Под манговым деревом

      Лайал и Хоуп Люпин вовсе не претендовали на то чтобы быть нормальными, но и ничего не имели против таковых. Они жили в маленьком домике в волшебной деревушке Илкли, счастливая семья с пятилетним сыном Ремусом и новорожденной дочуркой Зевой. Они были немного эксцентричными — Лайал был специалистом по нечеловеческим духовным явлениям, и частенько говорил об увлеченностях полтергейстами и боггартами, наслаждаясь тем, как истории об их проделках смешат семью. Хоуп, пока не встретила Лайала, работала в страховом офисе, а теперь время от времени консультировала в Отделе маггловских взаимоотношений Министерства магии, помогая им лучше понимать не магических индивидов, таких, как она сама.       Ремус рос тихим прилежным мальчиком. В пять лет он уже читал, чем очень удивил обоих своих родителей. Он внимательно слушал рассказы отца, запоминая деталь за деталью о существах, о которых рассказывал Люпин-старший, и, узнав все, принимался искать новых существ, информацию о которых потом с гордостью представлял родителям за ужином. Больше всего на свете он любил свою младшую сестренку и каждый вечер просил разрешения укачать её — ему всегда позволяли. Он нашептывал ей сказки о единорогах, фениксах и других фантастических зверях, обещая, что это принесет ей чудесные сны.       Лайал уходил на работу в Бюро по регулированию и контролю Магических существ, запечатлев поцелуй на лбу каждого из своих детей и на губах обожаемой жены. Этот день ничем не отличался от других. Он крутнулся на крыльце, растворившись в воздухе, и через мгновение уже был в вестибюле Министерства, где отправился к золотым лифтам, доставившим его в кабинет. Заглянув в календарь, он увидел, что по графику его первая встреча назначена на одиннадцать утра — допрос некоего Фенрира Грейбека по делу, связанному со смертью двух маггловских детей. Он просмотрел документы, ознакомился с деталями, и, прежде чем он отложил папку, часы на стене показывали без четверти одиннадцать.       Лайал Люпин поспешил надвинуть очки на нос, отправился к лифту и спустился на первый этаж, где находилась серия камер, предназначенных для дачи показаний. Он был членом комитета из пяти человек, уважаемой коллегии, но сейчас у него было странное чувство. Чувство неправильности происходящего.       Двух девочек нашли разорванными в клочья, на их маленьких телах были обнаружены следы больших когтей, но Министерство почему-то обеспокоилось, что кто-то может обнаружить магию перед магглами. Когда прибыли официальные лица, они нашли этого человека в двух кварталах от тел, он убегал так, будто от этого зависела его жизнь. Теперь он сидел в маленьком кабинете на стуле со светящимися цепями на подлокотниках, и те медленно извивались, словно угрожая опутать и руки человека. Лайал вошел в кабинет и занял последнее оставшееся место напротив Грейбека, ведущий следователь Мармадьюк Гофф кивнул ему прежде, чем начать допрос. — Мистер Грейбек, — начал Гофф, пока его ручка делала пометки, — будьте добры, назовите ваш статус. — Что вы имеете в виду? — переспросил мужчина, его голос был похож на рык. — Вы волшебник, сквиб или маггл? — пояснил Гофф. — Ничто из перечисленного, — ответил Грейбек, хотя на взгляд Лайала он не выглядел растерянным. — Но я не умею колдовать, если вы спрашиваете об этом. — Спасибо, — продолжил Гофф. — А теперь не будете ли вы любезны объяснить события минувшей ночи. — Слушайте, я ничего не знаю, хорошо? Я гулял, думал о своем, и тут увидел это огромное животное, может, это был медведь или волк, не могу сказать наверняка, поскольку было темно. Но оно, казалось, кого-то ело, кого-то большого, я подумал, оленя, и собирался подойти, но тут он взглянул прямо на меня, и, черт возьми, я побежал за ним. Тогда-то вы меня и схватили.       Остальные члены совета переглянулись, но взгляд Лайала по-прежнему был сосредоточен на Грейбеке, он вспоминал, что Ремус рассказывал ему об оборотнях за ужином. «Оборотни в своем человеческом облике стареют быстрее, чем обычные люди. Ты об этом знал, папа?» — спросил его Ремус, и Лайал был вынужден признать, что нет. Он взглянул на сидевшего напротив него мужчину, который утверждал, что ему лишь двадцать пять, а выглядел на все тридцать. «В дни, предшествующие полнолунию, и спустя несколько дней после него они выглядят бледными, взмокшими и больными, как ты в прошлом году, папа, когда болел гриппом». Лайал присмотрелся внимательнее к Грейбеку, обратив внимание на то, что он действительно выглядит слегка занемогшим, и постарался вспомнить дату последнего полнолуния; он думал, что преступление случилось именно в ту ночь. «Иногда у них бывают шрамы, они могут нападать на себя сами, если поблизости нет людей». Он заметил длинный розовый шрам, пересекающий шею Грейбека, такой шрам легко мог быть оставлен когтем, а на запястьях можно было разглядеть шрамы, похожие на следы от укусов. — Что ж, сейчас, — говорил Гофф, — я не вижу причин для подозрений, — Лайал наблюдал, как на лице Грейбека начала расцветать улыбка, и обратил внимание на форму зубов. — Он лжет, — решительно вмешался Лайал, и