hot daddy.

— Ничего серьезного, мне уже пора на работу, — хрипит Пак и медленно вытягивает руку с ладошек Чонгука, вставая из-за стола. — Спасибо за заботу, Чонгук, я это очень ценю, правда, — и улыбается слишком нежно. — В любое время к Вашим услугам, — Чонгук пытается пошутить, но, наверное, это было не к месту, судя по серьезному лицу Чимина, что слегка завис на полпути к крану с чашкой в руке. — Чонгук, — на полном серьезе начал он, отчего у Чона сердце между ребрами заколотилось с бешеной скоростью. «Я сделал что-то не так?» — Я тебя чем-то обидел? — неожиданный и крайне резкий поворот событий. Чонгук, если честно, в таком конкретном ступоре, что врезал бы его сейчас кто-то по его бесценным шарикам — он бы с места и не сдвинулся, продолжая быть сраным вкопанным индюком. — Что? — еле выдавил из себя Чонгук, продолжая оторопело пялиться на мужчину. — Я имею в виду, что в последнее время ты вел себя рядом со мной как-то отстраненно, — прищуренные глаза впиваются иголками в кожу на лице, отчего юноше кажется, будто он постепенно от этого покрывается багровыми пятнами, хотя он действительно жутко краснеет. — Вяло отвечал, а на утро, после того, как ты остался с ночевкой у нас, выглядел грустно и слегка обижено? — изящные брови Пака преломились, в охристых зрачках плескалось волнение и страх(?). А Чонгуку стыдно, до черных пятен перед глазами и мелкой дрожи в пальцах. Он вел себя так по-детски в отношении взрослого мужчины, который это принял всерьез и с чувством вины на сердце. Срань господня, да после такого Чонгук не заслуживает даже смотреть в эти прекрасные чиминовы глаза. — Если это так, то мне действительно жаль, ведь я ни коем случае не хотел тебя обидеть, — лицо его искажается в сожалении, а руки нервно сминают края мраморной столешницы. — Нет, нет, нет, — Чонгук резко подскакивает со стула, размахивая дрожащими ладонями в воздухе и борясь с желанием провалиться сквозь пол и больше не появляться в этой чертовой квартире. Ему пиздец как стыдно за свое детское поведение. — Послушайте, вы… я, — юноша бегает глазами по кухне, в поисках нужных слов, будто они вырисуются на бледно-зеленых стенах. — Черт, это просто… Вы ни в чем не виноваты, правда. На самом деле, Вы просто прекрасный мужчина, — и резко морщит глаза, ведь это звучит почти как признание. Глупый, глупый Чонгук. — Хах, — облегченный выдох слетает с пухлых губ Пака, края которых растянулись в легкой улыбке. — Я рад, что ты не держишь на меня обиды. Теперь пора Чонгуку облегченно вздохнуть, ведь Чимин, кажется, пропустил его странный порыв признаний глупости. А затем также улыбается в ответ, ибо невозможно сдержать маленького всплеска радости, когда утопаешь в этих охристых морях, где тихо плещутся созвездия и галактики. — И также рад тому, что мы немного поговорили — мне действительно стало легче, спасибо, — Пак поправляет своей ладонью, с выпирающими на ней венами, топорщащуюся челку, и отталкивается от столешницы, которая минутами ранее терпела пытки в виде вдавливающихся в нее пальцев. — Да, я тоже, — Гук все еще по-глупому улыбается, и несознательно льнет за Паком, направившимся в коридор. — Ладно, теперь я точно должен уйти на работу, — Чимин пускает легкий смешок и нагибается к лакированным туфлям, что аккуратно выжидали своего запозднившегося хозяина на коридорной полке с темного дерева. — Хен, — еле слышно зовет парень, от нервов сгибая пальцы и дожидаясь, когда Пак посмотрит на него. Сейчас Чонгук решается на самую невъебически дерьмовую идею во всей его жизни. — Да? — мужчина в миг разогнулся, за секунды становясь до болезненного серьезным. — Хен, можно вас обнять? — Чону хочется сразу же вырвать свои глаза с корнями, чтобы не видеть, как сменяются эмоции на лице Чимина (Чонгук ждет самого ужасного исхода), но он продолжает уверенно держать голову, лишь нервно покусывая изнутри