Шарлах

      Ко мне неожиданно относятся мягче, чем раньше — рот прикрыт ладонью, чувствую прохладные, длинные пальцы на щеках, кончики касаются шеи. Я уже понял. Кричать никак нельзя. Да и есть ли в этом смысл?       Убедившись, что я затих, псих убирает руку, но только затем, чтобы провести ей по моему лицу, стирая слёзы насухо. Можно попробовать извернуться, укусить, но агрессия — не лучшая стратегия, как бы меня ни душила обида.       Силюсь рассмотреть или расслышать хоть что-то, но маньяк вновь словно растворяется. Похоже, пытать снова меня не намерен — в мучительной тишине и неподвижности проходит ещё с десяток минут. И тут я замечаю, что очертания белого пятна стали как будто чётче, а повернув голову, уже могу смутно разглядеть своё плечо. Светает. Значит, пробыл я здесь намного дольше, чем казалось. Кстати, где? Если не паниковать и не привлекать лишнего внимания, возможно, получится рассмотреть хоть что-то, запомнить до того, как псих лишит меня возможности видеть. Надеюсь, лишь завязав мне глаза, а не выколов. Но вот если он этого не сделает — тогда дела мои совсем плохи. Кто же отпустит жертву, что знает похитителя в лицо?       Пытаться что-то разглядеть и важно, и страшно. Но хотя бы отвлекает от тянущей боли в животе и паникующих мыслей о пережитом унижении. Нужно быть сильным. Нужно надеяться и играть по правилам. Глубоко дышу.       Уже можно рассмотреть, что никаких орудий пыток надо мной нет, как, впрочем, и потолка. Или он настолько высокий, что теряется во тьме. Окно, через которое вливается тусклый свет, узкое и вертикальное. Бойница какая-то или просто трещина.       Маньяка не видно нигде, он снова где-то за моей головой, которой лучше лишний раз не крутить. Досадно, но можно подождать. Вижу ближайшую стену — вроде гладкая, окрашенная или оштукатуренная, но не с моим зрением быть уверенным. Тёмная. На этом пища для глаз иссякает.       Уже хочу предпринять попытку осторожно обернуться, как в мир тишины и могильного запаха врывается снаружи слабый, но прозвучавший оглушительней грома, звук. Птичья трель.       И это словно знак для психа — он смещается из-за моей головы и попадает в поле зрения. Что успеваю заметить, так то, что он неправдоподобно высокий или, скорее, длинный, потому что передвигается почти на четвереньках, как животное какое. А ещё одет он во что-то бесформенное, лохматое, на спине нечто вроде тюка с верёвками. И на этом всё, маньяк, обойдя меня, снова неразличим. Комната вдруг резко светлеет, слышен какой-то шелест. Потом вновь — полумрак и тишина. А через пару секунд — долгожданная свобода.       Верёвки чуть ослабли, потом просто зазмеились и исчезли. Я сначала не верю в то, что это не очередной трюк, что ничто меня не держит. Шевелюсь осторожно, потом смелее, затем сажусь. Я не забыл, что где-то здесь возможно притаились дрессированные психопатом змеи. Ничего опасного не происходит, решаюсь встать, подтянув спущенные по бёдрам трусы. Кричать не нужно — теперь псих снаружи, ну как услышит.       Осматриваюсь. Я не в яме, а в чём-то вроде круглой башни: пол земляной, усыпан редкими листьями, стены, как я и предполагал, гладкие, но на ощупь — не каменные. Осторожно постукиваю. Дерево?       Обнаруживаются новые странности — никакой предполагаемой верёвочной дыбы нет и в помине. Сами верёвки тоже исчезли, как не было. Может, поворотный механизм? Как и у двери, через которую ушёл маньяк — никаких признаков той не обнаруживаю. Я заперт в какой-то вкопанной трубе и выхода пока не вижу. Поёживаюсь, платье так и не высохло, я так и не согрелся. Но снять или хотя бы укоротить, оторвав, не решаюсь — если маньяк вернётся, хрен его знает, как отреагирует.       Ноги подрагивают, а дискомфорт в заднице непередаваемый. Вытираю мерзкую, липкую слизь, которую маньяк использовал вместо смазки и которой слишком много, одним из подъюбников. На белом отчётливо проступают бурые потёки. Дерьмо, но не кровь. Отрываю кусок ткани без сожаления.       Начинаю тщательный осмотр стен, дюйм за дюймом. Сама башня от силы ярдов шесть в диаметре, поэтому мои поиски завершаются довольно быстро — я подхожу к грязной тряпке с другой стороны, так ничего и не обнаружив. Может, люк в земле?       Следующий час или около того ползаю на коленях, ощупывая всё, едва не нюхая и не кусая землю, особенно тщательно посередине, там, где я лежал, связанный. По-прежнему безрезультатно, только истоптанный жухлый проклятый лотос.       