Шарлах

      С каждой минутой, которой провожу в замке, присутствие Шарлаха становится всё более привычным. А с каждым разом, как крепко обвивает меня щупальцами и притягивает ближе, он становится всё более желанным. Я бы отлично повеселил себя прежнего, пьющего кофе на общей тесной кухоньке в предрассветной тишине. Сказал бы ему: «Знаешь, чувак, то, что ты со сквадом затащил очередную катку, в жизни не главное». Он бы засмеялся и спросил, какого тогда размера у этого «главного» сиськи.       Главное — сбежать, выжить. Инстинкт любого млекопитающего с любым размером молочных желёз. Шарлах — растение. И не выпускает, обнимает четырьмя руками до того, что дыхание сбивается, оплетает щупальцами ноги, вылизывает шею и за ухом. Закрываю глаза. Сдаюсь. Никогда, рассматривая отражение очередного рассвета в кру́жке, не думал, что буду настолько открыт и пассивен в сексе. Что мне не удастся сдержать тихий стон, когда кто-то чуть прихватит губами кожу на ключице. Что бесстыдно разведу ноги, а мой член будет упираться кому-то в прохладный живот. И что этим кем-то будет огромное мать его дерево. Я денрофил? К чёрту. Древоёб!       — Больно? — в ответ на мой стон Шарлах тут же переполошился.       Раньше его подобное мало интересовало. Он вообще хоть что-то о боли знает?       — Нет, — отзываюсь и удивляюсь, как хрипло и глухо звучит мой голос. — Люди так делают.       — Когда размножаются?       Иногда Шарлах своей догадливостью меня и поражает, и раздражает. Я всё это время пытаюсь так изогнуться, чтобы потереться об него членом, а он познаёт, понимаешь, мир!       — Когда их целуют там, где ты это сделал. И чуть пониже.       — Так, здесь?       Шарлах в ответ на моё случайно озвученное спонтанное желание чуть не кусает меня. Проводит языком около соска, чуть нажимает, липнет… ответом на его вопрос снова становится стон, и хорошо, что он его понимает. Играется со мной, что ли? Каждый сухой липкий недопоцелуй достаётся разным точкам на коже — Шарлах будто слушает, как я на это среагирую. Я принимаю правила игры, и то загадочно молчу, то не сдерживаюсь похлеще девок, которые пытались произвести на меня впечатление. Неизбежно достаётся и члену, я его в ответ едва не впихиваю Шарлаху в рот. Пора бы уже им заняться. У него своё на это мнение и свои методы — гнётся он совсем неестественно и быстро, весь словно эластичное щупальце, целиком меня охватившее, стянувшее. Прижимается ртом ко рту — невероятно сухо, до колкости, и сладко. Но хотя бы мой член наконец-то награждён, на этот раз его, по ощущениям, потирает то щупальце Шарлаха, которое тоже вроде как хуй. Древоёб считается геем, если дерево самоопределяет себя, как мужчину? Вот же мысли в голове!       Душаще-душно, невыносимо странно и одуряюще приятно. Шарлах истекает соком как пьяная шлюха. Постоянно вспоминая девок, я лишь пытаюсь отогнать от себя неизбежное принятие того, что ловлю обморочное головокружение от одной мысли о том, что Шарлах…       Кончаю слишком уж быстро, как только он сменил щупальца, только ощутив членом пару шипиков внутри его влажной недовагины. Какой он, к чёрту, самец, и какой я, к чёрту, опытный ловелас-пиздолаз. Но кое-что я всё же понимаю, например, когда партнёру до оргазма ещё далеко, а ты уже всё, его разочаровал. Даже по дереву понятно — как отстраняется, как пытается заглянуть мне в глаза и нерешительно сжимает и разжимает щупальца.       — Выпусти меня немного, — прошу насмерть ссохшимся ртом.       Не до воды сейчас, Шарлах вроде пока не зол, но уже разочарован. Пока не высвобождаю руку и не перехватываю его особые щупальца. Запомнил, как ему нравится, и повторить совсем не проблема. Запускаю внутрь «женского» щупальца кончики пальцев, стараясь убедить себя, что собственная сперма уже наверняка впиталась.       — И вот это тоже дай сюда, — второй рукой перехватываю и «мужскую» плеть.       