Откуда им знать

― Если бы я была парнем, я бы трахнула тебя в примерочной. Стилински широко улыбается. Она в приподнятом настроение с сегодняшнего утра, несмотря на то, что проснулась рано и не выспалась. Разбудила возня на кухне в шесть утра — отец решил перед работой приготовить детям завтрак, потому что шериф был рад тому, что все так быстро и хорошо разрешилось — ладно, на самом деле он не знал, что именно происходило, но то, что дочь была в порядке его радовало. Джон выглядел немного смущенный тем, что своей возней разбудил Надю, но Стилински была вовсе не против помочь отцу приготовить завтрак. Потому что тот был хорош в ловли преступников, но вот на кухне был скорее неопытным стажером. В конце концов, кухня — «бабье царство». Днем настроение немного испортилось — Стайлз рассказал, что на самом деле у Дерека вчера в передрягу попали Есфирь, Скотт и Джексон. И хотя там тоже участвовали охотники, Наде совсем не понравился тот факт, что Дерек ее обманул. Она понимала, что Волк стремится защитить ее, и это желание перекрывает все остальное, но неприятный осадок в душе остался. Да и Питер, как оказалось, ходил на свидание не с Есфирь, как подумала вчера Надя, а с мамой Скотта. В общем, настроение немного упало. Но когда ей звонит Есфирь и приглашает на покупку платья, Надя соглашается. Ее соглашение становится сюрпризом для Мартин, но та явно была рада. Поняв, что в отношениях красивой бордововолосой Мартин и альфы все хорошо, Надя перестала беспокоится. Настроение поднялось снова, а лицо Стайлза, которого Лидия забрала в личное пользование, веселило еще больше. На комплимент Есфирь Надя послала Мартин воздушный поцелуй. ― Отлично, значит его я точно беру, ―воодушевлённо сказала Надя, тут же присматривая себе еще несколько платьев — прямое белое с небольшими рукавчиками, бежевое вязаное с поясом, голубое в стиле джинсы и темно-зеленое с широкой юбкой до колен. Надя шоппинг в целом не любила, но выбиралась раз в месяц, чтобы обновить гардероб себе, прикупить пару рубашек для Стайлза и отца, потому что тех было невозможно заставить отправиться в магазин, а шериф еще всячески экономил на себе самом. Предпочитал покупать на самом деле качественные вещи, которые прослужат ни один сезон и выберутся вместе с хозяином из любой передряги. Надя уважала это, но не могла не купить одну или две новые рубашки отцу, да и Стайлзу тоже. В целом, все покупки были на ней. Потому что Джон мог экономить на себе, но отдать, в прямом смысле, почти последние деньги, когда детям что-то хотелось. С возрастом, и Надя, и Стайлз научились ограничивать свои желания, понимая непростое финансовое положение семьи из трех человек, где работал только один. Девушке давали деньги на общие покупки — какие-то вещи для семьи типа шампуней, гелей, продуктов, и шериф умудрялся выдавать деньги на личные нужды сестры и брата. ― Надс, ― внезапно шепотом заговорила Мартин, но Стилински ее услышала. Надя посмотрела на подругу, и прочитала на ее лице сомнение. ― Почему ты пошла с нами? На лице брюнетки отразилось смятение и грусть, словно Есфирь ее обидела. Вопрос выбил из колеи — Надя поджала губы, сжимая платья как спасательный круг. Вопрос ее несколько покорёжил — она была здесь лишней? Надя от природы была слишком ранимой, и Мартин не хотела ее обидеть. Видели вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть? Вот такие глаза были сейчас у Нади Стилински. ― Ты не хотела, чтобы я шла? ― Нет, конечно, я хотела, ― поспешно исправилась Есфирь, и Надя почувствовала, как та смутилась. Видимо, она просто неправильно выразилась, поэтому Стилински не стала заострять на этом внимание. ― Я надеялась, что ты пойдешь с нами, но я думала, что из-за Дерека… ну, ты понимаешь. Надя замялась. Она посмотрела на людей, ходящих по магазину ― по большей части это были девушки, который, как и они, пришли выбирать платья. Тут были и парни, пришедшие за костюмами или составляли компанию своим девушкам. Они смеялись, иногда слишком громко, что-то активно обсуждали, от чего в магазине стоял оживленный гул. Надя чувствовала себя как никогда чужой, стоя здесь, рядом с Есфирь, которая была Волчьей Парой Альфы. Сама Надя была ведьма. Она подумала, что становясь сверхъестественным существом, или частью этого мира, невольно теряешь связь с реальностью. Проходи она через это одна — или если бы Есфирь не могла рассказать о том, что на самом деле значат ее отношения с Питером; если бы Скотт не открыл им секрет — то точно бы сошла с ума, просто не выдержав давления. А вместе оно все легче. ― Посмотри на них, Сиф. Они такие счастливые. У них судьба легче нашей. В их счастливом мирке нет Волчьих законов, убийств, оборотней. Им можно не бояться, что каждый вздох для них последний. ― Мы просто грёбаные подростки, умеющие так по-глупому влюбляться. Как мы докатились до такой жизни? Замечание Есфирь меткое, бьет без промаха, в самое сердце. Надя пожимает плечами, а потом говорит, думая, что не может скрывать это от лучшей подруги. И тон ее похож на тот, которым сознаются в каком-то преступление. ― Питер был у меня вчера, ― Есфирь удивленно смотрит на подругу, вопросительно выгибая бровь. Надя спешит пояснить: она знала, что