Шарлах

      Шарлах как будто не знает, что делать. Ощупывает кости птицедракона, нерешительно шатает некоторые. Ноги у меня не намокли, но начали ощутимо замерзать. Переступаю, как лошадь в стойле. Осторожно выспрашиваю Шарлаха:       — Ты уверен, что знаешь, что делаешь?       — Фарид сказал — мёртвых хоронят. В земле.       Выдыхаю. Надо аккуратно подбирать слова. Иначе копать яму я буду отсюда и до следующей жизни. Шарлах, получается, никогда не ловил никого самостоятельно?       — Так это людей, Шарлах. У животных кости используют.       — Животное или человек? — указывает Шарлах на скелет. — Она разумная.       — Давай объясню тебе по-другому, — выдыхаю, говорю ровно и спокойно. — Мы с тобой — разные. У нас разная культура. Традиции. Обычаи, — по привычке перечисляю похожие слова. — Людей положено хоронить, но это в основном. Иногда сжигают или даже пускают тела просто по реке. И если мы не знаем, как распорядиться телом этой… этого существа правильно, то никто не обидится, если сделаем на своё усмотрение.       Шарлах долго думает. Не знаю, сколько из моей речи он понял, но достаточно, чтобы наконец предложить:       — Оставим так?       Хочется согласиться и добраться наконец до тёплого гнезда-постели в замке. Пожалуй, сейчас даже больше, чем сбежать — только не по сумрачному дождливому лесу без обуви и больным. Шмыгаю. Шарлах тут же настораживается, и я вспоминаю о его болезненной гиперопеке. Не болезненней, чем получать ожоги, о которых будет напоминать скелет демона, который ещё и вид портит, и проход к ручью перегораживает… Ручей!       — Шарлах, да давай его просто в воду кинем. Какая разница, в каком мире его потом выкинет.       — В воду?       — Ну да, смотри.       Подаю положительный пример трудолюбия — оторвав от птичьего крыла несколько пластин-перьев, тащу их к ручью, осторожно переступая по мокрой траве. Точно заболею только сильнее! Зато вода охотно расступается и принимает «дар», который тут же исчезает, миновав поверхность, без следа и отражения.       — Фарид намочил ноги! — Шарлаха мои труды впечатлили, но совсем иначе.       Подбежал ко мне, поднял на руки, и под накидку и юбку тут же запустил щупальца. Но возмущаться тут нечему — тут же впитал ими влагу из чулок и убрал. Но место, на котором я стоял раньше, уже намокло от дождя. Осознав этот факт и невозможность высушить землю и траву, Шарлах приходит к оригинальному решению — подсаживает меня на одну из нижних ветвей ближайшего дерева, заботливо поправляет на мне дождевик.       Сидеть неудобно, но не высоко и не страшно. Я и не жалуюсь, пока Шарлах работает за меня, оживлённо запихивая кости в ручей. Оборачиваюсь, когда шорох дождя и возню Шарлаха нарушают шаги. Проводник. Ловит мой взгляд одним из своих безнадёжно-серых глаз.       — И что это вы тут делаете?       К голосу внутри головы я уже почти привык. Если бы люди общались примерно так же между собой, не возражал бы. Кричать бы не получалось друг на друга и переспрашивать ничего не надо. Но пытаться так же мысленно ответить непривычно, приходится словами:       — Птичку купаем. Убили и концы в воду.       — Шутишь, — Проводник безэмоционально подтверждает факт. — Хорошо. Идея твоя?       — Откуда пришло, туда и ушло. Тебя это волнует?       Я уже больше устал, чем пытаюсь быть вежливым. Что вообще эта лошадь тут забыла?       — Ничуть. Я здесь отдыхаю. Ем, — отвечает мне Проводник на невысказанные мысли. — И я не «лошадь». Я могу быть кем угодно.       — И я тебе, конечно, верю, — хмыкаю.       Вот чё он пристал? Чё ему надо? Скучно просто? Настолько, что надо под дождём шляться?       — Дождь я люблю. А не веришь — зря.       