hot daddy.

Чонгук дует щеки и грустно вздыхает, лениво валяясь на диване в гостиной. Кажется, на пороге чонгуковой обители уже второй день топчется очередная депрессия в стиле ака подростковая жизнь и ее трудности (в виде прыщей и нетронутой девственности). Он грустит и чуть ли не рыдает потому, что с Паком они в тот вечер так и не поговорили, ибо не успел мужчина переступить порог своей квартиры и подать голос, как Мэй, выбежав из комнаты, вцепилась в папу без единого желания его куда-либо отпускать. Вывод: Чонгуку пришлось тихонько оставить пакову квартиру, чтобы не разрушать ту семейную идиллию своим присутствием. Теперь он грустит, потому как в его жизни и, собственно, существовании неожиданно возникла такая жизненно необходимая потребность в общении с господином Паком. Слишком мало тех кратких разговоров по утрам и вечерам. Слушать прекрасный с еле заметной хрипотцой голос Чимина, который впитался в чонгукову кожу и просочился в кровь, попадая прямиком к сердцу, стало для юноши приятным ежедневным занятием и эдаким своеобразным лекарством от одиночества, в каком Чонгук утопал последние пару лет. А тех мягких и воздушных, словно сладкая вата, объятий, что длились всего несколько секунд, хотя казалось вечностью, хотелось в триллион раз больше. Чтобы мышцы на руках болели от силы, с какой бы Чонгук сжимал в ответ спину Пака, и поясница ныла и пылала от горячих мужских ладоней на ней. По всей квартире разносится оглушающая трель дверного звонка, нарушая идеальную и такую привычную тишину в чоновой обители. Брюнет лениво поднимается с дивана и скользит босыми ногами по голому паркету к входной двери. Он уже заждался Намджуна, которого вызвал еще полчаса назад к себе, попросив захватить с собой несколько бутылок пива, чтобы разбавить пятничный вечер и душевные разговоры алкоголем. Раздается щелчок, ладонь давит ручку вниз, позволяя открыть старую потертую дверь и впустить туда высокого паренька, волосы какого были взъерошены, видимо, вечерним ласковым ветром. — Ну, привет, Белла Свон*, — с ухмылкой на пышных губах здоровается Намджун, и проходит вглубь квартиры, таща в длинных мускулистых руках ящик дорогого пива. — Очень, блять, смешно, — Чон показательно громко хлопает дверьми, и шарпает за другом в гостиную, возвращаясь на свое отогретое место. — Когда это у тебя появилось так много денег? — кивая на пиво, занявшее место на кофейном столике возле мягкой мебели. — Меня Сокджин подвез, поэтому выпросился купить за свой счет, а я что, должен возражать что ли? — пробурчал в ответ блондин, раскрывая ящик и доставая оттуда банки с алкоголем. — Ну, мог бы и повозражать для вида, а то кажешься сраным нахлебником, — Чонгук торопливо выхватил протянутый ему напой из худых длинных пальцев, а затем, срываясь на смех, протараторил. — Или ты в шуга бейбики подался? — Не думаю, что с меня выйдет хорошенькая и спелая ягодка**, — процедил сквозь зубы тот, пытаясь пустить в ход свою убийственную ауру серьезности, хотя у него это плохо получалось, так как на лице растягивалась широкая ответная улыбка. — Мне стоит записать тебя на курсы юмора? Такие вообще существуют? — Чонгук показательно потянулся к своему телефону, чтобы забить в поисковике интересующий вопрос. — Когда посетишь первое занятие — узнаешь, — Джун подозрительно сузил глаза. — Думаю, чтобы завоевать твоего горячего папочку, тебе нужно подучиться слегка в этом. Знаешь, я когда-то читал, что хороший юмор помогает лучше расположить к себе людей. — Не забывай, что он натурал до мозга костей, — слишком холодно пробурчал в ответ Чон. — Не думаю, что натуралы так обнимаются с парнями, а судя по твоим рыданиям, которые я выслушивал целые полтора часа, он обнимал тебя именно так. — Чувствую себя ебаной Сакурой***, — недовольно забормотал себе под нос юноша, подминая под себя колени и делая первый глоток, да такой, чтобы осушить полбанки зараз. — Мне кажется или тебе пора прекращать смотреть подобную чепуху? — Намджун повторил движения Чонгука. — Ну да, «Сумерки» же