Шарлах

      Чувствую себя, как на пирушке каннибалов, причём в роли главного блюда. Бульон из моих бренных косточек задумал сварить Шарлах с моей подачи и одобрения. Да, он не придумал ничего лучше, чем развести огонь прямо под ванной с водой, в которую я с наслаждением забрался. Вообще не горячо, как только становится хоть чуть некомфортно, я просто говорю об этом Шарлаху и он разгребает угли. Сколько сижу здесь — не знаю, но Шарлах уже дважды за дровами сходил. Интересно, куда. Дым вытягивается в зарешечённое окошко, хоть и не полностью, не знаю, отмываюсь я больше или прованиваюсь. Ну и, как ни странно, мне стало по ощущениям легче, хотя так себе лечение. Хотя бы тепло, согреться в этом замке ой как не просто.       А Шарлах вокруг меня как-то преувеличенно суетится. Не знаю, чем его лошадь настращала, но к лучшему — и пот со лба мне вытирает, и пить приносит, и глаз не сводит. Если о его мотивах не задумываться, так вообще хорошо. Только что теперь-то будет, опека — это плен. Хорошо хоть не додумался меня в воде насиловать приняться, и так сил никаких нет.       — Всё, хватит, — берусь за бортики ванны, сажусь. — Принесёшь мне какое-нибудь платье?       Я бы попросил просто одежду, но мужской тут нет нигде, а в такой же точно тряпке на одно плечо, как была, ходить не хочется. Холодно слишком. Шарлах редко отзывается на просьбы, если ответ положительный. Вот и сейчас сразу уходит. А я, пользуясь его отсутствием, вылезаю из воды. На пол бросаю одно из полотенец, наступаю на него, вторым растираюсь. Хорошо-то как, полы от костра прогрелись, ну ещё бы. Как-то ближе к цивилизации и образу жизни современного человека. Только темно вот, что бы придумать, чтобы хоть как-то осветить замок? Факелы? Шарлах-то огня не боится, даром что растение. Понимаю, почему в древние времена вставали с зарёй — вечером не больно-то какие дела управишь, не видно ни зги. Даже сейчас ещё не стемнело, но набежали облака, заморосил дождик — и вот уже ничего не разглядеть и через несколько шагов. Зрение тут не при чём — темнотища.       Шарлах возвращается с белым тюком в верхних руках, кладёт его на пол и снова пытается обо мне заботиться: заключил, что я не очень сухой, обвил щупальцами и трёт. Не больно, не стеснительно, почти забавно: как будто я совсем мелкий, ещё не могу вытереться сам, и это делает мама. Мама. Интересно, сейчас она где? Правильно сделала, что ушла от моего мудака-отца, неправильно только, что со сворой каких-то обдолбанных уродов, похожих на хиппи из прошлого века. Вроде как опозорила что-то загадочное, что называется «род», и насчёт лишения её родительских прав подсуетились быстро. С тех пор не появлялась. Звонила, но не чаще, чем раз в год, обменивалась несколькими фразами с отцом. По обрывкам разговоров я знал, что она всё же где-то обретается и даже вроде бы родила. Моего братика или сестру — я не интересовался. Как-то сразу принял, что она ушла из наших жизней. Но сейчас почему-то смутные детские воспоминания слились в одно более-менее яркое. Махровое полотенце, мамин смех, синий резиновый утёнок в ванне. Такая глупость. Разве бывают синие утки? Может, в каком-то из миров, где есть огненные птицы, есть и синие. Во что, в конце концов, больше верится?       Платье, которое мне протягивает Шарлах, очень красивое, с белой, блестящей вышивкой тонкими лентами. Цветочные мотивы. А ещё мне с готовностью предоставлены чулки и, о радость, панталоны. Поменялись правила? А, неважно, наконец-то хоть чем-то можно задницу прикрыть. Чулки тоже оказываются впору, и я начинаю что-то смутно подозревать, завязывая ленты вверху, на которых они держатся. Ничего, раньше все в чулках ходили, зато тепло. Слишком добротная ткань, толстая, и фасон одежды другой, больше похожий на то платье, в котором я попёрся к злосчастному озеру. Значит ли это, что Шарлах принёс эти вещи из другого замка-воспоминания, существовавшего в ином времени? Вот и спрошу.       — Шарлах, откуда эти вещи?       — Из замка.       — Этого же?       — Нет.       — Понятно, — киваю. — Они для разных невест предназначались?       — Да. Фариду — сейчас.       Шарлах, разговаривая со мной, тушит угли и осушает ванную, поднимает даже полотенца. Я опасливо отхожу подальше, он смеривает меня взглядом и только после этого прикасается одной из рук к полу. Мгновенная уборка через искажение пространства. Ванна ни разу не закопчённая, углей и дров нет, полотенца аккуратно повисли на прежних местах.       — Вау, — искренне выдыхаю. — Это здорово, что ты так точно… метко управляешь магией. Я думал, что ты только растениями можешь. А ты можешь «вспомнить» какую-нибудь еду, а то я очень есть хочу?       — Память не хранит многое. Непостоянное.       — Ну вот мне бы сейчас очень хотелось чего-нибудь непостоянного. Мяса. Горячего бульона.       — Мясо?       — Да, как в прошлый раз. Поймай что-нибудь, — прошу и жалобно добавляю: — Пожалуйста.       — Фарид не должен быть один, — возражает Шарлах.       — Да ничего со мной не случится, — заверяю его. — А есть хочется.       — Пойдём, — приглашает меня Шарлах с собой.       Вкладываю свою руку в его ладонь. Он некоторое время ведёт меня за собой, миновав двери магическим путём, потом вспоминает о моей просьбе и отпускает. Немного охватывает прохладой коридора, но как же уютно, когда тебе в яйца не поддувает! Шарлах идёт медленно, иногда цокая по граниту пола. Шупальца сейчас у него лохматые и драные, уже не свиваются в подобие хвоста, но заживают. Их кончики закруглились, и сейчас цве́та молодых еловых колючек. Отрастут. А как же иначе, существо, которое не сможет восстановиться после нападения, Хранителем бы не назначили. Кстати, а кто этим заведует?       — Шарлах, а кто тебе сказал, что ты — Хранитель?       — Отец, — следует логичный ответ.       — А ему кто? Только не говори, что его отец и так далее. Первому отцу, предку, так сказать, кто сказал?       — Древо.       — О, это что-то типа вашего правителя?       — Древо правит над всеми.       — Ну вот мне никакое Древо не указывало, как жить, — развожу руками. — Сам по себе. И моему отцу тоже никто не говорил.       Шарлах останавливается, поворачивается и тычет пальцем мне в грудь:       — Внутри Фарида часть Древа. Внутри Шарлаха — тоже. Каждого, кто живёт. Древо велит каждому, нужно лишь слушать.       — Опять какая-то магия или это типа… душа? А Древо — бог? Ты серьёзно?       — Древо — все. Приходим. Уходим. Древо в нас и в тех, что будут после нас.       — Ага, тогда во мне аж два дерева, — нервно шучу.       Желудок побаливает. Надеюсь, только от голода. Шарлах так уверенно говорит о всякой эзотерической чуши, что хоть верь. С другой стороны, после лошади-телепата и птицедемона я поверю даже в Санту.       Шарлах приводит меня не на кухню, а в зал, где облюбовано место ночлега — «гнездо» собрано из всякой всячины, и я в него бережно усажен щупальцами.       — Фарид останется здесь.       — Останусь, конечно, — дежурно киваю.       Шарлах, немного постояв и попялившись на меня светящимися глазами, уходит. Слышу, что в коридоре прыгает, раз, другой. Звуки смолкают, и я тут же из гнезда выбираюсь. Всё осматриваю и обшариваю. Верёвка. По-прежнему нужна верёвка. Ничего подобного, разве что шнур от гардин, но он совсем короткий. А что если… устроить пожар? Нет, ничего не даст. Если уж Шарлах на огненную птицу бросился, то меня и подавно из огня вытащит, и тогда уж точно одним из щупалец к себе намертво привяжет.       Слишком обычный интерьер — мебель, камин, несколько канделябров да шторы. Можно попробовать выбить окно — путь к побегу хороший, но только до стены. А тонким, хрупким осколком Шарлаха не пырнуть. Отпадает. Что остаётся? Выбившись из сил, снова сесть. Вытереть лоб. Опять лихорадка? Мерзкое ощущение. Вроде бы холодно, но я весь взмок. Пот липкий, ледяной.       Пока ищу, во что бы завернуться, Шарлах возвращается. На этот раз — сразу с добычей, в петле одного из щупалец болтается кролик. Кролика будет не так жалко, как оленя, хотя ещё немного поголодаю и готов буду сам придушить хоть щенка. Потом мне будет стыдно, но это будет потом.       Добыча мне вручена торжественно, Шарлах собой, кажется, гордится. Кролик обмякший, но очень тёплый, на лапки налипли сухие травинки. И вкусный. Он будет очень вкусный.       — Я целиком не сожру, пошли на кухню, — трогаю Шарлаха за руку.       