Есфирь не была ревнивой идиоткой, но все-таки понимала, что не очень приятно знать, что твоя подруга тайно проводит какое-то время с твоим парнем. Даже если этот парень — дядя Истинной волчьей парой этой самой подругой. ― Он сказал, что хочет помочь мне. И Дереку. Устроил нам встречу, мы поговорили. А потом… по-моему, он не такой плохой, каким хочет казаться. ― Я его люблю, ― словно вывернув себя наизнанку, прошептала Есфирь. Так отчаянно и искренне, что Наде стало почти жаль её. Чувство грусти, что возникло между двумя девушками, стало тяготить. Наде оно не нравилось — слишком много грусти и боли было вокруг них, вот и этот поход по магазинам считался способом отвлечься и почувствовать себя обычными. Поэтому Надя не хотела так долго пребывать в таком угнетённом состоянии, если у нее был выбор. А широко улыбалась и травила пошлые шуточки, которые тут же подхватывал Стайлз. Поэтому девушка делает максимально довольное лицо, хитро щурится и томным, заискивающим голосом спрашивает: ― Ревнуешь? Есфирь на это, впрочем, только смеется. ― Да. Ужасно ревную. Передать поцелуй? – Есфирь прищурилась, слегка поджав губы, но тут же они с подругой громко рассмеялась. Надя подмигнул Мартин и упорхнула в сторону примерочных; по пути сестра сочувствующие посмотрела на брата, который, кажется, держал еще больше платьев. Девушка примерила каждое и решила взять все. Она вышла из примерочной в зеленом платье, чтобы Есфирь оценила его, но внезапно наткнулась на Питера. Тот быстро глянул на нее. — Привет, — сказала Надя. Питер ей кивнул. — Ты за Есфирь? — Да, — выдохнул Хейл. — Если ей подойдет платье. Надя прыснула. А потом, расставив руки, покрутилась перед Альфой. — А мне это подходит? Питер посмотрел на нее по-новому, оценивающе и согласно кивнул. Надя рассмеялась. Стайлз посмотрел на Альфу и сестру как-то испуганно, но не вмешался. — Ладно, — сказала Надя, собираясь зайти обратно в примерочную. Но потом внезапно серьезно посмотрела на Питера и одними губами произнесла. — Береги ее. — До конца, — так же ответил Хейл, и Надя, вполне удовлетворённая, зашла в кабинку, услышав, как Альфа недовольно спросил, обращаясь уже к Сиф. — Ну как? Подошло? Питер и Есфирь уехали. Надя еще погуляла по торговому центру, а потом дождалась Стайлза, и они решили вместе поехать домой. — А ты с кем идешь на бал? — внезапно спросил Стайлз. Надя равнодушно передернула плечами. — Элиссон вроде позвал Джексон, — сказала Надс. — Поэтому, вероятно, приглашу Скотта. Я не против сама приглашать парней. — Да, но Скотт не идет на бал. Ему нельзя. Девушка дергается и, нахмурившись, смотрит на брата. — Что? — Тренер запретил. Его вообще хотели исключить из команды за плохие оценки, но отделались «малой кровью», — объяснил Стайлз. Надя поджимает губы. Стайлз бы не против составить сестре компанию, но когда десятилетний план по влюблению в себя Лидии Мартин сдвигается с мертвой точки, то пренебрегать таким шансом просто нельзя. Надя все понимает, и даже не злится на то, что брат не может скрыть своей радости. — Подкинь меня в школу, — внезапно решает Надя. Если она ведьма, то пользоваться этим можно точно так же, как и Скотт своей ликантропией — с максимальной выгодой для себя. В конце концов, ведьма она или нет? Найти тренера оказывается легко: Финсток находится в своем кабинете, перебирая какие-то бумаги. Мужчина запряг каких-то студентов, которые хотели хорошую оценку по экономики, украсить спортивный зал к предстоящему балу, поэтому сейчас, максимально довольный собой, рассматривал какие-то бумаги. Надя приоткрывает дверь, стучит, и вежливо улыбается, когда тренер ее замечает. — А, Стилински, — протянул он. — Здравствуйте, тренер, — произнесла Надя, проходя в кабинет и садясь на стул перед столом. Решила долго не тянуть и сразу сказала. — Я хочу поговорить на счет запрета Скотту идти на бал. Тренер хмыкнул. — Тут нечего обсуждать, Стилински, — сказал Финсток. — Нет, значит нет. Надя улыбается. Мозг тренера был не так прост, как могло показаться — Финсток умел поворачивать любую ситуацию в свою пользу. Как-то раз его хотела уволить, так тренер смог вывернуться настолько, что получил прибавку к зарплате и статус «Лучший учитель года». Но Надя его неплохо знала — тут уже был плюс для нее. Не пришлось напрягаться сильно, она внимательно вгляделась в глаза мужчины и медленно произнесла: — Скотт пойдет на бал. И вы не станете его останавливать. Это было похоже на силовое упражнение с гантелями — Надя вообразила руку, которая что-то сжала в тренере. Словно представив, что голова тренера — своеобразный лабиринт, Надя начала копаться в нем — аккуратно, но настойчиво ища нужную дверь, нужную извилину, пережав которую, она смогла бы войти, куда ей надо. Потом, смотря прямо в пустые глаза Бобби Финстока — всего лишь на мгновение опустевшие — Надя повторила: твердо, но ласково, будто разговаривала с глупым ребенком. — Скотт пойдет на бал. Вы не станете ему мешать. Глаза ее превратились в узенькие щелочки. На висках забились вены. Врачей наверняка очень заинтересовало бы, что в этот момент происходит в ее организме: логики, на первый взгляд, тут нет никакой. Дыхание упало до шестнадцати вздохов в минуту. Давление