POV Джас
Береги себя от мрака, Как от огня. Береги себя, как бы сладко Не звали леса. Нас затянет, мы погибнем В этой черной смоле, Наши тела превратятся в камень. Прекрати покоряться мгле.
Я бы мог сказать, что наши отношения изменились, что мы стали по-другому друг к другу относится из-за того, что теперь мы как бы не совсем друзья, но ничего из этого не было. Я не могу похвастаться романтичными историями, как я проходил по ночам в ее комнату, чтобы просто увидеть или тем, что я покупал ей очередной шарф, который она просрет, потому что начинает чихать. Нет. Потому что я это делал всегда. Всю ту романтичную хуйню, которую делают парочки, мы делали со смехом и обзывательствами, но без поцелуев и секса. Конечно, этого у нас добавилось. Я зажимал ее за гобеленами, лазал ей рукой под юбкой, когда мы сидели за столом, а наедине мы вытворяли такое, что даже не хочется этого описывать, но это не стоит отдельной темы. Не стоит отдельной темы и то, что я ревновал ее ко всему, что движется, в том числе сопливым младшекурсникам, которые протягивали ей розовые сердечки с признаниями. Кто бы знал, как я бесился, когда видел ее с этим Говардом, мне хотелось свернуть ему бошку и останавливал меня только смех Майлза и его рука на плече с «ты перегибаешь палку», а я кивал и пытался успокоиться, но не мог не перегибать. Потому что это сложно понять, но я настолько сильно боялся, что она может уйти, что она может просто развернуться и убежать куда-то в пустоту, что все мое счастье кончится так невообразимо просто, что я не мог держать это в себе. Мне физически нужно было беситься и ревновать ее к кому-то, но, как я уже говорил, это не заслуживает особого внимания. Это просто есть. У нас есть то, чего нет у других. У других есть то, чего нет у нас. Я орал ей через весь коридор то, что она сука, потому что сперла мою школьную рубашку и мне пришлось идти в черной, а она орала, опять же, на весь коридор, что я тупой камень и я сам, этакий ебанутый гандон, оставил ее в комнате, так что теперь буду как траурная вдова и отныне она будет звать меня Наташенька. Ах, да, из моего шкафа стали пропадать вещи. Я думаю, вы понимаете, куда. Стоит заметить, что в этой школьной юбке, которую все старшекурсницы укорачивали одним взмахом волшебной палочки, в колготках в сетку (которые всегда имени пару-тройку лишних дыр), потрепанных вансах с темно-серыми (некогда белыми) шнурками и моей длинной рубашке, которая ей была адски велика, с закатанными до локтей рукавами, она выглядела просто охуенно. И, знаете, это не та система, когда она подходила ко мне с накрашенными ресницами и хлопала ими, а потом просила дать ей кофточку, хотя мы оба стоим на пиздецком морозе и, ало, я как бы тоже человек, нет. Я всегда был особо теплокровным и вообще мерзливостью не отличался, в отличие от этой гениальной девушки, которая умела мастерски одеваться по погоде. Курсе на четвертом я просек эту фишку и начал покупать побольше кофт, чтобы когда-нибудь она их надела и улыбнулась мне, поблагодарив, но мои мечты исполнились только сейчас, и то она сначала орала, чтобы я этого не делал, а потом, когда я несколько раз натянул на нее толстовку насильно, сдалась. Теперь кофт у меня в шкафу заметно поубавилось, и я частенько шучу по этой теме, но нисколько не злюсь. И самое главное, что она это понимает. Мы были одновременно и обычными, и совершенно, кардинально, другими. А когда мы ходили в курилку, она постоянно забывала куртку и у нее еще на плечах была моя поношенная парка, я смотрел на нее и просто понимал, что моя. Что я пометил ее, как собака, потому что на ней мой запах и ничей больше. Мои вещи и вжрите хуй, ясно? Джаспер тут