щеку. Мужчина никаких гневных слов в ответ не говорит, и злые искры в глазах не плескаются, он лишь удивленно вскинул брови, на несколько секунд замерев и одарив коридор угнетающей тишиной. Теперь Чонгук хочет не только вырвать глаза, но и разорвать себя в клочья. От стыда щеки покрываются багровыми пятнами, которые, не теряя ни секунды, молниеносно заполняют собой участки кожи на шее и ключицах. Все, зе энд, Чонгук проебался, можно закрывать занавес. Но в какой же ступор впал Чонгук, когда Чимин неожиданно сдвинулся с места со своей до невозможности чертовски нежной улыбкой на лице и потянулся крепкими руками к парню. Теплые ладони аккуратно легли на чонову поясницу, от чего по телу пустился ток, что своей мощной энергией запустил сердце Чонгука в бешеный круговорот, разрывающий к херам грудную клетку. Спокойное дыхание, слетающее, словно первый снег с ладоней при нежном порыве ветра, с пухлых розоватых губ, одаривало своей теплотой тонкую девственную шею и пробуждало стаи мурашек под кожей, что будто иголки пощупывали изнутри. Чонгук застыл, как и его легкие, боясь принять в себя новый поток воздуха, ибо казалось, что все сейчас происходящее развеется сладкой пеленой уходящего сна. Лишь спустя мгновение, казавшееся целой вечностью, юноша все же решился, не до конца уверенный, прикоснуться своими дрожащими ладошками к умиротворенно вздымающейся спине. Кончики пальцев приятно покалывали от ощущения под собой чужих (родных) лопаток, что изящно выпирались на крепкой спине словно ангельские (а может самого дьявола, Чонгук еще не разобрался полностью) крылья. Белоснежная ткань рубашки скользила под подушечками пальцев, будто была изготовлена из самого дорогого шелка, что есть во всем мире. Чонгук нерешительно ткнулся холодным кончиком носа в изгиб паковой шеи, чувствуя приятные бабочки внутри, что ласково щекотали ребра своими размашистыми крыльями, и как от этого действия ладони на пояснице сжались еще сильнее, от чего сердце заколотилось в миллионы раз сильнее. Чонгук готов отдать свое сердце за еще несколько секунд таких объятий, хотя оно и так, кажется, уже давно в шероховатых, но таких теплых руках Пака.

🐰🐰🐰

Когда Чимин на прощанье, настороженно остановившись в дверном проеме, тихо сказал: «Сегодня будь чуток внимательней к Мэй, пожалуйста», Чон действительно заволновался, не случилось ли чего более существенного, чем просто «ничего серьезного». Поднесенное трепещущими бабочками к небесам настроение вмиг развеялось, а на смену ему пришло беспокойство и тревога. Потому Чонгук, не теряя времени, сразу же направился в детскую комнату, где нашел притихшую Мэй, что завернулась в защитный кокон, используя большое и мягкое одеяло, которого хватало, чтобы замотаться им несколько раз и самому Чону. Не дождавшись какой-либо реакции от девчушки, Чонгук тихо двинулся ближе к кровати. Матрац под весом чужого тела прогнулся, шурша аккуратно заправленными простынями. И Чонгуку очень интересно, кто убирается в паковой квартире чуть ли не каждый день, если сам мужчина пропадает днем на работе, а по вечерам, вероятнее всего, отдыхает в компании Мэй или же крепкого сна. — Привет, — еле слышно, поглаживая рукой место, где предположительно находилась маленькая голова, осыпанная пушистыми локонами. — Малышка, я соскучился, — ярко улыбаясь, на такой маленький бойкот, устроенный ребенком. Спустя минуту никто с места не сдвинулся и голоса с под горы накрученного одеяла не подал. — Почему у моей принцесски нет настроения? — опять заговорил Чонгук, тормоша рукой хрупкое тельце в так званом коконе. Тишина. Не в силах больше терпеть угнетающее молчание, парень торопливо замельтешил ладонями в поисках края ткани, чтобы, наконец-то, добраться до девчушки и получить ответы, которые отец такой же вредный и непослушный, как и его дочь, не смог дать. Когда подушечки пальцев торкнулись теплой