От бессилия хочется завыть, что я и делаю — если маньяк вернётся, смогу разглядеть, откуда. Кричу ещё раз и ещё, хриплю, кашляю. В ответ — на несколько секунд замолкают гомонящие птицы, чтобы потом вновь запеть.       Теперь я их не могу испугать или что? Истерически усмехнувшись, смотрю вверх. Очертания окна смутные, но ясно, что оно и слишком высоко, и слишком узко, чтобы я протиснулся. Потолок так и вовсе где-то в почти необозримой вышине, чудится чёрным и мягким, что ли.       Голос я сорвал, горло саднит. Страшно хочется пить, но похититель и не думает возвращаться и обеспечивать меня какими-то удобствами. Ссать приходится прямо так, около стены. Надеюсь, он не узнает и не решит, что я осквернил «священное место». Кстати, на какую-то особо почитаемую землю эта башня-труба не тянет. Никаких алтарей, пентаграмм, устрашающих рисунков или надписей на стенах. Ничего, что бы дало подсказку о намерениях или мировоззрении звероподобного обитателя.       Устав бродить, сажусь у отрезка стены, противоположного тому, где бросил кусок ткани и справил нужду. Обхватываю колени, сжимаюсь в комок. Пытаюсь согреться. Это снаружи лето и птичий рай, здесь же — промозглый сумрак и никакого движения. Но змей нет, насекомых тоже. И то хорошо.       Пытаюсь размышлять, разгадать мотивы одичалого психа, что меня сюда приволок. Как давно он отшельничает в этом лесу? Чем занят, питается? Где живёт? А главное, насколько то место, где он меня держит, недоступно?       Меня, должно быть, уже собираются искать. Белла, конечно, может сделать вид, что о моём существовании можно забыть. Особенно если ей удалось сорвать похожий цветок. Вряд ли таких психов несколько, а у одного — много подобных «священных мест». Но уж Марселин точно не оставит меня в беде. Да-да, так и будет, уже скоро меня начнут искать. Надо только подождать, послушать, что происходит снаружи. Будут звать, потом, может, подключат специальные поисковые бригады. А моего полоумного деда всё-таки положат в психдиспансер. Хотя и меня надо с ним, рядом. Надо же было на это согласиться!       Я уткнулся лбом в колени, обтянутые изгвазданной тканью. Дались же мне эти деньги! Чёрт, лишь бы вернуться домой живым. Лишь бы вернуться.       Время тянулось, а ничего не происходило. Птицы поумолкли, слышались только отрывистые пересвисты. Шелестели деревья, похоже, день был ветреный. Пару раз стучал дятел. Мирные звуки мирного леса. В котором устроил мне адскую пытку сумасшедший маньяк, который всё не возвращался.       Подступила паника, придушила. Что, если он меня здесь забыл? Что, если это и есть наказание — умереть от голода и жажды под весёлые птичьи пересвисты?       Я вскочил, снова забегал туда-сюда, как зверь, и, метнувшись к стене, начал копать. Ногтями скрёб холодную, липкую землю, отбрасывал прочь пригоршнями. Чуть не грыз. Но только что устал — стена уходила вниз и вниз и не собиралась переходить в фундамент. Разве что стала более шершавой и похожей на дерево. Ударам не поддавалась.       Я сел около «собачьего лаза», перевёл дыхание. Заключённые из тюрьмы делают подкопы годами, причём знают, в каком направлении и как именно копать. На что я-то надеюсь? Хотя бы согрелся, даже взмок. Но от этого только усилилась жажда. Сглатываю вязкую слюну. Перспектива жуткой одинокой смерти снова рисуется слишком уж красочно.       А что, если маньяк ушёл за Беллой, попавшей, как и я, в хитро расставленные верёвочные силки, и притащит её сюда? Стыдно признаваться самому себе, но я хотел, чтобы так и было. Всё, что угодно, чтобы разорвать нестерпимую статичность.       Странно, там, снаружи, ещё несколько дней назад, когда я был беззаботным студентом, не мог и помыслить, что буду настолько тяготиться абсолютным одиночеством, к которому, как казалось, всегда стремился: съехал из дома, мог неделями не выходить из кампуса, пока Марси не вспоминала о моём существовании и вытаскивала чуть ли не насильно. Ну или какая-нибудь особенно симпатичная девчонка, но ни одна из них не задерживалась надолго ни в сердце, ни в постели. Возможно, психолог бы мне сказал, что я сознательно отталкиваю людей. На самом деле я просто не уделяю им внимания, и они исчезают сами. Пара интернет-знакомых, в отношении которых я был не уверен даже насчёт их половой принадлежностию и которым можно писать раз в месяц разную чушь — вполне достаточный круг общения.       