И как очень плохой и непослушный мальчик, тяну её в рот. Виноград? Лаванда? Орегано или просто перекушенный пополам листик случайно пострадавшего от моей задумчивости дерева? Никак не понять, вкус как будто всех существующих растений сразу, а ещё прохладной ключевой воды — когда я был совсем маленьким, ходил с семьёй в лес за дедовым домом, по другую сторону от озера, там как раз из камней рождался кристальный ручей. Сглатываю полный рот сине-чёрного сока. Кончилось детство, началось непотребство. Чуть кошусь вверх, на Шарлаха. Горящих глаз с меня не сводит, упал на спину, повцеплялся руками и обычными щупальцами во всё, что только можно, как будто сросся со своим гнездом-постелью. И точно просит, чтобы я продолжал. Выдыхаю, закрываю глаза.       Ничего общего с чужим человеческим членом во рту — проходили, не особо интересно. Будто тает бесконечное мороженое с загадочным эко-вкусом, сглатывать всё время невозможно, чуть расслабляюсь и позволяю соку стекать по подбородку и капать. Двигаю головой, Шарлах тут же чуть изгибается навстречу. Не подаётся, именно гнётся. У деревьев нет костей, а у Шарлаха нет и твёрдой коры и необходимости расти на одном месте, выдерживая бури. Молодая ветка или травяной стебель, или самый необычный секс-партнёр, который когда-либо был у человека. И трахнет, и накормит, и напоит сразу — от этого сока горло совершенно прошло, желудок не подаёт признаков голода, и в теле такая невесомая бодрость, как после плотного проверенного косяка. Почему бы и этому растению не иметь наркотический эффект?       Толкаю пальцы глубже, стараюсь, чтобы ритм совпадал с тем, как я двигаю головой — непрерывная синхронность движений — залог быстрого оргазма. Шарлахова порода не зря отказалась от скучного опыления. Удовольствие — лучший грубый стимул размножения. Ещё бы моя задница была не при делах в этом процессе, захлебнулся бы от счастья.       Соком, чем же ещё — Шарлах тоже марафонские рекорды в сексе не ставит, да и планировал ли, если уже всем всё хорошо. Но что точно не планировал я — насколько искренними будут его объятья потом, насколько бережными чистящие меня щупальца, и насколько я буду забывчиво и отстранённо, гудяще-эйфорично счастлив, засыпая у него на гладкой груди, в которой не бьётся ничего, похожего на сердце.       Просыпаюсь один и от того, что замёрз. Шарлах не побеспокоился меня чем-нибудь накрыть, уходя, а камин потух. Масло в лампе-луне выгорело, комнату заполняют предрассветные сумерки. Поёжившись, собираюсь натянуть на себя какое-нибудь покрывало и доспать до более тёплого для побега времени, но естественная нужда гонит искать удобства. Вот сейчас бы без всякого стеснения Шарлаха позвать — и ему хорошо, и мне никуда не ходить. Встаю, обхватив себя руками. Вчера был по самое не хочу соком заделан, сегодня чистенький, как только окрестили. Надо же, совершенно не почувствовал, как Шарлах мне морду лица вылизывал и всё такое прочее. Позаботился о том, что я, проснувшись, его не застану — приготовил мне новое платье и чулки. Интересно, сколько тут всего нарядов накопилось? Ещё и, судя по всему, от весьма дородных дам, раз на меня налезают. С другой стороны, вряд ли мои предки приносили в жертву деревьям из озера первостатейных красавиц. Скорее уж побочных дочек от поваров и конюхов, здоровых девах с рябыми лицами и широкими бёдрами — хоть от коня родить сумеют.       Новое платье ничуть не жмёт, а в груди даже очень свободно. Барышня, его носившая, когда ещё моего деда в проекте не было, наверное, отличалась очень внушительными сиськами. Ну что мне только на руку — нож можно спрятать надёжнее, чем в прошлый раз. Натягивая чулок, замираю, задумавшись. Это я хотел усыпить Шарлахову бдительность, никак не наоборот должно было получиться. А в прошлый раз вообще об этом не думал, как отшибло. Но буду ли я, вернувшись домой, по нему скучать? Да бред же. Узор на ногтях никуда не исчез. Пора, что ли? Вот так вот, почему бы и нет — без плана сразу побежать к ручью. Ну не сразу, отлить уже нестерпимо хочется.       Беготня по этажам согревает. А вот кухня с заветными ножами, в которую ломлюсь на обратном пути, оказывается предательски запертой. Ладно, он мне и не пригодится — не от лошади же отбиваться? Волшебный посох для рун где-нибудь по пути сломаю. Осталось вспомнить, как выбраться-то.       