Дьявол Черного моря

Кровь была повсюду. Она стекала по лицу, сочась из пульсирующей болью раны. Она растекалась по серому асфальту из-под неподвижных тел в стальных масках. Пропитала лунный свет, окрасив его в багровый. Медленно-медленно сползала по стенам зданий. Капала с лезвия тесака. Кровь пузырилась на губах совсем юной девушки, толчками выливалась меж пальцев, тщетно сжимавших перерезанное горло. Кожа девушки, обычно смуглая, мерцала радужными разводами, волнами, без всякой системы, меняя цвета от ярко-синего до кислотно-зеленого, а оттуда – в темно-багровый или безжизненный алебастр. Блейк склонилась над Илией, чтобы посмотреть прямо в карие глаза, полные паники и осознания неизбежности смерти: - Жертвы должны быть принесены, Илия, - сказала она. – Могу поспорить, ты никогда не думала, что эта жертва – ты. Блейк точно помнила, что тогда Илия ничего не ответила. Она попыталась, но захлебнулась кровью, окрасившей губы, мучительно закашлялась и выражение отчаяния все росло и росло на ее лице, пока не оно застыло навеки в единственной истинной посмертной маске ужаса и боли. И все же... - Мирный путь, Блейк? – прохрипела девушка. Ужас в ее глазах никуда не делся, но была там и злоба, и удовольствие: Илия знала, что словами ранит ее так же страшно, как могла бы сделать мечом. – Не хотела убивать, считала, что мы слишком жестоки? Она отвела руки от горла, перестав зажимать рану: вспоротая плоть раскрылось, как какой-то жуткий мясной цветок, кровь хлынула потоком, заливая радужную кожу; словно живая, она сползла на асфальт и потянулась к Блейк, прыгнула, каплями запятнав джинсы, мгновенно пропитала ткань, влажной и липкой тряпкой прилипшей к коже. - Ты уверена? За пару минут ты забрала больше жизней, чем за пять лет в Белом Клыке, - она ухмыльнулась бледными, лишенными крови губами. – Это единственное, что ты умеешь. Это все, чему тебя научили. С нами или без нас, но ты – убийца с кровью на руках, и с годами ее будет становиться лишь больше, пока ты не захлебнешься. ...Кто-то коснулся ее плеча. Сунув руку под подушку, она изогнулась всем телом, диким напряжением неведомо каких мышц бросив себя в воздух, сбивая нападавшего с ног. Приземлившись сверху, она навалилась на покорное тело, прижала нож к горлу и... - Ахиллес... – выдохнула хриплым со сна голосом, наконец узнав черную повязку, спрятавшую пустые глазницы. - Доброе утро, - без капли страха или обиды ухмыльнулся он, но тут же посерьезнел. – Ты... разбудила меня. «Просто кошмар» - с облегчением подумала Блейк и тут же расслабилась, сгорбившись и спрятав лицо в сгибе его шеи и отшвырнув нож в сторону. - Гленн?.. – тихо спросил он. Первым ее импульсом было пожать плечами и промолчать. Заставить себя улыбнуться и перевести тему, заварить зеленый чай с ромашкой, добавить густого сладкого меда и провести ночь, уткнувшись носом в очередную книгу, болтать ни о чем с Ахиллесом или, может быть, даже выйти на улицу и найти кого-нибудь, кому можно будет с чистой совестью сломать обе ноги. Это помогло бы ей пережить ночь, справиться с кошмаром – это был не первый кошмар в ее жизни, в конце концов. Она знала, что делать. Но потом она вспомнила, как дрожал дом совсем недавно: дробно звенела посуда, ядра и дробь в железном гробу и тяжко стонали стены. Она вспомнила, как обнимала того самого парня, что сейчас обнимал ее, дрожащего и потного, как гладила его по голове и шептала ободряющие слова, стараясь, чтобы не срывался голос. Она знала все его кошмары. И будет справедливо, если он узнает ее. - У меня была подруга в Белом Клыке, - тихо