Если я сгину в этой проклятой башне, обо мне никто, кроме близкой родни, и не вспомнит. Не то чтобы я пытался оставить какой-то след в истории, совершить подвиг или сотворить шедевр, но от перспективы безвестного забвения стало щемяще горько.       Всё моя алчность. И лень. Конечно, захотелось дармового наследства, чтобы полжизни играть с утра до ночи и есть пиццу. Работу какую-нибудь, сутки через трое, чтобы не спиться, да и всё. Растительная жизнь без всяких приключений, разве что виртуальных. Ноутбук остался в машине. Срок ежедневных игровых бонусов прошёл.       Фыркаю. И о такой чуши думается, когда я фактически на пороге гибели? Сколько человек может не пить? Два дня? Три?       Шмыгнув носом, глубоко вдыхаю. Плакать нельзя. Лишняя влага. Может быть, тут ночью скопится немного росы или тумана. Воздух сам по себе не очень сухой и намного прохладней, чем снаружи в это время года. Конденсат будет, точно. Оторву кусок платья, вытру стены. Немного, но хоть что-то. Призрачная надежда ободрила. Если у меня будет хотя бы чуть-чуть воды, возможно, мне хватит сил, чтобы выкопать лаз наружу.       Стресс понемногу проходил, я просто устал нервничать. И вообще, очень устал. Хотелось лечь, но я не решился — если застужу почки или мочевой пузырь — расход влаги явно станет выше, а заточение — вдвойне неприятней.       Неподвижно просидел я довольно долго, с пустой головой, уже не паникуя. Просто дышал и иногда посматривал вверх и по сторонам. Заметил, что со стороны окна-щели слабо дует ветерок. Значит, стекла там нет и туману будет легче заползти в башню. Хорошо.       Но почему сюда не проникли насекомые? Мухи? Комары? Какие-нибудь сколопендры? Все те тварюшки, что в изобилии водятся в лесной подстилке. Может, потому что тут нечем питаться? Наверное, других жертв у маньяка не было. Или держал он их не здесь — никаких следов жизнедеятельности я не обнаружил.       Попробовать сделать зарубку на стене? Совсем незаметную, чтобы просто… не знаю, отметить день?       Ничего острого, как назло, не было. В земле, которую я выгреб из ямы, не попалось и мельчайшего камешка или веточки, только полуистлевшие листья.       Наверное, нужно копать ещё, но в долгосрочной перспективе лучше дождаться ночи — воздух будет более влажный. Придумать себе какой-нибудь план — например, некоторое время копать, потом отдыхать, пробовать найти воду, потом снова копать. Чтобы не сбиться, буду размеренно считать про себя.       Но сейчас сидеть без дела я не мог, поэтому встал, решив попробовать простучать стены. Что-то мне подсказывало, что если маньяк как-то выбрался отсюда, бросив меня, то звук непременно выдаст какой-нибудь механизм в стене или проход под ней, который можно будет разрыть уже целенаправленно.       Я снова начал от валяющегося куска тряпки, чтобы не сбиться, но чем дольше простукивал гладкую поверхность, вновь не находя ничего, тем сильнее захлёстывало чувство полной нереальности происходящего.       Люди не исчезают просто так, бесследно, как сквозь землю, даже настолько странные. Как и верёвки не могли просто так пропасть, не оставив следов. Может, это всё была только галлюцинация и настоящий похититель накачал меня наркотиками, действие которых постепенно проходило? Это также хорошо объясняло факт того, что я провалялся без сознания довольно долго.       Неоспоримых вещей было на самом деле не так уж и много: лотос я сорвал, вот валяются его остатки; меня похитили, и выхода пока нет; и всё-таки надругались надо мной без сомнения — внутри всё мерзко ныло, но не было желания проверять на запах, спермой ли меня накачали или какой-нибудь смазкой. Вот уж что-что, а то, чем изнасиловали, — не имеет значения, моя жопа с девственностью попрощалась. Но если я отсюда выберусь, сбегу — никто об этом не узнает. Никто.       Сам этот факт я воспринял спокойнее, чем ожидал, хотя много слышал о том, что насилие, особенно для мужчин, — очень травмирующий опыт. Ну, в сравнении с перспективой медленной смерти — я бы так не сказал. И вроде как геем это меня не делает — было бы в сотню раз унизительней напиться где-нибудь в клубе и перепихнуться в туалете с барменом, пусть даже в «активной» позиции. А когда от меня ничего не зависело — это обстоятельства.       