Откуда им знать

Есфирь делает пару глотков из бумажного стаканчика, лениво окидывая взглядом кружащиеся пары в центре спортивного зала. Его специально украсили для этого бала. Алкоголь, смешанный с обычным обжигает горло и разносит приятное тепло по телу. Есфирь прикрывает глаза, наслаждаясь любимым послевкусием и думает о том, что можно поблагодарить Джексона и его друзей за то, что они пронесли алкоголь. — И все же, ты прекрасно выглядишь, Есфирь. — рядом раздаётся мягкий голос Айзека. Мартин резко распахивает глаза в попытке удостовериться, что ей не показалось. Лейхи отошел пару минут назад, либо тоже собираясь выпить, либо по какой-то другой причине. Есфирь улыбается на комплимент, обнажая ровные белые зубки в безупречной улыбке. — Благодарю, Айзек. Ты говоришь мне это уже раз десятый. — Ну, ты очень красивая девушка, почему бы тебе об этом лишний раз не напомнить. ― Айзек неловко улыбается. ― Не хочешь еще потанцевать? Есфирь не может ― да и не хочет ― найти ни единой достойной причины для отказа. Поэтому просто кивает головой и опускаю полупустой бокал на стоящий рядом стол. — Знаешь, я очень рад, что ты согласилась пойти со мной сегодня. — говорит он, едва они занимают место среди танцующих пар. Его голос столь приглушённый, что Есфирь с трудом могла его разобрать. Плавно следует за парнем, стараясь поймать нужный ритм. У Мартин так давно не было практики. ― И мне очень хотелось, чтобы тебе этот вечер понравился. Жаль, что твой парень не смог прийти. ―Мне тоже, ― неопределённо вздыхает Есфирь, но тут же улыбается. ― Но у тебя получается сделать этот вечер хорошим, Айз. Ты просто задариваешь меня комплиментами и прекрасно танцуешь. Спасибо. Айзек смеется. Некоторые ученики удивленно обращают на них внимание, пытаясь понять причину его веселья, но не найдя ничего интересного, вновь возвращаются к прерванным занятиям. Его руки расположены на талии девушки совершенно не пошло, Есфирь позволяет себе положить голову ему на грудь. Айзек даже не расценивает это как-то иначе, а Мартин думает о том, чтобы Питер не убил Лейхи. Этот милый мальчик ― настолько далекий от всей чертовщины, что твориться в ее жизни и жизнях ее друзьях ― заслуживает лучшее. И уж точно не заслуживает быть разорванным ревнивым Альфой, который как-то неуловимым дополнением к Есфирь. Музыка стихает, а Айзек с легкой улыбкой целует руку Есфирь и направляется к ожидающим его друзьям. Мартин не остаётся ничего другого, кроме как вернуться в излюбленную нишу около стола, попутно прихватив с собой бокал шампанского. Облокотившись о стену, она продолжает наблюдать за калейдоскопом ярчайших и вычурных нарядов, которые так любят девушка. Всегда презирала эти рябящие в глазах расцветки. Чёрный цвет куда приятнее и практичнее. Есфирь находит взглядом танцующих Элиссон и Скотта: на первый взгляд, его поведение вполне обыденно, но если присмотреться повнимательнее, то можно заметить бегающие по залу глаза, суетливые движения рук, слишком неестественный смех… Почувствовав, что за ним наблюдают, Скотт поворачивает голову в ее сторону. Их взгляды скрещиваются; отсалютовав ему бокалом, Мартин обращает взор к точно так же танцующим Стайлзу с Лидией. Он ей что-то рассказывает, его губы едва касаются ее уха, отчего по телу проносится волна дрожи. Он впервые так близко к ней. Есфирь вдруг показалось, что все происходит во сне, наполненном какими-то неясными перспективами, и она только-только это поняла. Что же она делает? Она оставила маму одну. Прекрасные силуэты в шифоне, кружевах, шелке и атласе, шелестящие вокруг. Сам воздух был пронизан запахом цветов. Девушки в туфлях на каблуках, в платьях до пола, с низкими вырезами на спине и на груди. Ослепительно белые и черные смокинги, камербанды, начищенные до блеска черные ботинки… Свет синих, красных и оранжевых ламп наверху окрасил панно нежными неземными тонами. Гондольер застыл, лениво облокотившись о румпель, всполохами света разлился