Это напоминает искажение времени и пространства, которое демонстрировал Шарлах с замком, только расплывается фигура Проводника, чтобы в неуловимый момент преобразиться. Теперь на мокнувшей под дождём поляне не конь с рыбьим хвостом, а молодой мужчина с невероятно длинными влажными волосами, завитки которых стелются даже по земле вокруг. И глаза остались у Проводника прежними, серыми. А в остальном — не узнать.       — Люди выглядят примерно так, — не то спрашивает, не то утверждает Проводник.       На меня не смотрит, оглядывает себя. Я могу подтвердить, что не примерно так, а в точности — никакой одежды на нём нет, так что даже и неловко немного. Впрочем, в форме человека Проводник и не задерживается, снова искажаясь и приобретая прежний вид.       — Неудобно быть человеком, когда сжевал столько травы. Пищеварение не приспособлено. Тошно.       — Меньше есть надо, Шарлах не успевает выращивать, — ворчу.       Я уже перестал удивляться. Совершенно. Атрофировалось это чувство. Как у Алисы из Страны Чудес — говорящие цветы не удивительней говорящего кота. Проводник не чудне́е Шарлаха.       — Вот как раз поэтому я тут и нахожусь. Как раз-таки успевает. Вы, люди, что-то говорите о соседских лужайках.       — У соседа трава зеленее. Это о зависти как бы.       — Если и существует эта «соседская лужайка», то она здесь. Трава действительно зеленее.       Кажется, мы друг друга не очень понимаем несмотря на то, что Проводник читает мысли. Странно было бы, если бы наоборот. Реальная мерзкая жизнь она не фэнтези даже тогда, когда рядом разумное растение и конь-телепат, вообще, может, божок или что-то такое. Нельзя до конца понять разумное существо иной, нечеловеческой расы. И люди-то друг друга до конца не понимают.       — Мне льстит сравнение с богом, — отзывается на мои мысли Проводник. – Но если бы они существовали, я был бы лишь инструментом.       — Очень избирательным и своевольным, — почти шепчу. — Меня вот никуда провести не хочешь.       — Но ты видел, как работает ручей, — лукаво склоняет голову конь. — Ваш народ умеет меня призывать.       — Помню-помню. Магия или слово. Только я слова-то не знаю. Шарлах говорил про Знаки. Нужны они?       Проводник не отвечает. Уклончиво тряхнув гривой, опускает морду к траве. Вот же! Но, оказывается, сзади подкрался Шарлах и всё или почти всё слышал:       — Знаки?       Как бы так извернуться и лишнего не болтнуть? Проводник-то рядом и спокойно может меня Шарлаху с потрохами сдать. Не пойму его до конца — заинтересован ли в том, чтобы Шарлах размножался, или всё-таки пытается как-то мне помочь?       — Ну мне… просто любопытно было, — единственное, что получается из себя еле-еле выдавить. Хотя бы не ложь.       Проводник точно теперь разговаривает с Шарлахом — тот замер, а конь на него косится. Сглатываю. Жарковато. То ли температура наконец спадает, а то ли чувствую неладное. Но, наверное, обойдётся — мысленно переговорив с конём, Шарлах мне только хвастается:       — Убрал, — и показывает нижней рукой на очищенную лужайку.       Как и не было ничего — ни следа от птицедемона, а примятая трава снова выпрямилась и зазеленела. Шарлах и правда собой гордится. Будто хочет, чтобы его похвалили. Так мы точно в замок вернёмся быстрее. Но есть ещё одно, самое верное средство.       — Молодец. Вернёмся, а то я в туалет хочу.       — Туалет! — тут же радуется Шарлах и тянет ко мне щупальца.       — Что я тебе про него говорил? — отпихиваю парочку из них подальше. — Только в спокойной обстановке. В замке, в специальной комнате.       Смирившись с условиями, Шарлах оплетает меня щупальцами всего лишь за талию и пересаживает с ветки на сгиб руки. Не очень-то и отличается жопной чуйкой — и то дерево, и это.       