Теперь он почти не переспрашивает. Наверное, я ошибся, когда предположил, что он недалёкий. Наивный — быть может, но никак не тупой. Понимает речь, учится, всё запоминает, так что я лишь прошу дать воду, как уже и огонь в камине-печи разжёг, и котелок налил и подвесил, и наблюдать за мной уселся. Не на стул — его я успел занять, наконец-то победил в этом подобии детской игры. Прямо на пол, несколько по-собачьи, но из-за чудовищного роста всё равно выше стола и с любопытством наблюдает, как я, неумело орудуя ножом, пытаюсь содрать с зверька шкуру.       Наученный горьким опытом, кровь из кролика я выпустил не на стол, а в угол, отвернулся и стараюсь не думать о том, что там копошится щупальце Шарлаха. А шкурка, оказывается, довольно легко рвётся, и тянуть её надо осторожно, но терпения нет. Надругательство над трупом, конечно, но что поделать — поваром при средневековом царском дворе не являюсь.       Шарлах иногда следит за траекторией полёта клочков меха. Это забавно. Любопытно поворачивает голову, когда потрошу тушку, и я ему охотно показываю — вот так, всё наружу и выбросить. Нет, конечно где-то едят потроха, я слышал. И в ресторанах готовят, фуа-гра, например, деликатес. Но мне как-то брезгливо, хотя, может, это вкусно.       Сложнее всего оказалось отрубить кролику голову, пришлось брать нож побольше, и меня едва Шарлах не остановил. Самому показалось опасным, но зато теперь голова лежала на столе отдельно, по-прежнему в меху, разве что перепачканном кровью, а остальное тельце по частям отправлялось вариться. По цвету мясо походило на куриное, а по форме… правду, значит, где-то читал, что на продажу фермеры привозят кроликов с необрубленными лапками, иначе никто не купит, подумают, что кошка. Хмыкаю. Как будто вы знаете, что в фастфуд добавляют, и мясо ли это вообще. Живя с Шарлахом, питаюсь только натуральными продуктами. Мечта всех «духовно богатых». Но сельдерей-мутант с глазами, увы, не глюки, рассматривает, какие именно баночки с приправами я выбираю.       А всё те же, только, покопавшись, нахожу ещё гвоздику. Любопытно, но лучше бы лавровый лист или соль нормальную, эта какая-то подозрительная.       Пока кролик становится бульоном и нежирным вторым блюдом, я отдыхаю, откинувшись на спинку стула, и выспрашиваю Шарлаха:       — А где ты охотишься? В нашем мире?       — Да. За стеной — лес.       — Получается, — осторожно подвожу беседу к важным моментам, — что ты можешь просто выходить и идти, куда тебе захочется в любое время?       — Ненадолго. Храню.       — Понимаю, — киваю. — Но как далеко? Если бы захотел, куда бы ты мог отправиться?       — Не знаю, — честно отвечает Шарлах. — нужно хранить.       — Ну вот если бы кролик от тебя начал убегать, как далеко бы ты за ним гнался?       — Ловить быстро.       — Я понял, что ты хороший охотник. Но если бы это был чертовски быстрый кролик?       — Есть другая добыча.       — Допустим, — терпеливо продолжаю давить. — Но если бы тебе был нужен именно он?       — Пока не поймал.       — А что, если бы тебя заметили люди? Ты сам намекал, что у нас есть оружие и, как ты думаешь, Знаки.       — Не знаю, — Шарлах снова честен. — Раньше мы общались с людьми.       — Твой отец?       — Отец отца. Дед?       — Правильно, дед, — хвалю. — Так что там?       — Мы хранили. Некоторых людей. У озера. Они приносили нам невест. Как Фарида.       — Меня никто не приносил, я сам пришёл, — отзываюсь и тихо бормочу: — Нахуя-то.       — Потом люди сказали, что мы им не нужны.       Шарлах что, сейчас про мой род рассказывает? Вот откуда в кодексе та запись, огнём бы её вымарать! Теперь припоминаю, что-то такое было. У деда давным-давно пропала тётка по матери. Её искали, но так и не нашли. Были газетные заметки и странная рамочка на семейном древе. Алая. Дед тогда нам, тогда ещё мелким мне и Белле, пояснил, что это вроде как женщины, у которых не было детей, и они умерли молодыми. Показал ещё нескольких на других страницах. Я уже и думать об этом забыл, а выходит… были у них дети. Поколения монстров со щупальцами. И та девушка, что мы похоронили — моя родственница. Совсем не кровная, так что Шарлах мне никакой не "брат".       — Сам понимаешь, — тяну. — У людей же оружие.       — Забыли магию. Не рисовали Знаки.       — Понимаю, но вы-то были как полезны? За что вам отдавали невест?       — Урожай. У вас в мире есть… — Шарлах задумывается, но потом припоминает слово: — …деньги. Урожай меняли на них, а их — на вещи.       — Я знаю, как работают деньги, — улыбаюсь. — Давай к сути.       — Не было голода. Плоды росли. Трава давала пищу животным. Деревья не пускали врагов и хищников. Люди жили хорошо. Имели всё, что могла давать магия. Плодились. Уезжали.       — Знаешь, я бы от этого сейчас не отказался, сельское хозяйство прибыльней, чем кажется. Что случилось?       — Невесту не привели. Кто-то из людей говорил, что… что она его. Не знаю слова.       — Любил её?       — Не знаю. Пусть любил. Не отдал. Обман. Отец узнал. Он был очень зол и взял её силой, не через озеро. Больше не ходил к людям. Учил не ходить.       Всегда подозревал, что богатства у нашей семьи неправедные. А оказалось, что всё благодаря языческим ритуалам — принеси девственницу в жертву во имя урожая. Только очень действенным, даже сейчас вокруг нашего неприветливого дома-склепа сад был пышным, а уж весной благоухал так, что можно было почувствовать сразу, как только с трассы на просёлочную дорогу съезжаешь. Поля и фермы давно уже разошлись по наследству дедовым сёстрам, остался лишь небольшой пай и само поместье, а также все лесные угодья. Ходили неприятные шутки, что деду, как наследнику, достался только титул. Охота особых доходов не давала, да и соседний заповедник затрахал санкциями. Но мне на безбедную жизнь денег от продажи дома хватило бы с лихвой.       — Ну так вот он я, здесь, — встаю, пробую варево. Заключаю, что оно уже вполне себе ничего, не водичка, и несу за стол. — Будем считать, что добровольно пришёл, как полагается, через озеро, с цветком. Думаешь возвращаться? Тарелку достань.       Шарлах сразу понимает изменение интонации моего голоса и подаёт посуду. Разливаю бульон, плюхаю туда кусок мяса, колупаю ложкой. Уже не важно, насколько вкусно, впиваюсь зубами, жую, но продолжаю слушать Шарлаха.       — Хранителей должно быть двое.       — Вот ты как, значит, — ворчу. — Сам договор не выполняешь, а люди виноваты.       — Когда Хранителей двое, один сможет уйти.       — То есть, ты вернёшься к людям, когда… когда я умру и всё уже будет не важно, — бросаю ложку, бульон расплёскивается.       Всё так просто. Вырастет малыш-Шарлах, его можно будет оставить «на хозяйстве» и тогда взрослый вернётся, чтобы помогать людям. Только будет это лет через пятьдесят-шестьдесят, деревья не трава, растут долго. Когда от земной экологии нихуя не останется, и перемрём не от войны, так от голода. Интересно, а внешний мир как-то сможет коснуться этого «пузыря» с замком? Ну, если отравят воздух, выгорит лес, за стеной будет только радиационная пустыня? Наверное, да. Тогда Хранитель станет не нужен — нечего будет хранить.       Шарлах молчит. Чуть ярче засветились глаза, но и только. Понятно, что всё правда, но что-то как будто не так. Очень тяжело это признавать, и очень страшно. Опять кажется, что никуда я не сбегу. Хочется как-то отвлечься. Мысль находится:       — Шарлах, а эти замки… они же для разных невест были сделаны, в разное время, так?       Что-то не сходилось в хронологии. Дед мне говорил, что в кодексе записано, что невеста нужна каждые триста пятьдесят лет. А воспоминаний о замках, даже если предположить, что сохранились все, семь. Путём несложного умножения и округления, получаем дату лет за пятьсот до нашей эры. Угу. В Пелопонесскую войну всё началось. С другой стороны, почему нет? Но если прикинуть, то от пропажи моей двоюродной прабабки прошло сколько? Ну, лет семьдесят. Шарлаху, выходит, примерно столько и есть, и он весьма активно мне показал, что потомства хочет. Что это? Какое-то предсказание книги, что один из Хранителей будет убит? Вот же бредятина.       — Да. Не всех.       — А этот, — я показываю ложкой куда-то в пространство. — Он для последней невесты?       — Нет.       — О, — оживляюсь. — А ты можешь вернуть тот замок, который самый последний?       — Не хочу, — неожиданно возражает Шарлах.       — Но можешь? — настаиваю.       — Могу. Много магии.       — Ты говорил. Не хочешь — не надо.       Ободрённый, я глотаю бульон с удвоенной энергией. Мало того, что в какой-то из итераций замка может не оказаться, скажем, куска стены или магического барьера, так ещё и в перспективе условия для жизни могут быть не настолько средневековые. Только Шарлаха уговорить придётся. Не хочет он, ишь какой. И котелок с едой с собой забрать, чтобы не голодать на новом месте.