вокруг закат, и, словно переговариваясь, стояли над водами канала дома. Есфирь вдруг поняла, что это мгновение, такое ясное и четкое, останется в памяти у нее навсегда. Вряд ли все остальные, подумалось ей, ощущают то же самое – им это не впервой, – но даже Джексон умолк на минуту, когда они остановились, оглядывая зал. Его убранство, сами люди, запах цветов, музыка, льющаяся со сцены, где группа играла смутно знакомую тему из какого-то фильма, – все это запечатлелось у Есфирь в душе, казалось, навеки, и она вдруг успокоилась. Душа ее познала покой, как будто ее расправили и отгладили утюгом. Она улыбается, когда замечает Уиттмора, танцующего с Надей. Девушка была сегодня просто Великолепна. Не «великолепна», а именно с большой буквы. Мартин подумала, что Дерек явно будет не в восторге, когда узнает о том, что его Пара танцевала с этим «засранцем». Надя очаровывала. Да, очарование – только не божественное, а скорее языческое. Внезапно девушка поднимает глаза чуть выше и видит Агату Рассел. Женщине тут совершенно нечего делать, думает Есфирь. Она не машет Рассел, не улыбается ей, а впирает в женщину непонимающий взгляд. Что она здесь делает? Колдовские глаза Рассел скользят по танцующим, останавливаются на Наде, Скотте, Элиссон, Лидии и Стайлзе. Потом она снова смотрит на Есфирь и слабо улыбается. Ее мерцающее серебристое платье идеально подходило к темным волосам, уложенным в высокую прическу. На шее висел простенький кулон. Выглядела она, помимо всего прочего, еще и очень молодо, настолько молодо, что ей самой бы в пору танцевать, а не следить на балу за порядком. – Ты сегодня очень красива. – одними губами произносит Агата. Есфирь ей кивает. В каждом слове, казалось, был заложен какой-то особый смысл. Здесь вроде бы требовались другие слова – «Я никого больше ни в чем не виню», – но она вовремя остановилась. Сказать так – значит солгать. Она по-прежнему не могла простить им всем того, как поступали с ней раньше, и, наверное, никогда не простит, однако ей не хотелось ни говорить сейчас об этом, ни лгать. Она теряет Даграту из вида, когда к ней возвращается Айзек с двумя пластиковыми стаканчиками пунша. ― Все хорошо? ― обеспокоенно спрашивает Лейхи. Есфирь отмечает, что он снял пиджак и в одной рубашке, с закатанными рукавами, ему идет больше. ― Ты побледнела. ― Нет, все в порядке. ― Есфирь улыбается. Есфирь себя чувствовала так, словно вмерзла в лед. «Боже. – В голове крутилось только одно — это слово. – Боже, Боже, Боже…» Затем появились какие-то еще мысли, но ей все казалось, что они не ее, чужие, откуда-то извне. Есфирь думала о Даграте. И о Господе. У нее в голове все смешалось, и это было ужасно. Она виновато улыбается, и в этой улыбке так много невысказанного, что Айзек все понимает. ― Тебе надо идти? ― Прости. ― извиняется девушка. ― Это очень важно. Айзек понимающе кивает. От волнения в горле пересыхает, а дыхание сбивается. Большим глотком Есфирь допивает остатки шампанского. Она хочет уйти отсюда, сейчас же. В благодарность за вечер, она быстро целует Айзека в щеку, и парень тут же заливается румянцем; Есфирь кажется это очень милым. В зале уже нет Стайлза, Нади, Скотта, Джексона и Элиссон. Нет теперь и Есфирь. Айзек, неуверенный в собственных действиях, направляется к Лидии, которая выглядит точно такой же ― растерянной. Они все еще казались ей красивыми, в зале все еще царило очарование сказки, но сама она уже переступила границу сказочного мира, и окружение вдруг стало злым и враждебным. Теперь в этом мире ее ждали одни лишь напасти. Оказавшись на улице, с наслаждением Мартин втягивает в себя свежий ночной воздух. Одна только мысль владела ею – бежать, бежать от света, в темноту; темнота укроет. Только бежать не получалось. Воздух превратился в патоку. Предательское сознание тормозило время – словно Господь переключил действие с 78 оборотов на 331/3. Есфирь чувствует движение позади себя, но оборачиваться не спешит — и так знает, кто