сказала она, устраиваясь поудобнее. Какая-то часть ее вяло удивилась тому, насколько комфортно ей сейчас в кольце его рук, в коротеньком топике и шортиках, наедине и посреди ночи, с парнем, который, она точно знала, был в нее влюблен. – Она была единственной девушкой моего возраста и единственной, с кем я могла поговорить о... девчачьем. Мы делились друг с другом сопливыми любовными романами и фильмами, выбирали одежду... и были влюблены в одного парня. Ахиллес сжал ее крепче, уже догадавшись, что будет дальше. Широкая ладонь легла ей на волосы, осторожно коснулась ушей... странно – это помогало. - И я убила ее, - еще тише, почти шепотом, сказала она. – У меня был другой противник, но... я увидела шанс и воспользовалась им. Исчерпала ауру... и перерезала горло. Она истекла кровью у моих ног, хрипя и изо всех сил пытаясь что-то сказать... я уже никогда не узнаю – что. Блейк не знала, как это произошло. Она подняла голову, чтобы посмотреть в лицо Ахиллесу, попытаться понять, что он об этом думает... Его губы были сухими и неумелыми. Его дыхание – несвежим со сна. Но все же она вздрогнула, как от удара током, мгновенно позабыв, кто начал поцелуй, и даже не вспомнила, что раньше просила его подождать. Прежде, чем успела это осознать, Блейк оказалась снизу, придавленная тяжелым телом к ковролину, и инстинктивно изогнулась, прижимаясь к Ахиллесу еще сильнее, стремясь сократить расстояние между ними до нуля. Она приглушенно заурчала от удовольствия, когда его руки скользнули по животу, забираясь под майку: ей казалось, еще чуть-чуть и от прикосновения горячих пальцев на коже появятся мучительно-сладкие ожоги. ...И, кажется, этот звук привел Ахиллеса в чувство. Он замер и отстранился, тяжело дыша; Блейк разочарованно всхлипнула, когда его руки медленно, словно к ним были привязаны гири, поползли обратно, выбираясь из-под футболки. - Не останавливайся... Руки замерли, самыми кончиками пальцев касаясь ее кожи. - Ты уверена? Вместо ответа Блейк схватила его за руки и сунула обратно под майку – куда дальше и смелее, чем он отважился сам. Не было у нее никаких сомнений. Одноглазая и слепой, убийца и линчеватель, мальчик, уничтоживший свое блестящее будущее и девочка, у которой будущего не было вообще, потому что она родилась с лишней парой ушей. Сомнений не было. Не было ничего, кроме сильных рук, жадных пальцев, изучавших ее тело с теми чуткостью и вниманием, что доступны только слепым, тяжелого дыхания и стонов наслаждения, жаркого шепота признаний. ...И когда они, наконец, заснули, никому не снились кошмары. Когда Блейк проснулась, было уже светло. Зажмурившись от бьющего в глаза света, она крепче прижалась к Адаму, пряча лицо в сгибе шеи, руки скользнули по теплому телу... и замерли, не обнаружив бугристый рваный шрам на правом боку. Не Адам. Ахиллес. Какое-то время она просто смотрела на него, замерев, как кошка в засаде. Он изменился с тех пор, как они впервые встретились почти два года назад: черты лица потеряли всякие намеки на мягкость, заострились скулы и колючая щетина спрятала запавшие щеки. Больше не юноша – мужчина, в том возрасте, когда сворачивают горы и завоевывают королевства. Блейк провела кончиками пальцев по его щеке, уколовшись о щетину, и решила, что пора бриться и на этот раз она сделает это сама – сам ведь опять пропустит кусок или два. Ладонь скользнула ниже, по подбородку на шею, вдоль россыпи засосов и следов от зубов. «Было ли это ошибкой?» - спросила себя Блейк. По всему выходило, что да. Она была слаба и уязвима, едва очнулась от кошмара – и воспользовалась