поднялось: 190 на 100. Пульс: 140 — больше чем у астронавтов при стартовой перегрузке. Температура понизилась до 94,3 градусов. Организм пережигал энергию, которая взялась ниоткуда и уходила в никуда. Финсток вздрогнул, словно ему было холодно. Надя впилась в него голубыми глазами, понимая, что отвести взгляд — значит проиграть — и ему, и себе. Тренер неожиданно смешался, и Надя, удивлённая исходом ментальной схватки, о которой мужчина даже не подозревал, вышла из кабинета. Она почти собой гордилась. Совсем неожиданно, горло словно сдавила чья-та холодная, полусгнившая рука, а потом, так же неожиданно, ударила в желудок. Надя почувствовала, что ее начинает тошнить, и мигом бросилась к туалетам. Благо, на пути ей не попались другие ученики — школа была пуста, лишь некоторые студенты украшали спортивный зал, а кто-то из парней тренировался на поле. Стилински забежала в кабинку по середине и, едва закрыла дверь на замок и согнулась над унитазом, как ее вырвало. Ей было очень плохо, настолько плохо, что ни слезы, ни злость не могли еще этого выразить. Девушка закрыла глаза, одной рукой сжимая ободок унитаза, а другой придерживая волосы. Горло жгло, глаза слезились, а Наде вдруг показался ее поступок очень и очень гадким. Она не любила манипулировать людьми — считала это низким, но было в этом какое-то очарование, как кто-то, словно послушный песик, готов сделать какой-то пустяк — или что-то серьезное — стоит тебе правильно обратиться к нему. Это было отвратительно, да, но Надя видела, как это делали многие девушки в школе — Лидия, к примеру. Улыбнуться, невзначай прижаться чуть ближе, и вот — послушный на все мальчик на побегушках. Есфирь тоже умела это делать, причем могла дать фору сестре, но после истории с Заком Лефшецем она словно замкнулась, и Лидия урвала себе титул Королевы Школы. Конечно, ненадолго — едва Есфирь оклемалась, все снова признавали старшую-Мартин куда способнее и лучше, чем младшую. Лидию, которая наконец ощутила полную власть, не могло это не задевать. Когда из нее выходит вся желчь, Надя сглатывает, давясь слезами и смывает. Потом дрожащими руками достает салфетки из сумки, вытирает лицо и, оперившись на стенку кабинки, начинает тихо всхлипывать. Все-таки это было неправильно. Пропала та гордость, которую она испытывала минутами ранее, и теперь ее захлестнуло отчаянье. Но через пару минут и эти чувства прошли — Надя сидела, подтянув колени к груди и положив на колени руки, смотря в одну точку. Она думала; в последнее время, у нее было мало времени сесть и обдумать хоть что-то спокойно, без чужого вмешательства. Теперь, когда она была Волчьей парой, о таком понятия как «личное пространство», вероятно, можно было бы забыть. Кстати, где Дерек? Девушка порывалась ему позвонить, но абонент был недоступен. Питеру и Есфирь она не хотела мешать, а Скотт и Стайлз не оценили бы попытку поговорить с хмуроволком. Точнее, они до сих пор не верили в то, что Надя — не кто-то, а Надя, которой не все равно, слишком добрая девушка, несмотря на внешние шипы — является Истинной парой Дерека Хейла. Да и отношения складывались сложно — Скотт не мог смириться ни с Питером, ни с Дереком, но активно старался примириться со своим Волком и с чужими. В конце концов, МакКолл не был убийцей, да и не смог бы обречь лучших подруг на существование без любви. Внутри у Нади словно свернулся тугой узел. Выпускной бал. То голубое платье, которое так понравилось ей. Скотт в черном смокинге, белой рубашке, черных брюках и черных ботинках. Отец и Мелисса, щелкающие в гостиных своими «Кодаками» и «Поляроидами». Креповые украшения, маскирующие голые стены и потолочные балки спортивного зала. Две группы: одна играет рок, другая - медленную музыку. Лишние тут не нужны. Всякие там Дерек и прочие, держитесь подальше. Только для будущих членов загородного клуба, будущих жителей Чистого Американского Городка. — Забавно, — внезапно раздался чужой женский голос. Он раздался совсем близко, а потом кто-то облокотилась на дверцу кабинки, в которой сидела Надя. Та насторожилась. — Ты думаешь о Скотте, хотя твоя пара — Дерек. Что с тобой не так? Надя встала и потянулась к ручке, но внезапно неизвестная ударила по слабой преграде. — Не открывай дверь! — крикнула она. Надя вздрогнула. — Кто ты? — спросила она, и тут же мысленно дала себе подзатыльник. И это еще она ругала героев ужастиков, которые задают в темноту подобные вопросы. — Это не важно, — отмахнулась женщина. Наде ее голос показался знакомым. — Ты все равно не вспомнишь об этом разговоре. Это как в «Монополии»: прогораешь — идешь в тюрьму. — Что? — хмуро переспросила Стилински, которая не понимала, что именно говорит женщина за дверью — или девушка. Надя видела только тень. Ведьма дернула ручку, но та не поддалась. За перегородкой хмыкнули. —У тебя нет старшей наставницы, ведьма, — сказали по ту сторону, и Стилински напряженно замерла. — Ты очень молода. Твоя сила неконтролируемая, она то вспыхивает, как яркое пламя, то едва ли не угасает — поэтому у тебя якобы приступы биполярного расстройства. Научись контролировать ее, и жить будет легче, — на пару секунд повисла тишина. Так и оставив одну руку на ручке, Надя положила другую