это. ― Ты должна уйти как можно дальше. На ее телефон приходят СМС от Стайлза: «Питер здесь. Дерек пропал. Мы его ищем», «Лидия ранена, Питер ее едва не убил», «Где ты?», «Сиф, ответь мне!», «СИФ??!?!!», от Питера: «Возьми трубку», «Я могу объяснить на счет твоей сестры», «Есфирь, я убью тебя, если ты куда-то влезешь», от Джексона: «Я везу Лидию в больницу, это был оборотень», «Ардженты здесь, они ищут Скотта», от Айзека: «Спасибо за вечер, Есфирь», от Нади: «Бежать от света, в темноту; темнота укроет». Она вздрагивает и разжимает ладонь. Телефон падает на асфальт ― сотовый не выдержал сильного удара: корпус раскололся почти пополам, на нажатие кнопок не реагировал. Каблуком, что завершает образ прекрасной леди на этом балу, надавливает на искрящийся предмет. Сильнее. Уже более уверенней. Крррак! И телефон рассыпается на миллионы осколков. Темно. Странная натура — мертвая в нормальной жизни, исковерканная, неправильная. Живая во всей этой гнили, сырости, мраке. Есфирь уверенно шла вперед, чувствуя, как растет и ширится у нее в душе черная опухоль ужаса. Беспомощные, разбегающиеся мысли вдруг окрасились мертвенно-лиловым цветом отвращения и стыда. Все рухнуло. Есфирь неожиданно поняла, как жестоко ее обманули, и в горле поднялся жуткий молчаливый крик. Она пересекла широкую лужайку перед школой, потеряв там туфли, и побежала дальше босиком. Короткая трава, чуть тронутая росой, казалась мягким бархатом. Из школы все еще доносилась музыка, но она уже немного успокоилась. ― Стой. ― промурлыкала Даграта, внезапно появляясь прямо перед ней. Фред и Джаред тоже были здесь. Фред Рассел выглядел слишком отстраненным, словно только сейчас начал сомневаться в правильности их действий, а Джаред Рассел не смотрел на нее вообще. Его взгляд был устремлён в лес, куда-то в лесную глушь. Что там происходило? Шаги у нее всегда были тихие. Агата Рассел появляется тихо, улыбается как довольная кошка. Смотрит на Есфирь со слезами в глазах, словно мать увидела живого ребенка, которого считала мертвым. ― Девочка моя. ― Агата обнимает ее. Есфирь вздрагивает, резко отстраняется и смотрит на нее настороженным, бездушным взглядом. Что-то изменилось в ней. Не годы оставили такой отпечаток. Другое. А она все так же широко улыбается. Мартин грустно смотрит в одну точку. Почему-то, когда у людей нет никаких приключений, они жутко их хотят, и готовы из кожи вон вылезти, только бы получить их. У них есть своя обычная жизнь, но им её недостаточно. Ей не нужны эти муки, ей не нужна эта боль и смерть, что повсюду. Она знает цену жизни, знает цену любви. Она научилась жить? Но она не может этого сделать, она не может жить. ― Поспеши, Агата. ― торопит Фред. ― Ее уже скоро начнут искать. ― Не начнут. ― грубо отрезает Джаред. ― Они заняты тем, что в руки Кейт попала эта девчонка. Надя. У Есфирь слова где-то в горле смешиваются. Застревают. Она чуть приоткрывает губы, хочет что-то произнести, но не издает ни звука. В душе будто распрямилась стальная пружина ― сил еще хватало ― и слово прозвучало громко и уверенно. Надя. ― Надя. ― шепчет Есфирь тихо, будто через силу. Даграта тут же хмурится, хотя в ее глазах промелькнул страх; Фред и Джаред с интересом смотрят на Мартин. Что она предпримет? Кто такая Надя? Надя Стилински. В душе у Есфирь вновь сгущалась привычная уже смесь ненависти, любви и страха. Воспоминания стали вдруг яркими и отчетливыми. Словно они таились совсем рядом, за тоненькой перегородкой, и ждали, когда Есфирь достигнет своего рода психической зрелости. Имя Надя Стилински внезапно приобрело своего человека, а потом в сознание словно разошелся туман. Она знала, кто такая Надя, и чем ей угрожает «попасть в руки Кейт». Есфирь внезапно делает глубокий вдох и бежит в сторону дома Хейлов. В висках отбивается только одна мысль: Надя. Надя. Надя. Слово вдруг сделалось все логичным и неизбежным и почему-то ассоциировалось у нее с фразами из фильма «Пила». А потом появился