Окликиваю Проводника:       — Так и будешь здесь ночевать? Может, пойдёшь с нами? Не хочешь в комнаты, во дворе есть конюшня, стойло…       Проводник смотрит на меня, но голоса в голове не слышу. Уже решаю, что обиделся, но отвечает:       — Не пойду. Но спасибо за столь странное приглашение.       Шарлах прижимает к себе ещё плотнее, как будто хочет укрыть от Проводника. Или ревнует? Ну да, вдруг кто похитит его драгоценную невесту-инкубатор! Нервно сглатываю. Совсем забыл про эту дрянь внутри. Но если не беспокоит, не значит, что этого нет. Рак тоже не беспокоит почти до терминальной стадии, СПИД… надеюсь, что от деревьев в кишках всё-таки лечат.       В замке темно, неуютно и жутко сыро и промозгло. Не так, как на улице, но тепло только в комнате с гнездом, где меня Шарлах и отпускает, тут же жизнерадостно осведомившись:       — Туалет?       — Ты-то тут при чём, — бурчу. — Сам схожу. По лестнице наверх, так же? Я же тебе говорил, особая комната, уединение.       Шарлах только делает вид, что понял, потому что тут же увязывается следом, пока я осторожно крадусь по жутко холодным плитам коридора в ожидании, когда глаза привыкнут к темноте. Постепенно начинаю различать перила и спотыкаюсь уже не на каждой ступени. Интересно, зачем вообще делать туалеты и ванные выше первого этажа? Чтобы говно дольше летело и интереснее шлёпалось? Ага, и опарыши ему со стенок оценки бы показывали.       Усмехнувшись такой дурости, взбираюсь по лестнице уже быстрее. Я устал, в платье и дождевике жарко, а вот ноги наоборот, застыли. Дверь в ванную в коридоре наверху не единственная, но я помню, какая. И резко захлопываю её прямо перед носом Шарлаха. Прижимаюсь к ней спиной, вздыхаю. Как будто дверь его удержит.       Как ни странно, да. Немного поворочавшись за ней, Шарлах смиряется, и судя по цоканью, куда-то уходит. Не веря своему счастью, чутко прислушиваюсь, пока шаги не смолкают где-то внизу, потом осторожно приоткрываю дверь, выглядываю. Темно и тихо, никого.       Вот, вот теперь бы сбежать! Конечно, без полных карманов брюликов, но хоть что-то! Только вот выход за плотный купол я так и не нашёл. И сил нет. Значит, надо прежде всего всё-таки сходить в туалет, потом попытаться что-то подготовить к побегу.       Ссать неприятно до жжения. Организм так борется с температурой — не по́том, так вот так прогонит. Задумавшись, поддёргиваю подол юбки ещё выше и присаживаюсь. Бумажки как всегда нет, но замечаю небольшое ведро с торчащей палочкой. Полюбопытствовав, тяну за неё. Кажется, на конце кусочек пеньки или мочалка, в темноте нихрена не разобрать, а трогать брезгливо. Что-то я такое про туалеты древнего Рима слышал. А вот что так глисты и прочая зараза передаётся, они походу не в курсе были.       Воткнув палочку обратно, пользуюсь многострадальным, но выглядящем сейчас совершенно как новое, полотенцем. Второй раз использую, можно попрощаться. Кидаю его в дырку, осторожно встаю. Голова закружилась, и как бы самому не наебнуться. Ну я допускаю, что как человек то ещё…       Приоткрыв дверь снова, убеждаюсь, что Шарлаха по-прежнему нет. Значит, можно отправиться на ночную разведку.       Тихонько крадусь, стараясь не шуметь. Но в этом замке и не трудно — украшений и безделушек, о которые можно запнуться, разбить или предательски звякнуть какой-нибудь хрустальной подвесочкой, нет совсем. Топай себе и топай в полумраке. Но дверную ручку тяну осторожно. Платяная кладовая, судя по запаху и тому, что в ней уложены ткани и полотнища рулонами и стопками почти до потолка. Ткани, причём, на ощупь все грубые, похоже, что утилитарного назначения — полы помыть, полотенце заменить. Неплохое открытие, но никак мне не поможет в побеге.       