улыбка Грейбека погасла, а Гофф осекся и повернулся к коллеге. — Он оборотень, — Грейбек зарычал, но голоса других следователей его заглушили. — Не будь смешным, Лайал, — фыркнул Гофф, — у тебя нет никаких доказательств. — Сын рассказывал мне о симптомах, они все налицо, — начал Лайал, но его тут же перебили: — Твоему сыну пять лет, ты ждешь, что мы ему поверим? — Он очень умный мальчик, — заспорил Люпин-старший, чувствуя, что внутри загорается злость. — Слушайте, откуда у меня информация, не важно, важно, что он подходит под описание! — Лайал, это абсурд, — ругался Гофф, его тон не оставлял возможности для споров, но Лайал уже злился. — Что еще может быть не так с теми бедными детьми, Мармадьюк? — воскликнул он, теряя над собой контроль. — Оборотни бездушны и злы! Они не заслуживают ничего, кроме смерти! Сейчас напротив нас сидит один из них, убивший двоих ни в чем не повинных маггловских детей, и ты хочешь дать ему уйти? — Возможно, тебе следует уйти домой пораньше, Лайал, — Гофф говорил тихо, хотя было понятно, что это не предложение. — Тебе сегодня явно нездоровится.       С вздымающейся грудью, собрав свои вещи, Лайал, выбежал, минуя скалящегося Грейбека, через служебный вход, откуда он трансгрессировал домой в бешенстве. — Лайал, дорогой, — воскликнула Хоуп, когда он вошел через парадную дверь. — Почему ты пришел домой так рано? — Просто плохой день на работе, милая, не о чем волноваться, — ответил Лайал, быстро поцеловав её в щеку, но Хоуп все еще беспокоилась. Учитывая, что на кухне сидел Ремус, а у неё на руках спала Зева, она ничего не сказала, но взглянула на мужа так, что он понял: позже придется объясняться. — Что за очаровательных созданий ты изучаешь сегодня, Ремус? — спросил Лайал, усаживаясь на соседний рядом с сыном стул и протянув руки за малюткой, чтобы Хоуп могла приготовить еще один сэндвич. — Водяных чертей! — радостно ответил мальчик, поедая бутерброд с арахисовым маслом и желе. — Ты знал, что некоторые русалки держат их в качестве домашних питомцев? — Нет, не знал, это чудесно. Полагаю, для приручения этих зверей требуется опасный полукровка, — ответил Лайал, а мальчик почти незаметно нахмурился, услышав о предрассудках отца.       Спустя некоторое время Лайал получил сову от Мармадьюка Гоффа с сообщением о том, что Фенрир Грейбек сбежал, когда в Министерстве его приговорили к изменению памяти, поскольку он считался крайне опасным. Лайал провел целый день в своем маленьком кабинете, перелистывая книги одну за другой в поисках доказательств того, что он не ошибся насчет Грейбека. Он был необычайно подавлен, когда Хоуп позвала его к ужину, а Ремус принялся отвлекать его рассказами о водяных чертях. Они уложили детей спать пораньше, и Лайал принялся вышагивать по гостиной, бормоча себе под нос защитные чары. Хоуп сидела на диване и обеспокоенно смотрела на мужа. Когда, наконец, он успокоился, то глубоко вздохнул, взял жену за руку и они пошли спать. Он не рассчитал, что ночью их сыну станет жарко, он откроет окно и попадет в беду.       Ремус проснулся от шума, доносившегося из угла его комнаты. Он сел на постели, его сердечко часто билось, а рык эхом разносился вокруг. Звук становится громче по мере приближения зверя, благодаря слабому лунному свету мальчик видит: это не обычный волк. У этого волка была приплюснутая морда, спутанная серая шерсть, тусклые, похожие на человеческие, глаза и темно-серый хвост. Увидев капающую с клыков слюну, Ремус задрожал и пополз в угол кровати. Когда оборотень приблизился, мальчик слегка заскулил, подтянув одеяло к подбородку — где-то внутри тлела надежда на то, что зверь оставит его в покое, и знание, что этого не произойдет. Он ломал голову, перелопачивая все известные факты — если он закричит, то оборотень нападет раньше; ликантропия передается только через укус, хотя когтями можно убить; оборотни намного сильнее и быстрее, чем обычные волки, но ничто из того, что помнил Ремус, не помогало. Оборотень прыгнул, и мальчик поднял руки, чтобы защитить лицо, непроизвольно обнажая свой торс. Он почувствовал укус в районе ребер и вскрикнул, боль ослепила его. Дверь в его комнату тут же открылась, и Ремус увидел силуэт своего отца с волшебной палочкой наперевес. Неизвестно, сколько времени прошло, сколько заклинаний потребовалось, но отец победил, заставив оборотня с воем выпрыгнуть в окно. Лайал, подбежал к сыну, истекающему кровью на постели. — Пап, — прохрипел Ремус, по его лицу текли слезы, — растолки серебро и дикий бадьян, пап, — прошептал он, и в глазах все потемнело.       Очнулся Ремус на постели своих родителей, сквозь окно струился яркий солнечный свет, в боку колола боль. Рядом на стуле сидел отец, вид у него был изможденный, словно он провел бессонную ночь, а мать ходила по комнате, пытаясь успокоить маленькую сестренку. — Зубы или когти? — хриплым голосом спросил Ремус. — Папа? Зубы или когти?       Лайал не ответил, лишь печально взглянул на сына и уронил голову на руки, остро чувствуя свою вину. Тогда Ремус узнал — зубы. Может, и когти тоже, но зубы точно. Он откинул голову на подушку и заплакал.