Волк. Нет, не Питер Хейл, а самый настоящий Волк, который рычал и гнался за ней. Мартин-старшая бежит по лесу. Босиком. Взади нее клацает зубами волк, он рычит, и у девушки все внутри переворачивается. Она чувствует, что если добежит до ― какого-то места ― дома Хейлов, то будет спасена. Есфирь ведут чувства. Питер Хейл ― кто-то ― не стал обходиться с ней, как стоило бы — как с драгоценностью — взял её грубо, жестоко, не терпя возражений и надламывая рубин, запуская в него свои горячие кончики пальцев и пуская по хрустальным венам темноту. Целовал требовательно, до крови на губах и ощущения чужих коготков на своей спине. Есфирь неосознанно Агате Рассел ― чему-то ― отчаянно противилась. Она не должна останавливаться, или же ей перевяжут руки шелковыми лентами и сломают так, как заблагорассудится. Мартин прекрасно понимала — она единственная. Для Питера ― кого-то ― для Агаты. Помнила, как изумруды блестели влажным блеском, когда Питер ― кто-то ― натягивал на себя штаны, рубашку и молча уходил из её комнаты через окно, пока она спала. Есфирь чувствовала, что в те моменты ― когда-то ― ей было больно. Сейчас ей было плевать на это, она жаждала быть спасенной. Есфирь спотыкается, но вовремя группируется и опирается руками на землю. Колено больно соприкасаются с землей, но звериный рык, раздавшийся буквально над ухом, заставляет что есть силой долбануть зверя задней ногой и вскочить, продолжив бег. Волк позади скулит, но будто не спешит ее догонять. Играется с ней? Есфирь краем глаза замечает на хрупком кварце ― Питер ― кто-то так называл ее кожу ― изъян, ожог, который стремительно разрастается. Следствие пожара разносит по ее телу в геометрической проекции и в груди что-то болезненно щелкает. Она врезается в Питера Хейла. Внезапно, едва не сбивая его с ног, но не падает, придерживаемая его сильными руками. Питер удивлен не меньше самой Есфирь. ― Я же сказал, что убью тебя, если ты куда-то влезешь. ― рычит Хейл, отрывая от себя Мартин и встряхивая. А потом он замечает ожог на его руке ― кусок ткани спал, браслеты потерялись во время бега. ― Что это? ― голос звучит холодно, с немой угрозой и нескрываемой злобой. – Ничего. – отчужденно огрызается Есфирь Питеру ― кому-то ― и натягивает кусок этой чёрной ткани ― рукава своей длинной, совершенно не тёплой кофты ― до самых ладоней. Волк за ней больше не гонится, словно никого и не было. Питер ― кто-то ― хватает девушку за запястье, рывком оттягивает ненужную ткань, да так, что она едва ли не трещит, и.... видит ожог. Чёртов ожог на чёртовой бледной коже. На кварце — на её гребаной коже — белой, бледной и покрытой синяками. Есфирь не утверждает, но что-то внутри Альфы ― этого человека ― ломается, рушится, хрустит, рассыпается по кусочкам, но рассыпаться нечему. Она так долго не считала себя пустышкой, так долго была приветлива со всем миром, что и сама не заметила того, как стала совершенно другой. Противоположной. Противоположность ― полное несходство; то, что несходно с другим по своим качествам, свойствам; различие по знаку при равенстве абсолютных значений. Слышится тихий всхлип — Есфирь плачет, ей больно. Есфирь так устала от ― чего? ― всего происходящего, от предательств, от его ― чьих-то ― постоянных уходов, что больше не может терпеть. Слёзы льются из замутнённых горем зелёных глаз, стекают по бледным щекам и падают на пол. Питер ― кто-то ― медленно отпускает девушку, но тут же заключают в аккуратные, сильные, но нежные объятия, первые за столь долгое время. В душе пусто. Есть только горечь осознания на кончиках пальцев и слёзы Есфирь на его ― чей-то ― теплой красной рубашке. – Я ненавижу тебя...