на дверь. — Слушай, я собираюсь сделать кое-что ужасное. — Что? — спросила Надя, которой не все равно. За стенкой хмыкнули — очень грустно, как показалось девушке. — Что-то, — ответила незнакомка. — Ты потом узнаешь, но не вспомнишь. Как и этот разговор. Но у ведьм так бывают — мысли из неоткуда. Правильные мысли. Спишешь все на это. А теперь слушай внимательно, — говорящая перевела дыхание, потому что говорила практически без пауз, но четко и ясно. — Я знала твою маму. Она была неплохим человеком, но ведьма из нее была получше. Когда она поняла, что не сможет растить тебя — а бывает так практически всегда в нашей жизни, то стала вести дневники. Точнее, снова — они у нее еще с колледжа были, когда она поняла, кем является. Там есть практически все, что тебе может пригодиться. У Нади в голове все смешалось. Она чувствовала, как какие-то помехи, как радио, когда включаешь на кухне миксер. Девушка не знала, о чем говорила женщина за дверью — ее можно было бы назвать безумной, но Надя продолжала жадно впитывать каждое слово. Голова болела, и немного мутило. Сердце билось так часто, что ей даже стало страшно. Ей чудились черти, ведьмы, всякая нечисть. Вот они несутся в ночи, сквашивают где только можно молоко, опрокидывают маслобойки, напускают порчу на урожай, а остальные прячутся испуганно в своих домишках с нарисованными на дверях знаками против нечистой силы. — Ты меня слушаешь? — недовольно спросила девушка-по-ту-сторону, снова ударив по дверце. Надя вздрогнула. — Да, — недовольно ответила Стилински. — Хотя и не понимаю почему. До Нади донесся тяжелый вздох. — Потому что так надо, — пауза, а потом невнятный шепот. — Она поймет, какую ошибку совершила… Надо будет лишь помочь вернуться… Но это не важно! Дневники. Которые вела твоя мама. Клаудия описала там все предельно подробно, и это поможет твоему бытию ведьмы. Там очень много важного и… просто найди их. Потом сама разберешься. В гостиной, под диваном есть тайник…Они были гарантией твоей мамы. Надя помрачнела, и глаза ее заслезились — так она реагировала практически на все упоминания Клаудии Стилински, особенно сказанные таким тоном. Мягким, нежным, которым говорил только ее отец и эта неизвестная женщина. — Зачем ты мне все это говоришь? — спросила Надя. Она устала. Так отчаянно сильно, что хотелось свернуться в позу эмбриона и спать, спать, спать, спать… Что-то такое прозвучало в голос Стилински, что говорящая смягчилась, и голос ее был теплым, как молоко. — Потому что, я собираюсь сделать кое-что плохое, — повторила она. — Ради этой женщины. Но когда взявшая без права осознает свою ошибку… — Право имеющей получит принадлежащее назад… — внезапно продолжала Надя в унисон с незнакомкой. Что-то шевельнулось в памяти девушки, и на секунду Наде показалось, что вот-вот — она дотянется до чего-то, и поймет, кто именно говорит с ней через преграду, их разделяло всего мгновение. И именно в это мгновение дверь резко распахнулась, Надя вздрогнула, и последнее, что видела глаза — то ли красные, то ли зеленые, то ли карие… ♪ ♫ ♩ ♬ ♭ ♮ ♯ ° ø Под диваном оказалась большая деревянная шкатулка, изрядно покрытая пылью. Надя вытащила ее, аккуратно прижала кусок паркета обратно к полу, и выпрямилась. Отойдя в дверной проход, девушка глянула диван. Раз! Огромная тяжесть. Неподъемная. Он задрожал, и послушно скользнул по полу, вставая на место. Отлично, как будто ничего и не было. Уже в своей комнате, протерев шкатулку от слоя пыли, девушка внимательно рассмотрела ее, поняв, что шкатулку украшают вырезанные символы: лилия, кельтские знаки, запутанная змея и полумесяц. Девушка вспомнила, что уже видела их — на сейфе в архиве, но там они были немного перевернуты. Надя болезненно поморщилась —она, хоть убейте, не помнила, что именно нашла в том сейфе, кажется, там ничего не было… но сейф она помнила отлично, и знаки тоже. Как именно открыть шкатулку — она была довольно большая, примерно чуть больше коробки из-под обуви — Надя поняла не сразу. Но когда открыла, то увидела там сложенные стопкой несколько тетрадей в формате альбома. Почти все они были темных цветов — фиолетовые, синие, зеленые и несколько черных. Удивительно, как шкатулка их вообще вместила. В уголке был приклеен скотчем прямоугольник клетчатой бумаги, с указанием годов, по которой велся тот или иной дневник. Практически все они были с разницей в десять лет, и только один был исписан всего за два года. Надя вытащила первый и пролистала, цепляя какие-то фразы и слова — практически ничего необычного, ее мама начала вести дневник, когда была еще в младшей школе. Влюбилась в какого-то юношу, и ей захотелось кому-то рассказать об этом. Шло описание будней маленькой Клаудии, ее ссоры и примирения с родителями, какие-то проблемы, все было почти мирно. Жизнь, которой живет каждый подросток, банальные переживания и радости. Стилински почти разочаровалась, когда прочитала весь первый дневник, от второго класса до окончания школы, а о ведьмах и оборотнях — не слова. Все начало приобретать новые краски, когда Клаудия Стилински поступила в университет. Тут Надя стала читать внимательнее: пошли уже более-менее знакомые имена и фамилии. Для девушки оказалось открытием