Устал я очень быстро, желудок скрутило ещё и голодным спазмом. Пришлось сесть, скрючиться, снова уткнуть лицо в колени. Платье уже почти высохло и чуть грело, особенно руки, которые я спрятал в складках ткани на талии. Силы надо беречь. Только так я справлюсь и выживу. Нужно отдохнуть. Немного.       Я всё-таки задремал, но очень чутко — слабый шорох снаружи заставил меня тут же вскинуться и вскочить, тревожно озираясь. Стемнело, я уже смутно видел, где начинаются стены. Птицы умолкли, а вот шорох — повторился. И я почувствовал, что за моей спиной кто-то стоит, раньше, чем втянул на очередном вдохе запах. Могильная яма в дождь, осталось только опустить туда гроб с покойником.       Обернувшись, тут же отшатываюсь, запинаюсь о платье, падаю и к стене уже отползаю. Как будто хочу спрятаться, хоть и знаю, что негде. Псих вернулся, появившись так же внезапно, как и исчез раньше. Только теперь стоит, выпрямившись во весь чудовищный рост, футов шесть с половиной точно, если не больше. Лохмотья свои и не думал сменить, весь какой-то угловатый, тёмный, пугающий. И с ним его змеи, вот, две шевелящихся узких ленты… или больше?       Закричать бы, но толку? Сейчас же мне на шею — удавку, и снова присказка про птиц. Бесполезно. Только, замерев, наблюдать, как он подходит ближе. Шаг, ещё шаг… неловко, как будто ему больно или он на ходулях. И никак не разглядеть лица — может, он и в маске, такой же грязно-тёмной, как и остальное уродливое одеяние. Вот до меня — всего шаг, вот уже змея закопошилась в подоле, и то, что я испытал вчера  — неизбежно повторится. Но вдруг он хотя бы немного вменяемый, этот сгусток ужасающей тьмы?       Язык как будто распух, ворочается с трудом, горло стискивают спазмы — я боюсь. Но удаётся произнести:       — Пить. Я хочу пить.       Псих останавливается, змеи вокруг меня тоже слегка притихают — дрессировка исключительная. Интересно, как он их переносит? На себе или они вслед ползут? Не это сейчас важно.       — Пить, — снова прошу. — Можно мне воды?       — Воды? — переспрашивает маньяк снова атонально и как-то неестественно, как будто услышал незнакомое слово.       — Да, воды, — терпеливо повторяю. — Пить, я пить хочу. Дождь, река, озеро… — с надеждой перечисляю.       — Воды, — снова повторяет за мной псих.       — Да, — киваю и указываю на свой рот, хотя и сомневаюсь, что почти во мраке это заметно. — Пить.       Тёмная фигура шевелится, и вдруг мне на голову течёт струя. Прохладная, но я поначалу закономерно решаю, что психопат решил поиздеваться и меня вульгарно обоссать. Но нет, никакой вони, а когда осторожно облизываю губы и поднимаю лицо вверх, вижу, что мой похититель просто поднял руки и, судя по всему, выливает на меня воду из какого-нибудь бурдюка.       Пью жадно, едва не давясь, прямо так, ртом, не набирая в ладони. Нахлёбываюсь впрок, как в последний раз — возможно, что так оно и есть. Перевожу дыхание, но теперь псих настаивает:       — Пить. Много. Расти. Пить.       Опять его странности, видимо, снова переклинило. Приходится послушно сложить руки и пить ещё, до тошноты. К счастью, этого оказывается достаточно — больше меня похититель не принуждает. Более того, отзывает змей, и они куда-то деваются, растворяясь в темноте позади него. И вместо верёвок — протянутая ко мне рука.       — Встань.       Послушно хватаюсь, вставая. Ладонь у маньяка широкая, пальцы длинные, но не утончённые. Стискивают мою руку сильно, но не болезненно.       — Пойдём.       И не думаю ослушаться, если он задумал меня вывести из этой башни — так я только за, куда угодно подальше!       Могу поклясться, стена не открылась, не разрушилась, не отъехала в сторону — просто разошлась надвое, как будто кто-то расстегнул невидимую молнию. В меня ударил поток воздуха и ароматов ночного леса. И да, там были силуэты деревьев, кустарника, освещённые бледным светом. Луна. Свобода, свобода под небом!       Как только делаю шаг за стену вслед за похитителем, он тут же оборачивается и предупреждает меня до того, как мысль о побеге успела сформироваться:       — Убежишь — умрёшь.       Наклоняется ко мне так близко, что я и со своим зрением могу всё достаточно чётко разобрать — лунный свет высветил все детали. На нём — не маска. Это… это лицо. Крик я сдержать не в силах.