write!tober 2018

После того, как ритуал был закончен, меня отвели в комнату без окон, заставили снять мою обычную одежду и посадили напротив предыдущей верховной жрицы. Мне оставили кружку с коровьим молоком, в котором была разведена кровь телёнка, принесённого сегодня ночью в жертву. Мне сказали, что это поможет пережить переход. От предыдущей верховной жрицы остались лишь кости и волосы, закутанные в голубой — священный для нас в эту эпоху цвет — саванн. Это она выбрала цвет священным; мне также предстоял выбор, как и всем девушкам до меня. Каждая новая эпоха обозначалась определённым цветом, значение которого определяло судьбу нашего народа. Одни верховные жрицы становились во главе армии, другие запирались на многие годы, передавая предсказания на тонком пергаменте. Божество определяло нашу жизнь на несколько десятков лет, и сколько это длилось, могут поведать лишь кости в разноцветных саваннах. Я пригубила розовое молоко. Воздух в комнате был очень тяжёлый из-за многочисленных благовоний. Останки предыдущей верховной жрицы матово блестели в полумраке. Я начинала замерзать. Верховная жрица умерла двенадцать лет назад, в день, когда я родилась. Моя семья с радостью отдала меня в храм, надеясь обеспечить мне долгую жизнь — так говорили мне и многим другим девочкам, рождённым в этот день. В итоге осталась лишь я — жрецы смогли истолковать последние слова верховной жрицы: я подходила под описание, данным ею, больше, чем кто-либо другой. Спустя четыре часа я очнулась ото сна, навеянным благовониями и сытным молоком. Я впервые встала с сидения и вдруг ощутила необычайную лёгкость во всем теле, которое уже порядком затекло. В свете последней оставшейся свечи череп верховной жрицы лукаво улыбнулся мне, и огонь погас. Я наугад выбрала ткань — самую тёплую, как мне показалось. Я накинула ее на свои плечи, обвязала вокруг пояса, поправила так, чтобы она не касалась пола. Я старалась не нервничать, но… Но я не чувствовала никакого божества. Никаких перемен — только сонливость и голод. На ощупь приблизившись к останкам жрицы, я аккуратно огладила её череп: чувствовала ли она то же самое? Как происходило вселение у неё? А как у других жриц? Никто, кроме них, не мог дать мне ответ — только белые кости, каждая в своём саванне. А время шло, и мне ничего не оставалось, кроме как выйти. *** Толпа служителей храма теперь держалась от меня в двух шагах: никто не мог коснуться верховной жрицы без её желания. Любого, кто ослушается этого наказа, постигнет великая кара. Я выбрала оранжевую ткань, и все предсказатели уже высказали свои мысли насчёт этого, но я не знала, с кем из них соглашаться: божественного присутствия не ощущалось — я всё ещё была обычным ребёнком. Старая портниха, закончив снимать с меня мерки для парадного саванна, ласково улыбнулась, беря в свои руки мои ладони: — Да-да, я тебя узнаю. Всё те же глаза, полные удивления и раскаяния, — и прежде, чем я смогла удивиться, сказала: — Как и у твоей предшественницы, совсем как у неё. Неси свою власть достойно, верховная жрица. Глаза портнихи блеснули оранжевым — цветом, выбранным божеством.