то, что ее мама училась в Гарварде — отец практически ничего не рассказывал о Клаудии до их знакомства, а какие-то личные вещи вроде аттестатов, фотографий с университета у них в доме не было. «Гарвард — чудесное место, — писала молодая Клаудия Стилински. — Меня поселили с двумя молодыми девушками — Лилис Ангальдт и Морганой Уиджи. Лилис — типичная Королева школы. Она красивая, и хотя отчаянно строит из себя кокетку и ничего не понимающую студентку, есть в ней что-то… какая-то сила во взгляде. Таким взглядом она обменивается с Морганой, которая просит называть ее Ганой. Они смотрят друг на друга так, словно знают какие-то секреты друг друга, и боятся, что одна выдаст другую. Лилис ко мне относится настороженно, а вот Гана — весьма милая девушка. Думаю, мы подружимся». Далее шло описание студенческих будней, кое-где упоминалась Гана, о том, как начала развиваться их дружба. Надя прочитала внимательно, и дело теперь было не только в нарастающем чувстве беспокойства — на чувствовала себя как никогда близкой к матери. Но то, что интересовала юную ведьму, случилось почти спустя полгода — после Новогодних каникул. «Лилис и Гану все больше захватывает Кальдарас и его друзья. Точнее, их можно назвать приспешниками — двое близнецов Расселов, — на этой фамилии Надя болезненно нахмурилась. Появилось ощущение, что девушка должна его знать. Как голос актера, голос которого кажется тебе знакомым, но ты не можешь вспомнить, где именно его слышала. — Русский студент Карамзин, брат Кальдараса, а также Найтли. Впрочем, Найтли там скорее из-за влюбленности в Фреда. Странно у них это все. Рассел так признается ей в любви, будто это…, впрочем, меня это не касается. Но мне не нравится, как Валентин смотрит на меня. Иногда глядит так — кровь в жилах стынет. Гана ему что-то рассказывает, и тот смотрит на меня — пристально так, изучающе. А не давно застала его за разговором со старшим братом Карамзина — хотя выглядит они все на один возраст. Увидев меня, они мгновенно замолчали, и не заговорили, пока я не ушла. Странно все это…» Следующая запись о Валентине и его друзьях — они упоминались и до этого, но скорее Клаудия размышляла о таинственной личности Кальдараса и его разношёрстных друзьях. В этой истории у Нади что-то не складывалось — она была уверена, что мама не должна была встречаться с ними. Что-то было неправильное в этом. Поэтому более подробно о них стало писаться только перед самым летом. «Гана попыталась втащить меня в эту «тусовку». Надо признаться, у нее это получилось. На проверку, они все оказались куда лучше, даже Лилис, которую я ранее считала высокомерной стервой. Они действительно все старше, чем кажутся — их слова и поступки не могут принадлежать студентам-первокурсникам. Как мне объяснила Кира Найтли — они с Фредом Расселом уже планируют свадьбу в июле —студенты тут только она, Лилис, Фред, Коул Кальдарас и Алексей Карамзин. Старшем брату Карамзина Сергею и Валентину уже двадцать восемь. Удивительно, никто из них… Вместе с ними так же «тусуются» кое-кто из другого университета — Джонатан Грин и Аманда Лаво. Едва увидев меня, Джонатан отреагировал очень странно —спросил, показали ли меня некой Талии. Меня это смутило. Валентин, смеясь, велел ему заткнуться, и Джонатан послушался. Гана не рассказал, кто такая Талия…» Далее Надя выдергивала только отдельные строчки, которые позволяли ее понять кое-что об этой странной… стае? Группировки? Валентин и Сергей — а также Джаред Рассел, которого Клаудия не упоминала так часто, как остальных — были там самыми старшими, и присутствовали в Гарварде как опекуны младших членов семьи, и были знакомы между собой. Лилис и Гана не были знакомы с ними, как и Расселы — все держались вдали друг от друга, но — Клаудии это рассказал сама Уиджи, если верить записям — Кира и Фред начали встречаться, так Карамзины и Расселы познакомились с Джонатаном и Амандой, друзьями Киры. Потом Даграта Рассел сблизилась с Ганой, та втащила Лилис и уже позже, в сформировавшуюся компанию пришла Клаудия. У Нади разболелась голова. Она словно смотрела сотую серию какого-то молодежного сериала, и будто бы понимала сюжет, но желание спать брало ввер. Было слишком много имен, и иногда Стилински приходилось останавливаться, чтобы понять, о чем или о ком речь. Клаудия писал много — ей нравилось рассуждать о причинах и поступках, мотивации, стараться разобрать внутренний мир человека. В один момент она отвела каждому из вышеперечисленных «друзей» по несколько страниц, чтобы описать качества, обдумать какой-то поступок и прочее. В Валентине будущая миссис Стилински выдела явные лидерские качества. Она писала о нем, как о сильном и смелом молодом человеке, но тем не менее — спокойном и уравновешенном, который мог сильно нравится людям и в той же мере наводить страх. Смущала ее практический материнское отношение и раболепное преклонение Аманды перед Агатой. Будто они были знакомы ранее, и что-то такое произошло между ними. Так прошел почти весь второй курс. Запись, которая, возможна, была центром всего этого, появилась в апреле. «Сегодня Джонатан опять сказал про некую Талию, упомянув ее фамилию — Хейл, — тут Надя сглотнула. Если до этого и была надежда, что