Оказывается, помню это ну конкретно так себе, потому что с трудом отворив тяжёлую, на ощупь влажную дверь, высовываю бестолковую голову во внутренний дворик. Дождь закончился, умытая лужайка там замечательная, и трава на ней мечта любого коня, Проводник бы одобрил. Но только в соседнем замковом крыле не был ни разу, заблужусь конкретно. Значит, втянуть голову обратно и идти искать проход в другой стене.       Ну ещё бы в замке теплело — настежь распахнуто. Хорошо хоть травы за порогом нет — сразу начинается широкая гравийная дорожка, обсаженная подозрительно ровными, как причёсанными, деревьями. Если по ней пойти, набреду на клумбу, на которую весьма жалкого и конкретно изнасилованного меня Шарлах на второй день нашего знакомства и выбросил. А вот к ручью я не приду. Значит, хочу не хочу, а пробежаться по траве по колено в дождевой росе придётся. Ага. Примерно метров десять по прямой, потому что из-за угла замка выходит Шарлах. Замечательное у меня везение, не мог захотеть поссать на полчасика раньше!       Буду делать вид, что прогуляться ему навстречу вышел — может, он и не сообразит, что я мог легко ускользнуть, а вовсе не собирался учиться фотосинтезу, например. Идёт Шарлах как-то странно, осторожно переступая задними конечностями, и вид его презабавный, как только могу внятно разглядеть хоть что-то — шагов примерно с пяти. На локоть одной из нижних рук у него повешена плетёная корзина, наполненная тем, что может сойти за фрукты и ягоды. Конечно, если проигнорировать явно торчащую оранжевым боком тыкву. Парой щупалец тащит очередного невинно задушенного кролика, а вот на верхнем плече у него сидит какой-то пёстрый серо-белый комочек. Потом комочек хохлится, открывает круглые недовольные глаза и оказывается маленькой не выспавшейся совой. Соответственно, птичкой, которую нельзя пугать.       — Твой новый друг? — интересуюсь у Шарлаха.       — Он не улетает, — беспомощно констатирует оккупированное дерево.       — Хорошо, что в тебе дупло искать не начал. Ссади его куда-нибудь на ветку и пошли. Ты там завтрак принёс.       — Кусается.       — Кто? Завтрак?       — Птица, — констатирует Шарлах.       Пробует протянуть к встрёпнутой малявке палец, но сова гневно взмахивает крыльями и бубнит, норовя действительно впиться клювом.       — Тогда с собой неси, раз подружился, — пожимаю плечами.       Шарлах плетётся за мной по коридору до кухни, потому что как только чуть ускоряет шаг, сова просыпается и издаёт весьма внушительное для такой крохи «бу».       Я оказываюсь дебилом — дверь на кухню просто немного застряла, разбухнув от влаги, никак не была заперта. Но что уж теперь сожалеть, с набитым виноградом ртом — в этот раз Шарлах принёс его не одной ягодкой, а гроздью. Зато стула вновь не достаётся, чему я всё-таки решаю возмутиться:       — Шарлах, я на полу сидеть не могу. И вообще, почему в кухне всего один стул?       — Чтобы готовить еду.       — Ага, и есть её одному?       — В другой комнате, — уведомляет меня Шарлах об очевидном.       Конечно же, если в замке могла разместиться не только невеста, но и немногочисленная свита, должна была быть и столовая. До графа не дотягиваю пока, значит постою. Так и потрошить очередного несчастно убиенного зверька всё-таки удобнее, и тыкву разрубать — кролик с овощами-то вкуснее будет.       — На, — протягиваю Шарлаху кусочек крольчатины. — Покорми своего друга.       — Ест это? — поражается Шарлах.       — Насколько я знаю, да. Мышей ловит. Кролика такая кроха не осилит, конечно, но мясо как мясо.       Шарлах всё-таки мне поверил и теперь опасливо протягивает птице часть добычи. Разбуженная в какой уж раз, она хотела снова раздражённо бубкнуть, но, увидев подношение, повертела головой и склюнула, заглотила. Шарлах этим фактом остался озадачен, замер, разглядывая ворчунью.       — Птицы должны пить сок цветов, — наконец, глубокомысленно изрёк.       — Это бабочки должны и колибри. А остальные птицы затем нужны, чтобы жуки и червяки не хуели особо. И мыши не плясали по полям.       — В мире, откуда я, насекомых нет. Птицы синие.       — И у них три крыла, слышал-слышал.       — Забавный, — заключает Шарлах, указав на сову.       — Но ты всё равно его отпусти вечером. Содержать птиц непросто.       Как будто в подтверждение моих слов сова нагадила под себя не просыпаясь. Шарлах стряхнул вмиг подсохшую какашку, чудом не попав в кучку нарезанной тыквы. Заворчал уже я:       — Лучше воды в котелок организуй, только в половину меньше, чем в тот раз.       Прошлый приготовленный кролик таинственно затерялся где-то в забытой Шарлахом комнате замка, несмотря на то, что был вполне себе дохлый, и интересоваться его судьбой, как и участью старых рисунков на камине, я мог бы чисто умозрительно, если бы хотел заработать страшнейшую головную боль. Найдя в корзинке томат и втянув его аромат, прежде, чем разрезать, заключаю, что лишние головняки мне ни к чему — магия работает, овощи-фрукты свежие, к ножам у меня и без Шарлаха полный доступ, главное, не пёрнуть от натуги, пока дверь открывать буду.       Шарлах как всегда споро разжёг огонь, протянув щупальца к печи, и наконец-то хотя бы спина согрелась, но ноги всё ещё нет. Хоть бы ковры какие стелили. В спальне наверху был, и в комнате-гостиной, где теперь гнездо, тоже под ним что-то похожее на палас лежит. Но я в жизнь не поверю, что все без исключения тут когда-то рассекали по каменным полам без обуви.       — Налей воды и сюда, пожалуйста, — указываю на плотно сколоченную деревянную бадью в углу.       Шарлах лишних вопросов не задаёт, но ему приходится снова потревожить сову, поднявшись — много воды умеет выпускать только из ладоней, видимо. Я же полощу в ней вымазанные руки и нож, кролик разделан гораздо быстрее прошлого и уже отправился на рагу с луком, помидором и тыквой. Экспериментальная кулинария в моём исполнении пока к лютому поносу и смерти не привела, и от голода Шарлах меня точно спасёт. Как и от простуды и прочих болячек — после его сока вообще не вспоминаю. Вот из этого уже можно устраивать производство — в землю вкопать, из ручья поливать, сексом доить. Ещё и ролики процесса продавать, как великое искусство. В Японии будет жутко популярно.       Шарлаха-то нетрудно изловить, он же не умеет, как Проводник, совсем любую форму принимать, или как птицедемон — дышать огнём. Мирное, в общем-то, растение. Только размножением озабоченное. Прибирается вон за мной — кроличью кровь и грязную воду уже впитал щупальцами, как и тыквенный сок. Нашёл упавший кусочек мяса и снова успешно скормил ворчливой сове.       — Отдай стул, — требую.       — Нужен ещё стул? — интересуется.       — Конечно нужен. Я же не сова, чтобы тебе на плечо сесть.       — Удержу, — сообщает мне Шарлах.       — Стул, — требую.       Шарлах осторожно обхватывает меня за талию щупальцем, удерживает. Послушно стою — догадываюсь, что сейчас будет. Так и есть, слева от стола пол и воздух немного искажаются, и стул появляется внезапно. Нет никакого промежуточного полурасплывчатого состояния или момента, когда от стула, скажем, только ножки. Вот его не было — вот он есть. Изящный, из красного дерева, с резной спинкой. Наверняка из более комфортабельного замка, чем этот.       Ощупав стул и убедившись, что он материален, сажусь, подбирая под себя ноги. Кролик булькает, уже распространяя аппетитный аромат.       — Шарлах, помнишь, ты говорил о другом замке?       — Семь, — напоминает он мне, отвлёкшись от созерцания танцующих искр.       — Я про тот, который был позже всех построен. Построен же?       — Да. Невесте строят замок. Новой невесте — новый дом.       Моя теория о множестве слуг только подтверждается. Замечательно.       — Понимаешь, Шарлах, со мной другая ситуация. Никто мне новый дом не построит и обслуживать не будет. Никто не знает, что я у тебя в плену.       