главный по этой телочке. Я смотрел на нее, такую домашнюю, не разговаривающую со всеми подряд, а стоящую с НАШИМИ в курилке, тихо смеющуюся и придерживающую на плечах куртку и понимал, что не хочу ее отпускать. Да, это будет глупо и сопливо звучать, но я хочу, чтобы она стояла в моей кухне, когда я буду материться на то, что в Министерстве все уроды, а она будет фыркать, называть меня уебком и помешивать суп, который совершенно точно испортила слишком большим количеством моркови. И знаете, если когда мы только начали встречаться, я думал, что она может уйти к кому-то другому, то сейчас эта неуверенность испарилась. Она не уйдет. Она останется со мной здесь, под боком, и вряд ли куда-то испариться, уж точно не по своему желанию. Я помню, как осознал это. Я тогда стоял с парнями Фаба и Майлзом (который морщил от них нос) в одном конце курилки, а она, с Аэрин и своими подружками, в другом. И так получилось, что мой взгляд упирался ровно ей в спину. Я пропустил мимо ушей разговор про квиддич, про ЖАБА и прочую хуйню, которую обсуждают парни, мимо ушей и просто пялился ей в спину и думал. Думал о том, насколько же сильно мы подходим друг другу и в то время, насколько же нет. Насколько же мудаком она меня считает, потому что, несмотря на то, что был влюблен в нее, встречался еще с кучей девушек, потому что давил в себе частички любви к ней. Насколько же сильно я мудак сейчас, ревную ее ко всему, что движется. Насколько же сильно я недостоин ее и, наверное, раз я настолько плох, то должен отпустить ее? Пожелать ей счастья? Первый раз сделать что-то не в порыве эгоизма, для нее и… В этот момент она обернулась. Посмотрела на такого потерянного меня сначала вопросительно, а потом встретилась со мной глазами и улыбнулась. И, блять, знаете, в этот момент у меня было ощущение, что я часа два выливал ей душу и сейчас у меня в легких закончился воздух, и я больше не знаю, что сказать, а она просто улыбается. Она поняла меня. Она поняла меня только кинув на меня беглый взгляд и одной улыбкой ответила на десять, сто вопросов в моей голове. И тогда я понял, что она от меня никогда не уйдет, и я никогда не смогу причинить ей боль. Тогда я понял, насколько же я люблю ее. Но вам, конечно же, не понять. В тот вечер мы, как обычно, завалились в чью-то комнату, и на этот раз это была комната Тесс и Аэрин, и жрали жаренное мороженое, которое я, вместе с Фабом, притащил из Хосмида. Недавно там открылся тайландских магазин, так что там можно быть накупить много всякой хуйни, но это нам приглянулось больше всего, тем более, почему бы не отметить почти сданные рождественские экзамены? Как мы ходили в этот самый магазинчик — это, конечно, заслуживает особого внимания, потому что нам даже пришлось купить карту Хогсмида (магаз нашла Лу через сеть), чтобы посмотреть, где эта блядская улица. Сусаниным, конечно же, был я, потому что Фостер, как всегда отличался хаффлпаффским «ой, давай спросим дорогу у местных». Поспрашивали, бля. В результате чего каждый тыкал нам в противоположную сторону и начинал свою речь с неизменного: «ой, да вы совершенно не туда идете!» и прокладывал нам новый маршрут. Этот доверчивый ебантяй кивал головой и говорил, что мы прекрасно дойдем, но, когда он наклонился, чтобы узнать дорогу у десятилетки, потому что «ну дети точно не умеют врать», я сдался, закурил и купил блядскую карту. Потому что это звиздетски невозможно. В результате чего оказалось, что магазинчик не найдет не то что маг, это по уровню сложнее, чем объяснить магглу, как пройти на Косой Переулок. Но я, конечно же, нашел. Фаб потом всю дорогу ворчал, что милые людишки нам и говорили идти туда, а это мы, тупые гандоны, не