речь идет о какой-то другой женщине по имени Талия, то теперь она рассыпалась. — В этот раз Валентин не заткнул его. Он посмотрел на меня и объяснил, что Талия Хейл — их друг. И не хочу ли я с ней познакомится. Я согласилась.» Руки у Стилински мелким задрожали. Тетрадь была исписана вся, оставалось всего несколько листов, и Надя представить не могла, что именно увидит на этих страницах. Неужели она получит ответ на загадку, которую не знает? «Меня познакомили с Талией Хейл». — И это все? — не сдержавшись, воскликнула девушка, когда увидела, что оставшиеся два листа были абсо-черт возьми-лютно пустыми. После записи о знакомстве, которая была сделана в конце апреля, а следующая тетрадь начиналась через год. Какие события так резко повернули жизнь Клаудии, раз она целый год ничего не писала? Наде казалось, что человек, ведущий дневник, для того его и ведет —чтобы выплеснуть все, что в тебе есть, даже если это кажется сверхбезумием. А Клаудия, судя по всему, узнала про оборотней и весь сверхъестественный мир, в котором теперь плавала ее дочь. Надя была разочарована. Она смотрела на пустые страницы и гадала о том, почему мама не продолжала запись. У девушки было еще несколько дневников, но отчего-то она уже знала, что продолжения этой истории будет не таким, как она ожидает. «Оказывается, полнолуние влияет на нас так же, как и на них, а рябина…» Надя застонала и, уткнувшись лицом в раскрытый новый дневник, едва ли не зарычала. Как она и предполагала — Клаудия не описывала те чувства, которые испытала, узнав о сверхъестественном мире. И не говорила о прозрение — что она ведьма. Дневник занимали более занимательные вещи: женщина подробно описывала бытие ведьм, отчего они могут умереть, что предает сил, что опасно, что нет, кто друзья, а к кому ведьмам вообще не стоит соваться. Про Валентина и его друзей практически не говорилось: только общие фразы, связанные с новой сущностью будущей миссис Стилински — Валентин сказал <…> Гана поделилась… К концу дневника, Надя была почти рада тому, что именно описывала мать — практически весь устав жизни ведьм был в руках брюнетки, и это не могло не радовать. Периодически встречались упоминания об отце Нади и Стайлза — Клаудия называла его всегда вторым именем Ноа, в то время как почти все называли шерифа просто Джон. На тот момент их роман только начал развиваться. В последнем дневнике было больше бытовых историй — первое свидание с Ноа Стилински, начало настоящих отношений, свадьба. Вся это нормальность переплеталась с ужасными событиями ненормальности: Коул Кальдарас был убит, месть за это, пожар у Расселов — нет, все-таки где-то она эту фамилию слышала. Вот и описано самое роковое событие в жизни уже-миссис-Стилински: ее беременность. Тут Надя замерла и тяжело выдохнула, а руки ее начали мелким дрожать. Она отложила дневники, так и не решившись читать все это прямо сейчас, спустилась на кухне и заварила себе чай. В ногах тут же закрутилось что-то мягкое, но явно злое — по лодыжке девушки прошлись пара острых зубов. Надя зашипела и посмотрела вниз. — Чего ты хочешь? — спросила Стилински, смотря на сидящего на полу Фенрира. Тот галдел на нее черными глазками, то ли беспокоясь за хозяйку, то ли просто осуждая за что-то. К примеру, за то, что Стилински забыла про обед своего подарка. Поняв это, Надя несильно ударила себе по лбу. — Вот же черт, прости, Фенрир. Потратив время на приготовления еды хорьку, брюнетка действительно смогла забыться, ну, или по крайней мере, сбросить часть напряжения. Выпив горячего чая с кусочками пирога и понаблюдав за тем, как возится в своей еде Фенрир, девушка почувствовала прилив силы. Она вернулась к дневникам, и снова за чтение. В первые два-три месяца беременности не случалось ничего из ряда вон выходящего — Клаудию тошнило, у нее быстро менялось настроение, ранее любимые продукты или запах и стали раздражать. Надя сочувственно хмыкнула. Казалось, чем больше становился ее срок, тем сильнее Клаудия Стилински менялась. Наконец, Надя наткнулась на тот момент, когда женщина услышала то самое предсказание: «…Появилась одна из подруг Ганы — тоже ведьма. Смотрела на меня странно, от ее взгляда мурашки по коже, а стоило ей заговорить, я занервничала еще больше. Жуткий голос, не то что идеально поставленные и приятный голоса оборотней. Не знаю, что они обсуждали — Валентин сразу предложил мне уйти. Я не стала отказываться, и Лилис отвела меня домой. В последнее время, она какая-то мрачная — кажется, в отношениях с Девкалионом что-то не так…» «…Та ведьма хочет поговорить со мной. Не знаю, что ждать от этого разговора, нервничаю…» «…Она молчала, очень долго смотрела на мой живот. Потом спросила, кто у меня будет. Я ответила, что еще не знаю — либо две девочки, либо два мальчика, либо мальчик и девочка, УЗИ ничего не показывает. Но поделилась, что очень хочу дочку. Та помолчала еще и внезапно сказала, что у ведьм есть суеверие, мол, девочка высасывает из матери ведьму красоту и магическую сущность, мальчик же дает долголетие красоте и возвышает уровень колдовства… По-моему, бред какой-то!...» Но с каждой записью Надя видела, как меняется отношения матери. Она не вспоминала о суеверие день-два, но