И сомневаюсь, что кто-то меня здесь найдёт, если я даже весточку пошлю. Замок под невидимым куполом, настолько магическим, что даже спутниковая съёмка ничего не показывает. И Шарлаха в лесу можно, конечно, не заметить, но всё-таки, мне кажется, тоже магия. Он давно тут живёт, до этого отец жил и так далее, но никаких баек о ходячих деревьях никто мне сроду не рассказывал. А людей со всякой степенью со мной родства живёт около леса много, те же дедовы сёстры и их потомки, а с другой стороны вообще заповедник с регулярными егерскими патрулями и экскурсиями.       — Вспомнил, — чуть сощурившись, неожиданно выдаёт Шарлах. — Представитель.       — Что, прости?       — Представитель. Раньше был у каждого из нас. Человек. С ним договаривались. До рождения нового из нас, Хранителя, бывает сделка. Невесте строят дом, с ней приходят люди.       — А куда потом все деваются? Ну, когда невеста… того, умирает, — нервно сглатываю.       — Неизвестно, — честно признаётся Шарлах. — Представитель их забирает. И с ним ещё люди.       Встаю, чтобы успокоить нервы, помешиваю рагу, отвернувшись от Шарлаха. Правда выплывает постепенно, и чудовищный масштаб трагедии вырисовывается всё ярче. Никаких свидетельств не осталось потому, что нет свидетелей. Загадочный «представитель» и его команда головорезов аккуратно режут прислугу и строителей, топя в озере или прикапывая в лесу — он от того только гуще. Как объясняют подобное родственникам — трудно сказать. Зачем каждый раз строить новый замок — бог весть, но всё это не может быть не выгодно. И дело тут не в невиданном урожае. Конечно, до нашей эры и на её заре это было первейшей выгодой. Но потом… сотни рассыпанных в беспорядке по тканям бриллиантов. Оружие в верхней комнате замка. Всё что угодно ценное для эпохи, копию любого шедевра — хоть Моны Лизы из Лувра. Берёшь напрокат, выносишь назад. И оригинал, и копию, а то и две, если очень жадный. Войны начинались из-за меньшего. Всего-то построить замок и убить пару десятков свидетелей раз в триста лет. Простых рабочих можно и не трогать — нанял на другом конце страны рабов, привёз, плёткой щёлкнул — им всё равно, что строить и где. Прораба да — в озеро с камнем. Простого работягу — снова на рынок. Мало ли что там наболтает раб, и мало ли замков строилось? Никто ж из них не знал, что для невесты, из которой прорастёт дерево.       — Шарлах, почему ты тогда не решил, что я — новый представитель? Будем строить новый замок, ну или особняк, всё такое? — обернувшись, спрашиваю.       — Фарид сорвал цветок. Это символ. Знак. Призыв. И был в одежде невесты.       — Ты как-то чувствуешь те лотосы?       — Да, — просто отзывается Шарлах.       А я вовсе и не это хочу знать. Но чтобы набраться сил, всё-таки сначала в тишине жду, пока кролик приготовится, прошу Шарлаха снять тарелки, набираю еды. Пробую. Глотаю. Выдыхаю. Снова не узнаю своего хриплого голоса:       — Этот «представитель» был хозяином земли, где находится замок?       — Хозяином?       — Самым главным. Невесты были его рода, он тут жил, за лесом? Там, где сейчас стоят дома? Тоже в замке или особняке?       Шарлах задумывается надолго, я, ещё хлебнув на редкость удачно получающееся рагу, робко ему подсказываю:       — Был самым главным из людей?       — Да, — Шарлах охотно хватается за подсказку. — Представителя слушались.       Сжимаю пальцами край стола. Наша семья здесь жила с начала времён, наверное. Не может нынешний глава быть не посвящён в эту традицию. Мой дед не мог не знать, просто не мог. Помимо официального кодекса в семье обязательно есть и тайный. Не для детей, не для органов правопорядка и не для налоговой. Этим дурацким «поиском наследников» и блефом насчёт передачи участка заповеднику дед всего лишь проверял, не вымерли ли легендарные чудовища, дающие несметные богатства за невест. На меня ставки не было — найти лотос наверняка должна была Белла. А я… я бы стал настоящим владельцем особняка? Не зря же он и меня пригласил. Холостяк подходит на роль «представителя» и хранителя знания. Молодой — с моралью попроще. Но что теперь дед будет делать с этим знанием?