поняли. Я же давил в себе желание спихнуть его в сугроб. В общем, мы сидели, развалившись на ковре с офигенски мягким ворсом и откровенно пинали хуи. Мы с Майло рассказывали, насколько это дерьмово — быть выпускниками и делились своими эмоциями, приговаривая, как старые бабки, что им это еще предстоит. Ирэн закатывала глаза и говорила, что если мы не прекратим ныть, она затолкает учебники нам в жопу, но это не возымело на нас никакого эффекта. Потому что мы устали, были расстроены и выплеснуть душу могли, разве что, друзьям, которые абсолютно не понимали нашей боли, и еще не осознавали, что если СОВ — это жопа, то ЖАБА — это просто конец нашему грешному существованию и, совершенно точно, можно паковать вещи и сваливать на Марс. Кстати говоря, предварительные экзамены я сдал очень и очень даже неплохо. Дрочил на все, кроме Заклинаний, которые и так у меня отскакивали от зубов, а еще я где-то узнал, что свой скилл я мог прокачать только в Дурмстранге, у которого есть какая-то очень крутая программа на этот счет. Ирэн говорила, что по ней учится дружбан ее детства, но мне оставалось только молча завидовать и утыкаться носом в книжку, потому что даже если и должен был учиться в Швеции, то сейчас об этом говорить уже поздно. Кстати говоря, даже несмотря на то, что я был не из Дурма, проходил в тот колледж, в который собирался поступать, хотя там нужен очень крутой средний балл, но всю малину мне портила чертова Трансфигурация. Экзамен по ней только предстоял, но я уже чувствовал, как феерически проебусь и усру все свои мечты. Минни не то, чтобы не особо любила меня, она относилась ко мне абсолютно ровно и прекрасно знала мои планы, но помогать и делать мою жизнь лучше явно не собиралась. Майло говорит, что надо было меньше дрочить на свою ясно-солнышко, а Ирэн закатывает глаза и обещается подтянуть, но... не-а. Это бесполезно. Я в Трансфигурации как корова на льду. Может, отчасти, из-за того, что просрал первый курс и не понял системы, слишком уж был занят своей маленькой трагедией, но до экзамена оставалось пара дней, а я сидел, жрал мороженое и страдал. — Нахера ты купил мне цитрусовое? — Тесс морщит нос и тыкает ложкой в порядком подтаявшую субстанцию, а я закатываю глаза, отвлекаясь от мыслей о конкретном пиздеце, который мне предстоит и смотрю на нее взглядом, который обычно достается моего младшему брату. Ан-нет, один-ноль в пользу Тесс. — Потому что меня заебали твои гранатовые сигареты. Ешь и не выебывайся. — Но я не хочу это мороженое. — Блять, Тесс, тебе что, семь лет? — Тебе сейчас семь лет дадут за совращение малолетних. — Черт возьми, — забираю у нее лоток и отдаю ей свой. Пиздючка довольно улыбается и облизывает ложку с моим вишневым мороженым, а я пробую цитрусовое. Бля, неплохо же, чем ей не угодил гранат с мятным сиропом? — Добро пожаловать в совместную жизнь, — Фаб хмыкает и смотрит на меня так, что я запускаю этим самым мороженым ему прямо в глаз. Выглядит это эпично, особенно тогда, когда рот Фостера превращается в «О» и он смотрит на меня взглядом Муфасы, которого только что предал Шрам. Он даже успевает встать, из-за чего Аэрин с коротким визгом плюхается на кровать и нависнуть надо мной, видимо, собираясь вывалить на меня сразу весь лоток, но войну предотвращает стук в дверь, а потом и макушка второкурсницы, после звонкого Тессовского «войдите», из-за чего я, кажется, оглох на правое ухо (Фаб, сука, довольно улыбается). — Ты что-то хотела, крошка? — Ирэн мило улыбается, пока та с каким-то благоговением обводит взглядом комнату старшекурсниц, возможно, мечтая, что и она когда-то будет жить в такой. Невольно думаю о том, какая же была у нее мордашка, если бы