кожи, послышался тонкий визг, а за ним тихие смешки, впоследствии чонгуковых пыток (он знает хороший метод, проверенный) в виде щекотки. Через несколько мучительных минут, Мэй все же удалось выпутаться из накрученного одеяла и побыстрее отодвинуться к противоположному краю кровати, куда заграбастые руки Чонгука не смогут достать (только девчушка так думала). — Ну что? — со смешком начал Чон, в попытках незаметно придвинуться ближе. — Теперь ты мне признаешься в том, что расстроило такую маленькую куколку? — на что в ответ увидел, как веселье на лице ребенка резко сменилось грустью, а охристые горошинки покрылись влажной пеленой. Парень мгновенно посерьезнел и прильнул к миниатюрному тельцу, что начало подрагивать в такт тихим всхлипам. — Папа, — жалобно заскулила малышка, кутаясь в теплые объятия Чонгука. Парень лишь сильнее сжал руки на дрожащих хрупких плечах Мэй, пытаясь этим спрятать ее от маленьких противных «монстриков», что вынуждают малютку плакать. — Тише, моя маленькая, тише, — юноша начал аккуратно раскачивать тельце у себя на руках, время от времени оставляя робкие поцелуи на темной макушке. — Не плачь, малыш, — а в ответ получил лишь еще громче прежнего рыдания и всхлипы. Толстовка медленно покрывалась влажными пятнами в районе груди, куда упиралось заплаканное детское личико и его печали. Отчего у Чона сердце зажалось в тисках, ведь он слишком сочувственно относился к слезам, а если они стекали по пухлым маленьким щекам — душа разрывалась от боли. Где-то спустя полчаса тихие всхлипы и пошмыгивания носом утихли. Мэй лишь тихо сопела в чонову грудь, толстовка на которой изрядно потрепалась после долгих чужих рыданий. Маленькие ладошки крепко зажимали ткань кофты, будто боясь хоть на секунду выпустить из объятий ее владельца. Из-за чего Чону в какой раз стало интересно, что за черти вдруг поселились в паковой квартире и пустили в воздух нечеловеческое напряжение и неясность. И, самое главное, что стало гребанной причиной горьких слез девчушки. Чонгук готов выбить из Чимина ответы, как только тот вернется домой.

🐰🐰🐰

После утреннего случая полдня прошли, на удивление, очень спокойно и даже в некоторых моментах радостно. Чонгук всеми силами пытался растормошить малютку: приготовил завтрак в виде забавных и слегка корявеньких животных, строил безобразные рожицы, чуть ли не каждую минуту, искал разные забавы — одна веселее другой, и старался как можно чаще одаривать маленькое солнце нежными и заботливыми объятиями. Сейчас же они лениво валялись на диване в гостиной, на плазме мерцал очередной мультфильм, пока за широким окном солнце медленно начало прятать свои лучи за безграничным потоком высоток и вышек. Все, казалось, было хорошо, и окончание дня предполагалось на позитивной ноте, пока Мэй внезапно не промычала сдавленно в сложенные перед собой колени: — Я хотела, чтобы мы погуляли, — а на глазах вновь взблеснули слезы под переливами цветов на экране телевизора. Чонгук молниеносно поднялся в сидячее положение и вцепился в худенькие плечи, порываясь в очередной раз крепко прижать к себе, дабы успокоить малышку и ее слезы. — Чтобы ты и я, и папа, — промычала девочка, договаривая последний слог в протяжном плаче. — А он, он громко сказал, что он не может, — с каждым словом порываясь сильнее шмыгать покрасневшим носиком-пуговкой. Чонгукова ладонь покоилась на шелковистых покрученных прядях, поглаживая дрожащую голову, а тонкие уста сцеловывали горькие капельки, что яро стекали по мягким щекам, оставляя за собой на розоватых губках и махоньком подбородке влажные следы. — Тише, золотце, не плачь, — Чон подавляет застрявший в горле ком, чтобы звучать уверенней, но пока плохо получается. — Просто папа занят, — и заметив, как после этого плач усилился, торопливо добавил, — но мы обязательно сходим, я обещаю. — Правда? — темные горошинки смотрят неуверенно, блеск