Ахиллесом, чтобы отвлечься от переживаний, страхов и сомнений, черной тучей повисших над головой, наяву и во сне. Это должно было быть ошибкой, но... почему-то совсем ей не ощущалось. Возможно, потому что это сработало. Блейк чувствовала себя... снова целой. Словно сгорели в этом безумном огне все страхи, осыпались пеплом к ногам, очистив от всего наносного, трусливого, робкого. У нее есть цель, чтобы достигнуть. Есть враги, чтобы убить. Есть союзники, хотя бы временные, чтобы стоять рядом. И есть Ахиллес, для того, чтобы продолжать идти. Чего еще желать? «Чтобы путь был легким, а выборы – простыми...» - шепнуло ее подсознание, но Блейк заткнула предательский голос. Она сама отказалась от легкого пути и морально простых противников, когда не стала пытаться поступать в Бикон. Потянувшись, она поцеловала его в подбородок. - Спасибо, Ахиллес. Я не знаю, что бы со мной было, если бы не ты. Хотя... нет, она знала – Бикон. Она бы сбежала под защиту неприступных стен, в одну из немногих профессий, где расизма почти не было. У нее была бы друзья, команда... Прах, да она могла закончить в одной комнате с гребанной Шни! И на сколько бы ее хватило? Полгода или год прошли бы, пока она не утерпела бы и не влезла в дела Белого Клыка, даже если бы Адам не сошел с ума? ...Нет, прав был Ахиллес, тысячу раз прав – не усидела бы она в Биконе. Она выскользнула из-под одеяла, стараясь не разбудить его. Сняла майку с люстры, вытащила из-под кресла шорты и, поискав немного трусики, махнула рукой, припомнив сухой треск прошлой ночью, на который тогда не обратила внимания. Блейк остановилась ненадолго у прикроватной тумбочки, споткнувшись и замерев, как бывало каждый раз с тех пор, как они вернулись из Гленн. Если и были у нее какие-то сомнения, что Илия всерьез была намерена ее убить, они исчезли в тот момент, когда бывшая подруга ударила в момент наивысшей уязвимости – сразу после выхода из телепортации. Не отдерни она головы, то была бы мертва – еще никто не выживал после того, как ему проткнули голову насквозь мечом, с аурой или без нее. Вместо этого она отделалась шрамом. Свежий, багровый и припухший, он тянулся наискось от скулы через глаз до середины лба, теряясь кончиком в волосах. Лезвие не задело глаз... а вот молнии – да. Блейк почти не видела им – удар током обжег сетчатку и повредил хрусталик. В больнице сказали, что единственный выход – пересадка. Она могла бы заплатить за нее, но... никто не делал искусственные хрусталики для таких, как она – отличалось строение глаза и форма хрусталика: не человеческая, не кошачья. И хирургов, которые согласились бы провести сложную операцию на отличной от человеческой анатомии, тоже не нашлось. Платить было просто не за что. Блейк не знала, смеяться или плакать, но искусственные хрусталики для кошек – существовали, равно как и хирурги, проводившие такие операции. Домашняя мурчалка, чьим единственным предназначением было создавать уют – могла получить лечение, а живой человек из плоти и крови, мыслящий и чувствующий – нет. Потому что домашние любимцы, очевидно, важнее, чем фавны. Вздохнув, она сняла с зеркальца повязку. То белое хлопчатое убожество, что ей дали в больнице, Блейк выбросила, едва вернулась домой. Адам учил ее не стыдиться шрамов. «Пустое это дело, - говорил он. – Они отмечают твои победы, напоминают о поражениях и выученных уроках. А если тебе кажется, что смысла нет – создай его. Придай им историю, преврати в символ» Блейк так и поступила. На бархатной ткани, потратив ночь, вышила символ старого Белого Клыка: белая волчья голова