она заглянула в мою комнату, и Майлз, судя по кинутому на меня взгляду, думал о том же. Девочка отрывается от разглядывания интерьера, кивает и, видимо, вспоминая заученный текст, кивает себе под нос и только потом говорит: — Профессор МакГонагалл просит Джаспера Спэрроу пройти в ее кабинет. Сейчас же. — Хера. Что же ты такого натворил? — Фаб фыркает, а девочка быстро ретируется от ебанутых старшекурсников, на последок кинув печальный взгляд на красивую комнату в золотых тонах. Правильно. Я бы тоже он нас съебывал, нечего осматриваться, бежать и не оглядываться. — Кажется, он накурил так, что даже Минни надымило, — фыркает Майло, поднимая голову с колен Ирэн, а я лишь закатываю глаза и встаю, отряхнув штаны и передавая свое мороженное Тесс. — Может, она хочет убедиться, что ты дрючишь Транфигурацию каждую ночь? — Сейчас и узнаем. Постарайтесь не умять мою порцию до возвращения блудного сына на родину. В кабинете у директрисы сухо и тепло. Такое ощущение, что из школьной обстановки Хогвартса резко попал в комнату своей тетушки. Не хватает только кошки, которая будет любвеобильно тереться о ноги, да нет. Кошка тут только одна и сидит она за директорским столом. — У меня какие-то проблемы с промежуточными экзаменами, профессор? Директриса поднимает на меня сухой взгляд, по которому не прочитать эмоций или, как это обычно бывает, степени провинности. — Сядь, пожалуйста, Джаспер. Пока я плюхаюсь на стул, в котором побывало слишком много известных и не очень задниц, она взмахом волшебной палочки наливает чай в две чашки. И все бы ничего, но две помешанные на травах идиотки выклевали мне мозг о свойстве трав, а также как их опознать по цвету, вкусу и запаху, ну потому что «мало ли что случится, Джаспер», так что я опознал этот чай по бледному цвету и специфическому запаху. Ромашковый. Тот самый, который должен, по идеи, успокаивать и помогать спокойно заснуть. Вот это меня уже напрягает. — Только что прилетела сова с письмом, — МакКошка, опять же, слишком элегантно и правильно взмахивает волшебной палочкой, что я, как ярый фанат Заклинаний, немного залипаю на ее идеально отточенных движениях, чашка подплывает ко мне по воздуху и опускается прямо в руки, — я не хотела, чтобы ты узнал это завтра из Пророка, так что решила сообщить лично. — Что-то случилось, профессор? На самом деле мне поебать. А если и не поебать (что вообще маловероятно), так я совершенно точно не хочу знать то, что мне скажут. Не хочу узнавать какие-то супер-эксклюзивные новости напротив МакГонагалл, которая собирается с мыслями и на ее лице появляется это ужасное выражение скорби, и когда в руках у меня чертова чашка с ромашковым чаем. Это ничего хорошего не принесет. Я даже готов позвать сюда Фабиана, чтобы мы развернули нашу отмороженную войну прямо здесь, но это невозможно. И это тоже меня напрягает. — Я думаю, ты знаешь, что твой отец любил брать особо-опасные миссии. Ну нахер, прекрасный чай. Двумя большими глотками выпиваю сразу половину кружки, надеясь, что блядский эффект, который так обещала Лу, придет незамедлительно и прямо сейчас, потому что я не хочу слушать ее дальше. Потому что этот прошедший род уже говорит о многом. Я не хочу этого слышать. Я знаю, что она скажет. МакГонагалл тяжело вздыхает и все же решает мудро не сообщать особо эмоционально-нестабильному подростку напрямик. Она протягивает руку через всю звездную карту, нарисованную на ее столе и кладет на мою, вечно воняющую никотином руку, словно пытаясь защитить от чего-то. От чего-то очень даже определенного. — Мне очень жаль, Джаспер. Вот и все. Ключевая фраза сказана. Механизм внутри меня запускается и, кажется, теперь его уже не