В комнате рядом уже что-то поинтереснее – хранятся всякие кувшины. Осторожно попытавшись приподнять один, убеждаюсь, что он не пустой. Как бы открыть и что внутри?       Оказывается, довольно просто, а внутри до горлышка слабо пахнущего масла. Вот тут бы ткань пригодилась, конечно, приходится вытирать руки о подол. Зачем столько масла? Для светильников? Не может же этот замок вообще ничем не освещаться никогда? А ещё масло хорошо горит. И вот это уже что-то. Если устроить в замке маленький такой контролируемый пожар, Шарлаху вреда-то не будет, но смыться удастся в суматохе вернее.       Последняя дверь перед ещё одной лестницей слегка поскрипывает. Вот бы маслом-то и смазать! Но я как какой-нибудь персонаж из сказки-притчи — жизнь не учит вороватой запасливости и вообще ничему. Зато наконец-то очередной склад всякой всячины не разочаровывает. То тут, то там наставлены ящики, но не заколоченные. Открыв ближайший, я нахожу в ворохе пакли или соломы продолговатые тяжеленые металлические скобы, и поднеся одну из них ближе к незакрытой двери и скупому свету луны сквозь тучи, понимаю, что это капкан. Хорошо, что не взведённый! Наверняка на крупного зверя — волка там или медведя… и Шарлаха, например. Сомневаюсь, что он сможет быстро освободиться из такого. А если из парочки? С другой стороны, он и по стенам прекрасно лазает, а главное, быстро. И я вернее без руки сам останусь — пользоваться такими вещами не умею. Зато в следующем ящике меня поджидает поразительная находка. Боевой арбалет. Болты оказываются тут же, в ящике поменьше рядом. Уж им-то я как-нибудь разберусь, как воспользоваться. Но нет ли тут поблизости, скажем, ружья?       Не оказалось. В тех ящиках, до которых удалось дотянуться, нашлись ещё капканы, какие-то сетки, верёвки и что-то похожее на мультяшные мышеловки-клеточки. Но и арбалет-то я найти не ожидал! Интересно, а у Шарлаха мозг есть? Ну что-то такое, что можно повредить, скажем, болтом в глаз. Судя по размеру ложа, из такого арбалета не то что Шарлаха, слона можно завалить. Я его вообще подниму?       С трудом, но да. Сомневаюсь только, что сумею выстрелить. Может, тут какая инструкция есть? Если и на лошадином, то хотя бы с картинками?       Размечтался. Когда в этом замке обитала последняя невеста, «Икея» ещё не существовала. Ничего такого. Возможно, при свете я как-нибудь сам разберусь и даже не оторву себе пальцы тетивой. Возможно. И если Шарлах даст мне свободное время, но если он меня тут застукает… надо уходить.       Вернув всё относительно на места и позакрывав крышки ящиков, выскальзываю в коридор. По-прежнему тихо. Спущусь, пожалуй, и буду себя примерно вести. Вот он я, не сбежал, и в мыслях не было! Усыплять Шарлахову бдительность.       Пока сюда не попал, не думал, что способен и в такой темнотище что-то различать без очков, и ориентироваться не по памяти, а на тепло. Немного начинаю понимать тех, кто всяким туризмом и опасными видами спорта занимается — узнаёшь о себе самом и своих способностях много нового. И интересного.       Но даже как следует устроиться в по-прежнему небрежно засыпанном драгоценностями «гнезде» и вытянуть замёрзшие ноги к огню не успеваю, как Шарлах всё-таки является. Внимательно меня оглядев и убедившись, что присутствую тут целиком и живьём, протягивает мне то, что я никак не ожидал увидеть. Ту самую книгу на множестве языков про историю ручья и людей. Я думал, она безвозвратно погибла, но нет — только слегка обгорела по краям.       