– шепчет Есфирь и недовольно смотрит ему прямо в глаза. Позволяет себе слишком многое, ведь остальным этого делать нельзя, просто не получается. Остальные слишком боятся Альфу― кого? ― она – нет, но знает, что ей Питер ― кто? ― простит и что храбрость эта – не сумасшествие, а простая логика и осознание силы собеседника. А того, кто признает своего хозяина, редко трогают. – Ты любишь меня. Не безответно, конечно. – мужчина усмехается и не даёт ей даже сказать, лишь замечает, как распахиваются девичьи глаза и накрывает губы девушки своими. ✪★☆✫✬✭✮✯✰✧✩✵ Плавный вдох, дым тянется куда-то внутрь плавно, медленно, тягуче. И пепел тлеет, слегка краснеет где-то внутри. Угольком едва заметным, неразличимой искрой в темноте. Запах такой ядреный наполняет нос, легкие, глотку. Запах лезет везде, куда только может пролезть. Струйка дыма улетает куда-то в сторону, становится все более объемной, полупрозрачной, смешивается с воздухом вокруг. Вторая затяжка получается послабее. Дым остается в легких, оседает там. Можно почувствовать, если как следует затянуться. Если как следует втянуть в себя то, что способно убить изнутри. Разрушить, разложить, изничтожить. Есфирь, по сути, не понимала, что происходит. Питер крепкое держал ее за локти, потому что она рвалась расцарапать лицо Кейт Арджент. Кейт, которая держала Надю так же крепко, представляя к ее шее пистолет. Заряженный, разумеется. Она помнила дикий рык Дерека, Скотта, вопли Стайлза и Джексона, истерические крики Элиссон и жестокие слова Криса Арджента. ― Это же просто девочка. ― громко увещал он сестру. ― Она ― человек, и даже если Истинная пара, мы не можем убить ее. ― Почему нет? ― с улыбкой спрашивает Кейт. ― Для волка смерть Пары ― худшее наказание. Смотри, даже Альфа стоит, потому что не допустит смерти Волчьей пары своего племянника. Питер позади откликается раскатистым гневным рычанием, но поделать он ничего не может: Кейт права, он не рискнет Надей. Кроме того, Есфирь нельзя выпускать из рук, иначе она может тоже пострадать. ― Только тронь ее. ― спокойно говорит Есфирь. Способность говорить вернулась к ней, хотя шок до конца еще не прошел. И в ее голосе то, что Питер предпочел бы никогда не слышать в своей жизни. Он ощущает в нем опасность. Она не боится его, нет, но словно не доверяет. Питер смотрит в глаза Паре и осознает, что две картины будут преследовать его до конца жизни, начиная с сегодняшнего дня. Его сгоревший с родными дом и этот взгляд Есфирь. Есфирь Мартин оставалось существовать чуть меньше двадцати минут. Кейт усмехается. ― Потом я пристрелю тебя, милая. ― обещает Арджент. Крис наводит на сестру пистолет, и в глазах Кейт, кажется, мелькает удивление. Она была поистине удивительной женщиной — отчаянной, решительной и прекрасной в своей ярости. Ее зеленые глаза были поддернуты какой-то мутной дымкой. Есфирь вырывается, резко ударив Питера в пах. Тот охает, и выпускает ее из рук. Есфирь двигается слишком быстро, да и дальнейшее происходит слишком быстро: она сбивает Кейт с ног, та стреляет, но пистолет дает отсечку. Они оказываются в доме, Надя бежит за ними. И весь дом обхватывает огонь. Очаг возгорание ― не установлен, хотя официальная версия, что Кейт Арджент ― уже однажды спалившая дом Хейлов ― установила какой-то специальный механизм, который сработал, когда Есфирь Мартин и Надя Стилински оказались с ней в одном помещение. За все приходится платить слишком великой ценой. За обретенное наконец счастье — двойной ценой. ― Нет! ― рычит Питер, и явно собирается войти в горящий дом. Кейт не сожжет то, что он любит снова, не в этот раз. И только не Есфирь Мартин. ― Питер, ты умрешь! ― кричит Джексон (Джексон? Джексон Уиттмор?), крепко обхватывая Альфу за куртку. Волк рычит, и пытается вырваться. Плевать, что в огонь, плевать, что к близко к смерти, важна сейчас только она ― Есфирь! Он прекрасно помнит, когда он умер впервые. Как именно. Не столько физически, сколько морально. И это намного хуже, намного более жестоко. В тот день, когда сожгли всю его семью, оставив его униженным и раздавленным на шесть лет. Есфирь была первой, кто по-настоящему испугалась не его, а за него. Она знает, что он не хотел, чтобы она знала до конца, насколько ему было плохо. Его выворачивало по несколько