остановить. И я бы хотел сказать, что чувствую, как внутри меня сдувается шарик, всепоглощающая тьма Мордора или то, что я сполз на ковер, обхватил руками голову и заорал «нет», как в фильмах, но ничего этого не было. Я не чувствовал ничего. Ни радости. Ни горя. Ни потери. Ни разочарования. Это было просто ничего. Облизываю губы, которые успели мастерски быстро пересохнуть и отрываю свой взгляд от кружки, в которой все это время плавало несколько лепестков. Смотрю в глаза директрисы, которые полны материнской жалости и… все еще не чувствую ничего. — Это все, что вы хотели мне сказать? — А? — кажется, такого она точно не ожидала. Спешно убирает свою руку с моей и откидывается на кресло. Возможно, она отложила какое-то супер важное совещание, чтобы сказать мне эту новость, тщательно думала, как мне сказать и, как минимум, рассчитывала на то, что я сейчас же начну крушить ее кабинет в порыве ненависти и грусти ко всему этому безжалостному миру, но ничего этого не случается, из-за чего она впадает в некий ступор, — да, можешь идти. Коротко киваю и встаю. — Профессор МакГонагалл. — Да, Джаспер? — Могу я уехать на рождественские каникулы прямо сейчас? Мне осталось сдать только Транфигурацию и… — Да, я понимаю. Можешь ехать, Спэрроу, я перенесу твой экзамен на начало февраля. Можешь идти. Она окликает меня еще раз, когда я уже открываю дверь и готов сбежать по винтовой лестнице по ступенькам через одну. — Твой отец и правда был хорошим человеком. Мне правда очень жаль. Еще раз киваю, на этот раз для себя, и выхожу из кабинета. Даже не возвращаюсь в комнату к друзьям, сразу направляясь к себе. Вечно отсутствующий сосед, мои шмотки, раскиданные повсюду. Кидаю взгляд на расписание автобусов, висящее на стене и подмечаю, что успею на последний, часовой. Мне повезло, он даже отправляется не с той стремной автобусной базы на другой стороне Запретного Леса, а из Хогсмида. Мне вообще сегодня везет. Может, у меня это по жизни? Пару раз взмахиваю волшебной палочкой и чемодан упакован. Еще несколько раз и вот он, рюкзак. Готов к отправлению. Уже на выходе из комнаты встречаю Августа и Адриана. Они окидывают меня взглядом, а потом спрашивают, сбегаю ли я от Трансфигурации. Я отвечаю, кажется, что сбегаю по личному приказанию МакКошки, и они хихикают, бьют меня по плечу и желают удачи. Выхожу из гостиной, а потом и из школы. К Тесс и остальным я так и не захожу. Все то время, когда автобус катится по заснеженной Шотландии, я ничего не чувствую. Абсолютно. Это знаете, схоже с теми ощущениями, когда в тебя втыкают кинжал и ты понимаешь, что конец тебе настанет только тогда, когда ты его достанешь его из раны, куда он очень далеко зашел. Это похоже на мое эмоциональное состояние по жизни. — Джаспер, мы с твоей мамой разводимся. — Да, хорошо. — Все в порядке? — Да, конечно! Через пару часов юный Джаспер дерется с мальчишкой на другом конце деревушки, чтобы выместить свою злость, ломает ему руку и два ребра. — Джаспер, ты не едешь в Дурмстранг вместе со своим другом. — Да, хорошо, спасибо, что заботитесь обо мне. Вечером отец с криками отбирает у Джаспера инструменты, которыми его сын хотел себе навредить. Это всегда так действует. И было бы очень тупо со своей стороны не знать своей же реакции на стресс. Просто чем больше потрясение, тем больше время между моим «осознанием» этого. Ну, еще влияет наличие упоминаний о стрессе рядом. Закрываю глаза и прислоняюсь лбом к стеклу. Я даже успел выложить фоточку в инстаграм с подписью, что меня можно не искать до возвращения с рождественских каникул. Успеваю выключить телефон после первого «КАКОГО ХУЯ?» от Тесс, но до того, как она начнет постоянно набирать. Отвечаю