Внутри, правда, страницы повело и чернила кое-где расплылись — то ли дождь постарался, а то ли вода, которой меня пытался защитить Шарлах от огненного птицедемона. Но страницы на староанглийском уцелели. И самое главное — рисунок.       — Читать? — то ли интересуется, то ли спрашивает у меня Шарлах.       — Но тут больше ничего не написано. Я в прошлый раз всё прочитал, — ляпаю быстрее, чем успеваю подумать о последствиях.       Но Шарлах не думает отбирать у меня «бесполезную книгу», а тихо просит:       — Читай ещё.       Смутно кажется, ему то ли звук моего голоса нравится, то ли то, как творится «магия». Он снова становится похож на столик или ластящуюся собаку рядом. Распустил щупальца веером и внимательно слушает. А я вчитываюсь в слова не торопясь, стараюсь разгадать значение совсем незнакомых. А ещё очень аккуратно и незаметно для Шарлаха подтягиваю к себе одно из бриллиантовых ожерелий старинной грубоватой огранки. Нет, я не собираюсь его надевать или пытаться припрятать, дело тут деликатное.       Как только удаётся спрятать цацку в складках платья, будто бы естественно пододвигаюсь и поворачиваю книгу поближе к свету от камина. На самом деле я читаю вполглаза и внимательно рассматриваю рисунок. А когда Шарлах иногда отвлекается, поправляя кочергой, зажатой щупальцем, угли и поленья, быстро царапаю одним из камушков ожерелья Знак-руну. На ногте, где ж ещё. Самое надёжное место — не потеряю, и всегда под рукой. То есть, на руке. Осторожно, потихоньку, и читаю медленно. Вроде бы всё получается — руны похожи, хоть и кривые безбожно. Ничего, у ручья я их вычерчу ровно. Только вот последняя не дорисована, надо бы остальные рисунки ухитриться посмотреть, но там-то понятного текста нет. Значит, надо Шарлаха отвлечь надолго.       Дочитав, закрываю книгу. Он приподнимает голову. Самое подходящее время для маленькой просьбы.       — Шарлах, а можно мне ту книгу, которая вся с картинками, посмотреть? Можно там же, где лежит. Я даже трогать не буду, просто посмотрю.       — Фарид болен, — возражает мне Шарлах. — Фарид должен быть в тепле.       Вот за такие наставления от Проводника этому древесному болвану я, конечно, благодарен, но не сейчас бы…       — Да ничего, дождя же нет, — безмятежно пожимаю плечами.       — Там темно, — Шарлах логичен.       — Ну мы возьмём канделябр… — осекаюсь. Помню я, чем всё это закончилось в прошлый раз. Не зря Шарлах предупреждал, не зря. И быстро поправляюсь: — Мы не будем огонь выносить наружу.       — Книги и огонь — нельзя.       — А тут, значит, можно? — киваю на камин. Во мне дух противоречия бунтовать вздумал.       — Эта книга, — Шарлах дотрагивается щупальцем до обгоревшего корешка, — твоя, Фарид. Другие — нет.       Обидно немного. Почему мне так мятое-горелое? А остальное кому? И вообще откуда тут столько книг на разных языках, кому они нужны? Кто их читал? Продолжаю бунтовать:       — Ну вот если твои, ты и читай. Ах да, ты же не умеешь. А я — человек. Сам сказал, что я Знаки могу прочесть. Тебе разве не интересно, что там?       Прямое попадание, похоже, — глаза Шарлаха ярко вспыхивают. При всей своей категоричности и маниакальности, пень этот страшно любопытен. И эта его черта, похоже, всех остальных сильнее.       — Принесу. И буду держать. Фарид — читать.       Не дожидается моей реакции, встаёт и через меня банально перешагивает копытными ножищами. Блин, ну и высоченный же. А я теперь больше не вырасту, поверье есть такое. Если выживу, конечно.       Но когда Шарлах скрывается за дверью, а я лихорадочно листаю многострадальную книгу, понимаю, что очень похоже, что всё-таки уцелею. На одном из рисунков старый Чудотворец уже просто стоит, оперевшись на посох, а перед ним на песке начерчено рунное слово. Целиком. Четыре заветных знака свободы.