раз, перетряхивало и засовывало обратно в мешок из костей и крови. И слишком сильно сжимал ее пальцы в своих. Так, что ей было больно. И все же почему-то она не решилась ему об этом сказать. Где-то рядом Криса Арджента и Скотта МакКолла откидывает от себя Дерека, и два Хейла быстро бросаются к горящему зданию, но огонь становится перед ними сплошной стеной, обжигая руки, лицо, все тело. Дерек чувствует это впервые, а Питер словно вспоминает. Альфа ощущает, как его оттаскивают от огня, как кожа обугливается и слезает, как шрамы возвращаются. Его руки на ее теле дурили намного сильнее, чем алкоголь. У нее так сносило башню, когда она ощущала его внутри себя. Они были не собой. Они были совершенно другими людьми там. И спасения от боли находили в грязном кровосмешении и срывающихся стонах. И сначала она размазывала по его лицу, по шее собственную кровавую помаду. Метками. Метками грязными и порочными. Так, будто могла и правда его пометить. Сделать своим. А потом, когда все это безумие заканчивалось, потом спустя несколько часов, собственноручно оттирала влажными салфетками. Есфирь Мартин была его миром, в ней ― за короткий отрезок времени ― сосредоточился весь мир Питера Хейла. Все его планы, надежды, расчёты умещались только в ней. В той, которая горела сейчас, как и он. ― Сделайте что-нибудь! ― кричит Скотт МакКолл, глядя на отца Элиссон. Тот уже набирает какой-то номер, кому-то что-то говорит, но Питеру уже все равно. Он не знает, что там происходит, да ему и не интересно. В голове бьется одна настойчивая мысль ― Есфирь умирает. Он не может спасти свою собственную Волчью пару. Из дома внезапно вылетает Стилински. Она выпадает из окна, и слишком уж долго летит, ударяется о дерево и падает. Дерек и Скотт бросаются к ней, Стайлз тоже, Джексон по-прежнему стискивает плечи Питера, хотя альфа инстинктивно ощущает желание Уиттмора броситься к девочке Стилински. ― Мне жаль, Питер. Мне очень жаль. И, кажется, это единственный раз, когда Джексон Уиттмор сказал правду человеку, которым была не Есфирь Мартин. Черный и багровый — этих цветов слишком много вокруг. Они отражают все то, что творится в душе. Смерть и огонь. Больше ничего нет, больше ничего и не нужно, пожалуй. Все остальное кажется серым, фальшивым, приторным. ✪★☆✫✬✭✮✯✰✧✩✵ Все происходит слишком быстро. Кейт Арджент бросается на Есфирь, толкает, и девушка чудом удается устоять на ногах, не упав на горящую балку. Дом стремительно охватывает огонь. Есфирь кашляет, едва не пропускает удар ей в лицо, но на Кейт со спины налетает Надя. Арджент оступается и под тяжестью двух тел ломается половицу. Кейт шипит, потому что ее нога оказывается точно в проломе. Надя отходит от нее и бросается к Есфирь. Им обеим может казаться, что пролом быстро зарастает, стискивая ногу Кейт до кровавых костей. ― Мы выберемся! ― клятвенно обещает Надя. Весь макияж на ее лице размазан из-за слез, но глаза горят решимостью. Есфирь теряется в пространстве, она хотела пойти с подругой, но пошатнулась и упала на четвереньки. Кейт держит девушку за лодыжку, крепко стискивая и впиваясь в нежную кожу ногтями. ― Жизнь одних, есть смерть других. ― прохрипела Арджент. Ее пальцы в прямом смысле слова врастают Есфирь в ногу, Мартин кричит от боли, потому пиздецки чувство, когда чужие пальцы соединяются с твоими костями под твоей кожей. И единственная мысль, верная и простая, внезапно сорвалась с губ Мартин быстро и вполне ожидаемо: ― Уходи… ― Нет! ― вскрикнула Надя. ― Уходи! Надя разодрана где-то внутри до одури просто, с раскуроченной душой, что кровоточить не перестает, что без вкуса, но с запахом свежего пепла с сигарет. Крики у нее сдавленные, но она заткнуться не может. За собственными криками слышит Есфирь хуево, за грудиной шепот отдается в настойчивое «уходи», в рваное «ты не можешь умереть», в потерянное «тише, я рядом». И она воет снова. Глаза она зажмуривает до настоящей, отчетливой рези. Хочется испариться, исчезнуть, только бы