своеобразно сексуальному стилю, изменения которого Пак все же заметил, и был очень доволен от непозволительной мысли в собственной голове, что причиной этому является он. Пак, твою мать, привыкает, и, может, даже нечто больше, чем. И Чимин пока не может определиться: пугает это его или же радует. — Вы можете мне рассказать, — с надеждой в голосе твердит Чонгук и легко сминает бледную ладонь мужчины. — Я хочу помочь. Чон ловит себя на мысли, что эти слова имеют более глубокий смысл для него. Он откинул прошлые детские обиды, что небольшим грузом висели на стенках его души, обещая себе, что с этого момента станет более серьезно относиться к его отношениям с Паком, и плевать на то, что тот гомофоб, возможно (он сильно на это надеется), ему удастся это исправить. Возможно, у него получится разорвать оковы древних стереотипов и предубеждений и засесть глубоко и надолго в сердце, что сейчас размеренно бьется в прекрасном мужественном теле, сидящем напротив него и владельцем которого является не менее удивительный человек. Мужчина, что имеет целый шкаф своих скелетов, шрамов на теле, скрытом идеально выглаженными рубашками и черными красками в виде рисунков, определенно имеющих свой собственный смысл, и шрамов на сердце. Чон клянется себе, что изучит все до малейшей крупицы, развалившейся в огромнейшей душе Вселенной, и обязательно найдет там место для своей маленькой галактики. Ведь Чонгук вроде как уже по уши.