потом внезапно вернулась ко всему. Сначала пыталась убедить себя, что все это лишь шутки старой ведьмы, но вот она уже пишет, что не уверена в желание иметь дочь. «… Не то чтобы красота важна для меня, но я не хочу умирать…» После родов ситуация не стала лучше — родились двойняшки. Клаудия явно испытала облегчение: Джон был рад рождению малышей, она же думала, что появление и мальчика, и девочки стабилизирует ситуацию, и суеверие просто не будет иметь силу. Но чем больше становились ее дети — особенно Надя — тем больше начинала сходить с ума миссис Стилински. И это отражалось в ее записях — аккуратный, красивый женский подчерк местами менялся на размашисты, уродливый. В такие моменты приступов она писала, как ненавидит свою дочь, что та убивает ее, и имя Надежда ей совсем не подходит. Что Надя — зло и мерзкая тварь. Стилински тяжело вздохнула и быстро оттерла слезы. Фенрир, уже сытый и простивший хозяйку, бесшумно зашел в комнату, и запрыгнул на кровать, свернувшись клубком около голого колена Нади. С диагнозом о болезни ситуация менялась резко — Клаудия то ненавидела своих детей, то раскаивалась в поступках и сказанных словах, а кое-где размытые слова показывали, что женщина плакала. Если во время приступов она обвиняла Надю в том, что дочь — ведьма, а Стайлза называла причиной своей смерти, то в моменты просветления говорила о том, что именно они помогают ей держаться, что она боится оставлять Надю без наставницы. Упоминалась какое-то происшествие, в результате которого погиб Джонатан Грин, повязанный Валентина, а также нечто, испортившее жизнь Лилис Ангальдт, но Надя не поняла, что именно случилось — Клаудия изъяснялась очень абстрактно. Последняя запись была сделана в ночь перед днем смерти. «Дорогая Надя, дорогой Стайлз, — тут девушка удивленно изогнула бровь. Страницу назад мать снова обвиняла их, а это был, видимо, почти последний момент просветления. — Надеюсь, вам никогда не придется оказаться в том миром, в которой оказалась втянута я. Быть оборотнем или ведьмой — и проклятья, и дар одновременно. Хотелось бы мне верить, что этого никогда не случится, но столько всего говорит о том, что моя дочь — настоящая ведьма, что я уже не верю. Если вы когда-нибудь найдется эти дневники, то они помогут вам — особенно тебе, Надежда. На этих страницах все, что я знаю о бытие ведьм, но хочу надеяться, что тебе никогда не придется ею быть. Если же да… Знай, я никогда не злилась на тебя, и всегда тебя любила. Твоего брата, отца. Верю, что из вас — Стилински — выйдет прекрасная семья. Только я уже не буду ее частью. И все же, Надя действительно красивее меня.» Горло сдавил тугой ком, но вопреки ему Наде захотелось закричать во всю силу. Слёзы бежали не переставая, скрывая всё за своей размытой пеленой. Сердце бешено билось в груди, а в голове крутилась одна просьба — пожалуйста, пусть все это будет сном. Каким-нибудь страшным и неправильным, потому что это было уже слишком. До крови прикусив губу, чтобы не взвыть от боли, подобно волку, Надя обхватила себя руками и, низко опустив голову к ногам, беззвучно всхлипнула. А солнце светило так ярко, улыбаясь и согревая своим теплом, птицы пели так громко и весело, город и люди в нем жили, кто-то даже ликовал, позволив себе столько шума и жизни. А Надя не хотелось их слышать. — Надя! — внезапно раздался слабый, хрипящий голос у нее над головой. Девушка мгновенно подняла голову, сморгнула слезы, чтобы увидеть говорящего, и буквально обомлела: перед ней стоял Дерек, обнаженный по пояс, с выражением боли и муки на лице. На открытых участках тела выступал пот, сам оборотень тяжело дышал и казалось, что он вот-вот рухнет. — Помоги мне, — промолвил он, и внезапно исчез. Надя, позабыв обо всех и вся, вскочила и, не думая о том, что на ней домашние шорты и майка, выбежала из комнаты, быстро-быстро спустившись по ступенькам. В гостиной слышались голоса, но Надя не обратила на них внимание. Как и на то, что она буквально врезалась в кого-то; некто придержал ее за плечи. — Надя? — спросил удивленно, как оказалось, Скотт. Надя неожиданно и для себя, и для Скотта, и для Стайлза, голова которого показалась из кухни, рыкнула на него: — Отпусти меня! — практически не своим голосом. Глаза Скотта приобрели золотистый оттенок, и он встряхнул ведьму за плечи. — Надя! — в ответ зарычал он, и это подействовало. Надя замерла, ошеломленная, и непонятливо смотрела на Скотта. Из-за всего, что пришлось пережить этим днём, девичья голова начала раскалываться так, будто по ней били молотом. Сделав несколько неуверенных шагов на шатающихся ногах, Надя вдруг споткнулась, но Скотт снова перехватил ее. — Эй, Надс, — ласково сказал МакКолл, снова встряхнув девушку, уже чуть нижнее. Застонав от такой надоевшей за сегодня боли, Стилински попыталась сказать что-то, но в итоге лишь открывала и закрывала рот. — Дерек, — наконец сказала она. Стайлз подошел ближе, кладя руку на плечо сестры. Он выглядел бесстрастным, хотя внутри бушевали эмоции. Лицо Скотта выражало сосредоточенность. — Я видела его… Как иллюзию или ведение. Он просил о помощи. Парни переглянулись. Никто не знал, но в глазах друг друга они прочитали одну и ту же мысль — Дерек Хейл не имел