невысохших слез добавляет им какого-то странного шарма. Чонгук радуется, что ему вроде как удалось, наконец-таки, успокоить ребенка, усиливая хватку на тельце. Но не проходит и секунды, как Мэй снова начинает дрожать и заходится в новом плаче, протягивая жалобное «папа». — Папуля, хочу к папе. Пускай папа приедет ко мне, — голос звучит болезненней с каждым словом. — Так сильно хочу к папе. Чонгук, верни мне папу. Пускай она отдаст его. Парень растерян, он бегает глазами по гостиной, в руках держа маленькое чудо, что все никак не может успокоиться, и Чон не знает, чем помочь. Да блять, Чонгук вообще не знает, что делать. В голове мельком проносится единственная благоразумная мысль, после чего юноша несется с Мэй на руках в кухню, где оставил свой телефон валяться на тумбе. Он хватает его, открывая контакты и выискивая там заветный номер, который уже давно хотелось набрать, но не было надобности. Сейчас она есть, и пиздец какая. Чон надеется и искренне молится всем богам, чтобы Пак не был слишком занят и имел возможность взять трубку. Слышатся длинные гудки, один, два, три- — Алло? — голос твердый, но просачиваются легкие нотки беспокойства, и не зря. — Хен? — переспрашивает зачем-то, продолжая прижимать к себе всхлипывающую девочку. — Чонгук, что-то случилось? — на том конце слышится шум, будто Пак резко подскочил с места. Тон у него взволнованный, от прежней уверенности и твердости и след простыл. — Я, я не знаю, Мэй, она, — у Чона самого уже подступает истерика, слабо разборчивый поток слов, и нервы сдают, ведь он пиздец как печется о малышке, любит все-таки. — Погоди, малыш, тише, — Пак вмиг спокоен и непоколебим, а тембр слишком успокаивающий. — Помедленней, давай по порядку. Что случилось? Мэй плачет? — Да, да, она плачет, она и утром, а сейчас вообще, не может успокоиться, я не знаю, что делать, она вас зовет и плачет, и я не зна-* — Тише, малыш, давай вдох-выдох, — мужчина почти, что шепчет это, а дает такой оглушительный эффект, будто воткнули под кожу несколько доз успокоительного. Чонгук понемногу переводит дыхание в порядок, прислушиваясь к звучащему в трубке голосу, и, кажется, даже малышка на его руках слегка уже притихла. — Чонгук, ты слышишь меня? — вновь тихо начинает Пак в ответ, на что юноша бормочет на выдохе приглушенное «да». — Мэй возле тебя? — Да, она здесь, со мной. — Хорошо, дай ей трубку, — Чонгук не видит, но чувствует на подсознательном уровне, что паковские губы растягиваются в нежной улыбке. Парень торопливо подносит к маленькому покрасневшему ушку телефон, тихо добавляя «это папа», отчего малышка лениво улыбается и крохотными ладошками покрепче обхватывает гаджет. Чон слабо разбирает звучащие на том конце линии слова, но их эффект сильный, ведь ребенок на его руках окончательно утих, и теперь лишь смирно угукал в ответ на чужие вопросы. Спустя несколько минут их «семейного» разговора, Чонгук аккуратно вытянул с ладошек уже засыпающей Мэй телефон, немедля поднося его к уху. — Хен? — шепотом, дабы не тревожить умиротворенное, наконец-то, дитя. — Она уснула? — В процессе, — отчего Пак пустил легкий смешок, бормоча еле слышно, что младший слишком милый. — Уложи ее в кровать, пожалуйста, — мужчина отчего-то также приглушил свой голос на пару тонов. — Я постараюсь приехать как можно быстрее, ладно? — Да, хорошо, я буду ждать, — Чонгук вновь морщится, ведь «черт, вырвалось» и все это как-то слишком смущающее. — Надеюсь на это, — с неприкрытой улыбкой в голосе добавил Пак прежде, чем отключить звонок. Чонгук тоже улыбнулся в ответ экрану смартфона, не понимая своей радости и игнорируя бодрых бабочек в животе. И лишь потом, после того, как он уложит в постель девчушку, подарив легкий поцелуй в лоб, как сам аккуратно примоститься возле нее и начнется погружаться в безоблачный сон, он вспомнит то сладкое и слишком интимное «малыш».