перестать слышать нескончаемый треск сгоревших балок, приказ Есфирь «Уходи!». Она так больше не может, она не выдержит. Провалиться бы под землю, сгинуть, исчезнуть. Надя беспомощна, не способна помочь своей лучшей подругой. Стилински падает на колени, плачет. ― Я не могу тебя оставить. ― Ты должна. ― ласково шепчет Есфирь. ― Ты обязана. Надя не реагирует, она почти не слышит, а Есфирь не слушает. Она просит ее успокоиться, она руками по ее плечам ведет ласково-ободряюще, ее дыхание хлюпающие-рваное от рыданий и срывающихся в панику истерик четко ей в грудь, четко в кожу. Они теряют мгновения. Есфирь вырваться не может, у Нади руки сожжены. Кейт держит крепко. Ужасное ощущение. Мысли и вся нервная система Нади стали огромной библиотекой, и кто-то чужой, отчаянно спеша, бежал по ее проходам, водил пальцами по корешкам, доставал книги, проглядывал, ставил на место, ронял на пол, оставляя их шелестеть страницами. Лихорадочное ощущение, что ее насилуют где-то в самых сокровенных уголках души, постепенно исчезало. Надя почувствовала, как Есфирь слабеет и уходит, отпускает ее. ― Нет. Нет. Нет! Стилински охватил ужас, нет, хуже, потому что она даже не знала, как назвать это ощущение. Ощущение чужого присутствия медленно, нехотя отступало, уступая место благословенной прохладной черноте незнания. Надю что-то подняло над полом, она посмотрела на Есфирь сверху вниз. Мартин лежала, не двигаясь, уставившись в одну точку. Надежда Стилински потеряла сознание, когда ею выбили окно, и она ударилась о дереве. Мысленный крик поднялся до невероятного, ослепительного крещендо, затем вдруг угас. Надежда на мгновение привиделся образ свечи, уносящейся с огромной скоростью вглубь длинного черного тоннеля. А затем свет угас, и последней мыслью Есфирь Мартин было: «Питер» ✪★☆✫✬✭✮✯✰✧✩✵ Есфирь Мартин смотрит куда-то невидящим взглядом в противоположную стену. Она плакала. Теперь она знает, что значит пялить глаза в нечеткую картинку перед собой, чтобы не позволить себе сорваться на истерику. У нее до сих пор в голове тот голос Питера — уничтоженный, неживой, хриплый. — Попытайся меня понять, ладно? Мой род, мою личность выжгли из меня. Остались только инстинкты. Теперь-то она его понимает. Теперь-то эти слова не вызывают удивления где-то за грудиной и мысли, что не может такого быть. Что это бред все, что послевкусие полной потери может и правда убивать. Медленно и жестоко. Что чувствует человек, когда его сжигают? Смерть сама по себе вещь ужасная. Если сравнивать великое множество способов умереть, то сгореть заживо явно находится в топе самых болезненных смертей. Ведь, чаще всего, в огне человек теряет сознание от дыма, а потом уже погибает от ожогов. Но, находясь в сознании, Есфирь может согласиться ― это кошмарные мучения. Кейт Арджент умирает быстрее нее, и девушка отпихивает ее руку ногой. Обгоревшая ладонь тут же осыпается. Ее пальцев больше нет в ноге. Счастье было так близко, так ощутимо на самых кончиках пальцев. Нужно было лишь ухватиться покрепче, сжать ладонь. Так казалось. В этой жизни так просто забыть, каково оно — настоящее счастье. Здесь все отдает горечью на губах. Таким мерзким вкусом на языке остается, что хочется сплюнуть, прополоскать рот, отмыться с мылом несколько раз. Все равно не поможет. Существование людей пропитано страданиями и безумием, оно затягивает своих владельцев на самое дно. Туда — под сырую землю, которая задушит, но не убьет. Оставит умирать медленно и мучительно. ― Ты умница, Есфирь. ― шепчет Даграта, поглаживая девушку по голове. Мартин смотрит на нее мутными зелеными глазами. Будто насмешка судьбы, издевка. Будто всего, через что ей и так пришлось пройти, недостаточно. Будто надо больше. ― Теперь больно не будет. Идем со мной. Пожар догорал. Приехала скорая, полиция, Надю Стилински привели в чувство на месте. В доме было найдено два сгоревших тела. Сердце Питера Хейла было разбито. Есфирь Мартин прекратила свое существование.