право просить что-то у Нади, особенно помощи. Он лгал ей, в начале просто ненавидел, и был не самым лучшим кандидатом на роль ее парня. Это понимали и Скотт, и Стайлз, и только Есфирь отнеслась к этому легко — еще до новости о том, что ее парень — или кто там ей Питер — Альфа-оборотень. — Мы тоже весьма обеспокоены тем, что Дерек пропал, — аккуратно произнёс Скотт, видя, как Надя опускает голову и начинает мелким вздрагивать. — Мы пытаемся его найти, и обязательно найдем. — Только все так сложно, — встрял Стайлз. — Ты и Дерек, Питер и Есфирь… Все очень сложно. Надя понимающе кивнула головой, а потом, не сдержавшись, уткнулась Скотту в плечо и зарыдала. Внутри было пусто, а на душе тяжело, как после страшного сна или же полностью истраченного дара. Но в это раз всё было намного хуже. Скотт обнял ее, Стайлз положил руку на ее спину, а другую закинул на плечо Скотта. По крайней мере, они были друг у друга. ♪ ♫ ♩ ♬ ♭ ♮ ♯ ° ø В кабинет экономики проникал едва заметный лунный свет, и искусственный оранжевый свет фонарей. В самом дальнем углу помещения стояла Гана Уиджи, облокотившись на стену и смотря на большую, но еще не полную луну. — Ты так и не забрала воспоминания у Нади? — раздался голос, и позади Ганы на стену оперлась Даграта Рассел. Ее голос звучал усталый, и Гана повернулась к ней — всегда смелая, бесстрашная и решительная, временами жестокая, Рассел выглядел измотана. Она как-то растеряно крутила в руках сигарету. — Я подумала, что стоит это делать постепенно, — поделилась ведьма-оборотень. — Опасно забирать такой объём сразу, ты же знаешь, — Агата согласно кивнула, хотя какая-то отстранённость не ушла из ее облика. — Я дала ей дневника, там есть то, что ей поможет быть такой. Я заберу кое-какой объем информации сегодня ночью, потом заменю дневники, — Гана слегка улыбнулась. Она в свое время очень любила Клаудию, и не хотела так обращаться с ее дочерью. — Настоящую спрячу, в конце концов, это память о ее матери… — Есть еще рисунки, — вспомнила Рассел. — Много чего, с чем надо поработать… По совету Валентина сотру память почти всему городу о Есфирь. Включая Мартином. Гана удивленно глянула на подругу. Она знала, как именно Валентин отнесся к планам Даграты — пусть Хейлы и убили его брата, и в некотором роде по их вине погиб Джонатан, всегда справедливый и мудрый, Валентин Кальдарас не хотел мстить Хейлам таким образом. Девкалион был чем-то похож на него, когда еще мог видеть. И было ясно, почему Кальдарас дал именно такой совет — это было гуманно по отношению к семье Есфирь. «Или он верит, что она когда-нибудь вернется, — подумала Гана. <i>— Для других это будет как возвращение из мертвых. Хорошо, если чужие про нее забудут».</i> — Раз ты следишь пока за Надей, — неожиданно начала Агата. Уиджи, которую приближающееся полнолуние немного волновало, вопросительно замычала. — Почему она так отнеслась к зову пары? Когда оборотень был в опасной ситуации, его Волк мог воззвать к паре или повязанному — если таковые имелись. Гана не удивилась, что Дерек сделал это, но то, что Надя проигнорировала это… было странно, да. — Скотт? — предположила брюнетка, равнодушно пожав плечами. В ее крови снова взыграла мысль о том, что скоро одному из Хейлов будет плохо. И это ее согрело. — Они расстались, но первая любовь — она такая. Нерушимая и вечная, даже если они не вместе. Скотт и Надя любят друг друга, уже по-другому, но желание уберечь Надю от боли очень сильно влияет на Скотта. Даграта хмыкнула в согласие. Казалось, скоро она получит все, что так хотела — Есфирь, которая будет любить ее, но Рассел чувствовала опустошение. Так бывает, стоит добиться чего-то, или оказаться очень-очень близко к победе, как ты начинаешь терять интерес к цели. Агата даже испугалась — вдруг, получив Есфирь, Агата ее разлюбит? Но ведьма тут же вспомнила как еще ребенком Есфирь легла ей в руки, и это чувство из прошлого перекрыло все остальное. — Завтра после бала, — сказала Агата, оттолкнувшись от стены. —Завтра. Гана кивнула и снова уставилась в окно. Бесшумно приоткрылась дверь, и Гана больше почувствовала, чем услышала — Агата ушла. Гана без движений простояла еще какое-то время, смотря в окно, наблюдая за тяжелыми ночными тучами, а потом направилась к Наде Стилински. Где-то под домом Арджентов, измученный Дерек Хейл думал тоже о Наде. Он уже практически корил себя за то, что воззвал к ней, и был рад, что Скотт ее не пустил. Да, Надежда была ведьмой, но еще слабой и неопытной, и могла навредить себе. И неизвестно, что с ней сделали бы Ардженты — особенно эта сучка Кейт. Меньше всего Дерек хотел, чтобы Надя пострадала из его ошибки. Считая позорным себе в этом признаваться, Дерек все равно думал о том, что хочет быть спасённым Надей. Чтобы Пара пришла за ним. Сейчас хотелось просто наслаждаться ее теплом и любовью. Хотелось обнимать ее и целовать. Хотелось шептать на ушко признания в любви, просто чтобы Стилински об этом знала. Эти мелочи сейчас были самыми важными. Мелочи всегда важнее. Для выражения чувств не нужны подарки и деньги, нужно лишь присутствие ведьма. Нужны прикосновения, поцелуи, голос, объятия и взгляды. Но сердца Нади и Дерека все еще разрывались от невыносимой боли.