какой-то фигней про то, что у матери снова херня, Лео в больнице и что я позвоню. Судя по тому, что мой телефон не включился обратно сам и автобус не останавливается посередине дороги, отмазка прокатывает. Дверь открывается даже без скрипа, кажется, отец все же послушал меня и смазал, слишком уж было похоже на дом ужасов. Из гостиной разносится короткое «мяв» и вот уже к моим ногам ластиться черный, как смоль, кот. Скидываю рюкзак на чемодан и закрываю за собой дверь и только потом сажусь на корточки, чтобы почесать линяющего засранца. — Хей, Кракен, ты как? Тебя не забывали кормить? Кот отвечает, потираясь своей мордой о мое колено, и я слабо улыбаюсь. — Значит, забывали. И ты опять ловил мышей в подвале? Поднимаюсь и включаю свет в коридоре, просто, чтобы он был. Затем в кухне. На столе все еще лежит недоеденный сэндвич, но я не обращаю на это внимания и насыпаю еды маленькому засранцу, который тут же накидывается на нее так, словно не жрал неделю. После чего иду в ванную, но не захожу внутрь. Просто включаю там свет. Гостевая комната на первом этаже. Застываю перед лестницей на второй. Идти или? К черту. Еще успею. Чувствую себя оборотнем, тщательно готовящимся к полнолунию. Последний шаг — гостиная. Включаю свет, но на этот раз захожу. По всему полу раскиданы какие-то планы помещения, все в сумбуре, как всегда, когда делает отец, когда что-то не требует отлагательств. На комоде пачка серого Винстона. Видимо, забыл, когда уходил. Беру ее, замечая, что руки трясутся. Что я уже весь трясусь. — Проклятье! Бью кулаком в стену на полной силе, краем уха слыша кота, который стартанул с кафеля в противоположную сторону. Прорывает. — Джаспер? Поднимаю голову и оглядываюсь. Сижу в остатках нашей гостиной, в самом углу, прижимая колени к груди. Вся комната перевернута. Повсюду валяются осколки. Перевожу взгляд на свои руки. Все в крови. Не то, чтобы я удивлен, но что?.. Ах да, точно. МакКошка, запоздалая реакция, дом, истерика, крики. Тугодум со стажем. Сейчас отпустило. Временно. И виной этому голос… — Джаспер, где ты? Черт, что это осколки? — Я здесь. Звучит более жалко, чем я предполагал. Как-то с надрывом, но меня все равно услышали. Определяю, где человек, только тогда, когда под ее ногами трескается стекло. Неужели это моя маленькая Тесс пришла утешить своего ебнутого парня? Ан-нет. Смотрю в голубые глаза, да только куда уж им до выразительного взгляда нашей директрисы, которая выразила больше тоски по бывшему студенту и медбрату, чем эта женщина, которой, казалось бы, стоило проявить уважение. — Что ты здесь делаешь? — все также хрипло. Удивлен, как после такого побоища я вообще могу связывать мысли, а голос все еще есть. — Я должна быть с тобой, ты же мой сын. — Ты лишилась этого титула много лет назад, можешь уходить. — Я никуда не уйду. Закатываю глаза и тяжело вздыхаю. Надо было бы взять любой осколок, который валяется у меня под рукой и кинуть в ее сторону. Не метко, но чтобы разбился прямо рядом с ней и она завизжала, словно резанная свинья. Надо было встать, взяв все тот же осколок, провести ей по лицу, оставляя кровавый след и приказать выметаться из нашего, упс, оговорочка, моего дома. Надо было сделать хоть что-то, чтобы она развернулась и никогда не появлялась в моей жизни, не причиняла больше боли, чем сделала, потому что сейчас уж совершенно точно не до нее. Надо было просто оттолкнуть ее. Но я не смог. Я не смог, потому что слабовольный мудак, который ищет хоть что-то, чтобы остаться в мире нормальных, сбалансированных эмоций и скорбеть как нормальный человек, а не как психически нездоровый уебок. Так что я просто закинул голову и сказал. — Хорошо. — Джаспер, Джаспер! — резко