на черном фоне, со спрятанными клыками и без следов когтей позади. Пусть это будет напоминанием. Пускай каждый раз, когда случайно посмотрит в зеркало, Блейк будет видеть не шрам и подернутый мерзкой белой поволокой глаз, а напоминание – в борьбе за что и против чего она его получила. Ахиллес потянулся за ее спиной, вяло завозился в постели, но так и не проснулся. Улыбнувшись, Блейк поправила повязку, пряча бугристую рубцовую ткань: он не любил, когда кто-либо видел его увечье, аккуратно накинула одеяло на голые ноги, стараясь не разбудить – пусть поспит еще немного. В коридоре она застыла на секунду, мечась взглядом между ванной и кухней, но в конце концов решила, что есть хочется больше, чем горячего душа. Вытащив из холодильника целую упаковку яиц, бекон и зелень, включила плиту... и поймала себя на том, что тихо мурлычет себе под нос незамысловатую мелодию популярной попсовой песенки. - Именно это и называют недотрахом, я думаю, – ухмыльнулась она шкворчащему омлету. Пожав плечами, Блейк продолжила мурчать. Ей было слишком хорошо, чтобы переживать. Вместо этого она включила телевизор, установив громкость на самый минимум – с ее слухом не было проблемой разобрать слова даже тогда, когда нормальный человек не услышит ни слова. Разумеется, там опять говорили о последнем большом скандале: Падении Гленн и бегстве Гудвич, которое журналисты сочли признанием вины. Куру сказала ей, что это полная чушь, и ей Блейк верила намного больше, чем официальным СМИ. Как и все Черное море. Здесь не верили властям – ни копам, ни газетам, ни телевизору: любой с половиной мозга знал, что каждого здесь бросили, от каждого отказались; от людей меньше, чем от фавнов, но отказались все равно. Многие имели родственников в городах на фронтире: дядь и теть, кузенов и мужей, детей и внуков... и Гримм не разбирали, кого убивать. Рассказы о том, что именно, по мнению переживших Падение, произошло в Гленн передавались из уст в уста, видео, в которых Белый Клык защищал людей от Гримм – Со Свитка на Свиток. Уже не многие – почти все фавны в открытую носили повязки Белого Клыка, и когда, буквально вчера, копы арестовали некоторых из них... в Черном море стало на один полицейский участок меньше, и на один обугленный бетонный остов – больше, и так быстро, что подмога успела только вызвать пожарных. И это даже не был Белый Клык. Черное море скорбело о погибших... но ненависть к виновным была столь же черной, как их траур. ...Всегда было легко определить момент, когда Ахиллес просыпался. Металлическая пыль, разбросанная по дому, покрывавшая каждую горизонтальную поверхность и неприятно коловшая босые ноги, редким черным туманом взлетала в воздух, ползла по стенам и потолку. - Кто-то проснулся на запах, - улыбнулась Блейк. Махнув рукой, разбивая облачко, она крикнула: – Уже готово! Она как раз успела разложить завтрак по тарелкам и чуть прибавить громкость, чтобы Ахиллес смог расслышать, когда он появился в дверях: взъерошенный, в своей обычной мятой застиранной майке и спортивных штанах. Такой... домашний. Знакомый. Простой. - Доброе утро, - сказала Блейк, зная, что широкая улыбка, сама собой растянувшая губы, отразится в голосе. - Доброе, - осторожно кивнул он, но остался стоять в дверях. – Итак... «О, точно... – наконец, сообразила Блейк и все хорошее настроение мгновенно улетучилось. – Разговор» Она подавила желание спрятать глаза... глаз. Это было не просто трусливо, но еще и глупо – невозможно встретиться взглядом со слепым, в конце концов. - Я не знаю, Ахиллес, - честно ответила она. – Все, что я