определенно лучше и интеллектуальней. — Слушай, ты сам целый месяц ныл мне о них и умолял сходить вместе с тобой в кино, на ту сраную премьеру. — Ой, не пизди, — Чон показушно закатил глаза. — Иди нахуй. — Сам иди. Все привычно, как и всегда. В комнате на несколько минут повисла комфортная для обоих парней тишина. Они делали медленные глотки, направив свои взгляды в небольшое окно без каких-либо занавесей на нем, в котором открывался прекрасный вид на ночной город, ярко мерцающий неустанными огнями. Чонгук тяжело вздохнул, и было приоткрыл рот, чтобы начать свою тираду, но его торопливо перебил друг: — Если ты за Пака, то лучше старайся не забивать себе этим голову лишний раз, — уверенно отрезал он и потянулся к новой банке, ведь предыдущую уже осушил насухо. — Ну, не могу я, понимаешь? — чуть ли не со слезами на глазах провыл Чон, утыкаясь в согнутый локоть, чтобы скрыть выступающий румянец на щеках. — Похоже, он мне действительно нравится, — а лицо все сильнее покрывается пунцовыми пятнами. Чонгуку всегда было сложно и почему-то стыдно выражать свои чувства даже близким людям, что уж говорить о каких-то знакомых. — Понимаю, — Джун аккуратно кивнул в ответ. — Понимаю, потому что у меня также. — Какой он? — внезапно поинтересовался Чон, отчего блондину не сразу дошел смысл заданного вопроса, но затем его осенило, и он согласно мотнул головой, задумываясь о том, какими словами было бы правильнее описать. — Ну, он красивый, — парень задумчиво прикрыл глаза, отставив алкоголь на столик. — Задорный и веселый, хотя его шуточки больше смахивают на попытки уничтожить человеческий мозг словесным способом, а смех больше похож на звук во время мытья окон. Знаешь, такой скрипучий, — и чудно скривился, подавляя смешок. — Милый и до боли в груди заботливый. Представляешь, он каждое утро завозит мне кофе на работу, в ту задрыпаную кафешку на окраине города, хотя ему потом приходится возвращаться обратно в центр, — Намджун широко улыбается, позволяя милым ямочкам красоваться на щеках. — А в тот раз, когда я болел месяц назад, он полностью провел свой рабочий день только со мной, варя странные кашки и супы и запихивая в меня кучу лекарств. Кстати, Сокджин просто восхитительно готовит, ты должен обязательно как-то попробовать его блюда. Думаю, первым делом кальби****; поверь мне — ты захочешь слопать еще десяток таких порций. Также хен очень умный и ответственный, хоть и часто ребячится, но в этом определенно есть своя милость. Он часто цитирует мне множество известных произведений и дарит книги из своей домашней библиотеки, которые оказываются весьма познавательными и интересными. У него прекрасный вкус: и в одежде, и в еде, и даже в музыке. Ко всему — Джин имеет просто ангельский голос, ему бы баллады, задевающие само сердце, петь, но он исполняет их только мне. Сокджин прекрасен, понимаешь? — Черт, да ты действительно втюхался, — слегка хрипит Чонгук, ибо пробрало, до самой корочки возле колотящегося сердца. Друг на это тепло улыбается и смущенно бормочет, что и Чону такое уготовано в скором времени, так что не надо киснуть. А Чон и не киснет, потому что уже. Добралось в самую глубь души и построило там свою небольшую обитель, повесив яркую табличку «не выгонять». Чонгук и не собирается, ведь ему вроде нравится чувствовать трепет от щекочущих ребра крыльев бабочек, которые возрождаются из осевших внутри частиц воздуха, пропитанного им. Нравится утопать в чужих охристых зеницах, где радостно плещутся нежность и забота. Умирать от приятного тембра и привычной хрипотцы в голосе, что каждый раз ласкает чоновы уши и неторопливо скользит невидимыми искрами по венам. А еще улыбка такая ярко убийственная — простреливает своими мягкими уголками сердце насквозь, словно пуля крупнокалиберной снайперской винтовки. Его все устраивает и больше ничего не пугает, ведь все в нашей жизни относится к категории «значит так надо», и Чон в это верит. Верит и надеется. Так что, да, Чонгук прекрасно понимает, ведь он и сам вроде как уже по уши.