возвращаю голову в предыдущее положение. Почему я забыл, что моя мать ебанутая сука? Почему? Насколько надо быть тупой, чтобы притащить одиннадцатилетнего ребенка к своему сыну-психу, который только что потерял отца? И если перед матерью я еще мог растечься в лужицу и притворятся амебой, то перед Лео — никогда. — Эй, ты немного не вовремя, дружок. Мальчик смотрит на меня несколько удивленно, а потом обходит мать и, ловко прыгая между развалинами, в которую превратилась наша гостиная, доходит до меня и… плюхается рядом. Да. Очень предусмотрительно. Эта женщина даже не собирается его останавливать. Лео смотрит на мои разбитые, резанные руки и поджимает губу. — Все настолько плохо, да? — Да, — могу даже как-то немного истерично хохотнуть. Мать все также смотрит на меня абсолютно никаким взглядом. Хотя, может она просто не ебанутая сука, а расчетливая сука. Может, успела изучить меня и пришла ровно в момент между моими приступами. Пока меня опять не накроет. И сейчас она думает, как бы приковать меня к батарее? — Нужно организовать похороны, Джаспер. И никаких тебе «я организую», «я понимаю, насколько тебе херово», «я приготовлю тебе суп, сын». Нет. Сухой факт. Скорее всего, это буду делать я. Потому что ей похую. И это все наши супер-отношения. — Да. — Ты же не будешь опять делать… — она обводит рукой в белоснежно-белой перчатке комнату, — так, пока мы не закончим? — Я не уверен. — Что значит, не уверен!? Тяжело вздыхаю и закрываю глаза. Лео прижимается ко мне, когда мать опять начинает повышать голос. Так случается всегда. Одна из не самых приятных констант в моей жизни, но она хотя бы есть. — То, что тебе не надо было являться сюда с Лео, чтобы закатить мне истерику. То, что я только что лишился единственного родителя. То, что я психованный. То, что я не могу управлять собой. Говорю это с холодным спокойствием, что даже с закрытыми глазами знаю, что ее губы сжимаются в одну линию, а глаза суживаются. У нее уже видны морщины, которые она усиленно пытается скрыть, но у нее не получается и из-за этого она бесится только еще больше. Должен, по идеи, посочувствовать психичке, но не могу. Жалею только Лео, который с ней растет и которому предстоит с ней еще много лет. Как хорошо, что мне — нет. — Ты выблядок. И, разворачиваясь на своих каблуках, покидает комнату. Поворачиваю голову и прижимаюсь носом к светлым волосам брата, который не перестает ко мне жаться. Стоит заметить, что похороны она все же устраивает. Я не думаю, что это из-за меня. Скорее, дань памяти тому человеку, из-за которого она может жить своей спокойной чистокровной жизнью без сына-урода. И не то, чтобы я хочу вызвать жалось, просто я всегда был для нее таким. Не любимым сыном, которого она поила супом, когда он болел, пока был маленьким. Не тем ребенком, которому она лечила коленки, когда я их разбивал. Просто никем. Она показывала всю свою «любовь» только когда мы были на глазах у кого-то. Знаете, это как когда вы жертвуете миллионы на благотворительность, а, проходя мимо какого-нибудь бездомного даже не кинете ему денег. Даже если он будет стоять с целой корзинкой котят. Она приходит еще два раза после того своего визита, но уже без Лео. Один раз запихивает еды в холодильник и уходит, а второй раз аж за несколько часов до похорон. Первый раз проходит молча, а второй с пощечинами, криками и разбуженными соседями, после чего я, накаченный успокоительным, стою перед ямой в земле и опять ничего не чувствую. Но на этот раз даже не из-за своей тугой реакции, а из-за таблеток, чтобы не сорвался на глазах у всех и не опозорил свою святую мать, которая устроила этот прием. Опять же, чтобы показать, насколько