говорила тебе раньше, все еще в силе. Адам где-то там, и я все еще должна остановить его. Это или он, или я. И только после что-то может измениться. Блейк думала, что он расстроится. Она сама бы расстроилась, на его месте. Но... - Итак, позволь мне повторить, просто чтобы убедиться, что я все понял правильно, - сказал он, улыбаясь самым краешком губ. – Мы знаем друг друга уже почти два года и дружим все это время. Мы живем в одной квартире. Мы переспали. Мы не встречаемся ни с кем другим. А еще – мы не пара. Все верно? Блейк открыла рот, чтобы ответить... а потом закрыла его. Ахиллес удовлетворенно кивнул. - Мне кажется, тебе надо заглянуть в словарь, Блейк, - фыркнул он. – Одно из утверждений в цепочке явно ошибочно. Блейк собралась было возразить, но не смогла ничего придумать. - Ты используешь против меня логику, - наконец, вздохнула она. – Не делай так. Я запрещаю. Казалось, еще чуть-чуть – и улыбка порвет ему рот. Подойдя поближе, он приобнял ее за плечи, как всегда осторожно, готовый отступить в любой момент. - Я не знаю, Ахиллес, - вздохнула Блейк, отказываясь потакать ему и подаваться в объятие. Заставить себя вырваться она, правда, тоже не смогла. – Я честно не знаю. Наклонившись, он поцеловал ее в макушку. - Все хорошо. Главное, что знаю я. Эти объятья не казались неправильными. Этот поцелуй не был нежеланным. Эта ночь была благословением. Она действительно не могла поспорить ни с чем, что он говорил, но... Однажды она уже решила, что нашла любовь всей своей жизни. Она отдала другому свое сердце, доверилась абсолютно, как может довериться только влюбленная пятнадцатилетняя девочка, которую ничему не научили ни мать-одиночка, ни годы в приюте, среди таких же брошенных или одиноких. И судя по всему, как бы ни пыталась это отрицать, влюбленная семнадцатилетняя девушка ничем не отличается от влюбленной пятнадцатилетней. И к списку вещей, которые ничему ее не научили, теперь стоит добавить Адама Торуса. «Дура ты, Блейк, - вздохнула она и повела плечом, сбрасывая руку, обещавшую любовь, комфорт и безопасность. – Хуже того – ты трусливая дура». Улыбка Ахиллеса померкла, но даже с повязкой, скрывавшей половину лица, Блейк легко узнала это упрямое выражение. Он не собирался сдаваться. Блейк схватила вилку и принялась неловко ковыряться в омлете. Ахиллес, поняв намек, сел напротив, принявшись за свою порцию. В попытке отвлечься от неловкой тишины, она прибавила звук телевизора, как раз вовремя, чтобы услышать: - Сегодня у нас очень особенный гость, друзья! Альберто Кэнос, прилетевший из самого Мистраля, известный спортивный тренер и заслуженный мастер единоборств. Сегодня он расскажет нам кое-что новое о Падении Гленн и я обещаю – вы никогда этого не забудете. Блейк не придала бы этому особого значения – каждый час они находили нового очевидца или новое видео – если бы не Ахиллес. Он вспыхнул ржавой аурой, полностью скрывшись на мгновение под защитой своей души, а когда свет померк – кривой полуоскал Дьявола застыл на его лице. - Что такое? – спросила Блейк, даже не удивившись очередной гадости. - Это мой тренер по рукопашке, - процедил он. – И он знает мое Проявление. Блейк потребовалась секунда, чтобы понять, что это значит. Огромную груду металла, парящую в воздухе, видел каждый выживший в Гленн, как и слышал полный боли предсмертный крик дракона. Через видеозаписи, это видел каждый в Королевстве... и, очевидно, во всем мире. - Все карты на стол, Блейк, - прорычал Ахиллес и телевизор мигнул, заискрил и погас, потянуло паленым. – Через пару минут весь мир будет знать, кто я.