она хорошая мать и бывшая жена. Три раза ха. На грани сознания думаю, что надо перевезти его тело к дедушке и бабушке, когда приду в норму. Успокоительных хватает ровно до того момента, чтобы я зашел в дом и снова начал разрушать все подряд. Они пришли в самое неподходящее время. В тот самый период, когда я уже немного отдохнул, поел и попил, восстановил силы, но вот-вот должно накрыть снова, ты уже чувствуешь, как приближается истерика. Именно в этот момент я услышал какую-то возню за дверью, а потом звонкое. — Алохомора! Выхожу из кухни с кружкой того самого ромашкового чая в руке, которого прислала мне МакГонагалл с совой. Умная все же баба. Фаб так и стоит с вытянутой палочкой, словно увидел приведение, Аэрин стоит за его спиной, цепко ухватив своего парня за плечо, Лу топчется рядом, а Тесс… Моя прекрасная Тесс стоит в самом конце, в ужасе прижимая руку ко рту. — Погуляйте где-нибудь еще пару часов, вы не совсем… Тесс накидывается на меня с объятиями и виснет на шее, всхлипывая, даже не давая закончить предложение, а я только и могу, что забить на чашку, которая летит чаем вниз и обнять ее, прижимая к себе чуть ли не до хруста костей. — Прости. До нас так долго доходило… А потом Минни… И мы узнали… И сразу сюда… Она бормотала что-то, всхлипывала, оправдывалась, по сотне раз говоря, что она очень сильно волновалась за меня и что больше я от нее ни на шаг, а я просто прижимал ее к себе и вдыхал ее неповторимый запах, чувствуя, как истерика ненадолго, но все же отходит на задний план. Все уходит на задний план, когда она врывается, словно ураган. — Ты… Ты как вообще? Тяжело вздыхаю и отстраняюсь от нее, наконец посмотрев ей в глаза. — Вам надо уйти. У меня все не совсем под контролем. — Уйти? Сдурел? Никуда мы не уйдем, — подала голос Лу, смотря на меня, как на придурка. — Это опасно. — Находится тебе здесь одному, вот что опасно, — буркнул Фаб, после чего посмотрел на мои руки, — если мы здесь, то до конца. Мы и так уже многое пропустили. — Мы никуда не уйдем, Джаспер. Мы будем с тобой, — завершает Тесс, после чего гладит меня по щеке, и я выдыхаю. Вместе с ними в моем доме мы переживаем еще два моих приступа, в один из которых я даже вступил в дуэль с Фабианом, но тому повезло, что я все же был на половину в беспамятстве и он смог меня победить почти легко. Этого, конечно, я не помню, но мне рассказывают, когда мы сидим у камина в восставленной гостиной и пьем чай. Тесс забирает у меня палочку. Во-первых, чтобы колдовать по домашнему хозяйству, а, во-вторых, чтобы я все же не напал на кого-нибудь. Я думал, что они будут злиться или орать, что я больной и что они жалеют, что связались со мной, но Лу таскает мне всякие засушенные травы и все еще объясняет, для чего они нужны, Фаб приносит сигареты, Аэрин рассказывает, что я успел пропустить веселого, а Тесс просто молча обнимает меня и иногда целует так, будто я не разрушаю свой дом и себя изнутри, а строю на заднем дворе ее дома дополнительную веранду. Даже когда я почти ничего не понимаю, они просто выводят меня из этого состояния своим голосом. Хотя Фаб все же получает пару синяков. Один раз я накинулся на него, второй пытался что-то сделать с Лу. Они не рассказывают мне, что это было, но я знаю, что эти синяки есть, но они все еще продолжают это делать, несмотря на то, что я агрессивен и опасен для них. Через пару дней агрессия проходит и приходит обычная, человеческая скорбь. Теперь меня раздражает большое количество людей в доме, а также яркие украшения для Рождества, так что я запираюсь на втором этаже. Ко мне приходит апатия, и я мог бы рассказать, как справился с ней тут, но это совершенно другая история.